20.03.2013 11:20:21
Добрый вечер братья и сестры. Я рад приветствовать в студии "Радонежа" Виктора Ивановича Сухорукова. Виктор Иванович, вы народный или заслуженный актер?
- Если это важно - то заслуженный артист России.
- Нет, это важно. Это заслуга, а заслуги просто так не раздаются. Это, во-первых. А во-вторых, приветствую вас в студии радио «Радонеж». Вашему присутствию здесь мы обязаны вышедшему недавно на экран фильму "Остров", где вы сыграли игумена. Первый мой вопрос. Каково быть игуменом?
- Что значит каково. Я не был.
- А вы сыграли, вы перевоплотились.
- Вы сами сказали - я им не был, я его играл. Я его придумал, как бы пошел за этим персонажем. Мне это было очень приятно. Почему? Потому что я уважал в этот момент себя за смелость, за риск, за то, что я был способен на это. Это было мое счастье.
Что я имею в виду? 89 год. До этого я почти не снимался. Можно сказать, вообще не снимался, не считая двух случайных появлений на экране. В то время я поставил крест на кинематографе. А в 89 году я также случайно получаю главную роль воинственного руководителя молодежной организации АСП. Это такая молодежная организация, которая под знаменем великого русского поэта превратилась в военизированную агрессивную команду. Фильм «Бакенбарды»...
С тех пор прошло 16 лет. В 2006 году в ноябре мне исполнилось 55. Фильм "Остров" Павла Лунгина, где я сыграл настоятеля монастыря Филарета, - это как небо и земля, день и ночь по сравнению с тем моим персонажем из 89 года и что удивительно, это была 55-я моя киноработа.
И вот теперь представьте себе, каково мне было быть Филаретом. Я думаю, что это не только была моя роль. Это была моя награда или мне награда с точки зрения красоты роли и масштаба роли. И в такой теме, которая позабыта, которой давно, очень давно не было в киноискусстве. А с другой стороны, мне есть чем гордиться, если в одном Сухорукове умещается и тот человек и этот. А если говорить конкретно о Филарете, я еще раз доказал, что я способен на многое. И этим очень, очень горжусь. Но несмотря на то, давайте поговорим не о положительном, а об отрицательном. Несмотря на то, что огромное количество людей до сих пор идет и идет в кинотеатры, смотрят на дисках, обсуждают фильм "Остров", где в главной роли уникальный, на мой взгляд, Петр Мамонов. И замечательно работает Дима Дюжев. Вот наша как бы святая троица.
- А мне еще понравился сценарист Дима Соболев…
- А он жил не с нами, он жил рядом. Написал и ушел в сторону. Поэтому я, может быть, о нем и не вспоминаю. Почему я говорю сейчас об этом фильме уже как бы, не дожидаясь вопроса - об отрицательном. За этот красивый поход по жизни фильма я ведь столкнулся и с мнением неприятным. Например, в мой день рождения 10 ноября встал друг в Петербурге и сказал: Сухоруков, ты сыграл плохо. На фоне Мамонова ты ничто, ряженый, нарисованный, надуманный и вообще это кино не надо было делать Лунгину. То есть, он в единицу времени распотрошил эту историю.
- А что ему не понравилось, любопытно. Консенсус есть по поводу фильма.
- Он рассуждал, видимо, как актер. Не хочу сваливать его замечания и его мнение в лоно зависти, в лоне неприятия православия или этой темы, Боже упаси. Эти его мнения - я политически улыбался ему в лицо, выслушивая замечания и только думал: об этом мы могли бы поговорить в другом месте в другой раз, в других обстоятельствах. А не на моем дне рождения. И тем не менее, я принял его замечания. Хотя, конечно, я с ними не согласился. Но он имел на это право так же, как я имею право на свое несогласие. И он сказал, что да, что Петр Мамонов - это животное, которое существует настолько органично не актерски в этой истории, что все мы на его фоне - игрушки. Не согласен.
Второе мнение - умная женщина, зовут ее Катя. Она рассуждала так, что это примитивная история, история слишком простая, надуманная, не кинематографическая. Таково ее мнение.
И третью историю расскажу любопытную. Завершался фестиваль "Сталкер" в Доме кино. И я прибежал после спектакля, который играю сегодня в товариществе 8014 у Олега Меньшикове спектакль "Сны Раскольникова Родиона Романовича" в театре Моссовета, под крышей. Я прибежал а Дом кино что бы по окончании фильма поприветствовать зрителя. Два зала в Доме кино в один вечер показывали "Остров". Битком, просто битком. Я стою в черном коридоре, подсматриваю через шторку на экран, и рядом стоит мужчина. И спрашивает - скоро кончится? Я говорю - да, сейчас конец будет. - Ну, говорит, слава богу, наконец-то это тягомотина закончится.
И тогда человек, который меня сопровождал, говорит, - как вам не стыдно? Это один из участников, одну из главных ролей сыграл, а вы такие вещи говорите. Он поначалу-то растерялся. Я помог ему выскочить из этой растерянности и сказал - нет-нет, бывает и такое мнение. Ничего страшного. И он, обрадовавшись, прямо в одну секунду вдруг воспрял и сказал - да это мое мнение, Что я не имею право сказать свое мнение? Я сказал - да-да-да, имеете, имеете. Идите, смотрите своего Джеймса Бонда...
Может быть, я сыронизировал, может, я где-то со злостью это сказал, но о вкусах не спорят. И вышел на публику. И под град, гром, ливень аплодисментов я им рассказал эту историю. Что вот я сейчас пришел к вам благодарным, шумно аплодирующим, а там стоит человек, который сказал, что, слава богу, что эта тягомотина закончилась. Взрыв хохота и опять гром аплодисментов. И я сказал, что вот, так бы нам и жить, каждый со своим мнением, чувством, вкусом, но без драки, без бойни, без разрушения.
- Вот вы высказали три отрицательных мнения. А теперь хотелось бы, чтобы также талантливо вы возразили на эти мнения.
- А что хорошего вы видели? А прежде чем возражать… да и возражать не буду. Я буду рассуждать на эти темы. Не имею право ни возражать, ни выставлять точки, ставить оценку только потому, что я - причина этих дискуссий. Я участвовал в том, что взбудоражило общество. И меня это радует, потому что чем больше будет дискуссий, споров, тем нам оценка выше. Значит, история случилась настоящая. История получилась кровная, душевная, честная, потому что она всколыхнула, как скажут революционеры, умы людей. И когда мы были в московской духовной академии Троице-Сергиевой Лавры и там был просмотр этого фильма. И в огромном этом прекрасном зале потом состоялись дискуссия. Вы, наверное, присутствовали при этом?
- Мало того, наши слушатели уже эту дискуссию сами выслушали.
- Вы не поверите, я как обрадовался этому молодому монаху-художнику, который вышел и хотел что-то возразить восторженному, благодарному, положительному отзыву многих-многих священнослужителей. И когда он вышел и очень где-то растерянно покраснев, начал высказывать какие-то замечания, претензии, я действительно, воистину пожалел только об одном, что он подошел к микрофону поздновато. Мы слишком долго уже на эту тему разговаривали. И было бы очень радостно, если он пораньше вышел и сказал: друзья, да все хорошо. А вот это то-то-то, правильно или неправильно. Его, конечно, задавили, его убрали от микрофона и думаю, это тоже степень победы фильма с одной стороны, а с другой стороны, друзья, давайте оставим небо и для звезд и для облаков.
Так вот, что касается моего впечатления. Конечно, я эту картину люблю. Я молю Бога, что бы было продолжение проката. Мне на днях позвонили из Петербурга. Уже новые фильмы, новые прокатчики. Ну они не новые просто с новыми программами уже наступают на пятки, дышат в затылки, говорят: все, снимайте, нужны сеансы для новых фильмов. Хорошие картины. А работники кинотеатров сидят и думают, как бы им продлить демонстрацию фильма "Остров". - Вот она победа!
И без рекламы, там, антирекламы, скажу то, что услышал: Отменили пару сеансов того же "Казино рояль" и поставили "Остров". Потому что публика шла. Есть утренний сеанс - я говорю про Петербург, потому что оттуда информация - Утренние сеансы, они для малообеспеченных, с дешевыми билетами. На утренний сеанс, куда приходят ну 30-40-50 человек - по 200 человек… И вот они сидят сегодня, работники кинотеатров, и думают - как же им сделать так, чтобы продлить прокат?
Кино интересно, на это кино идут, и что удивительно - сегодня уже есть зрители, которые идут по второму и по третьему разу. Вот это радостно. И тревожно. Что же за голод такой? Что же за такое любопытство? В чем хотят люди разобраться?
Что касается моей оценки. Вы не представляете, не найти мне сегодня пока глагола, чтобы выразить мою радость и где-то даже, как это называется, я там был. Я там случился. Я участвовал в этом. Когда мне друг сказал, что я там не годный и на фоне Петра Николаевича игрушечный, я все равно ему сказал потом по телефону: Моя-то радость и моя победа - чудо мое. Что я там был. Я в этом участвовал! И большего мне и не надо…
- Вот об этом немножечко расскажите. О вашем участии.
-А когда я у Патриарха получаю, извините, святейшую грамоту? И он меня благословил? Ну, друзья, вот вам орден победы!
- Да, награда святейшего, действительно, уникально, потому что такие награды он вручает крайне редко. У нас за все время существования фестиваля православных кино и телепрограмм это всего лишь третий случай, когда мы присуждаем награду за лучший христианский фильм года. И тем более это первый случай, когда награду артисту и режиссеру вручает сам святейший Патриарх.
- Ну, после этого я не видел репортаж. А мои друзья звонят и говорят – Витька, смотрели, как Патриарх тебе вручает грамоту, как ты на него смотрел, как ты светился… Я говорю - видите, засветился…
- Виктор Иванович. Чтобы так убедить нас, нужно какой-то внутренний опыт, безусловно, Что это за опыт, откуда возникла эта роль?
- Рассказываю. Вам, может быть, показалось, что я и не ответил на предыдущий вопрос, наверное, в течение разговора все встанет на свои места. Я за разговор, я за то, чтобы этот «Остров», наш «Остров», сочиненный Лунгиным, заставил нашего зрителя задуматься: оказывается столько белых пятен, провалов, пустот, куда можно войти с темой, с идеей, с мыслью. Это случилось с появлением фильма "Остров".
Да не было опыта. Опыта не было. И я вам честно скажу, когда Петр Мамонов предложил мою кандидатуру для участия, Павел Семенович, дай ему Бог здоровья, он ведь сомневался, он ведь откровенно говорил: побойся Бога, ну, какой Сухоруков монах? И вдруг Петр говорит: вызывайте, вы его не знаете. И Павел Семеновым второй раз совершает подвиг - вызывает меня. И честно мне говорит: ничего не понимаю, но вот Петр попросил, давай попробуем...
И за много лет впервые я стал проводить кинопробы с гримом, с игрой, как положено. Андрей Жигалов, великолепный, замечательный оператор, постановщик этого фильма, взял на плечо кинокамеру и начал со мной работать.
Я прочел к этому времени сценарий и я понял, что я должен это взять, захватить как вершину, потому что это был тот случай для меня, как актера, где я могу продемонстрировать не только темперамент, импульсивность, будоражность своей натуры, куражистость, а покой, умиротворенность, любовь, терпение, благодарность. Вот я за этим шел. Я не знал, как это играть, как играть мудрость, я не знаю, но я чувствовал. Вот о чем мы говорили с вами перед началом разговора, когда я шел в студию - об интуиции. Интуиция - словно ангел, говорит - ты сделаешь. Играй мудрость. И очень многое я потратил на съемках, чтобы себя утихомирить, успокоить. Потому что, мне казалось, что почти ничего не делаю. Ничего не играю. Надо где-то поддать, надо где-то всплеснуть, взмахнуть крылами, там рявкнуть, пыкнуть, мыкнуть. И постоянно я говорил - сиди, молчи, спокойней, смирнее, смирнее, смирнее. Вот я просто приказывал играть или исполнять смиренность. Если бы вы знали, сколько материала осталось за кадром. Ни в корзине, может быть, где-то в железной коробочке. Но материал был интересный. У меня был прекрасный эпизод. Сегодня я поначалу, когда первый раз посмотрел, а видел я его уже три раза, и чем дальше гляжу, я понимаю, чтобы ни говорили зрители через 10 лет это кино можно будет смотреть. Через 20 лет это кино можно будет смотреть. Вот такая история и так она...
- Я, как ни странно, тоже первый вопрос, который себе задал - а сколько лет будет жить этот фильм? А знаете почему? Потому что на меня он произвел впечатление громадной свежести, невероятной актуальности, какого-то очень современного узнавания всей ситуации. Это какие-то ожидания очень современные ожидания всего русского народа. Как это верхнее, верхнее самое дыхание, узнавание лучших своих движений, лучшей своей души. Лучших своих эмоций. Здесь, ну сам, наверное, церковный человек, Мамонов, да и тот как бы не совсем, Лунгин - ну так чего-то читал. Но Дима Соболев, сценарист, этот же его сценарий, не просто сценарий, а еще и дипломная работа. Он, как дипломник, серьезно проработал материал...
- Мне кажется, у него и в других сценариях проскальзывают религиозные мотивы, евангельские.
- Чрезвычайно интересное интервью. Тоже очень честное, открытое...
- Дмитрий Дюжев - тоже верующий, даже уходил в монастырскую жизнь. Он вернулся оттуда…
- Мне интересно, как вы считаете, как это собиралось, Вы были на площадке. Что это было все-таки - упражнение чисто актерское, новое такое. Или это все-таки было, простите за слово иностранное - экзистенциальное переживание? Все-таки какой это для вас кусок в жизни – значимый, не значимый? Что это было для вас лично?
- Рассказываю: Очередной этап. Очередная картина. Думаю, что и сам Лунгин, и никто и не подозревал о таком успехе и о таком внимании к картине. Вот пригласил, вот решил сделать вот такое кино. Мало того, сценарий был более комедийный, даже смешной, местами очень смешной. Он потом от этого откажется, вырежет. Я почему пострадал? Мой персонаж очень был веселый, очень неоднозначный, но он потом меня немножечко пострижет, почистит, сохранит вот эту даже, как я говорю, малиновый звон оставит, искоренив некий земной юмор. И думаю, правильно это сделает, потому что, наверное, будет отвлекать и сбивать с толка зрителей. Он выбрал тему.
Однажды, когда он пришел на съемочную площадку, (я отвечу на ваш вопрос, я его держу в голове, просто вопрос очень объемный, и в двух словах и не сформулируешь), но однажды, (я об этом часто рассказываю, потому что это было тоже необычно для нас как актеров), когда мы приходим на площадку, на этот Остров - стужа, туман… Утром всегда там был туман. И стоит один Павел Семенович, куда-то вдаль смотрит. И отменил съемку. На другое утро опять приходим. Он опять там стоит, как и не уходил. И говорит, я нашел кадр. Вот что он имел в виду тогда. Я понял, что он нашел мелодию своего фильма. Он почувствовал вдруг, может быть, и воздух и, как я говорю, звон этой картины.
А до этого он шел по сценарию. Он сочинял историю, которая написана Дмитрием Соболевым. А так как он собрал нас, мы все очень непростые. Что Петр Мамонов, который вышел из лесов весь грамотный, мудрый, измученный этой жизнью. Сухоруков Витя, который, слава тебе Господи, не так прост, не ангел, решающий больно и кровно многие вопросы своей жизни. Дмитрий Дюжев - оказывается не просто молодой и красивый человек, а с большой, интересной судьбой. Вот собрались мы и очень красиво, может быть, умно, а, главное, по делу разговаривали. Чего мы добились при этой встрече? Согласия, что фильм должен быть хорошим. Просто сказано. Но это надо еще и сделать.
Второе. Мы тот случай, где желтой прессе делать нечего. У нас был такой мир, такое взаимопонимание, такое уважение друг к другу, родственное даже, терпение по отношению к природе и к условиям съемок невероятное. Комфорт вот этот душевный, он был настолько мощным. И правильно, когда сегодня иногда на воздух выбрасывается восклицание - нет, это не Лунгин сделал картину. Это не его кино, им помогал Господь. Наверное, Он действительно нам помогал.
Почему я говорю, наверное? Потому что и святой и грешный, все в одном. Поэтому, как бы немножко осторожничаю для атеистического человечества. Говорю, что помощь явно была откуда-то свыше, потому что и в погоде было много шуток и подсказок и помощи, и в появлениях картинок, вот что я имею в виду.
Ведь тот эпизод, когда одинокий мучающийся, страдающий герой стоит на камне и вдруг из тумана выплывает этот, как мираж цивилизации, корабль… И проплывает мимо Мамонова. Ведь это не по сценарию. А представляете, какой появился образ в картине? А синички, клюющие крошки, которых поймал оператор. И как он вывел на объемную красивую замечательную картину... Это же тоже все не построено. Это вот так случилось. Там много было такого, чего как бы и сочинять не надо было. Пришло. Пришел Лунгин на площадку, а ему кто-то свыше говорит - на тебе еще один образ. Вот тебе одна картинка. Вот тебе еще одно представление. Бери, пользуйся. Пройдет время. И в первый раз, когда я посмотрел картину, я даже заплакал. А эта где сцена? А где этот эпизод? Почему я их пожалел. И он тогда похлопал в темном зале по плечу, Павел Семенович, и говорит: прости, у меня уже по времени не получалось. Но тут и так без этой сцены все понятно. Он был прав, все понятно. Но только почему я-то страдал за эти купюры, потому что я помнил свое настроение и душевное состояние. В той игре, когда мне было настолько комфортно, когда в морозе, в стуже, в ветрах я с наклеенной бородой. Но чувствовал себя в родной стихии - все мне было мягко, удобно, уютно, тепло. Что б так красиво работалось, у меня такого не было. И когда меня вчера спрашивали - ваши любимые картины? Любимые все, потому что они мои дети-роли. Но есть важные, по которым можно судить о Сухорукове. И я перечислял три картины. Так к нам теперь прибавляется...
- А какие?
- "Комедия строгого режима" Студенникова и Григорьева, "Про уродов и людей" Алексея Балабанова, "Бедный, бедный Павел" Виталия Мельникова. И я сегодня причисляю "Остров" Павла Лунгина.
- "Остров" - это действительно, фильм, о котором все, кто участвовал внем , говорят, как о некоем событии в их жизни. Вот это событие, что вы прожили в монастыре какую-то часть своей жизни, несли послушание, испытывали трудности, думали очень много о себе, о роли. А роль предполагает, что вы думали о самом лучшем, что вообще есть в человеке, самые высокие переживания, самые высокие эмоции, самые тонкие. В результате как-то эта картина оказала на вас влияние?
- Конечно. А самое главное, наверное, впервые я сейчас попытаюсь сформулировать, эта картина словно была мне подсказкой свыше: Вить, вот тебе и итог, вот тебе и результат. И не итог, не завершение, а как награда. Наверное, за прошлое, за былое. Я ведь измучил себя искушениями. За всю жизнь я ведь был грешным больше, чем светлым человеком. Это знают, и я этого никогда не скрывал. Можно назвать это - неправильный образ жизни, или оступался. Нет, это все называется по-другому. Я так понимал, я так хотел, мне так было удобно. И все. Я не совершал великих преступлений, я не убивал человека, у меня не было тех великих грехов, о которых предупреждает Святая книга. Нет. И тем не менее, я жил, наверное, больше по земному, не оглядываясь на небо и не прислушиваясь к Святому слову. И тем не менее наступил период в моей жизни, когда я ничего уже не просил у Бога, а только благодарил Его за прожитое, за становление, за возрождение себя, за очищение сути своей. А я это чувствовал, это возрождение, обновление, омовение какое-то душевное. И я просил у Него прощения за прошлое и просил прощения заранее.
Вот, не знаю, как это, вы не думайте что это хитрость, - ага, я прошу прощения, а потом плюну. Нет. Но вот у меня все время такое внутри душевное состояние и потребность сказать: прости, но я живу на такой земле, в таком мире, в таком народе, в таких краях, где я не смогу не наступить на Божью тварь. Я наступлю, сам того не желая. Прости меня за это. Я сорву цветок, который обязан был расти, вот вдруг так созрелось все во мне, что я благодарю и прошу прощения. И когда случилась эта картина, я сейчас вам одну историю интересную расскажу, я опять умиленно, тихо, скрытно, ну вот делюсь публично, и не стесняюсь этого, всплакнул. Вот вдруг - раз, и помокрели глаза мои, если можно так выразиться. От мысли - за что мне это? Почему я? Что вдруг произошло со мной ли, вокруг меня, что при всей огромной армии актеров, незнании Лунгиным меня, Бог дал мне встречу с Петром Мамоновым, случайная была встреча. И кино-то мы не сделали тогда, но мы побеседовали эти три дня. И нашли какие-то точки соприкосновения в понимании жизни, в ощущении каких-то мучительных походов, исканий своего "я" в этой жизни. Вот обнаружили что-то, почему он за меня и похлопотал.
А самое главное, я еще раз, наверное, повторю: фильм "Остров", который сегодня смотрят люди, - я там существую, я там есть. И произошло ли сегодня со мной что-то? Несколько лет уже назад я, вдруг, проживая свою жизнь, трудясь, конечно, жертвуя многим, чего-то не построив, не смастерив, не создав, но, проходя по своему жизненному и творческому пути, я вдруг стал говорить, что живу на премию Бога. Со мной происходит некое событие, а я говорю: я не заслужил. Мечты уже осуществились. Желания все реализованы. А происходит одна приятность за другой, праздник за праздником. И я говорю: а это за что? А это почему? А к этому я был не готов, а вот этого я и не требовал. И с языка срывается: Бог дает, Божий промысел. По-другому не сказать.
И отсюда у меня вдруг созрела глобальная мысль: нет в жизни случайностей. И, наверное, и закономерности не бывает, а существует только чудо, чудеса и чудесики. Вот, понимаете? И когда я ко всему, что со мной стало происходить, стал относиться как к чудесикам, к чудесам, каким-то таким вещам необъяснимым, но вот реальным, которых, действительно, я не заслужил, я подумал: что же за такой садомазохизм, да что ж такое за самоистязание, самоконтроль, самокритика? Да нет, может быть, это что-то нечто скорпионское, что, наверное, неугодно Богу обращаться к мистике и к гороскопам? Ну, во мне и то и другое уживается. Потому что я не противопоставляю всего этого. Я просто в этом существую, и нет у меня предпочтений потому, как вот так я живу.
Простите, мы ведь родились в той стране, где атеизм был наукой. Хотя Церковь обижали и 200 лет назад, и было и по-другому, когда Церковь царствовала над обществом. Всякое бывало в этом мире. Один назовет это мракобесием, а другой назовет это наказанием. Одни назовут это мукой, другие называют это освобождением, как угодно. Я не буду сейчас демагогию разводить на эту тему. Но фильм "Остров" в моей жизни - это воистину как какая-то награда. Потому что, несмотря на то, что начинали мы это как рядовое обычное кино. Если бы вы знали, как мы были сплочены, как мы все одинаково думали в одну сторону. Мы жили в одном коридоре, в одном коттедже. А у меня и у Петра были дверь в дверь - мы существовали, и бывало после съемки - тук-тук, Виктор Иванович, пойдем проповедь послушаем, чайку попьем. Проповедь в наушниках послушаем, а у него и свечечка горит и мысль окаянная. Вот и начнем мы говорить вроде бы сначала о Боге, потом о теме, а потом о кино, а потом и о сцене, которую на следующий день должны мастерить. Мы ее изучали, мы ее обсуждали. Потом шли к режиссеру, делились своими соображениями. Он ставил точки над "и", принимал решение. Иногда нас покроет и скажет: вы чем там занимаетесь, что вы мне тут ерунду несете? А то говорит - давайте попробуем и в результате я и не помню, что ругались мы или не ругались, нет. Любовь была. Вот как в этой органике, в этой жизни, в этой любви не сделать хорошее кино?
- А Вы знаете, меня поразило что...
- Может быть, я немножко сумбурно разговариваю.
- Да, нет, нет - это замечательно разговариваете, потому что разговор очень искренний и наши слушатели это собственно и любят, когда разговор так от души попросту.
- Да, историю-то какую хотел, а то забуду ведь. История-то в чем...
- Расскажите, а потом я вам расскажу историю.
- Да, да. Мне говорят, а ты благословение получил на участие в этом фильме? Я говорю - и не собирался получать, но оно было мной получено. И я об этом рассказывал, и буду рассказывать, потому что это могучая реальность. Это та правда, которая случилась со мной, произошла чудесным образом. Перед тем как приступить к съемкам, у меня шли переговоры с продюсерами. Был еще ряд вопросов, которые надо было решить. И я уезжаю по приглашению Лидии Федосеевны Шукшиной на место смерти Шукшина. Была годовщина смерти Шукшина и юбилей Сергея Бондарчука. И меня повезли в Волгоградскую область в те места, где снимался фильм "Они сражались за Родину". Я ехал туда всего на три дня в эти степи. И был молебен, там построена часовенка в память Василия Макаровича. И отец Виктор - тезка - отслужив молебен, подходит ко мне и говорит, Виктор Иванович я хочу пригласить вас в восстанавливающийся мужской монастырь Видеевский, вот как-то он..., там два слова по-моему.
- Свято-Введенский.
- Да, да, да, во, во, во, на Дону. И вдруг с ним как-то заговорили о том, что это у нас не по плану, не по графику, нам некогда. А это в 60 километрах. А я возьми и скажи – еду, и тогда ко мне все пристегнулись. И мы двумя машинами по степям казацким помчались в этот монастырь. И игумен местный стал меня сопровождать по территории - там трудники работают. Показал помещение, где молятся, где обедают, и стоит огромный остов храма - Церковь без окон, без дверей. Конечно, денег нету, все это бедно. Но они живут надеждой, верой и с божьей помощью потихоньку по кирпичику, по щебеночке, по досочке выстраивают этот храм. Мы вошли в этот храм, в этот остов без окон, без дверей, без полов, без фресок и игумен мне рассказывает, где что будет, как чего.
И стою я посреди этого здания, тут фураж какой-то, доски лежат, там насыпан песок. И у меня зазвонил мобильный телефон. Я говорю - извини, Батюшка. Я выскакиваю из Церкви на улицу. Алло? И мне дирекция картины "Остров" говорит:
- Виктор Иванович, ваши условия приняты. То есть я был утвержден на эту роль. И после этого святые отцы повели нас к Святому источнику. Вот представьте себе голую степь с овражинами, холмами этими, косогорами, и так далее. И оказывается в какой-то низине колодец. И монах встал на табуреточку, вытаскивал оттуда ледяную воду и обливал меня три раза голого перед иконочкой. И я какую-то молитву, помню, бубнил, а у самого зуб на зуб не попадал. Вот и обмыли, и освятили, и благословили. И после этого на следующий день меня повезли в Серафимовический девичий монастырь, где в катакомбах камушки лежат со следами Божьей Матери, коленочек там и ладошек. Вот так нам рассказали. Ну, там дела идут намного лучше. Видимо помогают там состоятельные люди, ну как женщинам не помочь? Вот и поэтому думаю, надо же, как интересно - в три дня поездки два посещения монастырей в разных концах, думаю не, не спроста. Сегодня мы сидим на радио "Радонеж" и разговариваем с вами о прекрасном.
- Да, Вы так замечательно говорите. Конечно, моя история - это собственно не моя история. Она история Павла Семеновича Лунгина.
- Ага.
- Он просто за кадром как бы рассказывал вот что. Это к тому, что фильм вот сложился как-то удивительным образом сам. Он показывал фильм в Казани. И на премьеру казанскую пришли, естественно, православные во главе с епископом. Пришел муфтий, кто-то из, так сказать, татарского руководства.
- Молодчина.
- И пришел кто-то там еще и из еврейской общины - раввин. И вот что меня поразило, говорит Павел Семенович, что плакали все. А вот как это могло быть? - фильм все-таки о православии. Такой церковный, даже сугубо рассказывающий о сердце духовной жизни Церкви, то, что происходит в монастыре, да еще внутри, да еще в самом нутре этого скита. Да еще, так сказать, вокруг старца и так далее. И вдруг такое впечатление на лидеров других религиозных конфессий.
- Рассказываю. Есть ответ, да есть он. Дело вот в чем. Я это и в Духовной академии сказал на пресс-конференции. Мы об этом постоянно говорили, дискутировали, и с Петром даже спорили. Он часто оглядывался: а что скажет Церковь? А как бы Церковь не обидеть. Я говорю: ну, что ты оглядываешься, да не о Церкви речь-то у нас идет. Мы с тобой рассказываем человеческую историю. Ведь ее эту историю под названием "Остров" можно ведь рассказать в трех фразах. Человек убил, судьба выкинула его из воды на сушу и заставила мучаться его совесть всю жизнь этим убийством, которого не было. И почему я не принял критику кое-кого этого фильма, якобы сказать, что история слишком банальна и простая. Это мы уже отвыкли, мы настолько привыкли убивать, давить, резать, ненавидеть, завидовать. Это все норма, а это не норма.
И вдруг в 21-м веке Лунгин заговорил о простой, простой, как сама Земля, казалось бы, вещи: убил - страдай, мучайся до скончания века. И он показал действительно простую историю. Парень убивает друга, судьба выкидывает его далеко от общества. А можно сказать по-другому, что он струсил и спрятался на территории монастыря от возмездия. И жил с этим страхом. Но для художественного кинопроизведения Дима Соболев прибавил ему дар провидения. Ведь как мы с Петром спорили. Петр говорит - не мог Бог наделить такого персонажа даром целительства и провидения. Я говорю - это Бог знает, это ты не знаешь. А Бог знает, что ты не убил. Он тебя наградил, и не спорь с Богом. Бог дал тебе этот дар - пользуйся. Стесняешься, мучаешься, страдаешь, сомневаешься. Ты прячешь этот дар. Ты выдаешь себя за другого, за секретаря, этого старца Анатолия, когда к тебе приходят люди. Но Бог знает, что ты совершил. Ты не знаешь, а Бог знает. Ты уверен, но это ты уверен. Но ты не прав, а Бог прав.
Понимаете, я к чему говорю? Когда все конфессии собираются, смотрят историю, мне думается, они-то увидели эту историю не с точки зрения религии, не с позиции, как это называется, своей конфессии. Они увидели человеческую историю. Может быть не монастырь, например, могло быть нечто другое. То есть вот представьте, что монастырь - это некая территория под названием "Остров". Мы могли бы назвать "Монастырь и старик". Могли бы назвать "Случай в монастыре", а назвали "Остров". На котором был монастырь, заброшенный, никому не нужный, далекий, на краю земли. И думаю, что такой же монастырь мог быть у мусульман, и у евреев, Остров такой есть у каждой конфессии. Совесть есть у каждой конфессии. Преступление совершается у каждой конфессии. У людей, у верующих. И покаяние.
Фильм в результате, конечно, - о вере, о выборе, о совести. И когда мне говорят, вот история банальная. Я говорю - уважаете Тарковского? О, вот это да. Давайте поговорим. "Андрей Рублев". Берите новеллу "Скоморох". Ролан Быков играет. Шедевр. А в чем шедевр? Какая-то забегаловка. Домик. На дороге, куда бродяги собираются, греются, прячутся от непогоды, появляется скоморох, поет скабрезные частушки против власти, приходят стражи этой власти, выбивают ему зубы и уволакивают на расстрел, грубо говоря. Все. В чем шедевр? Берем "Колокол", высшую новеллу. Лучшую новеллу фильма. Что происходит? Парень решил посмотреть мир. Хочет вырваться на волю. И вдруг появилась такая возможность. Говорят, кто умеет отливать? Я, - наврал мальчишка. А раз сказал, как говорится, назвался груздем, полезай в кузов. И в результате дунул, плюнул, как у нас называется на авось. А вдруг он, обманывая всех, желая воли, свободы и своего какого-то пути по земле, он сочиняет строительство этого колокола. И, о чудо - колокол зазвенел. Опять - в чем шедевр? История-то ведь простая - наврал. Но у него так совпало, - и так можно посмотреть. Так и здесь. Муфтий, раввин, наш святейший, - все смотрят, смотрят прежде всего - почему церковь приняла? Не потому что мы ее не обидели. И никак не унизили, не оскорбили, не презрели. Мы с уважением о ней помнили, но мы ее не обслуживали. Мы рассказывали историю человека, о чем уже забыли рассказать. Или не могут рассказывать, или считают скучным рассказать, что, оказывается, убил себе подобного, будет тебе мука на всю жизнь. Это как-то сегодня вроде и странно. Через столько войн прошли, народу столько положили, а тем более автомобильная эпоха. Давим, режем, уничтожаем. Объясняем, криминальные сводки. Мы и нормально - сели в метро, поехали по делам. И вдруг фильм говорит - тяжко будет совести, тяжко должно быть совести. Вот тема-та какая взята. А совесть она и у татарина, и у африканца, и у американца, и у русского. Совесть-то она одна, если есть. У нее нет ни национальности, ни веры у совести человека.
Вот вы уже показывали перед разнообразной аудиторией этот фильм, вот то, о чем мы сейчас с вами говорили...- Вот я сумбурно разговариваю, прости…
- Очень хорошо, Мне нравится то, что вы сумбурно разговариваете. Во всяком случае, это очень убедительный сумбур. Если это сумбур. Повторю, вы показывали фильм перед разнообразной аудиторией. Посмотрели ее реакцию. Какая реакция, может быть, общая и что вам ну было бы что-то новое, что открыл фильм именно в реакциях аудиториях?
- Было. Ошеломление. В конце фильма я наблюдал, сейчас я скажу, может быть, странное слово - опрокидывание. Человек бы опрокинулся, под конец фильма, да спинка кресла не дает. Вот это какое-то всеобщее опрокидывание я заметил, Потому что и второй, и третий раз я ведь смотрел фильм из-за зрителей. Я наблюдал за публикой. Я видел, как спина уходила в спинку кресла. И там оставалось… Я воочию разглядел в темном зале задумчивость людей. Меня порадовало, что разные возрасты, так не хочется разделять - молодые, старые, наше поколение, не ваше поколение - тьфу все это. Мы. Наше время, наша эпоха. Мы. Вот все - от мала до велика. В этой картине сидели, и даже один какой-то парень куда-то выскочил. Ну, думаю, может, пописать захотел? Нет, смотрю, вернулся, может, действительно, куда-то завернул и вернулся. И вот эта, как вам сказать, под финал, когда проходил кино, начинается шевеление, дыхание, знаете, как бы такой бриз, бриз по головам зрительного зала. Вот смотрю, какая-то вот стылость, какое-то, знаете, замерение или замирание. Вдруг как будто в какую-то долю времени все застыло, остановилось, словно люди набрали воздух, а им сказали - не выдыхайте, не выдыхайте. И вот ощущение или состояние между вдохом и выдохом - я это уловил в зрительном зале на просмотре фильма "Остров". Может быть, и это - самое главное. Может быть, это и есть переход из вдоха и выдоха и обратно. Вот эта точка неуловимая, может быть, и есть самое ценное, и самая главная награда этому фильму. А стало быть, и нам.
- Ну что же, Виктор Иванович, спасибо вам большое за столь интересное, эмоциональное, искреннее интервью. На радио "Радонеж" не так часто такие актерские эмоции раздаются. Но вместе с тем понятно, откуда фильм возник. Это такой, как мы говорили все время о дыхании, дыхании закончили вы речь тем, что как бы выдохнули. Помните, у Бунина есть такой рассказ "Легкое дыхание"? Фильм всегда ассоциируется с чем-то таким, с легким дыханием, с дуновением Духа Божьего, который незримо присутствовал и вразумил вас и научил, в конечном счете, как оказывается, всех. Мне кажется это действительно самое важное. Потому, как мы иногда в церкви пытается такими реляциями привлечь в храмы Божии, защиты православия, так сказать, обличением врагов Церкви, или такой пропаганды церковной, которая на самом деле не трогает сердце никаким образом.
- Уверяют вас, можете зацепить любое сердце понятностью. Пропаганда ли, кликушество ли, как угодно, - надо не кричать, не шептать, не говорить - надо быть понятным. Самое главное, если человеку будет понятно, он придет. Часто, слушаю проповеди по телевидению нашего митрополита Кирилла. Умница, Но я порой не понимаю его. Вот не понимаю, о чем разговор идет. Надо чтобы я понимал. Не надо из меня делать дурака или примитивное существо, но все должно быть прежде всего понятно. Тогда мне будет интересно слушать. Мне не интересно, когда чего-то не понимаю, это вызывает раздражение. Я ухожу от этой беседы. Простите, что я встрял.
- Нет-нет, совершенно справедливо. Мы на радио здесь пытаемся также быть понятными, простыми, потому что у нас слушатели и простец, и мудрец, и для всех нужно сказать какое-то слово. Так вот, продолжаю мысль, я вынес одно, что нужно все-таки жить по Евангелию. А в Евангелии сказано очень простые слова. И видя ваши добрые дела люди прославят Господа, который на небесах. То есть без всякой риторики, церковной демагогии, политики призывов, делая, а что такое, делая? Это воплощая в жизни заповеди Божьи, живя искренне, честно, правдиво. Это все затронет сердце человека безусловно. И ваш фильм, безусловно, затрагивает сердце и тем самым люди и прославляют нашего Бога, который на небесах. Спасибо большое, Виктор Иванович. Нашим слушателям напомню, хотя, собственно, что и напоминать, что у нас сегодня в гостях был заслуженный артист России Виктор Иванович Сухоруков.
Добавить комментарий