Русская литература и русская революция

Революция 1917 года стала самым значимым событием ХХ века для России. Она перевернула всю историю нашей страны, поломала судьбы миллионов людей и стала определяющей для всей их дальнейшей жизни; поэтому неудивительно, что величайшие произведения российской советской литературы были посвящены осмыслению этой темы. Пастернак, Шолохов, Солженицын... Интересуют ли события столетней давности современных писателей? Как они оценивают революцию? Какие произведения создали на эту тему, и какие из них заслуживают нашего внимания? В студии радио "Радонеж" - автор и ведущий программы "Русская идея", философ и публицист Борис Межуев и писатель, ответственный секретарь литературной премии "Национальный бестселлер" Вадим Левенталь.

- Представлю нашего гостя. Мы с Вадимом довольно долго сотрудничали в газете «Известия». Он был одним из ведущих публицистов газеты, писал на разные темы. Сегодня мы хотим поговорить о том, насколько русская революция отражена в литературе. Не будет преувеличением заявить, что она была главной темой в русской и советской литературе в течение всего XX века. Даже если вспомнить наших основных нобелевских лауреатов по литературе: Ивана Бунина, Бориса Пастернака, Михаила Шолохова, несомненно, Александра Солженицына – то каждый из этих писателей известен, прежде всего, своими произведениями, которые посвящены революции: в меньше степени о Бунине: «Окаянные дни», «Жизнь Арсеньева» - пусть даже последнее написано в эмиграции. Разные аспекты этой революции, ее трагизм, сложность затронуты в таких произведениях, как «Тихий Дон», «Красное колесо», «Доктор Живаго» - все эти произведения показывают, каким сложным, трагическим, неоднозначным был этот процесс. И вот сегодня насколько эта тема сохраняется в современной русской литературе, насколько русская литература вообще отражает эту проблематику? Мне кажется, что нет более важного события в истории ХХ века в России, в мировой истории. Вадим, скажите, насколько современная русская литература интересуется темой русской революции?

- Можно было целую диссертацию написать на эту тему. Вы назвали совершенно справедливо первый ряд писателей, но есть и второй, не менее блистательный. Это и Всеволод Иванов, и Пильняк, и Бабель, и еще много- много других. О революции в ХХ веке литературы создано было много.

Я хочу перекинуть мостик. Самый популярный русский писатель на сегодня – Виктор Пелевин. Его самый первый сборник рассказов «Синий фонарь» вышел в 1993 году – на границе между современной русской и советской литературой. И в этом сборнике есть рассказ «Хрустальный мир», один из лучших у Пелевина.

- Он был первый раз опубликован в «Знание- сила». Это про то, как какой- то патруль пытался не пропустить Ленина к Смольному. Двое юнкеров, накокаиненные, стоят на углу Полярной улицы и Литейного проспекта. Ленин пытается прорвать этот кордон. Он прикидывается то какой- то старушкой, то больным евреем. А юнкера все больше и больше принимают кокаина, в конце концов, одному из юнкеров видится, что он видит Россию в сиянии Божественного света, неземного, с куполами храмов. Как хрустальный шар, к которому тянет свои лапы какой- то черный омерзительный змей - антихрист. Себя он видит как сказочного богатыря, который должен защитить этот шар, этот хрустальный мир. Рассказ так построен, что мы не понимаем, то ли это наркотическое видение, то ли мистическое откровение, которое ему дается, и, разумеется, соотносится с этой ситуацией, где они все- таки пропускают Ленина….

- Если не ошибаюсь, это как из анекдота, где какой- то ящик с бутылками…

- Помню, есть такая фраза: «Картаво загрохотали бутылки».

- Да, и еще один вариант источника - была детская настольная игра, где Ленин с Рахья пробираются в Смольный. Выпустили эту игру, а потом быстренько запретили. Получалось, что Ленин мог в Смольный и не попасть? Эта игра – один из источников этого рассказа. Разумеется, это пример далеко не единственный. В начале нулевых вышел роман Ольги Славниковой «2017». Тогда, казалось, 2017- ый – это очень далеко. В этом романе были описаны массовые демонстрации и как бы повторение событий 2017 года, но как бы на другом уровне - в современной России. Роман пророческим не оказался.

- Как мартовские иды: пришли, но не прошли.

- Я небольшой поклонник таланта Ольги Славниковой, у нее есть свои читатели, я к ним не отношусь. Напомню, еще книга двухлетней давности, которая сильно нашумела: и премия «Национальный бестселлер», и премия «Большая книга». Это книга Леонида Абрамовича Юзефовича «Зимняя дорога», об одном из последних эпизодов Гражданской войны. О том, как генерал Пепеляев предпринимает поход из Аяцка в Якутск. А навстречу ему движется отряд красного комиссара Строда из Якутска в Аяцк. Они встречаются в забытой Богом деревне и стоят друг напротив друга в течение двух месяцев этой страшной зимы. Стреляют друг в друга и в результате расходятся в разные стороны. Это историческая книга, нехудожественная – в том смысле, что в ней ничего не выдумано, написано, как всегда у Юзефовича блистательным языком, так, что не оторвешься. Не языком нашей скучной науки – у нас язык науки, к сожалению, далек от людей.

- Вы имеете в виду – исторической науки?

- Ну, исторической в том числе. Так или иначе, Леонид Абрамович не такой.

- Я читал у него про сыщика Путилина…

- Ну, это художественные вещи, они у него неплохие. А исторических работ у него три. Первая – его диссертация по дипломатии XVI века. Потом, в начале 90- х – нашумевшая книга о бароне фон Унгерне – кстати, она тоже частично относится к революции. И вот эта «Зимняя дорога» - о Пепеляеве и Строде. Что любопытно – и Пепеляев, и Строд - оба честные, благородные люди, они готовы ради своих идей идти до конца. При этом они испытывают абсолютное уважение друг к другу, уважение к благородному противнику. И при этом оба пропадают в сталинских репрессиях. Что, конечно, довольно символично. И при этом Леониду Абрамовичу удается показать – в чем ценность этой книжки, почему она современна - что вот эта война, она как бы не закончилась, она не отыграна, не подведена там черта. Вот, заходишь в фейсбук, смотришь эти споры нынешних красных с нынешними белыми - и видишь абсолютно то же самое, те же аргументы, идеи, убеждения, такой же накал страстей.

- Странно, мне довелось в этой передаче беседовать с севастопольским писателем Платоном Бесединым, я тоже задавал вопрос относительно памятника примирения. Он в ближайшее время будет возведен в Севастополе, но он вызывает скорее критику. Как, по вашему мнению – возможно ли примирение между красными и белыми, не упущена ли возможность в годовщину революции закрыть эту тему?

- Не знаю, Борис, это тема для отдельного разговора. Простых решений тут точно нет.

- Вы уже перечислили некоторое количество произведений. Как вы считаете, кому больше сочувствуют авторы: красным, белым? Или вот этот дух иронии - раз уж мы начали с Пелевина - он все- таки господствует в современной литературе, с ироническим взглядом на ту или другую стороны, без четкого выбора того, кто более симпатичен или менее симпатичен?

- Мне кажется, что это нужно разделить. Одно дело - ироничный подход или не- ироничный, и совсем другое – кому сочувствует автор, чью сторону он принимает. Вот, Леонид Абрамович Юзефович в «Зимней дороге» - там нет никакой иронии, скорее это воспринимается как такого планетарного масштаба трагедия. Как борьба Ахилла и Гектора, Кетцалькоатля и Тескатлипоки, Вишну с Мудрой – т.е. это большая мощная трагедия, там никакой иронии нет места. Но если вы спросите, принимает ли автор какую- нибудь сторону – нет, нисколько. Он как раз пытается найти примирение, но над этой схваткой, в фигуре судьбы. Он описывает и белого генерала Пепеляева, и красного комиссара Строда как благородных, полных самых светлых идей людей. Когда читаешь – надо быть абсолютно идеологизированной мумией, чтобы принять чью- то сторону. Самое главное – и те, и эти страдают. Там такие ужасы описаны, как они там воюют, что если бы это в кино заснять, то это был бы фильм не 18+, а скорее уж 50+.

- Тем не менее, страсти кипят. Судебное дело там, в Севастополе затеяли, Сергей Кургинян и его движение, если не ошибаюсь, подали в суд, что это пропаганда «Белой идеи». Что исход русской эмиграции в 1920 году из Севастополя – это конец Гражданской войны, и поэтому президент Пути именно поэтому выбрал этот город для примирения. Хотя это спорный вопрос, Гражданская война закончилась скорее во Владивостоке, в 1922 году. И действительно это происходит. Мне лично казалось, что столько произошло в нашей постсоветской истории событий, особенно в 2014 г., что конфликт красных и белых, в общем, ушел. И вставать на позиции красных комиссаров или белых генералов, тем более, в роду у всех есть и те, и другие – скорее красные, чем белые – непонятно зачем. И, тем не менее, начиная с событий Бессмертного полка в 2015 г., когда Наталья Поклонская вышла с иконой Николая II – с этого момента и пошло противостояние внутри патриотического лагеря. У меня есть ощущение, что литература на это особо не отреагировала, а расковыряла нерв этой болезненной энергии.

- Мне кажется, я могу посоветовать хорошую книжку, которая вышла в этом году - и вам, и нашим радиослушателям.

- Давайте.

- Автор с ироничным, безусловно, провокативным псевдонимом Фигль – мигль - на мой взгляд, один из лучших в современной русской литературе. Псевдоним выбран, чтобы показать кукиш официальной литературной тусовке, в костюмах- тройках с галстуками. Фигль - мигль очень ироничный, но и очень умный автор. Роман называется «Эта страна». История там простая. В начале объясняется, что президент Путин подписывает новый национальный проект, который называется «Философия общего дела».

- Это Федоров в свое время предлагал воскресить всех отцов….

- Да. Предлагается воскресить миллионы людей, погибших насильственной смертью в период после революции до Великой Отечественной войны. Грубо говоря – в разного рода репрессиях. За исключением тех, кто включен в стоп- лист – например, Сталина. И эти люди, воскрешенные, оказываются в современной России, и обнаруживается, что они не доспорили. Фигль- мигль не закрывает вопрос, а его эксплицирует. Казалось бы, раз вам выпал такой шанс – надо заниматься делом, работой, заводить семьи. Так нет же, они продолжают свои бесконечные споры, как нам обустроить Россию, и т.д. Частично это забавно, частично – очень серьезно. Автор, как видно, очень подробно изучал протоколы съездов, всех крупнейших партий, знает, какие споры велись, кто как выступал, и т.п. Там есть серьезная историческая база…

- Т.е. это интересно читать и с исторической точки зрения?

- Конечно. Я поэтому Вам и советую.

- А эта книга продается в магазинах, или это интернет- литература?

- Конечно, продается, она вышла в издательстве «Лимбус- пресс», получила премию «Национальный бестселлер». И вот, оказывается, что вместо того, чтобы спокойно жить в примирении – они продолжают спорить о том же, о чем недоспорили на тех же самых съездах, после которых их в разное время расстреляли, убили, и т.п. Это знак того, что это больная тема, что история как бы недорешена. Это, как и весь роман – громадная метафора того, что наше современное общество этот спор ведет в разных форматах: фейсбук - не фейсбук, Донбасс - это, в конце концов, тоже спор о том, как должна быть устроена русская земля.

- Все это невероятно актуально, конечно, в литературе есть и другие проблемы: проблема маленького человека, чего угодно. Но тема русской революции - в том числе - в современной русской литературе очень важна.

- А вот интересно, что Федоров как- то оказался популярен. Я помню, был ваш питерский писатель Нэль Подольский, он реальный был человек?

- Да, конечно. Я когда- то читал его какое- то его фантастическое произведение «Возмущение праха» или что- то в этом роде. Но там, я помню, тоже воскрешали мертвых. Тоже было использование идеи Федорова как какой- то реальности. Правда, там нет никакого президентского совета, это было до нового президентства.

- Наверное, вы читали в сборнике «Незримая империя»….

- Нет- нет, это было отдельное издание. Я тогда приехал в Петербург после долгого перерыва, в 90- е годы возникла некоторая пауза. А в 1997 приехал, там был Философский конгресс, там продавалась эта книга, она мне запомнилась как некая русская фантастика, построенная на Федорове. Фантастика вся вообще немножко такая, иногда на оккультных идеях. А здесь в качестве парадигмальной философской концепции, философского основания было использовано учение Федорова.

- Дело в том, что Нэль Ладогович был членом писательской группы «Петербургские фундаменталисты» - Подольский, Секацкий, Носов и Крусанов, к ним примкнули Москвина, Коровин, еще пара человек, и для них, с подачи Александра Куприяныча Секацкого, которого вы прекрасно знаете, идеи Федорова были очень важны.

Крусанов – известный писатель, вы его знаете.

- Конечно. Это один из лучших.

- У него, кстати, ничего не было на тему революции?

- У него есть роман, который называется «Бом – Бом», в этом романе объясняется, что есть такая башня наоборот, башня под землю. Главный герой – из старинного дворянского рода. Обязанность мужчин в этом роду - когда в России становится слишком скучно – спускаться в эту башню наоборот и звонить в колокол, тогда начинается смута. Там есть некоторые исторические куски, касающиеся собственно Смуты и октябрьской революции тоже.

- Мне кажется, главной темой литературы 90- х и потом была идея восстановления империи. Не случайно возник этот жанр имперской фантастики….

- Да, это была одна из главных идей «петербургских фундаменталистов», Секацкого, Крусанова – империя незримая, империя небесная. Идея была в том, чтобы очистить слово «империя» от всяких негативных коннотаций, воспринимать империю как симфонию народов. Но мы ушли в сторону.

- Нет, почему же, тема империи и тема революции, конечно, близки.

- Ну, вот у них был коллективный сборник «Незримая империя», там и Секацкий, и Подольский, и Крусанов. Там большое предисловие Крусанова, где все эти идеи подробно объясняются остроумно, весело…

- Как- то интересно, что сейчас это все не очень востребовано в плане культуры. Вот в 90- е, в начале нулевых, в частности, наш младоконсерватизм, к которому я косвенно примыкал. Это было на подъеме новой, в том числе - фантастической прозы, имперской прозы – кстати, Кирилл Бенедиктов, мой соведущий, который сейчас находится за границей, тоже один из ярких представителей этой фантастической линии. Главное, что было в фантастике – это не столько научные открытия, контакты с инопланетянами, сколько альтернативный мир России и Европы, если она станет сильной мощной, преодолеет все эти язвы, которые нанесла, с одной стороны – революция, с другой – крах сверхдержавы в 1991 году. Потом, мне было интересно, что была одновременно критика этого, появлялись произведения непитерских авторов, подчеркивающие другую сторону этой сверхдержавности, какие опасности она несет. У Андрея Плеханова описаны минусы сверхдержавности, Вячеслав Рыбаков писал об этом…

- Да, замечательный писатель Вячеслав Рыбаков, который писал под псевдонимом Кульбан- зайчик, и под ним он был даже более знаменит в широких кругах. Последний его роман про Великую Отечественную войну, про 39- й год, он называется «На мохнатой спине» - это цитата из Александра Блока. Последний его роман, который я читал, в 2005 г. - «На чужом пиру», там шла речь о террористической организации, которая убивает людей, собирающихся выехать за границу – всякие ученые, и т.д. Понятно, что автор и герой, расследующий эти преступления, осуждает это. С другой стороны - как бы схватывается моральное основание такого патриотизма, который болезненно относится к тем людям, которые покидают родину ради того, чтобы найти себе применение. Такая тема жесткого патриотизма, при этом с критикой его, но с пониманием, что за ним стоит. Мне показалось, очень к месту. Да и сейчас эта проблема остается.

- А либеральные авторы, например, Быков? Они как- то по- своему отмечают этот юбилей.

- Новый роман Быкова - он про время, предшествовавшее Второй мировой войне. Как и роман Рыбакова. А роман Рыбакова, если коротко и грубо – о переговорах, предшествовавших заключению пакта Молотова- Риббентропа. Типа: все не так просто, как мы привыкли думать. Много мифов вокруг этого, которые Рыбаков развеивает. А про революцию есть «Орфография», 2005- 2006 г. Там революция объясняется тем, что отовсюду повылезали какие- то страшные ужасные хтонические существа и прекрасную Россию загубили. Мне кажется, это немножко упрощенный подход.

- Т.е. он тогда стоял на жестких антиреволюционных позициях…

- В общем - да, но прошло более 10 лет после того, как я читал этот роман, а проза Быкова не настолько прекрасна, чтобы запечатлеваться в памяти навсегда.

- Ну, перейдем от литературы в кино – оно более популярный жанр. Все говорят, что кроме «Матильды», больше ничего не вышло на тему революции, что революция прошла незамеченной. Кстати, очень много иностранцев, которые приезжают в Россию, они ждали большого количества всяких фильмов –ну, не уровня Эйзенштейна или Бондарчука, но каких- то попыток художественного осмысления происшедшего. И, тем не менее, ничего такого не произошло. То, что все говорят на тему этого, правда, не виденного мною фильма про царя– это свидетельство какой- то скудости– кстати, там про революцию ничего нет…

- Совершенно верно, абсолютно ничего. Ну, там есть какие- то отсылки в будущее, судя по критическим откликам…Но все- таки даже то, что вы назвали – очень малый сегмент современной литературы. Как вы, как публицист, к этому относитесь? Почему это несравнимо с тем, что было в течение ХХ века?

- Слушайте, у нас вообще все, что касается и кино, и книжной сферы – честно говоря, плоховато. Что, у нас много выходит фильмов, и много хороших? У нас вообще очень мало выходит кино, и абсолютное большинство этого кино качества невеликого.

Что касается книг, то еще лет 15 стартовый тираж – мы говорим не о массовой литературе, а о более или менее интеллектуальной - стартовый тираж 5 тысяч экземпляров был нормальным. Сейчас такой тираж считается запредельным. Нормальный стартовый – это тысяча экземпляров. Да и то, такой тираж надо еще продать. У нас вообще книги плохо продаются. Практически нигде в России нет книжных магазинов - в основном, в пределах Москвы и Петербурга. Таких, которые продавали бы не совсем ширпотреб - мало - в Москве 5- 6, в Питере 3- 4, в Новосибирске 2, Екатеринбурге 1, в Перми был да закрылся, в Воронеже вроде какой- то есть – примерно вот такая у нас география. А в Париже или Лондоне таких маленьких книжных лавочек в одном городе - несколько сотен. Поэтому у нас так плохо с книжным распространением, а отсюда – вообще с книгами, стало быть – с литературой. А как мы будем узнавать о книгах, литературе, если физически этого нет? В интернете – интернет прекрасен, но это немножко не про то. Чтобы функционировала нормально книжная культура – должен быть книжный магазин, когда человек приходит и книги перебирает руками, раскрывает, рассматривает. Ну, это я долго могу рассуждать на эту тему как человек, имеющий отношение к книжному бизнесу. А вообще эта тема – больная для книжного бизнеса, для литературы и для писательского сообщества. Отдельная тема - я просто вспомнил об этом, отвечая на ваш вопрос, почему так мало отражена тема революции в современной русской литературе – да, потому, что ее вообще мало, современной русской литературы, ее просто меньше, чем должно быть в 150 - миллионной стране. Если у нас было бы

нормальное книжное распространение, а не такое, как сейчас есть, была бы разрушена продажная книжная монополия – то думаю, что было бы у нас больше литературы, она была бы заметнее, в том числе и литература о русской революции, потому что эта тема волнует людей.

- Мне кажется, это проблема коммуникаций. Вот у нас есть один писатель Виктор Пелевин, его книгу все ждут, вот она выходит – и все ее обсуждают. Она создает коммуникацию всех со всеми, ее смотрят, узнают знакомых- незнакомых. Это тоже, кстати, важный момент – злемент узнавания, когда в XIX веке эти реалистические романы выходили – общество их читало, отчасти чтобы узнать чиновников, близких людей, и так далее. Мне кажется, это один из важных моментов. В данном случае книги проходят, но они не становятся элементами коммуникации. Раскрутка есть, но она носит сегментарный характер.

- Ну, понимаете, есть цикл из трех романов Ольги Погодиной – Кузьминой «Адамово яблоко», «Власть мертвых» и «Сумерки волков». Вы, наверное, не слышали…

- Слышал, но не читал.

- Там полно узнаваемых персонажей – всем известные политики, бизнесмены в самых неожиданных ракурсах, ситуациях… Но, опять же, при всем бешеном сюжете – погони, стрельба, преступления, детективные, любовные линии – это интеллектуальная литература по нынешним временам, этого вы не купите нигде. В Москве вы найдете два- три магазина, где эти вы книги сможете купить, в остальных – Донцова и Акунин, и больше ничего. А с кем вы сможете поговорить об этих книгах? Кто их купил, кто прочитал? Единицы… Я не хочу сказать, что это единственное объяснение, наверное, есть другие факторы, но это один из важных моментов.

 - А премии играют роль? Вот, ваша премия «Национальный бестселлер», Букер и т.д.? Они создают общественное событие сверхлитературного характера?

 - Да, во всяком случае, они это могут сделать. Во всем мире литературная премия – это точка сборки литературного процесса. Типа как в средние века был монастырский Скрипторий, в XVIII веке – литературный салон, в XIX – толстый журнал, а сегодня это литературные премии. От них отталкиваясь, пляшет весь литературный процесс, весь литературный быт. Литература не существует в безвоздушном пространстве, она существует с бытом, и за ним мы вполне имеем право следить. Мы по нашим лауреатам знаем, что зачастую после присуждения премии поднимаются тиражи, писатель лучше продается, писателя выставляют в магазинах. Появляется огромное количество публикаций. Есть и такие экстравагантные варианты премий: например, Ханты- мансийский банк присуждает свою премию. Но крупнейших премии три: «Большая книга», «Русский Букер» и «Национальный бестселлер». Эти три премии оформляют и двигают литературный процесс.

- Какой- то еще «Золотой лучник» есть, если вы знаете…

- Ну, все 300 премий наизусть я не знаю.

- А кто получил последний раз вашу премию «Национальный бестселлер»?

- Все решения принимает жюри. Мы только осуществляем нормальное прохождение процесса. Мне показалось, что жюри в этом году приняло правильное заслуженное решение: в этом году премия досталась довольно молодой писательнице Анне Козловой за роман «F- 20». Это не первая ее книга, а пятая или шестая. F – 20 –это международный код шизофрении, роман – о двух сестрах, которые страдают этим синдромом и борются с ним. Это довольно тяжелая ситуация: ты можешь принимать таблетки – и тогда к тебе не будут приходить никакие голоса, но тебе будет плохо жить: ты будешь тяжелый, вялый, не сможешь учиться в школе. Или ты не будешь принимать – тогда ты будешь нормальный, веселый, но к тебе будет приходить мертвый сосед и уговаривать тебя выброситься из окна. И ты должен будешь усилием воли убеждать себя, что это всего лишь моя болезнь. Это довольно тяжелый выбор, это реальность, с которой сталкивается довольно большая группа людей. С другой стороны – это метафора вообще человеческой жизни, потому, что у каждого из нас есть враг, с которым надо бороться. Здесь это конкретная болезнь. Может быть, лень или какие- то страсти. Пример девочки, которая героически, мужественно борется со своим внутренним врагом, очень вдохновляет. Книга злая, ироничная, и я от всей души рекомендую ее людям, которые интересуются современной русской литературой.

- А скажите, насколько я помню - ваш конкурс вручил Максиму Кантору премию за роман «Красный свет». Или ошибаюсь?

- Нет, вы ошибаетесь. В тот год премия ушла и Кантору не досталась. Но просто всем казалось, что Кантор обязательно ее получит. Мы были уверенны, потому что Кантор выглядел фаворитом. Там про революцию ничего нет, там про Великую Отечественную…

- Там, по- моему, про болотное движение, про события 2011- 2012 годов в Москве. Мы с Максимом сотрудничали тогда с газетой «Известия», но он очень быстро переменил свою позицию и уже с 2014 г. стал на ту позицию относительно украинских событий, которую сейчас занимает. Я его знал довольно давно, знал его батюшку, довольно известный философ, очень яркий. Пытался соединить марксизм и христианство, такой теолог освобождения был. Насколько это ему удалось - мне сложно сказать, но фигура яркая для философского небосвода советского времени. Огромный поклонник Александра Зиновьева. Максим был такой явно колеблющийся человек между позицией либеральных кругов и левых. Переворот, который с ним произошел – фантастический. Тогда мне казалось, что «Красный свет» не совсем заслуживал премии «Национальный бестселлер», конспирологическая составляющая в этом произведении производит странное впечатление, независимо, нравится мне его идейные позиции. Этот роман был заявлен как первая часть трилогии, второй роман вроде бы вышел, но во Франции, третья часть не выходила. Что касается Максима Карловича - я прочитал замечательную его книжку «Чертополох», которая вышла в прошлом году. Это книжка нехудожественная, она о художниках, начинается с Джотто и заканчивается Люсьеном Фройдом – во многих отношениях блистательная. Меня эта книжка смутила тем, что при заявленном марксизме Максима Карловича она абсолютно гегельянская.

- У нас мало времени, упомяну, что только что в издательстве «Эксмо» вышел сборник рассказов русских писателей о революции «1917». Я его в руках не держал, не листал. Там около 15- 20 авторов с небольшими текстами, если попадется - с интересом посмотрю.

Вообще, есть такое ощущение, что это трагическое событие, которое перепахало страну – сегодня мы как бы не дотягиваем до его осмысления. Вот, один из самых знаменитых русских романов вообще, «Чапаев и пустота» Пелевина - он вышел более 20 лет назад, все- таки современный, не классический…ну, цикл Акунина – он, конечно, не дотягивает до фандоринской революции, непосредственно примыкает к 1905 году. Меня это тогда интересовало потому, что я историк философской мысли конца XIX века, мне любопытно было находить литературные «переклички». Не случайно экранизации старые получают вторую жизнь: Булгаков «Белая гвардия», «Дни Турбиных», Алексей Толстой, сейчас вот «Хождение по мукам»…

- Классика всегда получает преимущество, мне кажется, это естественно – скорее дадут деньги на «Хождение по мукам», чем на фильм по Чапаеву и пустоте. Он, правда, есть, но немецкий.

- Вот интересно, а «белая литература»: она совсем не востребована сейчас: она же тоже есть, Краснов, Брешко- Брешковский?

- Я с ней плохо знаком, она того стоит или нет?

Я читал, кстати, романы Краснова – их можно читать, это, конечно, не литература первого класса. Но, тем не менее, какая- то попытка осмысления событий.

- Но любопытно, что она не дала того эффекта. Я бы сказал, что «белая поэзия» существует, «Белая прозы» - нет. За исключением Романа Гуля.

- Набоков…

- Пожалуй, это единственная фигура. В «Других берегах» есть очень горькие и едкие, о революции, о побеге семьи Набоковых в Крым. В «Подвиге» об этом идет речь, да и в «Даре» - вполне «Белый» взгляд на эту эпоху. Алексей Толстой – правда, он свои произведения писал в эмиграции, но вернулся. Любопытно, что «Белый» взгляд остается более маргинальным, чем «красный» - во всяком случае, с точки зрения литературы, с точки зрения искусства. Есть у меня ощущение, что «Красное», в силу своего вклада в культуру начинает наступать - как Вам это?

- Ну почему? Просто в течение ХХ века было создано некоторое количество произведений, условно говоря - с красных позиций: «Жизнь Клима Самгина»….

- «Красное колесо» - ну, это, скорее Белое.

- А «Доктор Живаго» - там что, только красный взгляд? Да и тут все не так однозначно. «Белая гвардия»? «Бег»?

- А с дугой стороны - «Голодный год» Пильняка, «Конармия» Бабеля…

- «Железный поток», «Бронепоезд 14- 69»….

- В конце концов - «Как закалялась сталь»…

- «Разгром»…

- В течение ХХ века была целая симфония голосов, далеко не все дули в одну дуду. С другой стороны - «Красная идея», вообще, тогда вдохновляла художников, писателей, поэтов больше, чем сейчас. Она тогда была немножко другая, чем сейчас, во всяком случае, так ощущалось. Это была идея обновления мира, движения к идеалу равенства, братства…

- Я, со своей философской точки зрения, всегда сочувствую жертвам более, нежели победителям. Это в некоторой степени противоположно тому, как существует культура. Я в этом «Бессмертном полке» поддержал Наталью Поклонскую, вышедшую с портретом Николая II потому, что мне в этой акции не нравилось слово «Победа». Не потому, что я был против того, что Советский Союз победил в этой войне, а потому, что этот культ победы как победы, не просто благородного дела и гибели за благородное дело… Погибший Царь был весен в череду победителей. Победа происходит в результате Жертвы – в этом же и есть смысл христианства. Победа вызвана гибелью - это было более глубоко, чем попытка заявить о своих монархических взглядах.

- Русская литература жива, за ней надо следить. В области историографии многое сделано. Историческая наука - одно из немногих, что в России пока существует. Много хороших книг, они написанц хорошим русским языком. В сфере политологии, социологии, уверяю вас, пишут хуже.

- Спасибо, Вадим Андреевич, за встречу. У микрофона был ведущий передачи, политолог и философ Борис Межуев. До новых встреч.