Эрнст Юнгер и его книга «В стальных грозах»

Смотреть: https://youtu.be/tHBAnO5-CT4

Е. Никифоров: -  Добрый день, дорогие братья и сёстры, у микрофона Евгений Никифоров. Я представляю гостя в студии: замечательный философ, исследователь германской культуры, Александр Владиславович Михайловский. Вы уже не первый раз у нас в гостях, знаете наш стиль нарочитой художественной небрежности, непосредственности, когда можно просто ясно говорить о каких-то вещах, не думать особенно о том, как это будет воспринято, потому что у нас воспринимаются искренность и непосредственность изложения материала. Сегодня я бы хотел, чтобы Вы рассказали нам об одном авторе немецком, который завоевал сейчас в России большую популярность. Он и был известен у нас, а сейчас идёт какая-то особая волна его популярности. Это Эрнст Юнгер, которому исполняется какое-то немыслимое количество лет.

А. Михайловский: -  Уже более 125.

Е. Никифоров: -  Обычно мы вспоминаем дату со дня рождения или со дня смерти, а он сам прожил более 100 лет.

А. Михайловский: - Он прожил 102 года, родился в 1895 году.

Е. Никифоров: -  Он был офицером во время Первой мировой войны, офицером же служил во время Второй мировой войны, он был офицером немецкой армии. К нему отношение у нас особенное. Начнём с этого. Офицер Юнгер. Он стал известен благодаря своим дневникам. Описание Первой мировой войны в его замечательной книге «В стальных грозах» для нас очень интересно. Мы все, моё поколение - те, кто читали «Три товарища» Ремарка. А Ремарк не служил офицером, он мало знает жизни на передовой. Все знания его это скорее знание из того госпиталя, где он служил, от тех солдат, которые ему всё это пересказывали. Но здесь талант писателя. Всю трагедию юношества германского в Первую мировую войну он пересказал. А что говорит о тех же событиях Юнгер?

А. Михайловский: - Мне очень понравилось, как Вы произнесли это имя Юнгер, с ударением на последний слог. Это не случайно, потому что французы очень любят этого автора. Задолго до того, как он стал популярен у нас в стране в нулевые годы, когда вышел перевод его военного дневника «В стальных грозах», философского эссе «Рабочий», ряда других книг, во Франции его переводы включили в знаменитую библиотеку Библиотеку Плеяды. Это собрание мировой литературы, куда попасть великая честь для любого автора. Можно сказать, что Юнгер во Франции классик, при том, что и в Первую мировую войну, и во Вторую мировую войну он воевал на территории Франции. В Первую мировую войну он был командиром роты, даже штурмового отряда, который выполнял очень опасную операцию. Нужно было под покровом ночи преодолеть полосу из колючей проволоки. Это была стометровая полоса, которая отделяла окопы немцев от окопов французов. Это была оппозиционная война. Она началась после 1915 года. Приходилось атаковать вражеских солдат. Юнгер получил 14 ранений, в конце войны ему был пожалован орден Pour le mérit, это самая высокая военная награда, которой может принципе удостоиться солдат немецкой армии. Награда была учреждена ещё королём Пруссии Фридрихом II. В 1998 году, когда хоронили Юнгера, лафет сопровождали солдаты и на подушечке несли орден. Хоронили его, как одного из последних кавалеров этого ордена. Если возвращаться к его дневнику, то стоит сказать, что в Германии он был не менее известен, чем роман Эриха Марии Ремарка «Три товарища».

Е. Никифоров: -  Они как-то конкурировали в восприятии немецкого общества?

А. Михайловский: -  Да, безусловно, книга Юнгера была опубликована раньше, чем книга Ремарка. Она уже успела найти для себя аудиторию. Её представляли прежде всего немецкие демобилизованный солдаты и творческая молодёжь, которой было трудно устроиться на работу, которая хотела другой Германии, а совсем не той, которую немцы получили в результате Ноябрьской революции 1918 года. Веймарская республика, Версальский мир… люди были объяты мечтами о другой Германии. Это была своеобразное потерянное поколение. Они были читателями Юнгера до того, как Ремарк выпустил свою книгу, адресованную скорее пацифистски настроенной буржуазии, которая не хотела войны, которая культивировала такие розовые гуманистические взгляды. Книга Юнгера не кровожадная, в этом её достоинство. Книгу очень высоко оценил наш русский автор, эмигрировавший в Германию, Фёдор Августович Степун, который тоже участвовал в Первой мировой войне как прапорщик-артиллерист. Есть литературно обработанные письма Степуна. Впоследствии он оценил Юнгера не только как товарища по оружию с другой стороны фронта, но и как честного автора, описывающего два очень важных момента, благодаря которым Первая мировая война вошла в историю человечества, и благодаря которым она отличается от всех предыдущих мировых войн. Первый момент это героизм отдельного человека, героизм, который увековечен в памятнике Неизвестному солдату. Второй момент - это битва материальный техники или битва современной техники. Первая мировая война была испытанием воюющих держав на индустриальную прочность, или, как говорит Юнгер, на способность к проведению тотальной мобилизации, когда включены абсолютно все ресурсы воюющих стран от оборонной промышленности до надомной швеи, которая со своей машинкой обслуживает нужды армии. Степень готовности к тотальной мобилизации Юнгер как раз считает критерием успеха или неуспеха во время мировой войны.

Е. Никифоров: - А как воспринимается им сама война? Что это для него такое? Это несчастье, катастрофа, это невообразимо противоречащая самой сущности человека трагедия человеческой жизни? Или это то, где можно покрасоваться на коне и стать героем?

А. Михайловский: -  Ни то, ни другое. Я бы сказал, что это особый героизм. Не героизм времён тех блестящих баталий, которые вели профессиональные армии в XVIII веке. Семилетняя война, например, или даже Наполеоновские войны. Этот героизм можно было бы охарактеризовать как героический реализм. Любой герой Первой мировой войны - это героический реалист. Возьмите в качестве картинки образ любого солдата времен Великой отечественной войны, известный нам по учебникам, по разного рода антологиям. Это человек, который, обёрнутый гранатами, бросается под танк или закрывает своим телом дзот для того, чтобы дать возможность своему батальону уйти из-под огня. Это особый героизм. Юнгер его так и описывает. Для него Первая мировая война - это прежде всего признак времени. Уходит в прошлое буржуазная эпоха, и на смену ей приходит новая техническая или технократическая эпоха. Чтобы человеку было легче психологически справиться с этим словом, необходимо занять такую героическую позицию, которая наиболее близко описана в «Бусидо», в кодексе чести самурая. Такой человек должен оказаться в какой-то момент готов к тому, что его посадят за штурвал самолёта и дадут приказ атаковать вражескую колонну техники, спикеровав на неё сверху вниз. Вот такой героизм Юнгер глорифицирует, то есть прославляет. Для него это своего рода выражения воли к власти, если говорить на языке Ницше, такое самоутверждение человека по ту сторону добра и зла. За это ему, конечно, много доставалось от разного рода демократических писателей, но Юнгер считает, что были правы античные авторы, в частности Гераклит. Они говорили о том, что война - это «отец всех вещей». Война это некоторая проверка свыше того, на что способен человек.

Е. Никифоров: -  Что Гераклит имел в виду?

А. Михайловский: -  Гераклит имел в виду, что наш мир устроен не как гармоничный, развивающийся от простого к сложному процесс. Мир это всегда борьба противоположностей. Он не был бы философом, если бы не добавил, что это не только борьба противоположностей, но и тождество противоположностей. Возьмём такую противоположность, как мужчины и женщины. Отдельно мужчина сам по себе или женщина сама по себе - ноль без палочки. А мужчина и женщина вместе - союз, и мы знаем, что это не всегда слащавый союз-любовь-морковь, когда мир, да любовь. Это всё немного в другом смысле. Мир да любовь это, кстати,  всё, за что нужно бороться, к этому нужно долго идти, идти с помощью Божией. Как говорил Довлатов, самые крепкие семьи - это те семьи, которые постоянно находятся на грани развода. Вот это противоположность полов. Для меня, как для философа, в какой-то момент стало удивительно, каким образом возможно такое чудо Божье, когда из женщины рождается мальчик. Когда женщина рожает женщину, это вроде нормально, а как совершенно другое существо рождается из женщины? Гераклит работает как раз с такими иллюстрациями. Женщина - мужчина. Смертный - бессмертный. Боги - люди, рабы – господа. Впоследствии Гегель выведет отсюда диалектику господина и раба. Господин без раба - ничто. Раб без господина тоже ничто. Так и на войне. В какой-то момент государства достигают такой стадии, когда они должны пройти проверку. В августе 14 года мы отмечали 100 лет со дня страшного события, которое изменило Европу. Все государства хотели этой войны. Сейчас странно звучат эти слова, но объективно это было именно так. И Германия, и Россия, и Сербия, и Франция, и Англия  - все хотели этой войны.

Е. Никифоров: -  То есть все друг друга так возненавидели, что хотели уничтожить друг друга?

А. Михайловский: - Дело даже не в этом. Дело в законе, который Ницше сформулировал в своё время. Закон воли к власти. Самоутверждения. Если брать геополитический уровень, то это самоутверждение некоторых держав. Было много политики, экономики, но в духовном отношении это воспринималось как своего рода такой очистительный вихрь. Хорошо это или плохо, но так оно и было. Интеллигенция воспринимала войну, как некоторое горнило, в котором из шлака можно получить золото. У Гераклита тоже есть такая мысль про переплавку золота.

Е. Никифоров: -  Ну вот получила интеллигенция эту войну… Ремарк показал весь ужас войны. И многие другие авторы показывали, какой это ужас. Горнило было. А золото - осталось ли оно?

А. Михайловский: - Мы должны понимать, что после Первой мировой войны мы действительно получили совсем другой мир. Разумеется, никто не мог предположить жизнь, где на место монархии придут демократические правительства, где на место традиционного буржуазного уклада придёт совершенно новый технический уклад, что темп жизни людей убыстрится в несколько раз, изменится искусство, изменится мировосприятие, появятся новые формы жизни и творчества. Конечно, о золоте здесь идёт речь в фигуральном смысле. Конечно все страны потеряли лучших из лучших, потому что на войну шли лучше.. А разного рода шушера предпочитала отсиживаться, получая брони, как в нашем замечательном фильме «Летят журавли». Гибли лучшие. Величие философского ума в том, что он может дистанцироваться от процесса. Наблюдать процесс со стороны, не приветствовать, не проклинать. Для Юнгера война это не благословение, и не проклятие. Здесь есть некоторый элемент такого естественного процесса.

Е. Никифоров: -  Он же был ещё и аристократ по духу. Что такое Юнгер как аристократ? Он многим симпатичен именно этим качеством, потому что это был эстет, человек, который ищет героическое превосходство над подлостью мира, который дистанцировался. Он был в этом смысле одиночкой. Мне кажется.

А. Михайловский: -  Безусловно. Разумеется, он сформировал вокруг себя круг единомышленников. Это был союз среди многих других околополитических союзов времён Веймарской республики. У него были друзья, которые известныи в России. Например, Карл Шмитт, немецкий правовед, тоже своего рода эстет. У Эрнста Юнгера был младший брат, который воевал на фронтах Первой мировой войны, писатель, поэт Фридрих Георг, его тоже переводят на русский. Когда Эрнст Юнгер служил во время Второй мировой войны при штабе оккупационных войск во Франции, в Париже, он водил дружбу с Жоржем Браком и Пабло Пикассо. Общался с Иваном Буниным. Это аристократическое общение выходило за рамки национальной вражды и розни, потому что ведь для Брака Юнгер был все-таки немецким офицером, представителем страны, которая оккупировала его родину. Для Бунина Юнгер тоже был врагом в некотором роде, но между ними было это общение умов. Оно позволяло поддерживать дистанцию по отношению к тому, что у Достоевского названо царством «мелких бесов». Юнгер охотно обращался к этому образу из романа Достоевского «Бесы». Кстати, Достоевского он очень ценил, как и многие немецкие философы-писатели начала XX века. Он очень хорошо знал его творчество и его цитировал. Эти люди, вроде бы декларирующие приверженность некоторым идеалам, моральным ценностям, но гнилые внутри, вроде Лужина из романа «Преступление и наказание», были для Юнгера плебсом, держаться от которого подальше ему как раз позволяла его аристократическая выправка. Я хочу привести два примера. Юнгер участвовал в политике, выступал против Веймарской республики. Он не то чтобы сблизился с лидерами национал-социалистической партии, а скорее даже наоборот. Йозеф Геббельс, который отвечал там за идеологию, заинтересовался Юнгером. В конце двадцатых годов, когда ещё национал-социалисты не были крупной партией в парламенте, он приходил на вечера, где Юнгер читал свои тексты, где они обсуждали текущую повестку, и пытался привлечь его к сотрудничеству и сделал предложение чтобы тот баллотировался по партийным спискам от партии НСНРП, на что Юнгер язвительно заметил, что «лучше написать одну-единственную достойную строчку, чем представлять в парламенте 60000 болванов». Это одна позиция. Когда уже национал-социалисты пришли к власти, ему в 1934 году предложили войти в реформированную Академию поэзии, крупнейшее объединение поэтов и писателей Третьего рейха. И Юнгер отказался на том основании, что он старый вояка и не знает слов любви. Он остается со своими читателями и последователями и не хочет входить в новую интеллектуальную элиту. Геббельс был на него очень зол. Он потом записал в дневниках, что, мол, жалко Юнгера - такой прекрасный писатель и скурвился. Юнгер ушёл в такую внутреннюю эмиграцию, которая продолжалась во время Второй мировой войны. Естественно, он не мог отказаться от призыва. Его призвали на фронт. Он оказался в Париже. Он сблизился с теми кругами, которые 20 июля 1944 года совершили покушение на Гитлера с участием Клауса фон Штауфенберга. С заложившим бомбу в волчьем логове Эрнст Юнгер не был лично знаком, но был знаком с генералом Штюльпнагелем, который находился на самом верху этого заговора. Несмотря на то, что эти связи были чуть ли не ежедневными, заговорщики Юнгера пощадили, исключив его из непосредственного обмена информацией накануне. Я люблю здесь проводить сравнение с Пушкиным, которого декабристы уберегли для потомков, не посвятив его в свои планы.

Е. Никифоров: -  Мы говорили о Достоевском. Он очень привлекал Юнгера, и он или кто-то из его окружения говорил о том, что Достоевский описал человеческие типы, которые немцы ненавидят. Они увидели через Достоевского, через его персонажей, которые он сформулировал, общества этих же бесов в Германии. Пытались они что-то с этим сделать?

А. Михайловский: - Юнгер, как писатель мог только дать свой диагноз. Он был потрясающий сейсмограф. Он распознаёт некоторые подземные толчки, которые должны привести к катастрофе. И всякий, кто откроет парижские дневники, прочтет там удивительные вещи, наблюдения, как меняется общество в Европе, в Германии. Там есть и описание советского общества. Юнгер в 1942 году был на Кавказе с какой-то специальной миссией, о которой мы до конца не знаем. Он оставил «Кавказские заметки». Томик дневников с таким названием. И он везде вспоминает Достоевского. Достоевский для него тоже пророк. Он предвидел, предсказал появление новых человеческих типов, о которых в конце XIX века ещё мало кто догадывался. Юнгера особенно интересуют люди, которые имеют отношения к власти. В книге «Сердце искателя приключений», которая выйдет вскоре в новом издании на русском языке, есть эссе, которое называется «Раскольников». (В немецкой традиции так именуется роман «Преступление и наказание».) Здесь автор отмечает несколько типов людей, которые имеют отношения к власти. Один из типов это Алёша. Он воплощает собой такую церковную, религиозную власть. Можно сказать, что это власть духовника, власть человека, который видит все внутренние процессы, видит опасности для человека и призывает к покаянию, своевременному, чтобы не вышло чего хуже. С другой стороны, он говорит, Достоевский описал совершенно уникальный тип Свидригайлова. Это тип такого «техника власти», манипулятора, которых Юнгер наблюдает уже в тридцатые-сороковые годы в лице разного рода партийных функционеров, тех, кто обслуживает интересы этих самых новых хозяев жизни.

Е. Никифоров: -  Циники, которые обслуживают любую власть, неважно какую.

А. Михайловский: -  Это человек, в котором нет ничего святого для, для которого есть задачи, которые нужно решить. Это новые свидригайловы для Юнгера.

Е. Никифоров: -  Что же может этому противостоять?

А. Михайловский: -  Это мы противостоять очень сложно. Неслучайно, в конце Второй мировой войны, когда Эрнст Юнгер демобилизовался у себя на родине, в Германии, он занимался подготовкой к эвакуации людей. Но сверху, от руководства партии шли прямые угрозы. Ведь еще в 1939 году вышел роман «На мраморных утёсах». Он тоже есть в русском переводе. Там Юнгер аллегорически изобразил власть Третьего рейха, очень нелицеприятно, поэтому у многих был на него зуб. В то же время там были и заступники, например, в Вермахте, где у Юнгера имелись хорошие связи. Но после войны у него возникли проблемы в англо-американской зоне оккупации. Где ему просто-напросто запрещали публиковаться на том основании, что он запятнал себя как действующий офицер (хотя в парти НСДАП он никогда не состоял). Так ему пришлось переехать во французскую зону оккупации, где было всё толерантнее, где его лучше знали, потому что во время Второй мировой войны во Франции выходили его книги. В Германии проблема решалась именно так – достаточно было просто переехать из одной зоны оккупации в другую. И вот Юнгер начинает думать о том, как дальше жить в современном мире, в Европе. Ещё в начале сороковых годов, когда он служил в Париже, он написал трактат «Мир». Стоит сказать, что в 43 году книжка вышел самиздатом с подзаголовком «Воззвание к молодёжи Европы». К будущей молодёжи. Это трактат о том, как нам обустроить Европу после войны. Многие исследователи считают, что автор там предвосхитил контуры Евросоюза. Лучшие представители европейской интеллигенции, такие как Юнгер, (можно вспомнить ещё Кожева, философа русского происхождения, который тоже писал статьи на политические темы и выступал консультантом во Франции), так вот все эти авторы имели совершенно другой образ Евросоюза. Независимой Европы. Европа должна была выйти из войны обновлённой. Она должна была стать независимой силой между коммунистическим Советским Союзом и Америкой. В конце сороковых годов Юнгер понимает, что это невозможно. Европа будет расколота. Между Востоком и Западом. Между советизацией и американизацией.

Е. Никифоров: - А если всё-таки говорить о Евросоюзе. Мне представляется другой аристократ Валери Жискар-д’Эстен, один из отцов Евросоюза. Именно он, аристократ, католик, редко выступал против упоминания христианских корней Европы. В этом новом союзе Христу хоть какая-то роль уделялась, он как-то обозначал это?  

А. Михайловский: -  Мы должны понимать, что в этот период среди действительно ведущих интеллектуалов и политиков было очень мало верующих христиан. Сам Юнгер был по происхождению протестантам и имел протестантский background. До определённого возраста, пока он не отошел полностью от церкви. Это обычная история у интеллигенции начала XX века. Ко Христу пришёл только в самом конце жизни, в девяностые годы. Он принял крещение, точнее сказать был присоединён к католической церкви в 95 году за несколько лет до смерти. Я общался со священником, который принимал у него исповедь. Георг Нибель мне рассказал тогда, что его покаяние было искренним. Естественно, тайну исповеди он сохранил. Должен сказать: я являюсь членом Общества друзей Юнгера: в Германии, в Швабии мы встречаемся ежегодно на Пальмовое воскресенье. Это Вербное воскресенье у нас. И у меня была возможность задать этот вопрос священнику Нибелю. В сороковые-пятидесятые годы, конечно, Юнгер Христа не упоминает. Для него Европа - просто некое мировое государство. Он называет его Weltstaat. Без границ, с открытыми таможенными барьерами. Естественно, что он не мог обойтись без отсылок к Священной Римской империи германской нации. Тот образ Европы, который был и в голове у Юнгера, и в голове у Кjжевf, и в голове Жискара-д’Эстена, так или иначе этот образ был задан Карлом Великим. Но это та самая христианская Европа.

Е. Никифоров: -  А лично человеку Юнгеру -  куда деваться? Многие ведь просто отказывались принимать эту трагедию двух войн. Человеку нужно было определяться. Многие совершали то, что называется словом эскапизм. Уход от мира. Даже Хемингуэй - зелёные холмы Африки, куда-то подальше к мирным неграм, к мирным львам. Уйти от проблематики современной жизни. Это тот же ответ человека со сломанной психикой. Уход в лес - у многих ведь это было. Хайдеггер ушёл в лес в прямом смысле слова сделал заимку где-то в лесах Шварцвальда. Многие решили так уйти из общества. Не общаться с ним никак. В своей знаменитой книжке «Уход в Лес» как Юнгер решает этот вопрос?

А. Михайловский: -  Отличный вопрос в продолжение этой мысли, которую мы пытаемся нащупать и развить. Что делать единичному человеку, когда всё рушится? Мы сказали о том, что в головах правоконсервативных интеллектуалов было видение Европы, независимой ни от Советского Союза, ни от Америки. В конце концов, они осознали, что это невозможно, что им грозит либо советизация, либо американизация. Что предлагает Юнгер в этой ситуации? Что может предложить писатель? Он может только книгу написать. Были попытки объединяться с единомышленниками, издавать журналы для новой Германии. Они осознавали, что воплощают собой другую Германию. Не ту Германию, которая проявила агрессию по отношению ко всему миру, которая уничтожала людей, которая действовала бесчеловечно. Они изначально эту Германию не принимали. Также они не принимали Германию Рейха, Германию Веймарской республики. Они называли себя «другой Германией». Тот же Штауфенберг, вспомню его ещё раз, когда его казнили, в день самого покушения 20 июля уже поздно вечером среди других заговорщиков (а их было всего 5 человек, расстрелянных во дворе штаба), выкрикнул одну известную фразу. Она, кстати, присутствует в искажённом виде даже в советской киноэпопее «Освобождение». Он произнёс фразу «Да здравствует священная Германия!». Штауфенберг умирал ради «другой Германии». Юнгер тоже прекрасно было об этом осведомлён. Он понимал, что это духовные силы, которые по-настоящему здоровы, которые хранят в себе лучшее от немецкой и европейской культуры, способной что-то изменить в ситуации, когда со стороны Советского Союза и Америки оказывается беспримерное давления на страну. Так он предлагает стратегию, которую я называю стратегией для «духовно-политических партизан». Он говорит, что нужно уйти в Лес.

Е. Никифоров: -  Это диссидентство?

А. Михайловский: -  Я бы не сказал, что это диссидентство, потому что оно всегда окрашено у нас в какие-то цвета. Или же оно имеет отношение к левому или правому спектру. Уход в Лес, важно понимать, – не идеологическая позиция. Юнгер говорит о том, что наоборот хватит идеологии, все идеологии уже дискредитировали себя, достаточно себя показали. Главная задача, с которой начинает тот, кто уходит в Лес, а по-немецки это Waldgänger, дистанцироваться от всех идеологий. Нужно понять, в каких местах возникают рычаги для манипуляции тобой и по возможности выстроить свою индивидуальную стратегию так, чтобы уходить от этих манипуляций. В начале книги «Уход в Лес» он примерно на трети страниц описывает способы сопротивления власти, когда она вынуждает тебя поставить галочку в квадратике, который ей интересен. Юнгер признает, что выбор небольшой. Либо ты ставишь галочку напротив «да», и тогда ты оказываешься вместе с 99,9% тех, кто голосует так, как нужно голосовать. Либо ты ставишь галочку напротив «нет», и тогда ты голосуешь, как 0,01% и тогда власти совершенно понятно, кто это сделал. И ты тоже оказываешься под колпаком. Юнгер здесь мне напоминает чем-то Михаила Пришвина, у которого есть замечательное высказывание. Если сопротивляться людям, которые пытаются надеть на тебя ярмо, то у тебя есть шансы прожить без ярма. Вот какая мудрая мысль. Он не говорит, что ты точно проживешь без ярма, но совершенно точно у тебя будет больше шансов, чем у того, который охотно дает надеть на себя ярмо или идёт голосовать за тех, за кого проголосовать надо. Одним словом, Юнгер нащупывает стратегии сопротивление тотальному контролю. Он разбирает все механизмы манипуляций, слежения, разного рода технические средства контроля. В романе того же времени «Гелиополис» он, например, предвосхитил видеосвязь и видеонаблюдение. Он описывает устройства, с помощью которых люди будут коммуницировать на расстоянии. Чтобы от всего этого уйти, нужно понять, что такое Лес. Куда мы уходим. Он предлагает очень яркое, запоминающееся противопоставление образов Корабля и Леса. Современный человек находится на корабле, который называется «Титаник». Ему кажется, что он пускается в захватывающее путешествие вокруг света. Комфорт, льётся рекой шампанское, играет музыка, теплая вода - можно принять ванну, кормят 3 раза в сутки и полная безопасность. Главное - тебя уверяют в том, что ты находишься в полной безопасности. Совершенно точно ты приедешь в тот пункт, в которой ты приехать должен. В какой-то момент что-то идёт не так. Что делать человеку, который сделал всё, чтобы оказаться на этом корабле, и полностью сделал ставку на безопасность? У меня же всё схвачено, всё под контролем, ничего не может случиться. И вот такой человек оказывается в заведомо проигрышной ситуации. Нужно понять, где на «Титанике» есть Лес. С корабля в море нельзя сойти. Это как тот же паровоз. Как можно сойти с паровоза, который несется на бешеной скорости? И встать на его пути тоже нельзя, и спрыгнуть опасно. И Юнгер предлагает несколько мифологических образов. Он вспоминает сюжет из греческого мифа про Диониса, которого однажды схватили тирренские морские разбойники и поместили на корабль. Дионис со своей волшебной силой произрастил на этом корабле виноградную лозу. Из дебрей выскочил тигр и растерзал пиратов.

Е. Никифоров: -  Фантастическая чисто греческая фантазия.

А. Михайловский: - Юнгер говорит, что Лес – это то, что можно встретить везде. Можно на корабле, можно в большом городе. Он связывает его с тремя вещами. Это художественное творчество, поэзия, затем теология - знание о Боге, религиозное отношение к жизни, и третье - любовь. Эти три вещи позволяют единичному человеку сопротивляться власти техники, власти комфорта, власти цивилизации. Если у тебя есть ключи к этим областям, то ты в любой момент можешь уйти в Лес. Художественное творчество, религиозное отношение, любовь, эрос.

Е. Никифоров: -  А что он имел в виду под эросом?

А. Михайловский: -  Мы как христиане можем сказать «агапе». Над этим стоит задуматься. Если мы находимся в отчаянии, не понимаем, как нам жить дальше, когда вокруг сплошная угроза со стороны технического отношения к жизни, которое убивает всё живое, природу. Но у нас есть поэзия, любовь, агапе, Бог.

Е. Никифоров: -  А если вспомнить Альберта Швейцера?

А. Михайловский: -  Да, это пример человека, который ушёл в Лес. Почему он уходит в Лес, зачем? Ему нужна свобода. Зачем человек любит? Зачем он в творчестве? Зачем он идёт к Богу? Он хочет свободы. Как в Евангелии сказано - найдите истину и истина освободит вас, истина сделает вас свободными. Это Бог говорит. Поэтому в ситуации тотального контроля, дефицита свободы, когда нам уже собираются чипы вживлять, вопрос о свободе становится как никогда актуальным.

Е. Никифоров: -  Так быстро мы лишаемся свободы, что даже дух захватывает.

А. Михайловский: - Но мы за это платим. Мы просто не замечаем, когда мы платим за эти все новые технические приспособления. Это удобно и хорошо, и здорово, и даже необходимо, но мы забываем, что мы за это платим. Это всё сделано очень хитро.

Е. Никифоров: -  Есть ли сейчас друзья в Германии у Юнгера?

А. Михайловский: -  Безусловно, есть и друзья, и читатели, почитатели. Есть Общества друзей Юнгера, которое я уже упоминал. В восьмидесятые-девяностые годы он получал сотни писем. Жил он, кстати, тоже в лесу, как и Хайдеггер, в Верхней Швабии, в небольшом городке, почти в деревне. Это был доме лесника, который принадлежал к поместью Штауффенберг. Барон Франц фон Штауфенберг после войны предоставил Юнгеру в распоряжение роскошной барочный дом двухэтажный. Юнгер жил там с женой и детьми. С одним ребёнком, если быть точным, потому что его старший сын Эрнестель погиб на фронте в 44 году. Сначала сидел в тюрьме как раз по обвинению в заговоре против Гитлера. Тогда таких обвинений фабриковалось очень много. По ходатайству отца его освободили, но отправили в штрафную роту в Италию в Каррару, где он и погиб. Юнгер всю жизнь оплакивал смерть своего старшего сына, которого звали так же, как и его. Поэтому да, в этом доме он жил с женой и младшим сыном. Там же находилась его большая энтомологическая коллекция, 30.000 жуков. Как и Набоков, он очень любил насекомых. Набоков правда собирал бабочек, Юнгер коллекционировал жесткокрылых.

Е. Никифоров: -  Такой ответ эстета, аристократа на вызов общества. Не буду я в вашем техническом обществе жить.

А. Михайловский: -  Да, я буду коллекционировать жуков. А попробуйте что-нибудь сделать с человеком, у которого дома 30 000 жуков. Его не так просто привлечь к поддержке какой-то партии, сделать дурачком на выборах. С таким человеком вообще непросто иметь дело. Тут нужен подход. Иначе с вами просто не будут разговаривать. Юнгер умел себя так поставить. В этот дом к нему приезжали не только выдающиеся люди, которых мы всем знаем. Хорхе Луис Борхес, например, знаменитый писатель, специально приехал к Юнгеру туда, уже будучи слепым. К нему же на вертолёте в девяностом году, когда он отмечал очередную годовщину, прилетели Гельмут Коль и Франсуа Миттеран. Они лично хотели поздравить великого европейского писателя с днём рождения. У меня есть фотография этого визита. До сих пор живы люди, которые наносили ему визиты, и читатели, и почитатели. Много тех, кто не успел застать Юнгера, представители молодого поколения. Для них сейчас почти в каждом немецком книжном магазине есть полочка с его книгами. У меня была возможность наблюдать некую эволюцию отношения к этому автору. Я начал ездить в Германию ещё совсем юным, в 90е годы. Тогда же я начал переводить Юнгера с немецкого на русский. Когда я приходил в книжный и просил показать мне, где стоят сочинения Эрнста Юнгера, меня спрашивали: «А кто это?» Никто Юнгера и не знал. А сейчас в любом книжном он есть не только в каталоге, но и на полочке. Автор становится классиком, или уже стал им. У нас в России благодаря моим переводам и сформировалась среда молодых и уже не очень уже молодых читателей. Это люди право-консервативных взглядов в основном. Это люди, которым не нравится то, что происходит в Европе. Я имею в виду всю эту историю с ЛГБТ, движением за равноправие, «культуру отмены». Сюда же можно отнести и извращённое понимание прав человека, понимание универсального гуманизма. Мы ничего не имеем против универсализма прав человека, но не до такой же степени! Расскажу одну историю, которая случилось несколько лет назад. Поступило предложение от Ельцин-центра выступить с лекцией о Юнгере в книжном магазине «Пиотровский», который в этом Ельцин-центре уже много лет арендует помещение на первом этаже. Я приехал читать лекцию вместе со своим немецким другом, который тоже представлял одну свою книгу, переведённую на русский язык. Все были удивлены, когда на мое выступление начали стекаться молодые люди, студенты екатеринбургских вузов, в футболках чёрного цвета с изображением автомата Калашникова и словами Defend Europe. Можете себе представить эстетический образ среднего поклонника читателя Юнгера? И в то же время есть очень много людей, которые никак не относятся к такой право-консервативной молодёжной тусовке, но просто высоко ценят этого автора – настоящие читатели, сами пишущие книги. Могу вспомнить Виктора Павловича Визгина, старшего научного сотрудника Института философии, большого специалиста по Габриэлю Марселю и автора замечательной книги о Михаиле Пришвине. И вот Визгин сравнивает дневники Пришвина с дневниками Юнгера, например. Он тем самым показывает, что читать Юнгера – это знак принадлежности к высокой культуре. То же можно сказать о нашем общем друге Василии Георгиевиче Морове, который также высоко ценит Юнгера. В частности, могу вспомнить один из любимых афоризмов Юнгера, которые Василий Георгиевич любит вспоминать. «Русский Христос воскрес, но ещё не отряхнул с себя землю». Это он написал в 1934 году. Мне кажется эта мысль замечательной.

Е. Никифоров: -  Хорошо бы, чтобы это было пророчеством. Ощущается это именно так. В целом отношение Юнгера к России?

А. Михайловский: -  Оно была очень добрым, очень положительным, помимо огромной любви к русской литературе, которое не сводится, конечно, к чтению Достоевского. Если откроете дневники Юнгера, «Парижские дневники», например, или дневники «Семьдесят минуло», которые автор начал вести после того, как ему исполнилось 70 лет, а это целая серия, то вы увидите там ссылки и на Толстого, на Чехова, и даже на Сергея Тимофеевича Аксакова, которого он тоже высоко ценил. Ценил за любовь к русской природе. Там и Тургенев, и Гончаров – всех этих авторов Юнгер прекрасно знал, эти книги в немецких переводах можно до сих пор видеть в его библиотеке. Тот дом, где он жил, сейчас является филиалом Музея современной немецкой литературы в Марбахе-на-Неккаре. Но всё не сводится к любви к литературе! В двадцатые-тридцатые годы Юнгера очень интересовали процессы, которые происходили в Советском государстве. Он уже прекрасно понимал, что это другая страна. Что это не та старая Россия, а площадка для каких-то головокружительных экспериментов. Он увидел там, в частности, формирование нового типа человека, которого он назвал словом «рабочий». То есть не просто пролетарий, а новый техник жизни, человек, который говорит на языке техники, как на близком и родном ему языке. Автор пристально следил за успехами советского человека в строительстве нового мира. «Магнитка» тогда всех воодушевляла, пятилетние планы. Он посещал вечера Советской плановой экономики, которые проходили в Берлине в рамках Коминтерна. И это тоже было! Он общался с Карлом Радеком. Среди его друзей были авторы, которые приезжали по приглашению советского правительства в нашу страну. Например, Эрнст Никиш. После Второй мировой войны было понятно, что Юнгер не может сюда приехать, потому что официально отношение советских германистов к нему в шестидесятые годы было очень негативным. Есть авторы, такие как Альберт Карельский, известный германист, который буквально клеймил Юнгера, как «реваншиста» и «пособника фашизма». Много других плохих вещей было о нем сказано. Но уже в восьмидесятые годы ситуация начинает меняться. Я здесь упомяну только имя Юрия Архипова, представителя германистики нового поколения. (Архипов уже тоже не с нами несколько лет как.) Так вот, он приехал к Юнгеру по его приглашению в 1989 году, взял у него интервью. Оно, кстати, опубликовано в «Иностранной литературе». Исследователь спрашивал Юнгера о его интересе к России, о его желании посетить нашу страну. Юнгер хотел приехать, но случился 91 год, путч, и что-то помешало ему это сделать. Но эта любовь оказалась взаимной.