В прямомэфире радиостанции «Радонеж» протоиерей Андрей Ткачёв отвечает на вопросы слушателей.

Слушать: http://radonezh.ru/radio/2015/06/19/21-00.html

Прямой эфир радиостанции «Радонеж», в студии протоиерей Андрей Ткачёв.

Друзья мои, я ничего вам не приготовил специального для первой части передачи по двум причинам: в силу нравственно-психической истощённости и занятости. У меня не было ни времени, ни сил, что-нибудь такое эдакое вам приготовить: не хочется вам «давать какой-то силос», хочется «повести овец на зелёную траву». И вот не было у меня сил повести вас на зелёную траву: ни к Псалтири, ни к пророкам, ни к апостолам — никуда. Я замучился и забегался, и вот уставший пришёл, одел наушники, и говорю с вами. Поэтому я бы хотел, чтобы мы сегодня с вами построили нашу эфирную встречу на ваших вопросах.

— Добрый вечер, батюшка, благословите. Мы подаём записки об упокоении и о здравии родственников,  близких, знакомых. Я знаю, допустим, что у родственников сын не ходит в храм: о здравии — подавать, не подавать? Он не причащается, не исповедуется. Также и знакомые такие есть. Человек, допустим, выпивал, погиб в этом состоянии: подавать за него об упокоении, не подавать? Знакомые, вообще, тоже не ходили в храм: за них подавать, не подавать?

— Я вам скажу так... Всегда есть некая строгость, говорят: «Нельзя. Этих — нельзя». Есть некая расслабленная вседозволенность: всем можно. И есть некая середина, которая колеблется туда-сюда. Моё личное сердечное мнение таково: если мы лишим литургического поминания всех наших покойников и живущих ныне людей, которые крещены, но в силу разных причин не воцерковлены, не научены, то мы лишим молитвы 95 процентов народа Божиего. Они, может быть, далёкие, странные, непонятные, глупые, грешные и т.д., но они люди Божии, за них Христос умер. И они крещены, они не чужды Богу, они включены в эту церковную мистическую реальность. Поэтому моя мысль такова: пишите и поминайте. Ежели кто из духовенства скажет: «Я не буду за них молиться», — ну что ж, значит там не будет за них молитвы. Но мне кажется, нужно поминать. Раньше я думал иначе: нет никого, только вот мы, только те, кто причащается, которые — то, которые — сё. Мы должны всё-таки выйти в притвор. Вот это исхождение в притвор на литию символизирует собою выход в мир метущийся, беснующийся, мучающийся, ищущий Бога, от Бога убегающий. Поэтому я думаю, что всё-таки нужно поминать крещёных людей усопших и крещёных людей живущих, но, так сказать, невоцерковлённых. Это уже моё созревшее мнение, уже спустя многие-многие годы размышлений над этим вопросом. Ну а дальше — Бог покажет.

— Здравствуйте батюшка, Виктор из Москвы. У меня вопрос, даже предложение по поводу последствий Чернобыльской катастрофы. Известно, что много земель — Гомельская, Могилёвская, Брянская, Ленинградская область — были заражены после радиоактивных дождей. Такая инициатива: с благословения старца, естественно — может, отца Власия спросить, отца Илию — чтобы провести всеобщий православный молебен, чтобы попросить у Бога, чтобы Он очистил все эти земли, потому что если стронций, цезий — самые радиоактивные элементы — уже распались за тридцать лет, то америций разлагается 430 лет. На этих землях ничего строить нельзя будет, ни сажать, ни скот пасти. У нас под домом постоянно продают картошку из под Брянска, мы боимся её покупать. И к тому же, Чернобыльская катастрофа не единственная. Как вы относитесь к такой инициативе? Ведь когда большевики ещё давно, при Советской власти травили колодцы, святые источники — они потом чудесным образом за ночь восстанавливались. Может, и с этими землями так будет?

— Я думаю, что отмаливать Чернобыль не стоит. Стоит отмаливать больных от Чернобыля, а сам Чернобыль — ну чего уж там... Там территория Украины, пусть там они и молятся, кто хочет там молиться. Там сейчас беда похуже Чернобыля происходит, поэтому вымаливать Чернобыль там сейчас не получится, потому что там реально — беда, хуже Чернобыля. Я был в Брянске два дня назад, ел картошку, клубнику и всё остальное, и я по чувствам своим ощутил, что там здоровейшая земля. Это даже за Брянском, ближе к Чернобылю. Там живут мои хорошие друзья, мы там были сутки. Да нет там ничего. И в самом Чернобыле живут люди: есть те, которые не выехали. Я помню ещё, в бытность мою в Киеве, я был в музее Чернобыльском. В самом Чернобыле я не был, но знаю, что там живут люди, которые никуда не уезжали. Есть сёла, выселенные насильно, но там есть люди, которые никуда не уезжали и живут там. Уже умерли те, которые выехали из Чернобыльской зоны, а те, которые остались, живут там. Это всё надвое сказано: там больше страхов, чем реальных бед. Это катастрофа, конечно, но непонятно, по кому она бьёт, кого она поражает. Поэтому я не думаю, что нужно собираться, молиться над Чернобылем. В Украине сейчас — новый Чернобыль, и похлеще, чем тот, который был раньше, потому что то всё — радиоактивное, а это всё — радиомыслительное. Поэтому я не сторонник вашей идеи, и хочу вам сказать, что и в Черниговщине, и в Чернобыльской зоне, и в Брянске живут люди, выращивают картофель, клубнику, лук, петрушку, всё остальное, едят это всё, и у них — крепкие зубы, крепкие кости, весёлые глаза и довольные души. И ничего там страшного нету. А вот в Москве, или в Петербурге, или в Екатеринбурге — городах-миллионниках — без всяких Чернобылей можно с ума сойти за полдня: от грехов, от всяких там пестицидов, всяких ГМО. Поэтому, в принципе, я не согласен с вашей постановкой вопроса: я думаю, что это всё — ложная идея. Если я вас чем-то оскорбил, то простите, но, в принципе, я не согласен.

— Здравствуйте, батюшка, доброго вам здоровья. В моей Псалтири 1980 года выпуска в пс. 118:109 написано: «Душа моя непрестанно в руке Твоей, но закона Твоего не забываю». А во всех старых Псалтирях и в толковании написано: «Душа моя непрестанно в руке моей...» И в объяснениях тоже написано: «Душа моя непрестанно в руке моей...» Может быть, объяснение тут не очень важно, но... Моей — человеческой, и Божией — какая-то, мне кажется, разница есть.

— Очень большая разница. Вообще, любой перевод — это толкование. Поэтому филология рождает богословие: любой филолог — это богослов, если он занимается с текстами Священного Писания. Я помню этот стих в славянском тексте, он звучит так: «Душа моя в руку твоею выну, и закона твоего не забых». В русском переводе: «Душа моя в руке моей всегда, и закона Твоего не забых». «Душа моя в руку твоею» и «Душа моя в руке моей» — это совершенно разные вещи. Душа моя в руках Божиих, конечно — я здесь на стороне славянского текста. «Душа моя в руках Божиих всегда, и закона Твоего не забых»: я не забыл закон Твой, а душа моя в руках Твоих. А если «душа моя в руках моих» — а каких моих руках моя душа? — Моя душа не в моих руках. Вот заехала машина в меня на перекрёстке, и душа моя уже не в руках моих, ну и всё. И как это: в моих руках? Чего в моих руках? Током ударило, или какой-то болван кирпич сверху бросил по моей голове — и конец. В моей руке моей души нету, моя душа не в моей руке. Поэтому если по-богословски, то «Душа моя в руках Твоих всегда, и закона Твоего не забываю». Понимаете, переводчики — они же и богословы, они же нагружают перевод своими смыслами. Поэтому здесь-то, собственно, есть проблема. Спасибо вам за то, что вы внимательно читаете Псалтирь. Я нахожусь на стороне тех, которые считают, что душа их — в руках Бога: душа моя в руках Твоих, в моих руках моей души нету, я свою душу в руках не держал, но Бог держит душу мою в руках Своих, это я чувствую, в это я верю. Поэтому здесь это не мелочь, это серьёзный смысл, ошибка в двух словах может стоить целой катастрофы. Спасибо за вопрос. Я на стороне славянского перевода: «Душа моя в руку твоею выну, и закона твоего не забых».

— Здравствуйте, батюшка Андрей. Вот на ваш взгляд: что такое святость? И может ли грешный священник отпускать грехи грешникам? Спасибо.

— Что такое святость? Святость — это отделённость. Еврейское слово «кадош» - «святой» означает «отделённый». Любой человек, любое дело, любой кусок земли, любая денежная сумма, любое здание, выделенные для особых священных целей, являются святыми. Это отделённое — это Божие. Например, вы заработали, скажем, десять тысяч рублей, и тысячу отделили для бедных и положили их за иконы — это святые деньги, не трожьте их, это уже не для вас, это святое, вы отделили это. Любой человек, отделивший себя или что-нибудь своё от чего-то обычного — это человек, совершивший освящение. Есть святые места, святые дни, святые предметы, святые понятия. Так что святой — это очень широкое понятие, которое означает отделённость от будничного. Святому противостоит не грешное. Например: небу противостоит земля, чёрному противостоит белое — а святому противостоит не грешное, а будничное. Против святого лицом к лицу стоит будничное: есть будничное, а есть святое — священное, освящённое, отделённое. Это смысл слова «святость». Т.е. «Вы святые — вы выделенные, избранные, отделённые от всех остальных. Я выбрал вас, Я полюбил вас, Я взял вас от всех остальных», — это значит «святость».

Может ли грешный священник отпускать грехи грешному человеку? Конечно может. Вы что думаете, что для того, чтобы отпускать грехи, нужно чтобы священник был абсолютно свят? Нет, ни в коем случае. Это невозможно. Если бы только святые священники отпускали людям грехи, то мы бы сгнили в своих грехах. Потому что святых священников до крайности мало. Их — единицы, а людей — миллионы, миллиарды. А священников должно быть сотни тысяч, и сотни тысяч святых — это невозможно. Священник отпускает грехи человеку Именем Христа, благодатью и даром Христа, Который сказал: «То, что вы свяжете на земли, будет связано на небеси; и что вы развяжете на земли, будет развязано на небеси». Священник во Имя Христово и от Имени Христа имеет право связывать и развязывать на земле то, что будет связано и развязано — в соответствии с его действиями — на небесах. При этом сам священник может быть не свят. Это парадоксально, но это факт. Например, хирург, успешно оперирующий ракового больного, может сам болеть раковой болезнью. Вот так же и священник, болеющий, скажем, сребролюбием, может отпустить грехи сребролюбцу, кающемуся в своём сребролюбии. Может? Может. Именем Христа, благодатью Христа: не своей святостью, а святостью Христа. Когда мы совершаем Таинство исповеди, мы ничего не делаем от себя и собою: всё, что мы делаем, мы делаем святостью Христа, благодатью и милостью Христа, у нас самих нет ничего, мы абсолютно нищие, бедные, несчастные люди, такие же, как и все остальные люди. Но милостью Христа мы имеем право, и власть, и силу прощать и не прощать, связывать и развязывать грехи человека, кающегося перед Христом. При этом мы сами остаёмся со своими грехами, и у нас с Христом свои отдельные отношения. Христос с нас спросит даже строже, может быть, чем с остальных, но, так или иначе, спросит, а мы перед Ним ответим и за себя и за «того парня». Поэтому не сомневайтесь в этом, и не сомневайтесь в том, что священник не святой, не благодатный такой, чтобы по вода́м ходил, летал по небу. Простой священник прощает и разрешает Именем Христовым, не сомневайтесь в этом.

— Добрый вечер, Галина из Москвы. В Первом послании к Коринфянам, гл.4:9, апостол Павел говорит, что мы сделались как бы позорищем и для мира, и для ангелов, и для человека. Почему для ангелов?

— (1 Кор., 4:9)  Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговоренными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков.

Позорище — это зрелище. Почему для ангелов? Потому что ангелы удивлялись страданию Иисуса Христа. Ангелы ведь готовы были вступиться за своего Господина. И когда Христа били, когда Христа уязвили, оплевали, связали, изувечили, в тюрьму посадили, ночь продержали в темнице, потом вытащили наружу и опять били, Он тащил крест на Себе — ангелы готовы были вступиться. Очевидно, ангелы готовы и сегодня вступиться за святых людей, но как Христос был странным зрелищем для ангелов, так и святые люди являются странным зрелищем для ангелов: как Христос страдал, так и они страдают, как Христос терпел, так и они терпят. Ангелы удивляются, очевидно, этому странному терпению святых людей, таких как Павел, или Пётр, или Иоанн Златоуст, или другие. Они — позорище: «позор быхом ангелом и человеком». Я думаю так. Они вступаются, собственно, — они же не просто пассивно созерцают, — они вступаются, но они удивляются. Они смотрят и удивляются: сколько же вы будете терпеть это всё? И Ты, Господи: до коли Ты терпишь, до коли Ты будешь терпеть это всё? У них возникает закономерное удивление: сколько это всё ещё продлится? Поэтому это есть зрелище удивительное.

— Добрый день, батюшка. Я хотела бы узнать ваше мнение относительно трансплантологии. Как вы считаете, есть ли элемент безнравственности в таком состоянии души человека, когда он ждёт смерти какого-то христианина, другого человека, чтобы потом воспользоваться органами?

— Конечно, есть, а как же иначе? Я, например, старый миллионер, сижу на вилле и жду звонка, что какой-нибудь молодой байкер разбился в лепёшку на большой скорости, от которого одни тапки остались, ну и печень сохранилась целая, сердце или почки. Чтобы мне позвонили: «Всё, мистер Джон Джонович Джонкин, вперёд, материал для вас есть! Есть некий дядька Васька, который разбился вдребезги, а сердце как новое». Конечно, в этом есть какая-то заразность, какая-то ерунда в этом есть. Я не могу сказать, что это хорошо, у меня язык не поворачивается. Я думаю, что у меня не повернётся язык сказать, что это плохо в лицо человеку, который ждёт этой трансплантации и спит в ожидании звонка, что там разбился какой-то байкер — можно почки пересаживать. Потому что он жить хочет. Ну ясно, что человек жить хочет. Господи, помилуй, кто жить не хочет? Но вообще, в этом есть какая-то гадость. Конечно, гадость в этом есть стопроцентная, и сказать, что её там нету — это значит сильно согрешить. Ну сколько ты поживёшь с чужими почками, с чужой печенью, с чужим глазом, с чужим коленным суставом, с чужим сердцем? Ну сколько? Сто лет что ли проживёшь? Ну пять, ну семь, ну десять. И что? А дальше что? Всю жизнь чужие сердца пересаживать? Конечно, в этом есть некая гадость, к сожалению. Здесь есть некая элементарная вещь: ну жить хочется, очень хочет он жить, миллионы есть у него, и очень хочет он жить. Чего бы не купить себе за миллион чужое сердце? Ну понятно. Были бы у меня миллионы, я бы не знаю, чего делал. А он жить хочет. Понятно всё, но в этом есть нечто нехорошее. Помирай давай! Отжил своё — уходи! Уходя — уходи. Чего там выдирать сердце из молодой груди? Он разбился и помер: дай ему помереть. Ты помрёшь, и помирай на здоровье. В конце концов, чего ты? Вечно жить не будешь. Рокфеллеру в третий или четвёртый раз сердце пересаживали. Вот сколько можно ему пересаживать чужих сердец? А кто он такой, если в нём — чужое сердце? Я не знаю, кем является человек, в котором бьётся чужое сердце. Это надо у Рокфеллера спросить, конечно. В общем, в этом есть большой соблазн, большое смущение и что-то очень некрасивое. Умирать придётся. Поэтому с чужим сердцем или со своим — лучше со своим — умирать придётся. Страшно, однако, но придётся. Это лучше. Так жили все до нас, так и нам придётся жить.

— Здравствуйте. Прошу вас ответить, как сориентироваться, как найти золотую середину в следующем вопросе. Есть прекрасная поговорка: когда у монаха заканчивается терпение, то начинается долготерпение. Она помогает очень во многих ситуациях, но есть жизненные ситуации, когда пора «поставить точки над i», например, разобраться с кем-то из своих родных, близких или знакомых, когда человек наглеет, хамит, садится на шею. Где найти золотую середину, что эта пора уже настала?

— Исходя из вашей формулировки, я не смогу вам дать точного ответа. Вас «достали»? Ну либо переходите в режим долготерпения, либо начинайте воевать за собственную территорию — в зависимости от того, кто там с вами воюет, вообще, и от чего вы терпите. Может быть и так, и так, я не могу вам дать «точечного» ответа. Допустим, вас замучил кто-то. Но нужно учесть кто возле вас: одна вы или с детьми, или с мужем, или со старыми родителями; кто вас «достал», в конце концов. И потом нужно два режима выбирать: либо вы переводите терпение в долготерпение, либо вы выходите на тропу войны и воюете за личную свободу и личную территорию — и так, и так можно. Где больше греха, где больше святости — это трудно сказать, потому что это всё сильно зависит от ситуации. Поэтому исходя из общей формулировки, я не могу дать вам конкретных советов, могу только вообще порассуждать как поступать. Иногда нужно воевать. Воевать и выгонять вон со своей территории пришлых - зашлых: родственников, полуродственников, которые надоели, замучили и мешают жить. А иногда нужно войти в режим долготерпения, — из терпения в долготерпение, как вы сами изволили выразиться, — но это нужно разбирать в частном порядке: что там, где там, как там. Поэтому я не даю вам, повторяю, «точечного» ответа, а оставляю вас наедине со своим нравственным вопросом. Можно поступать и так, и так, главное — не ошибиться.

— Добрый вечер, батюшка. С Постом вас! Протоиерей Сергий Николаев сказал, что на священниках — Святой Дух, и если мы осуждаем священника, то это смертельный грех, и нам он не простится. Это как осуждение на Духа Святого. Что вы думаете по этому поводу?

— Вообще, я вам скажу так: Святой Дух — на всех крещёных людях. Когда крестили человека, то сказали ему: «Печать дара Духа Святаго, аминь». И помазали ему лобик, глазки, носик, ротик, ушки, грудку, ручки, ножки и т.д. И каждый раз говорят: «Печать дара Духа Святаго...» Т.е. Дух Святой дан всем верующим людям, а не только священникам. Поэтому здесь некое выделение священников в отдельную касту, мне кажется, не справедливо. Если мы осуждаем священника, то мы непрощённо согрешаем?.. Ну я не знаю, не знаю. С точки зрения корпоративной этики, мне, конечно, может быть, было бы даже приятно: «Конечно, не смейте осуждать священников», — но вы всё равно будете осуждать священников, что бы я вам ни сказал. Поэтому имейте ввиду, что осуждение священника не далеко убежало от осуждения вообще всех других людей: бизнесменов, стариков, многодетных, бездетных, негров, чукчей, таджиков, узбеков. Да какая разница, кого ты осуждаешь. Осуждаешь — и осуждаешь, ну и всё. В Евангелии же нет специальной главы об осуждении священников. Поэтому я не думаю, что это именно вот так: «Вот священник, понимаешь, он весь такой святой, понимаешь...» Вон большевики — им плевать было: осуждать - не осуждать — вытащили за шиворот за ворота храма, расстреляли, и будь здоров. И всё. И не одного, а сотни, тысячи, десятки тысяч. И чего тут скажешь? «Не осуждайте священников!» — «Мы вас и не осуждаем, мы вас просто расстреливаем». Вся эта история с новомучениками — это же кошмар целый! Это же сотни тысяч людей были просто убиты, просто сгноены, а мы тут начинаем: «Не осуждайте, не осуждайте...» Чего там «не осуждайте»? Осуждайте: глядишь, больше будете осуждать, меньше будут расстреливать. Поэтому я не отделяю осуждение священников от осуждения, скажем, врачей, или кого-то ещё. Мы все миропомазанные, все Духа Божиего имеем: все крещёные люди имеют Духа Божиего. Мне кажется — так. Может, я, конечно, в чём-то ошибся, но я думаю так. А вы подумайте над тем, что я сказал.

— Добрый вечер, Сергей Павлович из Москвы. В прошлой передаче был поставлен вопрос о том, что можно причащаться на земле, но оказаться не причащённым на небе. Эти слова, в принципе, встречаются у святых отцов. Например, что утверждает преподобный Симеон Новый Богослов: «Если в чистом созерцании ты приобщился (тайн — имеется ввиду), то ты стал достойным подобной трапезы. А если ты не стал достойным, то никоим образом не соединишься с Богом». И ещё: «Если еду́щий Его Плоть и пиющий Его Кровь имеет вечную жизнь по Его божественному изречению, а мы, вкушая Их, не чувствуем, что в нас происходит что-то большее, чем предвкушение чувственной пищи, то, следовательно, мы приобщились только простого хлеба, а не одновременно и Бога». Есть такие же слова и о таинстве Крещения: для неверующих вода остаётся водой. В принципе, святые отцы чётко говорят о том, как надо причащаться.

И маленькое замечание по поводу Псалтири. Вы абсолютно правы, что в большинстве списков стоит «Душа моя в руку твоею выну», но в Александрийском списке стоит «Душа моя в руку моею выну». Им, очевидно, и пользовался блаженный Иероним, потому что у него в латинском переводе тоже «моею» стоит, а в Септуагинте чётко и ясно: «В руках Твоих...» Благодарю вас.

— Спасибо. Я всё-таки повторюсь, что я верую, что Евхаристия объективна, и таинство Крещения объективно, оно не зависит от веры субъекта. Оно может быть в осуждение, но именно в силу своей объективности: раз оно объективно, то оно и осуждает тебя, неверующего; раз оно объективно, то оно и спасает тебя, верующего. Это касается Крещения, Евхаристии и всех остальных таинств. Эти все вещи, конечно, я понимаю, но нужно вникнуть в контекст Симеона. Он говорил про Причащение в Духе и реальное Причащение в свете: он не осуждал Евхаристию, которая принимается неверующим или маловерующим, но имел ввиду, что если ты съел Тайны как простой хлеб — ты съел реальное Тело, но съел Его как простой хлеб. Я так понимаю слова Симеона. В целом, в общем-то, я разделяю эту точку зрения, но подтверждаю своё стояние на точке зрения объективности присутствия Христа в Евхаристии независимо от того, веруешь ты или не веруешь: ты ешь либо суд себе, либо оправдание себе, и в зависимости от своей веры — ты потребляешь Святыню в осуждение или во спасение. Я на этом стою, и не могу иначе.

Все остальные тексты святых отцов я принимаю, согласен с ними, не оспариваю их, но Писание принимаю как первый и главный голос Духа Святого, в частности — послание Павла к Коринфянам.

— Здравствуйте. Батюшка Андрей, я давно читаю и не могу понять: «Не думайте, что вам пить и что вам есть». Вот это я не понимаю. Написано: «Птицы едят, а вы же...» Мы же должны работать.

— Если вы понаблюдаете за птицами, то вы заметите, что они находятся в непрестанном труде: бедные пташки покоя не знают вообще. Нам кажется, что птицы небесные — вечные странники — не думают, что есть, что пить: летают себе, поют. А они, на самом деле, постоянно возятся, носятся, вьют гнёзда, спасают своих птенцов, выводят их, кормят их, и не имеют никакого покоя. Но смысл в том, что Бог питает их: Бог даёт червячков, букашек, козявок, они постоянно находят для себя веточку, соломинку, кусочек деревяшечки для гнезда, и козявочку - букашечку, чтобы самим поесть и ребёнку принести. Т.е. даёт им Господь. Вот в этом смысле и человек должен иметь трудолюбие и заботу. Но у птиц нету житниц, ведь Евангелие говорит про то, что у них отсутствуют житницы: нет амбаров, нет складских помещений для запасания козявок на потом. Они не запасают жучков, червячков, козявок: нет у них холодильников, чтобы там козявки морозились. Вот в этом смысле каждый Божий день Господь им даёт пищу на сегодняшний день. В этом смысле они — пример. Не в смысле, что они балдеют, ничего не делают, лентяйки, летают, поют себе, подбирают крошки — ничего подобного: они постоянно возятся, работают, просто у них нету никаких банковских систем, нету складских помещений, холодильников, амбаров, погребов с козявками, и они, бедные, каждый Божий день добывают пищу заново. Вот в этом смысле. Ты работай, работай, а там уже посмотрим, потому что наберёшь козявок на всю жизнь, потом глядь — козявки испортились. Вот в этом смысле как бы, потому что козявки портятся. Надо каждый день трудиться.

— Здравствуйте. Отец Андрей, благословите. Я на этой неделе Отцу Артемию задавал вопрос по поводу жертвенников, вернее даже огня. Он, наверное, меня не совсем правильно понял: я ему говорил про двух сынов Аароновых — Надава и Авиуда, а он спутал с Дафаном и Авироном. Это из книги Левит, 10-я глава. Там описывается, когда Надав и Авиуд стали кадить, внесли огонь чуждый — за это их Господь попалил насмерть. Я говорил, что этот огонь, который находился на жертвеннике, был постоянно поддерживаемый и был нерукотворный. Об этом даже говорит Феодорит, что т.к. огонь был принесён извне ограды схинии — Надав и Авиуд внесли огонь рукотворный, то попалил их огонь Божественный. Как я это вижу: мы имеем преемственность — снисхождение Благодатного огня на Гроб Господень — это есть тот огонь, который был дан иудеям, и который они утеряли вместе с храмом, вместе с жертвенниками, вместе с Ковчегом Завета. А нам это передаётся как преемственность, подтверждая нашу истинную веру. Кстати, сейчас Папа Римский тоже хочет с нами праздновать Пасху — как бы иезуитский подход, униатский, что мы уже проходили. Это моё видение. Правильно ли я помышляю, что этот огонь, который Господь даёт на Пасху — это же не просто так Господь даёт нам развлекаться — должен ли поддерживаться в храме и поддерживается ли он в течение года, и должно ли от него всё возжигаться? Может вы объясните, какие были прообразы жертвенника медного, который находился во дворе схинии, и жертвенника золотого, который назывался алтарь кадильный, который находился во святилище?

— Действительно, Надав и Авиуд внесли чуждый огонь, были за это наказаны Богом. Нужно было поддерживать однажды сшедший с небес огонь на жертвенник, и возгнетать его пищей для огня — деревом, собирать пепел отдельно, и прочее. Связь с Благодатным огнём здесь частичная. Благодатный огонь напоминаем нам о том, что Бог даёт нам с небес милость Свою, пожигающую грехи, и милость Свою, милующую нас, но не более того, потому что сегодня уже не горит огонь на алтарях, и нет смысла поддерживать огонь. Вы же знаете, что огонь Благодатный приобретает свойства обычного огня очень быстро. Это напоминание о снисхождении свыше Благодатного Дара на Пасху Святую в Великую субботу, когда Господь сошёл во ад, ад разрушать. Но что здесь очень важно, мне кажется, что схождение с небес огня — это была Пятидесятница. Т.е. «Ангели, схождение Духа Утешителя зряще, удивляхуся, како в виде огненных язык явися Дух Святый». — Вот вам схождение огня. Все остальные схождения огня, и при Дафане и Авироне, и при Надаве и Авиуде, и при Моисее и Аароне... Благодатный огонь наш тоже, на самом деле, есть напоминание о схождении однажды — раз в жизни, и больше не повторяется — Духа Святого в виде огненных языков на собранных апостолов с тем, чтобы каждый из них принял благодать Духа Божиего, стал проповедником Евангелия, и родилась Церковь. Как тогда первая жертва была пожрана Небесным огнём, и нужно было впоследствии подкладывать дрова и не давать гаснуть огню на алтаре, так и здесь Дух Святой сошёл на апостолов, и родилась Церковь, и нужно теперь не погашать Божий Дух, который как огонь сошёл на учеников. Христос говорит: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» И Павел говорит: «Не оскорбляйте и не погашайте Святого Духа Божия, Которого вы знаменовались в День искупления». Т.е. не гасите благодать Божию — огонь Небесный не погашайте. Нужно подкладывать дрова в тот Небесный огонь, который однажды и навсегда — без повторов — сошёл на Церковь в День той святой Пятидесятницы. Вот в этом смысле Благодатный огонь напоминает нам о всех ветхозаветных жертвах, о благодатном приёме жертвы от Господа в древние времена, о том, что в конце концов сошёл Дух Святой в виде огня, и нужно поддерживать огонь на алтаре, а алтарём является сердце каждого отдельного человека.

— Батюшка здравствуйте. Это Анна с Одинцово. Спаси вас, Господи, за ваше служение, за ваши проповеди, за ответы. Господь бы дал вам здоровья на долгие годы! Хотелось бы прояснить о старце Илье, который молился во время войны. Кто он был: священник, старец или кто ещё? По радио «Радонеж» было столько рассказано, что Господь дарует победу, если священников отпустят из тюрем и откроют храмы. Ещё Господом было открыто, но скрыто от народа — надо было объявить всему миру после войны, что Господь даровал победу нашему народу, бывшему Советскому Союзу.

— Ну то, что Господь даровал победу — это и так весь мир знает, тут объявлять-то, собственно, и нечего, потому что даровал Господь победу, действительно: самую сильную армию мира с коалицией стран-союзников победила Советская армия с союзниками.

Священник Илья — это митрополит гор Ливанских. Горы Ливанские — это Палестина, очевидно, где-то там на территории Ливана, где-то ближе, может быть, к Израилю, где-то в тех краях. Митрополит Ливанский Илья является персонажем этих всех событий, о которых вы слышали, читали и говорили.

— Здравствуйте, батюшка. С вашей точки зрения как правильно с христианской позиции поступить? — У меня сложная такая ситуация: на работе начальник побил меня. Это государственная служба. Я обращался во все инстанции.

— Побейте его в следующий раз.

— Я считаю, что это не правильно. Дело в том, что он, воспользовавшись ситуацией... Одним словом — сказали, что этого не было, хотя я взрослый человек, и белены не объелся.

— Если он вас будет бить в следующий раз — бейте его смело. Если он поднимет на вас руку — бейте его в ответ в два раза больше, чем он вас. Побейте его крепко.

— Во всех инстанциях — прокуратура, милиция — куда я обращался, у него покровители. Сказали, что этого не было. Я не знаю, стоит ли дальше это...

— Не стоит. Больше не стоит двигать эту тему — по судам заходитесь. Ну мало ли, кто кого побил — докажи теперь пойди. Вы же побои не снимали, наверное?

— Да, конечно, всё это есть...

— Лучше всего, конечно, дать сдачи. Когда вас будут бить в следующий раз — бейте в ответ, никого не бойтесь. И пусть снимают побои они потом.

— А с точки зрения христианской морали?

— Нормально, нормально, какая мораль? Бейте в лоб и не спрашивайте фамилию — это будет нормальная мораль. А что, вас будут бить, а вы будете смотреть и потом в прокуратуру идти? — «Меня побили, меня ударили...» Ну что это такое? Ну побили и побили. Допустим, побили меня: вышел я на улицу мусорное ведро вынести, а меня взяли и побили. Ну что я, в прокуратуру пойду что ли? Ну побили, да и побили. Вернулся побитый с ведром или без ведра. Если я могу дать сдачи, я должен бить в ответ. Не можешь дать сдачи — убегай: «Дают — бери, бьют — беги». Если он ещё раз поднимет на вас руку — бейте в лоб, да и всё, и он на вас больше руку не поднимет. Я вас уверяю, честное слово. Людей бьют тогда, когда они сдачи не дают. Стоит только дать в лоб в ответ — всё, драки закончились, начинается мир, дружба на веки вечные. А с прокурорами там не разберёшься во веки, у них посерьёзней дела есть, чем каждый мордобой рассматривать.

— Добрый вечер, Анна, Москва. Я наблюдала такую картину в двух храмах, довольно известных Московских, и что важно — во время двунадесятых праздников: причащают родители младенцев на руках и, наверное, из тридцати-сорока в обоих случаях родителей — в одном храме только младенец, а родители поворачиваются и уходят; во втором храме только двое... Как вы это оцениваете?

— Отвратительно я это оцениваю. Но у меня встречный вопрос: а вы детей своих причащали, а вы вместе с ними причащались, когда они были маленькими? Вы сейчас скажете: ну время такое было... Я вас понимаю, я вас не осуждаю. Но извините, ну вот так вот. Вот они такие, так их научили: причащать детей и не причащаться самим. Я против этого. Я против того, чтобы тащить малышню к Причастию, а самим годами не причащаться. Это какое-то форменное безобразие. Но... «Но сурово брови мы насупим, если враг захочет нас сломать». «Ах, как вы тут, понимаешь, причащаете младенцев, не причащаетесь сами...». Но мы вдруг — раз — и спросим себя: «А ты когда сама причащалась в первый раз?» — «Ну мне уже было 48 лет» — «А детей твоих ты причащала, на руках своих носила?» — «А мои дети были пионерами, я не могла их причащать» — «Ну так и не лезь в чужую жизнь». — Вот так я вам скажу.

Причащаться нужно: взрослым — в первую очередь, малышню причащать легче всего. Сами причащайтесь, злодеи, беззаконники, грешники, нечестивцы. Кайтесь и причащайтесь, а потом детей причащайте. Всем понятно? Ангела-Хранителя! Христос Воскресе!