О творчестве и русской литературе

С. Комаров: Добрый вечер, дорогие братья и сестры! Вы слушаете радио «Радонеж». У микрофона публицист Сергей Комаров. Сегодня с нами замечательный гость, Анастасия Евгеньевна Чернова, выпускник Литературного института имени Горького, кандидат филологических наук, член Союза писателей России. Сегодня мы будем говорить о творчестве Анастасии Евгеньевны и о русской литературе. Обращу ваше внимание, друзья, что перед нами настоящий живой русский писатель. Я думаю, что аудитория радио «Радонеж» – это аудитория людей читающих, у которых есть какие-то вопросы, мысли, касающиеся русской литературы. Давайте сегодня эти темы обсуждать. Анастасия, начнём с вашей книги «Феодосий Савинов».

А. Чернова: Думаю, никто не знает, что за поэт, что за писатель. Но если я скажу по-другому, всего четыре строчки, то каждый русский человек тут же узнает слова. «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля. Это русское раздолье, это русская земля».

 С. Комаров: Конечно же, это песня известная.

А. Чернова: Знаменитая песня, но, как известно, песня пишется, музыка кладётся на слова, на стихи. И автор стихов Феодосий Савинов, поэт из Тотьмы. Жил он в конце 19-го - начале 20-го века. 2020 год – юбилейный для Феодосия Савинова, – 150 лет со дня его рождения. Кроме этого стихотворения он написал еще много других стихов, и очень хотелось бы познакомить наших соотечественников со всем творческим наследием этого писателя, с его судьбой. Книга посвящена этому писателю. Впервые за сто лет переиздаётся сборник его стихов. Из архивов я доставала стихи, которые он печатал в журналах, в альманахах – он много публиковался. Эти материалы входят в книгу «Феодосий Савинов». Еще год назад я сама не знала, кто такой Савинов. Но обратился житель Тотьмы, нотариус, Николай Анатольевич Мизинцев. Ему очень хотелось представить творчество земляка, и он предложил писать, потом издал книгу. Иногда один человек может сделать удивительно много для культуры, литературы. Благодаря таким подвижникам развивается современная жизнь людей в созидательных направлениях. Созидание, мне кажется, – очень важный момент, если говорить о принципах жизненных.

  С. Комаров: Можно сказать, что Феодосий Савинов как бы не открытый еще русский писатель.

А. Чернова: Да, есть не только песни, но и другие стихи. Думаю, они интересны с точки зрения истории, литературы, времени. Феодосий Савинов – человек своей эпохи. Нельзя сказать, что каждое из его творений – шедевр. Он вполне впитал те настроения и чувства, которые были перед революцией. Блоковские мотивы, мечта, грёза, попытка найти свой путь в жизни, но и некая безысходность посещает душу писателя. Когда я анализировала его творчество, то пыталась понять, исходя из эпохи, что он несет, как выйдет из своего тупика. Иногда в стихах находишь всё в мрачных тонах, – все плохо. А потом вдруг он пишет это стихотворение «Вижу чудные приволья». Вот он выход, просто посмотреть вокруг и увидеть. Очень важно уметь увидеть. Можно жить, но не видеть, погрязнув в мелочах. Плитка не так лежит, фонарь не так горит, дождь не вовремя пошел. Так жизнь проходит, а приволье-то есть обязательно.

  С. Комаров: По сути, писатель – это и есть человек, который видит то, что не видит обычный человек, и умеет это передать, чтобы другой увидел.

А. Чернова: Да, он умеет преобразить жизнь, показать, иногда в мелочах, что вот есть не только быт, но небесные измерения, божественные. Феодосий Савинов все-таки нашел такой выход, и родилось это стихотворение.

  С. Комаров: А как Вы считаете, писатель передаёт мир таким, какой есть, живописует, или он скорее создает свою реальность, которая меняет человека, читателя?

А. Чернова: Писатели разные. Всё зависит от творческого метода. Есть писатели фэнтези, сегодня очень популярные. Они создают свой мир по своим законам и правилам. Но подлинное творчество, мне кажется, всегда обращено к реальности и преображает, изменяет, осмысляет факты из реальности. Вопрос философский. Писатель пронаблюдал, зафиксировал, показал или же он дал образец, а жизнь уже подстраивается. Если утрировать совсем, вдаваясь такие крайности, то тут сидит вопрос, что из чего.

  С. Комаров: Если провести аналогию. То, что рисовал Ван Гог, – придуманный мир. Этот мир жил в его воображении, но почему-то он трогает человеческие сердца на протяжении такого времени.

А. Чернова: Писатель любого направления скажет, что творчество – это не копия реальности, скопировать невозможно, да и не нужно. Это всегда попытка донести, выразить в непривычных формах.

  С. Комаров: Вы сейчас сказали про писателя, которого мы только начинаем открывать. сегодня существуют такие неоткрытые писатели в русской глубинке? Гениальные, но еще не открытые. Именно современные.

А. Чернова: Думаю, да. Современность – это становление. Как еще говорят, большое видится на расстоянии. Мы даже не всегда можем сразу угадать и увидеть.

  С. Комаров: Вы для себя, допустим, находите какие-то гениальные с вашей точки зрения стихи неизвестных авторов?

А. Чернова: Сейчас, по идее, любой человек может срифмовать слова и печатать очень много поэзии, стихов, которые на самом деле не поэзия, а просто рифма. Даже листая публикации в журналах, видно – это тоже близко к графомании. Если честно, я открываю больше даже не столько среди современников, хотя поэзия, да, может быть и современная, сейчас, мне кажется, тенденция открывать забытое. Первая волна русской эмиграции дала писателей, которые жили в советское время, но не печатались, не могли свои стихи донести до читателей. Сейчас эти стихи к нам возвращаются. Активно идет процесс обретения этого наследия. Владимир Державин, например, меня очень вдохновляет своей поэзией, очень необычной, с фольклорными мотивами. Николай Туроверов – про него больше говорят «казак», «эмигрант». У Николая Гумилёва какие мужественные, какие светлые стихи, и как сильно в них пасхальное настроение несмотря на то, что он описывает трудности, войны, он всегда на коне, он в сражении, но он знает, что после смерти будет вечная жизнь. И это знает его лирический герой. Это удивительно одухотворённая лирика. Стоит вспоминать, говорить про поэтов, писателей, которые жили в 20 веке, но которые недостаточно звучали, чьи публикации доходят до нас только теперь.

  С. Комаров: Вы специалист по Николаю Рубцову. Так сложилось в Вашей деятельности, или это действительно любовь, это любимый Ваш поэт?

А. Чернова: Любимый поэт. Если чем-то занимаюсь, то только исходя из своих чувств, не из обстоятельств. Когда я решила заняться наукой, писать диссертацию, нужно было выбрать тему. Мой научный руководитель, Татьяна Васильевна Зуева, фольклорист, сказала, что надо брать тему, которая нравится, иначе труд не пойдет. Быстро разочаруюсь. Поняла, что как с 16 лет открыла для себя Рубцова, так он и остался со мной. Учила его наизусть, он меня вдохновлял.

  С. Комаров: Вы книгу написали про Николая Рубцова, насколько я знаю.

А. Чернова: Да, книга «Долина детства», издатель – Марина Николаевна Кошелева, «Бирюзовый дом». Я вспоминаю «Бирюзовый дом», обложку неслучайно – это пейзажи того села, где прошли детские годы Николая Рубцова. Там жил в детском доме. В книге я анализирую стихи, немножко жизненный путь биографический, но у меня не было задачи входить в тонкости биографии. Есть работа исследователя Леонида Вересова, который открывает до сих пор его биографические нюансы. Я все-таки больше к стихам, анализу стихов склоняюсь. Анализ соотносила с народной сказкой, с духовными стихами. С самого начала для меня стоял вопрос. У Николая Рубцова где-то томик стихов, где каждое стихотворение поется на несколько мотивов. Поёт оркестр, какой-нибудь гармонист на Вологодской улочке, поёт гитарист, бард, поют хоры, дети – в общем в разных стилях все стихи поются. Не любое стихотворение можно спеть, не любой автор так поется.

  С. Комаров: Народный поэт, получается.

А. Чернова: Да, народные стихи. Хорошо. Подумать дальше – как у Есенина, у Кольцова у него нет подчёркнутых фольклорных образов, нет раздолья, красной девицы, чиста поля. У Рубцова все очень современное, герой – городской человек. Есть у него петербургские стихи, есть, конечно, и про тихую родину. Странник, обездоленный человек постоянно в пути.

  С. Комаров: Очень русский образ, правда?

А. Чернова: Да, он и печальный, но печаль светла, как у Пушкина. И вопрос: в чем же тогда народность? Выходит, что народность бывает, как лубок, – внешняя. Можно приёмы подобрать, создать «а-ля сарафан» такое народное стихотворение. Можно не брать такие яркие приёмы, образы, а писать глубоко народные стихи, где народность глубинная, в духе. Ключевое слово – душа. Такая русская душа была у Рубцова. И с этой точки зрения я стала исследовать его поэзию. Конечно, сейчас открываются новые моменты, связанные с биографией. Могу одну историю рассказать. Меня она очень впечатлила. Рубцов рос в Николе в детские годы, но род у него из Береково, села в Вологодской области. Место красивое, берег реки, холмы, простор. И из Береково рассказали историю про родителей. Отец Рубцова там рос. В годы гражданской войны приходит красные в село, всех, кто подлежит призыву, молодёжь, призывают в армию. Все отказались. Мужчины идти в армию Красную не захотели. Все, кроме двух человек. На следующий день людей арестовали, вывели за пределы села и расстреляли всех. Два человека осталось, два мужчины молодых. Это будущий отец Николая Рубцова, Михаил Андрианович. И второй – это отец рассказчицы Галины Борисовны Рубцовой, то есть её отец. Представляете, какие судьбы!? И вот изучаешь поэзию вроде как в чистых сферах, но ты соприкасаешься с историей, с реальностью, с нашим страшным прошлым. Галина Борисовна показывала место, куда детьми они боялись ходить, рассказывали, что здесь захоронение, всех расстреляли. Сразу встаёт на мысль, а сколько вот так талантов могло погибнуть, просто не родиться. Вот такие вот истории.

  С. Комаров: Вы принесли ещё несколько своих книг, расскажите нам, пожалуйста, о них.

А. Чернова: Я работала некоторое время журналистом газеты «Православная Москва», поэтому есть книга о Евангелии в русской литературе. Это тема такая литературоведческая. Сюда вошли материалы конференции, которую мы проводили. Книга «Евангелие в русской литературе». Мы анализировали известные произведения, соотносили с евангельскими образами. Участвовали в изучении ведущие ученые современные Ужанков, Касаткина, Тарасов, Захаров. По итогам издали книгу. Тема сегодня актуальная. Многие читали даже классические произведения, но, может быть, не всегда с тех позиций, не всегда с христианских. Сейчас идет такое направление в литературоведении. Сами писатели закладывали эти смыслы. Достоевский читал Евангелие, не расставался с ним. Поэтому мы провели круглый стол и издали книгу.

Книга «Тайна воскресения. Рассказы и размышления современных писателей» вышла в издательстве «Вольный странник». Здесь я выступаю как составитель, автор предисловия. Чем интересна книга «Тайна воскресения. Пасхальные рассказы»? Этот жанр расцветал до революции, кто только из писателей к нему не обращался. Пасхальные рассказы издавались, и сейчас создается переиздание. Лесков, Григорович, Чехов. Были и произведения второго ряда, третьего, потому что любая газета хотела на Пасху напечатать пасхальный рассказ. Но после революции уже какая Пасха, какие журналы, газеты с такой тематикой? Всё, жанр прекращается. Я читала исследование, где говорилось, что, увы, жанр пасхального рассказа не пережил XX век, безбожную эпоху советского периода. За рубежом в эмиграции еще чуть-чуть печатались рассказы Тэффи, Шмелева, Зайцева, Никифорова-Волгина. Но это тоже были всё уходящие традиции. Сейчас публикуется многое заново. Из забытых, из эмигрантов, Ильин, например, его собрание сочинений выходит, которое раньше было недоступно. Достоевского раньше в школе не проходили. Меняется эпоха, как и тема в творчестве. Я стала спрашивать у писателей, лауреатов Патриаршей премии, нет ли у них рассказа, связанного с Пасхой? Оказалось, что у многих есть. Набралось на целый сборник. Вот тут Крупин, Владихин, Сегин, отцы Андрей Ткачев и Артемий Владимиров, Ирина Ордынская. Мы включали размышления, эссе. Рассказ пасхальный вернулся. Он претерпел изменения. Я бы не сказала, что он полностью соответствует тому, что было до революции, лишь некоторые мотивы продолжают звучать. Раньше вообще не было таких идей, проблем. Как пример могу привести рассказ Дениса Ахалашвили «Пасха в лагере смерти». Повествуется о лагере Дахау во время Второй мировой войны. Реальная история о том, как праздновали узники страшного лагеря Пасху. Как раз их освободили, то есть им можно было уже отпраздновать, но они все были истощены, не было ничего, чтобы подготовиться к богослужению. Они шьют облачения из полотенец, из полосатых одеяний – так они готовятся к службе. Несут на службу епископа, который истощён и уже не может ходить. Он наизусть читает Евангелие, все плачут, но идёт торжество! Это совершенно новый опыт уже человека 20 века. У Ирины Ордынской публиковался отрывок «Монахини». Тоже основа реальная про то, как закрывается монастырь. Он ещё не закрылся, но монахини после революции понимают, что вот-вот их закроют, что это, возможно, последняя Пасха, когда они будут вместе. Они готовятся, они по-особому нежны друг с другом. Уже меньше ходит крестьян на их богослужения. После праздничной службы по традиции накрывают столы для всех крестьян, чтобы все угощались. Взгляд настоятельницы отмечает, что за столами пусто – никто не пришел. Но она еще не знает о том, что не крестьяне не пришли, а монастырь окружили и просто не пустили людей.

Протерей Николай Агафонов. Его сюжет о том, как девочка пошла в храм на службу, переоделась в старушку, повязала платок, взяла палочку, согнулась и шаркает через все ограждения. В храме старушка-старушка преображается в девочку, срывает старый платок, туфельки надевает, повязывает красивый платочек. Поднимает глаза, – у нее сердце замирает. Прямо над ней стоит одноклассник: у него лента патрульного, и он смотрит пристально.

Моё кандидатское направление – фольклоризм. Я много хожу в экспедиции, общаюсь с бабушками, дедушками, местными жителями, собираю интересные истории, рассказы, песни. Конечно, мечта любого собирателя – записать сказки, песни. Сейчас это всё реже встречается. Кроме сказок, песен, мы рады любым историям про традиции, как свадьбы играли, похороны справляли, как с детьми играли, как баюкали. Обычно местные жители на это даже не обращали внимание, говорили даже, что нет у них никакого фольклора. А потом в беседе выясняется, что всё имеется. В итоге сдали книгу. Марина Николаевна Кошелева потрудилась, получила грант на издание. Сюда вошли и другие материалы. Все про Вологодскую область, про Николу, краеведческие материалы других авторов, наши расшифровки записей собранных. Работа над записями тяжёлая. Записываются свидетельства быстро, а вот минут 10 наговорённого текста можно расшифровывать час. Поэтому мы решили предложить всем желающим расшифровывать. Я дала объявление в соцсетях, и откликнулись порядка 100 человек. Я раздала фрагменты по 10 минут, и в итоге мы очень быстро все расшифровали. Я боялась, что это будет просто архив, но я считаю, что не надо архивы создавать, нужно нести в народ, делиться, не жалеть. Это получилось такое народное дело, народный проект.

  С. Комаров: Сам народ поучаствовал в народном проекте.

А. Чернова: Тут много интересного. Разные тоже слова диалектные, необычные. История любопытная. А побывать мне пришлось много где. Вологодская область, Самарская, Костромская, в Пошехонье была Ярославская область, и в Рязанской. Везде свои особенности удивительные. Можно долго рассказывать. В свете нашего разговора и темы нашей – у деревенских жителей сама жизнь – это просто поэзия. Мы доехали до далекого села, куда уже даже автобусы не ходят. Пришлось пешком некоторое время пройти. Машины у нас нет, поэтому мы с коллегой, доктором филологических наук Еленой Александровной Самоделовой, путешествуем как есть. Мы вдвоём ездили и записывали. Попали в глухие места. В домах резные ставни, все настолько удивительно сделано, красиво. Иду и слышу тук-тук-тук-тук. Заходим во двор, сидит мужичок, а вокруг него просто сказка. Все резное, там беседка резная, лисички стоят, зайчики. И он с молоточком сидит, дальше выбивает из дерева. Оказался местный мастер, из дерева все мастерит. Все у него резное внутри избы и снаружи, и петушок на крыше, и все. Русский такой народный умелец, истинный художник, про которого никто не знает. Представьте, что пока мы говорим с вами, где-то в глубине Руси, на простой скамеечке сидит такой мастер и творит чудеса. Поэтому у меня всегда есть желание приобщить других тоже к этому чуду, потому что рассказы о наших местных жителях бывают не менее чудесны, чем их деревянные изделия. И бабушки уходят, новая эпоха идет, телевизор, радио, они и забывают песни. Мы пытаемся успеть записать хотя бы то, что еще можно.

А. Чернова: Наконец, самые мои главные труды – «Ветер с пыльных дорог», книга художественных рассказов. Это моя вторая книга, первая «Самолет пролетел». «Ветер с пыльных дорог» вышла года три назад. В книгу вошли рассказы, повести. Это, я считаю, мое основное дело. Самое первое, с чего я начинала в детстве, кем я мечтала быть – писать рассказы. По мере сил продолжаю писать.

  С. Комаров: Каков главный предмет вашего творчества?

А. Чернова: У меня разные рассказы, разные сюжеты, современные то есть я не беру исторические, фантастику, а беру современную жизнь. Поскольку я родилась Москве и живу в Москве, её люблю. Кроме того, я помню и родину, где у меня жили бабушки дедушки – Самарская область, город Сызрань, на берегу Волги. Там я бывала в детстве. Иногда действия моих книг происходят именно там. Сейчас я стала, конечно, использовать свои фольклорные сюжеты немного. У меня есть рассказы Вологодского цикла. Ездила я на Донбасс, когда началась война. Поехали мы с гуманитарной помощью поддержать местных жителей. Это был только 2015 год, но там было все неспокойно. Общались и с ополченцами, видели разбитые дома, улицы обезлюдевшие. В общем, слушали все рассказы да что говорят сами жители Луганска, убедились, на чьей стороне правда. Есть у меня очерки, есть художественные рассказы, где я уже пересмысляю темы.

  С. Комаров: Я знаю, что вы еще пишете стихи, но они в эту книгу не вошли.

А. Чернова: Стихи в эту книгу не вошли, потому что стихи я стала писать только в августе 2019 года. Я никогда не писала, даже в детстве. Мне казалось, что это должно быть какое-то наитие особое, чтобы писать стихи. Вдруг так случилось, что я гостила у своей сестры старшей, и почувствовала, что могу написать стихотворение. Я обычно вечером пишу, или когда есть время, какие-то дневники, записки, впечатления описываю. И мы с сестрой накануне ездили к Николаю Чудотворцу в город Миры, Демре. Демре – это город современный, а Миры – развалины. Я гуляла, там такие белые камни, все очень белое, и синее небо. Потом в храм заходили. И вечером я собралась описывать свои впечатления. Я вспоминала казаков, как они думали, что это же Византия, очень христианские места, и православные люди тут должны больше действовать, жить. Вдруг я поняла, что могу то же самое написать стихами. И я написала стихотворение первое. А дальше я уже этот опыт стала использовать и пишу, когда езжу в метро, улучаю минутку. Это получается быстрее, чем проза. Иногда даже фольклорные сюжеты беру в стихи. Вот, например, в том году была в Савинском, городе Архангельской области. Я ходила в дом престарелых, помогали бабушкам и с ними общались дружно. Я, как фольклорист, сразу с диктофоном – решила записать истории этих пожилых женщин. Дом престарелых – это конечно печальная такая жизнь. И вот одна бабушка первый день все говорила про мужа, что такой образованный был, знал девять языков. Оказалось же, что выучил он их, в тюрьме, потому что его постоянно арестовывали.

 С. Комаров: Анастасия, а нужно ли заканчивать вуз филологический, чтобы писать? Большая часть писателей золотого века, русских, по-моему, не имели филологического образования. Вспоминается разве что Гончаров, может быть, еще кто-то. Как вы считаете, обязательно ли это, чтобы быть хорошим писателем?

А. Чернова: Они могли не иметь образования филологического. Но напомню, раньше стихосложению учились детства, стихи все писали, это считалось нормально. Читали очень много, семейные чтения проводили, знали древние языки, в подлиннике читали. Это уже входило в домашнее обучение. Начитанность должна быть, чтобы быть литератором. Есть же Литературный институт, который отличается от обычного филфака тем, что там нет принципиального внимания к тонкостям лингвистики, филологическим теоретическим моментам, но больше практических, общеобразовательных предметов, то есть философии, истории. Нужно много заниматься, читать, изучать любого писателя, и не обязательно быть филологом, но обязательно все же читать и предшественников, современников, их рекомендации, статьи. Хорошо изучить творческую лабораторию, черновики писателя. У Гоголя есть очень много черновиков, у Толстого. Вспомните пушкинские рисунки. Писатели работали над словом, чему можно учиться и нужно. Музыкант учится, чтобы сыграть на инструменте, художник учится обязательно, чтобы нарисовать картину, и никому не придет в голову, что если возьмешь кисточку, сразу нарисуешь. Нет. Так и в слове, конечно. Мы все умеем писать, но просто брать слова и выстраивать их – это еще далеко не творчество.

  С. Комаров: Мы сейчас живем в эпоху постмодерна, вернее пост постмодерна, когда разрушены все формы. Эстетика постмодерна основана на разрушении всех эстетических правил. Постмодерн анти универсализм какой-то предлагает, отвергает все системы, вероучительные системы, мировоззренческие. Как кто-то сказал, постмодернизм – это диктатура плюрализма. То есть тут нет истины, но много-много разных истин, которые предлагают те или иные авторы, и эти истины – это как бы крик от меня, это моя истина, и только эта истина. То есть что-то произошло с человечеством, что-то произошло с искусством. Можно ли писать сегодня так, как будто бы этого не произошло?

А. Чернова: Интересный вопрос. Тут есть несколько моментов. Во-первых, постмодернизм, линия плюрализма, размытости ценностей. Это действительно было уже в 20 веке, этим и отличается эта линия. Всегда есть писатели, как Шмелев, например. Вопреки всему он обращается к традиционному миру, литературе, продолжает писать. А есть, например, уже Лоренс, английский писатель, у которого уже нет координат, где добро, где зло. Читая Толстого, мы понимаем, что да, герой ошибается, Анна Каренина изменила, это плохо, это не добродетель. Мы это прекрасно понимаем, чувствуем авторское отношение, есть координаты нравственные. В ситуации постмодернизма координаты теряются. Уходит жена, но вот не факт, что это плохо. Еще какой был муж, к кому она ушла? Все условно, все плавает. И читатель оказывается вместе с писателем в таком болотце, которое как бы засасывает, тут уже нет ни неба, ни земли, ни права, ни лева. Смешение постмодернизма. Не думаю, что он охватывает тотально всю жизнь и всю культуру. Сами постмодернисты, да, пытаются представить, что мир тотально изменился, вот он такой. Но мы, например, русские писатели, которые стараются продолжить традиции русской литературы, видим, что все-таки это тоже не всеохватное явление. Я веду литературный клуб «Соты», где мы проводили дискуссию на тему, насколько сегодня актуален постмодернизм. И большая часть участников высказывалась, что он устарел. 90-е годы – да, но уже сколько лет прошло, уже новые тенденции в литературе. Постмодернизм – это дедушка уже. Да, мы уже дальше идем. Переболели постмодернизмом, пытаемся вернуться, обновиться, восстановиться. Вот такая позиция.

  С. Комаров: Как вас народ встречал? Каково настроение? Жива Русь святая?

А. Чернова: Жива, жива душа. Встречали очень хорошо. В русском человеке чувствуется дух, душа. Представляете, нас бабушка не знает. Мы ездим, нас никто не спонсирует, никто не помогает. Мы сами по своему желанию пытаемся сохранить крупицы, записать, пообщаться. Но мы приходим, бабушка нас не знает, но она приглашает нас в дом, заваривает чай, достаёт пироги, и приходят другие, все угощают, все очень по-доброму настроены, очень простодушные, и просто чувствуется, как любовь изливается, идет от этих местных жителей, жителей глубинки. У них удивительные, одухотворённые лица, просто глаза светятся. Было советское прошлое, но, например, в Костромской области у каждой бабушки в избе в уголочке есть иконы, шторочки, там они задёргиваются, красивые вербочки стоят. Обязательно! И все, оказывается, верующие в меру своих сил. Понятно, что не каждая сила. Богословские вопросы они не решают, но верят, благословляют своих детей. Радость, с одной стороны, с соприкосновением с людьми чистыми, народными, которые настолько душевно относятся к незнакомым людям. А с другой стороны, конечно, грусть тоже есть, потому что наблюдала целые заколоченные деревни. Думаю, это проблема, которая имеет историю, то есть она не сейчас образовалась, раз и все. Вспомнить коллективизацию, отношения к деревенским людям. Маленький пример. Мне рассказывали родители, что сказать «ты деревня» – это как ругательство. А что в этом такого? Почему это ругательство? То есть формировалось такое отношение на протяжении просто десятилетий. И мы пришли к тому, что мы имеем. Стоит вопрос, а можно ли это как-то изменить, возродить. Думаю, что это каждый в меру своих сил и возможностей пытается, но не у всех есть возможности, чтобы как-то повлиять на ситуацию. Единичные хорошие примеры есть. Знаю, что некоторые москвичи сейчас едут в село, в деревню, пытаются делать. Вот Марина Кошелева, издатель книг, живет в Зеленограде, но она поехала в Николу. И там, в общем, она разрабатывает туристические программы, привлекает, говорит, приезжайте к нам, у нас так интересно, у нас есть красивые места, есть истории, есть поэт Николай Рубцов. Познакомитесь, отдохнёте душой на нашем просторе. Пытаются что-то сделать, храмы пытаются построить, восстановить. Но по-разному везде, конечно, не приходится одно на другое. Опыт Владимира Мартышина вспоминают, Борисоглебск тоже. Там один человек смог школу создать, где есть школа, учатся дети, там уже село живет. Слава Богу.

Вопрос: - Был такой песенник, бард Владимир Высоцкий. До сих пор на радио звучат его песни о войне. Он говорил, что это его песни. Да, его песни, но стихи поэтов-участников войны. Это я узнал случайно на одной радиостанции, была передача несколько лет назад. То есть он умалчивал имена поэтов, авторов стихов своих песен. Второй вопрос по Толстому. Известно, что Граф Лев Толстой был еретиком, не верил в воплощение Господа Иисуса Христа через Святого Духа, считал, что Иисус Христос был сыном Иосифа Обручника и был отлучен из-за этого. Но как писатель, он известен по своему роману «Война и мир», его почитал американский писатель Хемингуэй. Так вот что лучше: быть всем известным писателем или... Православным христианином? По просьбе самого Льва Толстого на его могиле нет креста, а просто холмик.

  С. Комаров: По Высоцкому… Возможно. Я не изучал этот вопрос. Лично мне Высоцкий никогда не нравился, и манера исполнения тоже мне как-то не была близка, поэтому я сейчас не могу прокомментировать историю его песен. Не удивлюсь, если это так. По поводу графа Толстого. Да. Да, от Церкви отлучили, потому что он своё Евангелие даже написал. Ну как человек пишет свое Евангелие Христа? Он представлял Его именно как простого смертного человека, не Бога, убрал все чудеса, которые Христос творил, и самое главное, воскресения, получается, тоже нету. Он оставил только такую сводку морали, моральный кодекс, как надо жить, поступать, все, не более того. Поэтому просто Церковь уже констатировала, что Толстой, его учение не православное, оно не церковное. Все закономерно.

А. Чернова: Но а то, что лучше-хуже, быть писателем известным или православным... Наверно, кому как Бог дал. Так сложилось в силу обстоятельств, открытий, к сожалению, у многих писателей путь не идеальный. Вспоминаю такой пример. В университете мы обсуждали со студентами жизнь писателей. Оказалось, очень сложно вспомнить писателя, кто бы не изменял, а женился и вот – нормальная семья. Я вспомнила, наконец, такой светлый пример – Шмелев. Потрясающе то, что он отличался от всех. Но Достоевский тоже потом, когда одна Анна Сниткина… тоже уже такой путь благородный. А в целом писатели для нас в этом плане не примеры, но есть у них дар все равно. Даже читая Толстого, это все говорят, можно получить все равно пользу для себя. Чем важно читать художественные произведения? Мы учимся чувствовать, сострадать.

Вопрос: - Считаю, что в языке мы проживаем гораздо больше жизни, чем в реальности. Прежде чем прожить реальную жизнь, мы ее проговариваем просто в языке. На ваш взгляд, каково соотношение между поэтической реальностью и реальностью онтологической? Ведь мистика поэтического слова, его влияние на оба эти мира в принципе неразрешима пока. Существует множество всяких научных, околонаучных подходов к разрешению этой загадки. Каково ваше отношение к этому вопросу?

А. Чернова: Это уже такой глубинный, философский вопрос. Соотносится реальность и поэзия. Николай Рубцов написал «Я умру в крещенские морозы, я умру, когда трещат берёзы…» Он умер в крещенские морозы! Так все и получилось. Говорить можно долго, то ли он предчувствовал или реальность подстроилась… Мир вообще загадка. И слово, наверное, – одна из самых больших. Тайна, которая дана человеку недаром, наша религия – религия логоса, слова. Дар слова человеку – божественный дар, которым не обладает ни одно другое живое существо в мире, и тут есть и тайна, и мистика. Как действует слово Божие на человека? Тоже потрясающе! Открываешь Евангелие, читаешь главу, и уже другое настроение, другое состояние. Прямо сразу чувствуется.

  С. Комаров: Спасибо вам большое, Анастасия, за такой замечательный эфир. До новых встреч, друзья.