Terra America

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2025/03/28/23-00

Е. К. Никифоров: - В нашей студии Борис Вадимович Межуев доцент философского факультета МГУ и главный редактор сайта «Русская истина», а ранее главный редактор сайта «Terra America». И первый мой вопрос: почему «Terra America», то есть Американский мир? Это действительно своеобразная цивилизация, как мы говорим о Русском мире?
Б. В. Межуев: - Название это родилось из соединения Pax Americana и terra incognita и получилось «Terra America». Смысл заключался в том, что американский мир для нас есть некая неизведанная, загадочная страна. Мы позиционировали себя как непрофессиональных американистов, как дилетантов, как сталкеров, проникающих в эту неизведанную землю с помощью виртуального пространства для того, чтобы добывать оттуда, как Сталкер в «Пикнике на обочине» добывает всякие артефакты, диковинные вещи. Вот и мы добываем всякие диковинные идеи. Причем самое любопытное, что те идеи, которые уже оказывают на нас воздействие, а мы сами об этом еще не знаем, но изобретены они там. Например, очень многие психологические теории, гуманитарные знания, типа политологии международных отношений. У нас была очень яркая статья Константина Аршина. Он много писал о теории управляемого хаоса. Была такая идея. 
Е. К. Никифоров: - В широкой аудитории нарратив управляемого хаоса.
Б. В. Межуев: - Вот таких нарративов широкой аудитории много. Но их происхождение мы не всегда понимаем.
Е. К. Никифоров: - Но это же внутреннее противоречие – оксюморон - управляемый хаос.
Б. В. Межуев: - Это игра в синергетику. Синергетика - это теория, которая говорила, что хаос есть инструмент управления для создания более высокоорганизованного порядка, более высокоорганизованной системы. Эту теорию придумал Стивен Манн. Он выступил на синергетическом конгрессе с этой теорией управляемого хаоса. И все было бы нормально, но оказалось, что он на самом деле работает в постсоветском пространстве то ли агентом, то ли шпионом, то ли дипломатом. Часто это одно и то же. Где-то в Казахстане он работал. А это была эпоха цветных революций. И Сергей Ервандович Кургинян сопоставил эти два факта: что есть такой синергетик, который работает в области теории управляемого хаоса, и есть серия цветных революций, которые совершаются в Узбекистане, Киргизии и так далее. В самом деле, почему бы не увидеть в этом инструмент американской системы управления. И появился такой мем. И такого много. Но есть и серьезные вещи. Тот же самый трансгуманизм, например, который, конечно, коренится в Америке, и который опирается на определенные американские идеи и разработки, и который очевидно воздействует на наше сознание, на нашу позицию, на наше политическое поведение. Сейчас это очень необходимо нам, потому что все опять заговорили о темном просвещении. Это очень модная тема акселерационизма.
Е. К. Никифоров: - Какие страшные и пугающие слова.
Б. В. Межуев: - Журнал «Логос» выпустил даже два номера, посвященные этому темному просвещению. И стало казаться, оправдано или нет, что адепты этого темного просвещения есть и в Америке, и в Великобритании. Они очень близки к определенной части администрации Трампа.
Е. К. Никифоров: - Что это такое? Это поиски черной кошки в черной комнате?
Б. В. Межуев: - Если брать, откуда метафора, то автор ее – британский философ Ник Ланд. Он сказал, что когда мы смотрим на солнце, оно кажется нам черным, и поэтому настоящий свет нам предстает не в виде яркого света, а в виде чёрного затемнения. Он взял эту метафору у Жоржа Батая, насколько я знаю. Но если говорить серьезно, смысл заключается в очень простой вещи. Там очень много вульгаризированного ницшеанства, очень популярного сегодня, с идеей неравенства людей, неравенства народов, рас и классов. Неравенство там очень сильно подано. Но за этим стоит одна очень простая идея – если Америка хочет совершить политический, цивилизационный, технологический рывок, если она хочет опять вернуть себе технологическое лидерство, она должна перестать быть демократией. Демократия – это путы на путях Америки. Но это дается не через какие-то христианские консервативные идеи, а через языческий империализм. То есть идея, что на самом деле нужен Цезарь, нужен цезаризм, нужно отряхнуться от пут демократического контроля, как Цезарь от пут Сената. Так и новый американский президент, который хочет обеспечить некоторый социальный рывок. Он должен, во-первых, отказаться от социального государства, которое мешает, отказаться от национального, расового и вообще человеческого равноправия, показать, что люди не равны. Избранные интеллектуалы должны развиваться отдельно от всей остальной массы. И третье, что на самом деле политическая инфраструктура США не соответствует этому рывку. Вот это называется темное просвещение. И все это в пене ницшеанских идей, часто постмодернистских идей.
Е. К. Никифоров: - А где здесь идеология Трампа? Трампизм – что это такое?
Б. В. Межуев: - Нет. Я не хочу сказать, что идеология Трампа – это оно, потому что Трамп пришел в коалиции определенных сил. Но в этой коалиции есть и эти люди тоже. Считается, что эти идеи определяют мировоззрение одного из очень важных персонажей коалиции Трампа, создателя системы Pay Pal, Питера Тиля. Судя по всему, он является стартапером разных ярких идей для него.
Е. К. Никифоров: - Но Pay Pal – это же система платежей?
Б. В. Межуев: - Да. Но это Биг цифра, Big data, и у многих людей, которые входят туда, есть мысль о том, что американская демократия устарела. Американская республика должна смениться каким-то американским цезаризмом, принципатом. Может быть не будет империи в позднеримском стиле, но такой ранний принципат, где будет один лидер, и все будут к этому лидеру стремиться. Они называют даже такой термин – камерализм. Нужно, чтобы небольшое количество людей принимало политические решения. Там есть целый ряд людей. Самый известный из них – блогер Кёртис Ярвин, его у нас переводят. Собственно книга «Темное просвещение» приписывается ему, хотя вроде бы автор термина не он. 
Е. К. Никифоров: - И есть у этого всего читатели?  
Б. В. Межуев: - Огромное количество! Ярвин был на инаугурации Трампа, общался, как известно, с вице-президентом Вэнсом, который сказал ему, что он реакционер и вообще нехороший человек. То есть это разные крылья коалиции. Но это очень популярный блогер. Прежний его блог я даже смотрел немножко, где он под псевдонимом выступал, а вот нынешний запаролен, я туда не могу попасть. Там надо платить деньги. «Gray mirror» - серое зеркало. Но примерно понятна система идей. Это такое новое ницшеанство, которое, я думаю, рано или поздно победит на Западе. С моей точки зрения, Запад идет именно туда.
Е. К. Никифоров: - Но это же фашизм?
Б. В. Межуев: - Конечно. Это фашизм, хотя я бы не разбрасывался этими словами, потому что мы слишком много явлений называем словом фашизм и, честно говоря, это слово уже стерлось, как медный пятак. В принципе Запад неизбежно идет туда. Это его мейнстримная дорога, я считаю. В общем, надо понимать, идем ли мы с ним по этому пути или не идем. Я бы, конечно, предпочел не идти.
Е. К. Никифоров: - В любом случае, сейчас в Америке это не просто банда популистов, которые с помощью средств массовой информации пришли к власти и какие-то свои достаточно простые цели преследуют, финансовые в частности.
Б. В. Межуев: - Трамп – это такой молот, так же как Ельцин в свое время. Он пришел к власти. Можно ли было сказать, что Ельцин – это то же самое, что Гайдар, Бурбулис, или Коржаков. Это была коалиция сил, нацеленных на смену коммунизма каким-то другим строем. Это огромная коалиция людей, большая часть из которых настолько разные, что даже готовы воевать друг с другом. Вот точно так же и коалиция Трампа. Это очень мощная сила, которая, судя по всему, окончательно изменила Америку. Даже по тому, что я читаю в американской прессе, это очень отличается от того, что было в 2017 году. В 2017 году была все время мысль о том, что это можно изменить, что Трамп не надолго, что он уйдет, и все вернется опять. Так отчасти и случилось. Сейчас этого я ни в одной статье не вижу. Нигде нет ощущения того, что возможна реставрация порядка, основанного на правилах, что возможна реставрация либерализма. Уже все понимают, что это какой-то тектонический сдвиг. Дело не лично в Трампе. Трамп – это просто орудие этого нового мира, который уйдет. И этот новый мир будет развиваться каким-то своим путем.
Е. К. Никифоров: - Но это очень понятно среднему человеку, потому что Трамп заявляет, что он совершает революцию здравого смысла. И это очень просто и понятно, в отличие от темного просвещения, от таких мудреных политических метафор.
Б. В. Межуев: - Темное просвещение – это одна из сил в этом так называемом «здравом смысле». Потому что это все, конечно, не совсем здравый смысл. Это серьезная трансформация западного общества. Элементом этой трансформации является отказ от того мира, который был после Второй мировой войны. Одним из принципов которого был принцип декларативного равенства. Все равны: люди, народы, страны. Этот принцип не соблюдался. Но все-таки формально оммаж этому принципу платили. Некоторым фактором этого подхода была такая политкорректность. Сегрегация? Ни в коем случае! Если кто-то сказал, что это кафе для белых, то это уже политическое дело. Или автобус для белых. Даже если это частное владение, частное кафе, нельзя. Нельзя было говорить о том, что есть какие-то люди по природе более умные и более глупые, есть люди по природе более сильные и более слабые. Идеи социалдарвинизма были очень популярны в Европе и в Америке до Второй мировой войны.
Е. К. Никифоров: - Кратко, что составляет содержание этого термина?
Б. В. Межуев: - Те люди, которые достигли успеха, и достигли его в силу своих личных качеств, оправданно имеют полное право этим успехом пользоваться, не обращая внимания на страдания и несчастья других людей. Пусть неудачник плачет, одним словом. Эта идея была отвергнута всеми, несмотря на неолиберализм. Мысль о том, что удачливые люди должны поддерживать неудачников в экономической конкуренции, главенствовала. Сейчас эта идея пропадает. Это мы видим даже по фильмам. Значительная часть американских фильмов показывает следующее – пусть неудачник смирится со своей ролью, пусть он признает, что это оправдано, почувствует некоторое удовольствие быть слабым. Пусть сильный почувствует удовольствие быть сильным. Это постепенно идет. И трампизм это демонстрирует. Если человек говорит, что он может присоединить Гренландию, то это что означает? Что жители Гренландии не имеют вообще никакого голоса: присоединят их – не присоединят – от них, вообще, ничего не зависит. «Я дам деньги и перекуплю 57 000 человек, вне зависимости от того, что они хотят или не хотят».
Е. К. Никифоров: - Это то же самое, что Зеленский с его командой, для которого люди вообще не имеют значения, имеет значение территория.
Б. В. Межуев: - В некоторой степени, да. Но все-таки Америка – это штаб этого мира. И когда в штабе начинают говорить - да, страны не равны. Сильные страны – это сильные страны, а слабые страны – это слабые страны. Мы отчасти этим пользуемся, нам отчасти это выгодно. У Байдена была позиция, что «мы не будем говорить по поводу Украины без Украины». Это был тупик. Но если посмотреть на это в долгосрочной перспективе, то это слом определенных табу. И никто не думает, что можно вернуться к чему-то предыдущему. Есть ощущение, что прорвалось такое глубинное, тектоническое внутри западной цивилизации, что уже не вернется назад.
Е. К. Никифоров: - Но то же самое мы думали о Байдене и о агрессивном неолиберализме. Думали уже, что произошел слом всего. Когда уже в детских учебных заведениях три туалета: для мальчиков, для девочек и для среднего пола. Это ведь были реальные воплощения этих идей.
Б. В. Межуев: - Это закончилось. Это была какая-то истерическая попытка политкорректности добиться своих максимальных результатов. Особенно я удивлялся педалированию темы трансгендеров. Видимо, главный смысл этого был готовность людей наступить на горло собственным эстетическим переживаниям. Ясно, что это неприятная вещь для большинства людей. Вот нужно было так сделать, чтобы люди переступили через свое естественное эстетическое неприятие подобного рода извращений. Сейчас это все уходит обратно, на второй план. Началась новая этика, была такая эпоха новой этики. Сейчас, я думаю, она кончится окончательно. Фильмы снимали с подчеркнутыми идеями равенства, но очень важным элементом этого равенства было толерантное отношение к сексуальным отклонениям. Это был важный элемент.
Е. К. Никифоров: - Назойливый.
Б. В. Межуев: - Да. И сейчас, я думаю, это все уйдет. Классическим воплощением этой новой этики был процесс над Харви Вайнштейном. Для меня это была страшная фигура, потому что я видел, во что он превращает Голливуд, какую идеологию он там насаждает. Все фильмы Miramax были хорошие фильмы, но идеи и посылы этих фильмов ужасны. «Убить Билла», например. Его хорошо сделали, но он мерзкий по идее – что сверхлюди могут убивать простых людей. Там смысл в том, что для того, чтобы вытащить героиню из простой деревенской жизни с мужем-простаком, нужно было всех перекрошить, и она потом говорит ему спасибо за это. Убивает, но говорит: «Спасибо».
Е. К. Никифоров: - Но на самом деле, это же новый реализм, потому что эта идеология торжествует в мире. Ницшеанская. Мы это видим каждый день по телевизору. Когда на наших глазах дрон влетает и убивает реального человека, который от него отмахивается, и все равно его разносит на куски. И мы смотрим это. Раньше возмущались: «Вот, гладиаторы. Они убивали друг друга. Император показывал вверх или вниз свой большой палец. И все испытывали удовольствие от этого садистского наслаждения смертью». Это то же самое. Нынешний телевизор – Колизей. Это те же самые смерти, которыми наслаждается толпа. Как с этим справиться? Это наш телевизор. Я думаю, что у них такой же телевизор, и то же самое показывают.
Б. В. Межуев: - Не будем так уж преувеличивать. Но, конечно, ярким примером  был хохот Хиллари Клинтон, когда убили Каддафи. Когда она хохотала и сказала: «Вау». Это о мученической смерти!
Кстати, вспомним, кто убивал пленных вождей. Александр Македонский, например, наоборот, возвышал тех, кого брал в плен. Он никого не убивал. Да, он был жестоким полководцем, но он не убивал пленных. Убивали римляне. Верцингеторикса, как известно, задушили в тюрьме. Югурту – тоже. Всех, кого проводили через Триумф, через какое-то время просто задушили, ломали кости и так далее. Рим жестокий был всегда. О римской цивилизации мы всегда почему-то восторженно вспоминаем, но это была самая жестокая цивилизация. Ну разве ещё монголы. Даже германцы, если пытаться сравнивать, были гораздо более милосердны. А уж про Александра Македонского и говорить нечего, как и про персов. Как Кир себя повел по отношению к Крезу, которого пленил? Сделал своим советником. 
И, конечно, когда Хиллари хохотала над убитым, замученным Кадаффи, все увидели, что такое этот гуманизм, действительно почувствовали глубинную жестокость этой цивилизации. Но вот этот фильм, который произвел на меня впечатление, гражданская война, падение империи, это примерно об этом, об этой жестокости, которая прикрывается всякими гуманистическими разговорами, и даже наоборот, гуманистические разговоры еще более усиливают эту жестокость.
Чем больше начинают доминировать идеи языческого Рима, тем в большей степени эта немилосердность начинает там проявляться. И я думаю, что сейчас это вполне выйдет наружу.
Е. К. Никифоров: - То есть нельзя говорить о цельной греко-римской цивилизации? Все же греки и римляне поступали по-разному, как вы сейчас сказали.
Б. В. Межуев: - Римляне разные. Можно взять у них и правовое наследие – это у них позитивный момент.
Е. К. Никифоров: - Многие моменты в их цивилизации достигли совершенства.
Б. В. Межуев: - Что говорить, я очень люблю Рим. Но при этом давайте будем смотреть на это реально, так как вели себя римляне по отношению к пленным и покоренным народам, во всяком случае к вождям, это в общем исключительный случай. Только татаро-монголы, пожалуй, единственный образ у меня похожий.
Е. К. Никифоров: - В этом отношении Александр Македонский, конечно, потрясающий герой. Это какой-то протохристианин на самом деле.
Б. В. Межуев: - Александр Македонский наоборот вызывал порицания своих соратников от того, что он очень уважительно относился к пленным.
Е. К. Никифоров: - У него была идея братства. Не случайно это был герой Александра Невского, который, кстати, был назван родителями в честь Александра Македонского. И они были похожи. Меня эти параллели всегда удивляли. И оба жили этой идеей, возвышающей человека. Хотя Александр Невский не был пацифистом. Но чтобы вести себя с таким достоинством перед ханом Батыем, который его усыновил, именно обаянием своей личности. Побратимство опять-таки с его сыном. Это же тоже удивительнейшие взаимоотношения, не такие прямолинейные и плакатные, как в нашей школьной истории.
Б. В. Межуев: - История сложная, конечно. По-разному все было. Но да, спаситель части Руси, которая осталась независимой и не разоренной татаро-монголами. Это совершенно очевидно. 
В истории всегда так бывает, когда позитивное событие влечёт за собой отрицательные явления. Мне всегда казалось, что на Западе победит ницшеанство. Во всех западных интеллектуальных кругах, и левых, и правых нет более популярной фигуры, чем Ницше. Он поверх барьеров. И левые его любят, и правые.
Е. К. Никифоров: - Эксплуатация гордости - главный инструмент. 
Б. В. Межуев: - Главная идея Ницше заключается в том, что равенство – есть одно из тех христианских табу, которое должно уйти вместе с христианством. Я считаю, главная идея Ницше. Его основная мысль, что насильственное выравнивание людей есть плод христианского давления на западный мир, который не позволяет ему развиваться, эволюционировать во что-то большее и совершать скачок к сверхчеловеку, который каким-то парадоксальным образом связан с вечным возвращением. И несмотря на то, что это такая правая идея, правее некуда, квинтэссенция правизны, и вдруг появляется какое-то левое ницшеанство. Оказывается, левые интеллектуалы большие поклонники Ницше. Они, правда, говорят, что они не все в Ницше любят, но тем не менее само по себе это тяготение левых к Ницше, мягко говоря, подозрительно. Значит, они уже не совсем левые. В этом есть что-то глубоко порочное, порочащее саму эту идею левизны. Для них антихристианство важнее, чем эгалитаризм.
Е. К. Никифоров: - Сейчас не то, что возрождение, но оправдание христианства в Америке. И в администрации многие позиционируют себя христианами.
Б. В. Межуев: - Да, безусловно. Трамп пришел в виде коалиции. Светлую сторону коалиции олицетворяет вице-президент Джей Ди Вэнс – открытый новообращенный католик. Принял католицизм под влиянием философских идей Рене Жирара – очень известного католического мыслителя. Я даже брал заочно через секретарей интервью у философа, который считается любимым философом, из ныне живущих, Джей Ди Вэнса, Патрика Денина. Он католический мыслитель, профессор университета Нотр-Дам. Я не могу сказать, что это Гегель наших дней, это не так, но это очень светлая фигура. Последняя его книга называется «Смена режима». Он имеет в виду смену режима в Вашингтоне, который нужно освободить от всяких нехороших нехристианских людей. Предыдущая его книга называлась «Почему провалился либерализм». Они себя называют постлибералами. Они не любят слово консерваторы. Они считают, что слово консерваторы слишком замызгано американским специфическим пониманием этого слова, когда консерватором себя называют в основном любители свободного рынка, ничем не ограниченного. Они люди полулевых, социально ориентированных убеждений, сторонники коммунальной религиозной жизни, считают, что выходцы из религиозных низов, типа Вэнса, и должны править Америкой. Потому что развращенная нью-йоркская элита  – это не лучший политический слой людей, которые там правят. Они занимают в основном пророссийские позиции. Вэнс в этом смысле является вполне ясным выразителем этих настроений.
Е. К. Никифоров: - Это после всех десятилетий демонизации России и Путина. И все равно, до сих пор, оказывается, такие люди есть.
Б. В. Межуев: - Да. Надо сказать, что с еще большей симпатией они относятся к премьер-министру Венгрии Орбану. Он вообще там герой своего рода.
Е. К. Никифоров: - У нас, похоже, то же самое.
Б. В. Межуев: - И Путин тоже. То есть это действительно светлые люди, такой полюс света в администрации Трампа. Мне трудно понять, как они будут уживаться с этими темными. Прямо как у Лукьяненко: темные и светлые. Я думаю, мы будем по мере приближения к 28 году видеть внутри администрации Трампа эту борьбу светлых и темных. Ну и, естественно, болеть за светлых. Но вся проблема заключается в том, что у Лукьяненко есть одна очень глубокая мысль  – это то, что темных не компрометирует союз со светлыми. А вот светлых компрометирует союз с темными. И вот здесь мы, к сожалению, можем столкнуться с этой ситуацией. Есть версия такая, что Питер Тиль, которого мы упомянули как заказчика этого темного просвещения, одновременно поддерживает и постлибералов. Он как-то одновременно двумя руками пытается и тех,  и других промоутировать в коридорах власти. Видимо, как опытный стартапер, он понимает, что нужно действовать в разных направлениях. Для светлых, для этих религиозно ориентированных людей, которые считают, что все зло в Америке из-за неверия, из-за секулярного атеистического просвещения, что секулярное атеистическое просвещение – крипта антидемократическая, крипта антиэгалитарная.  Эти люди в союзе со своими собственными антиподами. Рано или поздно этот союз Вэнса с темными, которые, видимо, имеют определенную популярность среди техномагнатов, олигархов большой цифры, - для них будет проблемой. Я думаю, этим светлым нужно быстро определяться, показывать, во-первых, что у них есть собственный кандидат в 28-ом году. Это Джей Ди Вэнс. Самое страшное для них будет – это тема третьего срока Трампа. Если эта идея будет дальше продвигаться, она будет продвигаться против Вэнса, чтобы Вэнса не допустить к власти. У большого количества людей в Америке есть нежелание, чтобы Вэнс стал преемником Трампа, потому что Вэнс очень уж определенно идеологически ориентированный человек. Он действительно будет дружить с Россией. И эта дружба может быть очень значима, искренне причем. Он действительно будет стараться ограничить негативное влияние того секулярного техногуманизма, трансгуманизма и так далее, опасность чего он тоже видит и понимает. Он будет, конечно, отшатываться от Европейского Союза со всеми его имперско-авторитарными и, несомненно, антихристианскими течениями, которые там ясно доминируют. Это, в общем, очень может быть наш близкий надежный союзник. Люди, которые сейчас в этой коалиции, будут стремиться продвинуть идею третьего срока Трампа просто с одной ясной задачей – не допустить Вэнса. А Вэнс все-таки очень лояльный человек.
В конституции принята 25 поправка после четырех сроков Рузвельта – это некоторая аномалия. Эту поправку можно же отменить. Для этого нужно решение конгресса и решение консервативного Верховного суда. Это может вызвать проблему в Штатах. То, что нам показал господин Гарленд в фильме «Падение империи». Там на третий срок идет президент, и тогда некоторые штаты отказываются поддержать: Техас, Калифорния и Флорида. То есть, может быть сопротивление определенных штатов. Конечно, здесь есть интрига на будущее. Я бы очень надеялся, чтобы все-таки это равновесие сохранилось, Вэнс принял бразды правления. И эта ситуативная сейчас и чисто тактическая связка с Россией, которая на глазах возникает, она бы приобрела устойчивый идеологический характер, стала бы неким стержнем постлиберального мира.
Е. К. Никифоров: - Все ждут Пасхи нынешнего года.
Б. В. Межуев: - Конечно. К Пасхе будет как-то, видимо, желание завершить военный конфликт, потому что без завершения военного конфликта, без прекращения огня, пролонгированного через какое-то время, вряд ли мы сможем дружить с американцами.
Е. К. Никифоров: - А что такое в нынешней ситуации дергания Зеленского? Он просто мечется сейчас, очевидно. Оказалось, непослушный мальчик для боссов Великобритании. А Британия настолько мощный сейчас в мире игрок?
Б. В. Межуев: - Игрок значимый. Брекзит, кончено, был связан с желанием Британии вернуть былое влияние, былое могущество. К счастью, это былое могущество пока не имеет сильной военной составляющей, ни военной, ни экономической. И даже флот - это не то, что может реально нанести поражение.
Е. К. Никифоров: - Ни китайский и ни американский?
Б. В. Межуев: - Это вряд ли может, как в Крымской войне, сыграть роль такую. Поэтому нет, этого не будет. Но тем не менее есть желание использовать ресурсы Европы, желание переманить Европу с американцев под себя, не через Европейский Союз, а через какую-то новую пересборку европейских стран. Что собственно и есть, и осуществляется сейчас руками французского президента.
Е. К. Никифоров: - То есть он еще оказывается в обойме? Еще руководит процессами?
Б. В. Межуев: - Я думаю, он сильный игрок этого проекта. Этот проект начался до него, но он его инициатор. То есть проект начался еще при Саркози. Сближение с Англией через голову США. Не сближение с Германией, как это было при Шираке, а сближение именно с Великобританией. Как началась война в Ливии? Она началась с вторжения англо-французского военного контингента, британского спецназа. И тогда американцы, побоявшись, что они утратят лидерство, решились на эту преступную авантюру в виде войны в Ливии. Некоторые умные сотрудники администрации Обамы типа Роберта Гейтса, кстати, и Байдена тоже, этому сопротивлялись, но госпожа Хиллари, так сказать, злой гений американской жизни, настояла на этом. И ее влияние оказалось слишком мощным, чтобы Обама мог этому сопротивляться. И в итоге произошло то, что произошло. На какой-то момент англо-французская двойка была сброшена, но через какое-то непродолжительное время Макрон пошел в эту сторону. Никто не ожидал, что у него возникнут теплые отношения с британцами, но они возникли. И сейчас он руководит этим процессом. Возможно, действительно Ротшильды. Я не исключаю, что он ставленник Ротшильдов. Я тут не берусь судить, но в принципе, может быть вполне, что какая-то банковская, финансовая составляющая есть за этим, чтобы восстановить этот прежний сердечный альянс. Он играл важную роль. Этот альянс проиграл в Первой мировой войне и Второй мировой войне.
 Антанта вынуждена была прибегнуть к помощи Соединенных Штатов и в первой и во второй войне. И во Второй мировой войне это сыграло такую роль, что это в общем потеряло смысл. Мы видим, как де Голль негативно относился к Британии и хотел как раз восстановить отношения с Германией, не только с ней. То есть пошел на это сближение, которое потом привело к Европейскому Союзу. Но сейчас это идет в обратную сторону. И Британия хочет стать главным штабом объединенной Европы. Не Брюссель, а Лондон. У них есть такие возможности. И Трамп, надо отдать должное, дает для этого некоторые основания, отстраняясь от Европы. Говоря, что это ваши дела, он фактически дает пас не столько континентальным силам, которых просто нет. Потому что мы видим появление Мерца. Это будет, скорее всего, просто такой немецкий вариант Макрона. А вот Британия может быть таким игроком. Это очень опасная ситуация. И Зеленский был инструментом в этой политике. Возможно, это было, чтобы не сводить все к его личной ответственности. Возможно, это был инструмент его политического выживания. Зеленский пришел как раз при Трампе, при первом его сроке. Он понимал, что это не очень выгодный ему американский патрон, Россия совсем невыгодный патрон, Китай – тоже не очень. На кого он мог опереться? Он нашел ту силу, которая дала ему возможность политического выживания в течение очень долгого времени, даже без выборов. Это – Британия. Собственно говоря, когда Россия все пыталась договориться с Америкой, оставалась главная непонятность – а что с Британией-то делать? Она же Америке не подчиняется непосредственно.
Е. К. Никифоров: - То есть не прямая связка англосаксов?
Б. В. Межуев: - Да. Видимо, у Америки тогда еще были рычаги воздействия. Кстати, в этом смысле я не был фанат трампизма, потому что я считал, что пока у Америки есть какие-то каналы влияния на Британию, это позитивно. Она может все-таки убрать таких фигур, как Борис Джонсон, совсем заигрывающегося, или Трасс, которая пришла ему на смену. Видимо, у них есть какие-то возможности что-то сделать. У Трампа уже нет таких возможностей. И не будет уже у Америки таких возможностей. Все, теперь Британия приобрела самостоятельность. 
Е. К. Никифоров: - То есть она возглавит Европу?
Б. В. Межуев: - Собирается, по крайней мере, это сделать. И я пока не вижу никакой серьезной контригры. Если не считать Орбана и всех наших друзей.
Е. К. Никифоров: - Но внешне-то сейчас Европа производит, действительно, ощущение детского стола, где-то рядышком, потому что они какие-то все маломерки.
Б. В. Межуев: - Россия тоже производила в 90-е годы такое впечатление, как слабая, разгромленная, подавленная страна, думающая о собственном выживании. Но прошло некоторое время, и Россия восстановилась. Европа, уверяю вас, восстановится точно так же, с германскими и польскими ресурсами. Еще Наполеон с Гитлером покажутся детской шалостью.
Поэтому нет абсолютно ничего хорошего для нас в этом восстановлении Европы, потому что это происходит за счет русофобии.
Е. К. Никифоров: - Вот об этом я хотел спросить. А действительно этот инструмент будет оставаться главным, объединяющим Европу? И зачем он им?
Б. В. Межуев: - Как зачем? Чтобы найти общего врага. Они не хотят делать врагом Китай. Это ясно. Китай для них – экономически важный партнер. А Россия утратила свои ресурсы влияния на Германию, что было довольно важным фактором. И теперь наше влияние только на Венгрию, на Словакию – на эти периферийные для Европейского проекта страны.
 Как раз наша задача была бы не то, что вернуть Германию – это смешно, конечно, рассчитывать на политический союз, - но как-то ее отколоть от этой англо-французской двойки. Сделать так, чтобы она была хотя бы такой позиции, какой была Меркель. Даже Шольц выглядит сейчас уже чем-то более умеренным. А что касается появления Мерца или кого-нибудь в этом духе – это очень реально. То есть появление там силы, которая однозначно скажет, что ее враг только на Востоке в виде России, и по отношению к англо-французским поползновениям она ничего плохого не видит. Опасность сильнейшая на самом деле, что это будет реальное сосуществование с предельно нетолерантным для России партнером, да еще заигрывающим с Китаем. То есть мы с двух сторон будем зажаты между силами, отношения с которыми у нас будут сложными.
Е. К. Никифоров: - А Китай вроде друг стратегический?
Б. В. Межуев: - Я не думаю, что Китай смотрит на наши посиделки в Эр-Рияде с нескрываемым восторгом. Конечно, он напряжен. Особенно, когда мы говорим про Арктику, про добычу полезных ископаемых, когда мы про Иран что-то говорим. Конечно, это воспринимается с некоторым напряжением. И мы видим, что возникает стремление Европы перевести Китай немножко на свою сторону, с большим пониманием к нему отнестись. Конечно, с двух сторон иметь такое напряжение для России плохо, даже при дружбе с Америкой, даже если там Вэнс будет, кто угодно. Поэтому, конечно, российская разумная часть патриотического сообщества должна понимать, что уже надо немного снижать риторику не только по отношению к Америке, но и некоторым, по крайней мере, европейским странам, в первую очередь Германии. Нужно искать возможности сделать так, чтобы это не было супергосударство, и чтобы наши хотя бы экономические отношения с Германией чуть-чуть восстановились. И они бы почувствовали некоторую заинтересованность в мирном взаимодействии с Россией. Пока, конечно, к сожалению, все идет в другую сторону.
Е. К. Никифоров: - Но Германии наносятся такие ошеломительные оплеухи: взрывают Северный поток и так далее, а она утирается и ничего не предпринимает. Это просто поразительно. Были бы какие-то маленькие недоразумения, а здесь основной энергетический поток. Это громадные финансовые потери и самое главное - имиджевые.
Б. В. Межуев: - Да. Я просто помню эти бесконечные диалоги с немцами в лучшие годы. У них было просто каменное выражение лица, и они говорили только, что мы должны и ценностно сближаться, а не только экономически. При том ценностно сближаться они имели в виду, что Россия должна становиться более похожей на Германию, а не наоборот. Это ясно.
Е. К. Никифоров: - А в чем похожи?
Б. В. Межуев: - Они считают, что мы, немцы, - самая великая нация на земле, у нас самая великая культура, музыка и философия. И мы вынуждены ради того, чтобы жить в этом новом мире, наступить на горло своей имперской песне и перестать любить не только Гитлера, но даже уж и Бисмарка. Мы уже поняли, что надо идти путем толерантности, мультикультурности. Но вы, русские, что же не можете пойти тем же путем? Что же вы не можете быть похожими на нас? Что же вы не можете согнуть свою выю и признать, что вы просто наша копия. Екатерина ваша – наша же.
Они на нас смотрели, как на слишком амбициозный проект, от которого они сами отказались. Ну, если они отказались, то мы уж точно должны отказаться. То есть нация, которая отказалась от имперскости, вообще даже от собственной внешней политики, от собственного гордого стояния, считала, что Россия должна еще в большей степени от этого отказаться, начать говорить на приятном языке зеленой экономики.
Е. К. Никифоров: - Но мы в общем-то этого и сами хотели. Мы же говорили о Европе от Барселоны до Владивостока.
Б. В. Межуев: - Мы хотели сами, но мы хотели другую Европу. Мы хотели в ту Европу, которую мы видели в кино, в разных фильмах 70-х годов. Такую немножко нуарную, мускулинную, с роковыми женщинами и такими какими-то таинственными мужчинами. Мы не хотели в Европу трансгендеров, ЛГБТ+ и так далее. Мы не хотели в Европу, в которой культ слабости, где правят какие-то неприятные люди, которые всем указывают, как надо жить и так далее.
Е. К. Никифоров: - Но может быть сейчас Европа откажется от этой идеологии? Потому что все-таки идеологический центр принятия решений остается в Вашингтоне.
Б. В. Межуев: - Я-то бы как раз такой Европы и опасался. Я считал, что самая страшная Европа – это вот эта ницшеанская, и Америка тоже. Она проявится рано или поздно. Что она рано или поздно выйдет из этой политкорректности, как из обморока. Это примерно так же, как Россия после 90-х годов. Только у них 90-е годы продлились на полстолетия, а у нас на десятилетие. Она выйдет, и вернется колониализм, вернется бремя белого человека, вернется под каким-то новым идеологическим обеспечением. Вернется представление о том, что сила – это сила, всякая попытка компрометировать силу, это сентимент. Все это вернется в художественной форме. Будут фильмы на эту тему, будут книги. Это уже есть на самом деле. Вернется тот холодный, нуарный Запад, к которому мы так стремились, и который для нас будет совершенно смертельным. Поэтому я бы эту дистанцию с Западом сохранял. Люди типа Вэнса мне очень симпатичны. Это то светлое, что я там вижу. Но не факт, что они победят. Во-первых, они победят только в Америке, но точно не победят в Европе. Я уверен, что Вэнс не сможет эту постлиберальную идеологию распространить в Европе. Это только специфическое американское явление. В третьих, силы той темной коалиции, которые делают ставку на трансгуманизм, говорят, что сейчас у сверхлюдей появляются большие возможности в связи с искусственным интеллектом, в связи со снятием разных табу, которые были на сексуальной морали. Сейчас как раз таинственный мистер Рипли какой-нибудь сможет продемонстрировать супервозможности. Вот это все победит. И Россия сможет ли со своим эгалитаризмом, со своим Православным христианством попытаться выставить какую-то ценностную альтернативу. Я не убежден. Я надеюсь на это, я в это верю, хочу этого. Но не значит, что так и будет. Я очень хорошо помню 2003 год, когда значительная часть тех людей, которые ругают сейчас США, кричали, как нам надо объединиться с США, чтобы грабить Ирак. Это знаменитые ныне люди, занимающие сейчас предельно лояльную позицию и предельно антиамериканскую. Они говорили, что нам надо объединиться с Джорджем Бушем-младшим, который нас так любит, чтобы вместе войти в коалицию и разграбить Ирак, и взять иракскую нефть. Слава Богу, президент России тогда принял совершенно другое решение. Но это не значит, что эти люди ценностно поменялись, что они при новом шансе на что-то подобное, соучаствовать в каком-то колониальном отношении, поменяют свою точку зрения. Да ничего подобного. Они также думают, те же самые мысли. Просто их в какой-то момент не пустили. Президент России принял то решение, какое принял, и Россию посчитали ненадежным партнером по бандитскому грабежу. С моей точки зрения, это и было залогом российского выживания и всех дальнейших успехов. Но с их точки зрения, это была большая ошибка.
Е. К. Никифоров: - У нас есть ресурсы, которые могли бы быть привлекательны, по крайней мере?
Б. В. Межуев: - Да. Ресурсы, конечно, есть. Просто надо думать, как их правильно использовать, и что с ними делать. Есть Арктика, есть Арктический путь, есть наше огромное пространство Севера, где, как известно, вся таблица Менделеева. У нас есть долготерпение населения, которое три года терпело военные действия, практически не то что не роптав, а наоборот, скорее даже испытав какое-то воодушевление по этому поводу. Это тоже важный ресурс. У нас много вообще ресурсов. К сожалению, не очень используется интеллектуальный ресурс. Я не знаю, как в естественных науках. Возможно, что-то меняется. Но гуманитарная наука в откровенном кризисе. Кризис понятно, чем обусловлен: прежняя парадигма, основанная на грантах, на западном доминировании, ушла, а ничего вместо нее не пришло. Собственной динамики гуманитарной науки нет, а внешняя динамика под вопросом. Нужно что-то думать, искать какой-то выход. Мы пытались говорить об этом еще довольно давно. Вы упомянули в начале нашей беседы «Terra America». Вся эта моя попытка выстроить теорию интеллектуальных расследований базировалась на создании собственной национальной интеллектуальной  школы.
Е. К. Никифоров: - Но нынешний сайт «Русская истина» - звучит вызывающе несколько.
Б. В. Межуев: - Вызывающе по отношению к русскому или к чему?
Е. К. Никифоров: - Что есть истина? Известный вопрос, который Пилат задал Христу. Но Христос промолчал. А вы не молчите. Вы говорите, что это – русская истина.
Б. В. Межуев: - Да.
Е. К. Никифоров: - Может быть так, что истина носит национальный характер?
Б. В. Межуев: - Я думаю, что здесь есть некоторые вызывающие моменты в том смысле, что это не русская правда. Это был такой определенный момент: истина, а не правда. Русская истина несколько неожиданное сочетание, в отличие от русской правды, которая бы не вызвала никаких особых эмоциональных моментов. А тут именно истина. Но я к этому бы еще добавил кое-какую вещь. Есть определенный взгляд на истину. Я думаю, что есть определенный русский взгляд на истину. Он не бытовой. Он проявляется в философии, в философском каком-то особом понимании. В этом мне очень близка русская идея Карсавина. Что рано или поздно из всех позитивизмов, неокантианства, всех движений в разную сторону, все равно возвращаемся на философский мейнстрим, который называется школа всеединства.
Е. К. Никифоров: - Это Киреевский, славянофилы?
Б. В. Межуев: - Киреевский в частности. Конечно, славянофильство здесь задавало тон.
 Всеединство – это представление о том, что ты не можешь знать фактическую реальность, не полагая некий абсолютный контекст. Без представления об абсолютном контексте, об абсолютной реалии, ты не можешь знать какую-то фактическую реальность. Это Гегель, безусловно. Но у русских это приобрело особый конкретно религиозный характер. То есть, не зная абсолютной истины, ты не можешь знать конкретно фактическую реальность. Чем больше это связано с гуманитарной сферой, тем в большей степени мы приближаемся к постижению этой истины. То есть если западная аналитическая философия в этом и видит смысл, чтобы знать факты, не зная абсолютного контекста, в этом смысл проекта Витгенштейна. Ты знаешь частную реальность, но можешь не знать при этом, что есть Бог, есть человечество. У нас по-другому. Классический простой путь неоплатонизма не подходит по целому ряду причин. Значит нужен какой-то особый путь. Я называю это путем проблематизации. То есть мы не знаем истину на уровне как единую, как неоплатонизм, потому что он переходит в пантеизм, но мы знаем главную проблему, проблему всех проблем. И она, я думаю, задана, действительно, христианством. И все остальные мелкие проблемы, которые у нас есть вплоть до проблемы водоснабжения, обеспечения города продовольствием, свободы, постлиберализма – все это восходит к какой-то суперпроблеме, которая имеет в общем лишь религиозное разрешение. Вот такой взгляд на истину, как на истину всеединства, но не через набор каких-то догматических истин, а набор проблем, - это, мне кажется, и есть русский взгляд на истину. Это и есть некая возможность возрождения философии всеединства.
Е. К. Никифоров: - Но эта идея очень сложно формулируется. Она просто проявляется по-разному: эстетически, этически, в частности и в каком-то философском дискурсе. Но про философию у нас вообще никто ничего не знает и не очень понимает, зачем эта философия нужна. Это какое-то отвлеченное упражнение схоластов.
Б. В. Межуев: - Это, я думаю, уже проблема другого порядка. У нас очень мало хороших излагателей философии, популяризаторов ее. Одна из передач была посвящена Пиаме Павловне Гайденко. Вот она была таким гениальным популяризатором, рассказчиком о философии. Таких людей у нас сейчас практически нет. Я читаю наши историко-философские работы, посвященные чему-то там «ихнему». Они все написаны с желанием усложнить, а не упростить проблему, сделать еще более сложным понимание, продемонстрировать красоту своего языка. А нужно говорить просто, по-русски о сложных вещах. Поскольку у нас богема всем командовала в философии, которая все и так понимала, ей не нужно было ничего рассказывать. Но она решила закрываться от небогемы этим псевдоязыком. И неприятное последствие культа богемы в философии и дало эффект в виде того, что, оказывается, о философии у нас никто ничего не знает, хотя существует Институт философии, несколько философских факультетов, огромное количество профессиональных философов, куча журналов. И никто ничего не знает. Никто не может внятно и ясно рассказать, о чем все.
Е. К. Никифоров: - Но мы пытаемся делать это здесь, на радио «Радонеж», и практически вся русская истина и русская идея вмещается в нашу радиостанцию, потому что основные представители плеяды философов, которые могут говорить о сложных вещах просто и по-русски – это, конечно редкое наслаждение.
Б. В. Межуев: - Общество знаний у нас существует, вот оно могло бы взять на себя труд пересказа в простом языке. Вот, кстати, Дугин это делает. Надо отдать должное. Он умеет это делать: беллетризировать мысль, какие-то сложные вещи рассказывать простым языком. Просто он придает этому какие-то дополнительные значения, связанные с его личными взглядами. Но если это сделать с других позиций, я думаю, это будет очень важно и ценно.
Е. К. Никифоров: - Что нравится в беседе с вами, с Козыревым Алексеем Павловичем, даже с Бабушиным, юным талантом вашего факультета, то, что вы действительно можете говорить о сложном просто, задевая интереснейшие идеи. Это всегда очень красиво и замечательно.
Б. В. Межуев: - Спасибо.