Я всегда стремился вернуться в Россию

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2025/10/10/21-00
Смотреть: https://rutube.ru/video/93550b69468e763b8966d6f58704e4ea/

Е. Никифоров: - Я рад приветствовать в нашей студии архиепископа Зеленоградского Савву, викария его Святейшества, председателя Синодального миссионерского отдела, заместителя управляющего делами Московской Патриархии и руководителя Аналитической службы Московской Патриархии. Вы родились во Франции. Первая ваша хиротесия была во чтеца собора Александра Невского в Париже, который строился как наша посольская церковь. Я хотел бы, чтобы вы немножко рассказали о том, чем отличаются русские православные в Париже от русских православных в Москве. В свое время я беседовал с игуменом Нектарием, который возглавлял наше подворье в Париже. Так он говорил о том, чем отличаются прихожане французские и лондонские. Это люди изящные, очень вежливые, очень чувствительные, с таким, не дай Бог, что-то против шерсти – это все не воспринимается. У нас как-то все погрубее, попроще, и даже некоторые бравируют своею нарочитой грубостью и считают, что чем грубее, тем оно духовитее, так сказать, такую правду матку говорить. Вот Ваше впечатление, общее, насколько справедливы его наблюдения?

Владыка Савва: - Евгений Константинович, не соглашусь. Во-первых, надо уточнить все-таки мою биографию, чтобы было понимание, почему я могу себе позволить судить о тех и иных вещах, – я родился во Франции, но фактически каждый год проводил несколько месяцев сначала в Советском Союзе, потом в России у моих бабушки и дедушки по отцовской линии, которые остались здесь. Собственно, первые два с половиной года своей жизни я жил еще в Советском Союзе с папой и с мамой. Мама работала здесь на стройке, потом у нее закончилась рабочая виза, и ей пришлось возвращаться во Францию. Отцу позволили тогда с ней выехать. Летом каждый год я сюда возвращался. Всё это было частью моей жизни. Ну и потом в 1999 году я уже окончательно сюда вернулся, поступил в Московскую духовную семинарию. Собственно, с тех пор я живу здесь. Когда-то с редкими выездами во Францию, чтобы посетить родителей, а сейчас несколько лет уже и без оных. Скорее родители приезжают ко мне в гости. Это так, для общего контекста моего знания и понимания ситуации тут и там. Я не сказал бы, что здесь у нас как-то грубее, а там как-то тонкоруннее. Все-таки и в России есть люди очень разные, со взглядами попроще и посложнее. Это вопрос не какой-то изящности или тонкости, это вопрос и характера, и воспитания, и среды обитания. Наверное, в среде каких-нибудь балетных или театральных трупп тоже люди весьма изящные, реагирующие иначе, чем люди, трудящиеся на лесопилке, например. Это не означает, что одни лучше, а другие хуже. Это разные характеры. Да, конечно, какой-то поздний период потомков русской миграции, те, кто оставались при храме, во многом это были потомки офицерства, дворянства. Эмиграция изначально отнюдь не была только такой. Вместе с офицерами эмигрировало множество рядовых, то есть эмиграция была очень разнообразной. Период, о котором мы вспоминаем, наверное, относится где-то к годам 80-м. Тогда еще, наверное, были живы те люди, которые либо сами эмигрировали в относительно молодом возрасте, либо родились непосредственно сразу после эмиграции их родителей, и было определенное восприятие, некоторое собственничество в отношении приходов, потому что многие храмы они сами построили. Мы вспоминали сегодня собор Александра Невского. Это посольский дореволюционный храм. А много храмов в странах Европы, Америки, Австралии и других странах эмигранты построили собственными руками. И понятно, что у них может быть отношение не то что собственническое в отрицательном смысле, но особое как к месту, которое они сами строили, и которое являлось фактически единственным, где они могли проявлять свою русскую идентичность. Сегодня все уже совсем по-другому. Я уже во Франции не был лет шесть. Последний раз был в 2019 году, до ковида. Потом не ездил по причине ограничений транспортных, а сейчас я не выезжаю, потому что идет война, и мне, в общем-то, там делать нечего. Скорее всего, я туда не поеду уже никогда в жизни. Не собираюсь, не хочу и не интересно. Единственное, что меня связывает, – то, что мои родители там до сих пор живут. Им под 70 и за 70, и понятно, что они уже в своей жизни обратно в Россию не переедут, но они периодически приезжают ко мне.

Е. Никифоров: - А почему? Почему Вы не собираетесь туда? Почему Вам там не интересно?

Владыка Савва: - Ну, мне никогда там не было интересно, на самом деле. Я всегда стремился вернуться в Россию, служить России. В конце учёбы в академии, в семинарии, когда защитил кандидатскую, я еще вернулся. Думал, что могу там принести пользу, а во-вторых, что все-таки я себя там найду. Ощущал некоторый долг перед православием во Франции. Но в общем я там не пригодился, и где-то полгода спустя меня нынешний Патриарх, тогда митрополит Кирилл, вызвал в Москву, сказал, что хватит там ерундой заниматься, что я здесь нужен. Я с детства, с младых ногтей в буквальном смысле, стремился вернуться сюда. Для меня было трагедией, что мой отец был не въездной в Советский Союз, а когда он снова стал приезжать, и бабушка стала приезжать во Францию, её еще в 80-х выпустили, так для меня это была большая радость. Я же всегда стремился сюда вернуться, здесь служить. Для меня это Отечество. Формально, с точки зрения географической, конечно, родина моя – Франция, поскольку я там родился. Но на самом деле мое отечество – Россия, и все мое воспитание, как меня воспитывала память предыдущих поколений, меня устремляло сюда. Мне Франция просто неинтересна. На самом деле, нам нужно быть благодарными той Франции, которой уже нет, если называть вещи своими именами. Сейчас это совсем другая страна. Речь о той Франции, которая приютила множество наших соотечественников, какую-то часть цвета России, которым пришлось покинуть Россию в 20-х.

Е. Никифоров: - Вы просто повторяете те же самые слова, которые говорил, назидая своих сыновей, покойный Александр Александрович Трубецкой. Он говорил, ребята, ваша родина – Франция, ваше отечество – Россия. И он так их воспитывал. Большинство этой большой семьи сейчас уже здесь в России, и, по-моему, совершенно не жалеет об этой участи. Они хорошо здесь адаптировались, устроились. Замечательная семья, их вклад в русскую интеллектуальную культуру совершенно грандиозный. И с тем же Александром Александровичем Трубецким мы начали цикл программ о чести и достоинстве русского офицера, дворянина. Он умер этим летом, Царство Небесное человеку, которого я очень уважал. И я его, в частности, спрашивал о генерале Игнатьеве, который написал в своё время книгу. Когда он приехал в Россию, эту книгу издал, ей зачитывалось все офицерство. Наши офицеры и искали бы, куда привиться, где эта самая настоящая лоза, к которой можно привиться и нашим офицерам. Они чувствовали свою идентичность, как продолжатели офицерского дела, и искали, что такое вообще настоящий офицер. Вопросы чести и достоинства стояли очень остро. И сейчас очень важно эти идеи чести и достоинства возродить. Вот, кстати, Альфред де Виньи, замечательный французский писатель конца 18 века. Офицер, дворянин, христианин. У него была книга «Неволие и величие солдата», где он пишет, что участь солдата и офицера сродни участи монаха и священнослужителя. Те же обеты послушания, нестяжания. И самое главное качество, которое он выделяет у офицера и у священника, – самоотверженность. Как вы считаете как архиерей Русской Церкви, насколько законно это сближение понятий?

Владыка Савва: - Мой дедушка по материнской линии, отец моей мамы, говорил про свою семью: «Мы не аристократы, не придворные, мы дворяне». Он оставил воспоминания, не опубликованные, для нашей семьи. Может быть, когда-нибудь займусь этим и опубликую, потому что это небезынтересно. У него есть определение, которое я выписал и с вашего позволения его зачитаю. «Психология нашей среды была, в общем, довольно проста. Главным считались честь и долг. Первым долгом была верность государю, причем как само собой разумеющееся. Эта верность исключала какое бы то ни было раболепство. Долг и честь были, так сказать, священные слова. Это было ясно, просто и неоспоримо. С долгом и честью не шли на компромисс. Манкировать в этом отношении было самоуничижением. И это каждый хорошо знал. Об этом даже не было нужды говорить. Это сознание долга и чести проявилось с особой ясностью, когда началась война, сначала внешняя, потом гражданская. Чувство долга и чести, а это часто сливалось в одно едино, было самым главным. Это было более-менее продумано, но это было бесспорно и неоспоримо, и во всяком случае важнее самой жизни». Вот, собственно, эти слова часто мне сопутствуют. Я не могу сказать, что я достойный потомок своих предков, что прямо следую всему этому, хотя хотелось бы и я стараюсь. Действительно, чувство самоотверженности и жертвенности перед чем-то высшим является неотъемлемой частью служения. Правильно, если воин, офицер служит Отечеству, ближнему своему. Мы же, когда молимся о воинах, говорим «за веру и отечество живот свой положивших». В наше время особенно, да и до революции было и есть то же самое. Иной даже не всегда вполне понимает эту веру. Наши военные священники сейчас едут на фронт, на Донбасс, в Новороссию, говорят о том, что не все воины знают даже символ веры. Но говорят и о том, что ощущают себя русскими, православными, православие – это их вера, они в том числе сражаются за православие. Не всегда его в полной мере понимают, но это уже задача священников, священнослужителей просвещать наш народ. Опять же, самоотверженно, честно, сохраняя для офицера честь мундира, а для нас – честь подрясника, рясы, священнического одеяния, служить своему народу, Богу, Отечеству. И это, опять же, как мой дед писал, должно быть неоспоримо. Может быть, это не всегда в точной мере сформулировано. Вы говорили, что не полностью сформулированы понятия чести и достоинства. Сейчас это скорее вообще понятие гуманистическое, воспринимаемое извне, а не то, что человек должен для себя ставить как цель, а то, что человеку предоставляется, что является философской ошибкой, по крайней мере, цивилизационной ошибкой. А это другая философия, когда честь и достоинство – это то, что человек хочет требовать от других, в отношении себя, а не то, что он являет другим. Так вот, понятия чести и достоинства действительно не каждый способен сформулировать, но иной этим живет, для него это естественно, как дед писал, дороже самой жизни. Помним, много раз цитируем, особенно последние годы, годы войны, фразу про то, что «нет больше любви, чем положить душу свою за ближнего своего». Ну вот, собственно, нет ничего дороже в своей жизни, чем быть честным в этом направлении. Священник тоже должен соблюдать свою честь, облик священнический. Я и раньше об этом говорил и писал, а сейчас уже как председатель миссионерского отдела, ex officio, по должности, говорю о том, что у нас многие священники стали блогерами. Пишут некоторые удачно, некоторые неудачно, потому что не умеют или умничают слишком много, пыжатся, пытаются показать себя тем, кем не являются. Есть те, которые снимают видео для социальных сетей. И сейчас уже по должности, как представитель миссионерского отдела, я говорю, что священник никогда не должен паясничать, но должен являть достойный, спокойный облик. В конце концов, во время богослужения он являет в том числе образ Христа, приносит Святые Христовы Тайны, приносит бескровную Жертву. Это свое деяние он должен всегда соотносить с остальной своей жизнью, вести себя несколько иначе, чем бы он себя вел, если бы не был священником. Не значит, что священник должен себя вести нарочито напыщенно, говорить псевдославянскими оборотами. Не значит, что священник не может пойти на пляж. И конечно, вовсе не обязательно идти на пляж в подряснике с детьми, с женой, у кого они есть. Но все равно должно быть определенное достоинство. Нельзя паясничать, вести себя некрасиво и пошло. Понятие пошлость намного пространнее. Не любимый мной, но в данном случае очень точный Набоков говорил, что пошлость – это не настоящая красота, не настоящий ум, а ложный ум, ложная красота, ложное благородство, ложная возвышенность. Вот это несоответствие образа и содержания – это и есть пошлость. Священник не имеет права таким быть. Вульгарным не может быть. Никто не может, но для священника это уже профессиональная грубая ошибка.

Е. Никифоров: - Сродни аристократизму, умению сдерживать себя, держать в руках, относиться с бесконечной уважительностью к прихожанам, терпеть их. Один протоиерей, у которого случился на приходе очередной скандал, вышел их храма со словами: «Боже, и этих людей я должен полюбить». И действительно так. Пойди смирись, выслушай до конца, пойми, что за мысли у них бродят. Это путь очень долгий. Вы сейчас оправдываете те слова, которые в блогосфере о Вас говорят.

Владыка Савва: - Если хвалят, то не надо.

Е. Никифоров: - Нет, там очень интересно. Александр Шрамко из Белоруссии, а он, по-моему, то ли лишён сана, то ли запрещён к служению, в общем сформулировал своё мнение о Вас, и это практически обличает его самого. «Чистейший выразитель идеологии русской мечтательности, величия и всестороннего победобесия». Вот так. Замешано на глубочайшем комплексе ущербности русского мира.

Владыка Савва: - У меня комплексов никаких нет по поводу русского мира. В интернете есть такая реплика: «А минусы где будут?»

Е. Никифоров: - Когда человек живет и говорит о горнем мире, но никаким образом не соответствует тому, печально.

Владыка Савва: - Ну, он говорит не о горнем мире, а о моих взглядах в отношении нашего Отечества, нашего места в этом мире. Да, я считаю вслед за Святейшим Патриархом, пользуясь библейским термином, что Россия, выражаясь более скромно, может являться и имеет Богом данные возможности, чтобы быть катеханом, то есть удерживающим в этом мире. Можно вспомнить концепцию третьего Рима. Не буду говорить, что «четвертому не бывать», не знаю, никто не знает, что будет на самом деле, как Господь еще управит будущее человечества. Думаю, что и Константинополь тоже думал, что третьему Риму не бывать. Нам главное здесь не возгордиться и не подумать, что ого-го, а «четвертому-то не бывать». Господь будто дал России сейчас возможность сохранять православие. Одной из немногих, может быть, Сербии еще, где православие является свободным, стержневым, главной религией и конфессией. А раз мы являемся тем народом, той страной, тем государством, которое еще хранит православие, не прогибаясь под интересы Запада, в отличие от наших греческих братьев, то на нас лежит большая ответственность. В этом смысле можно сказать о том, что мы Третий Рим. Но это вообще не предмет для гордыни, а для большой боязни, а что если мы разобьем этот сосуд.

Е. Никифоров: - Это просто горе. Такие надежды были на греков…

Владыка Савва: - Ну, греки сегодня «лукави суть». Это не мы сказали, это еще летописец много лет тому как.

Е. Никифоров: - Жалко же эту мечту разбивать.

Владыка Савва: - Я о другом даже. Сейчас мы несем православное знамя выше всех в этом мире, для нас это громадная ответственность. Как нужно соответствовать Божьему замыслу о нас, как нужно быть внимательными к себе. Каждый отдельно взятый и в контексте страны, народа – все должны быть внимательными к себе, к своему поведению, к тому, как мы строим наше общество. Мы должны соответствовать этому призванию! Будем ли мы соответствовать, только от нас зависит. Христианина призывают в святом Крещении быть членом Тела Христова, войти в вечное Царство, а дальше как получится, от него многое зависит. Он должен содействовать Богу в себе, через себя, не должен быть самонадеянным, но и должен потрудиться. Вот в этом смысле я говорю о русском мире… Про победобесие я не понял, к чему это, да это неважно. Даже не буду разбирать. Да, я говорю о русском мире, потому что русский мир существует и является сейчас одним из таких маяков, который может дать свет другим народам. При этом, смотрите, чем мы, русские, наше русское государство, наш народ, наша Русская Православная Церковь, чем мы очень существенно отличаемся от американцев? По просьбе Владимира Романовича Легойды я недавно встречался с группой американских очень консервативных блогеров, которые прямо как бы радеют за Россию, восхищаются нами. Я даже несколько был смущен, потому что они восхищались такими вещами, которых, может быть, мы еще не достигли. И да, они молодцы, размышляют. По-моему, только один из них, канадец, кажется, был православный, остальные из католиков и протестантских деноминаций. Я им честно сказал, в чем вижу существенное отличие между даже лучшими из них и целым русским православным русским народом. То, что нам дано Богом нести православие, хранить православие, во-первых, конечно, страшная задача, величие которой мы должны осознавать, с которой должны себя соизмерять. Но это не то, что мы, взяв меч, пойдём нести другим, так сказать, творя добро налево и направо. Как говорит один мой знакомый, «догнать и причинить добро». Нет, это не про нас. Мы будем свидетельствовать о том, что есть. Если кто-то войдет в наш русский ковчег, мы будем только рады. А в Америке все-таки есть концепция такая мирская, мессианская, сияющего града на холме. Мы «сияющий град на холме», и вот этот свет, которым мы прямо должны обжечь всех, чтобы все его почувствовали. Это то мессианство, которого нам нужно опасаться, но оно нам, в общем-то, и не свойственно. Нам нужно хранить то, что нам дано. Кому много дано, с того много спросится. Спаситель нас предупредил. А нам, русским, русскому народу, русскому государству, России, дано очень много Богом. Если мы что-то не так сделаем, то с нас много спросится.

Е. Никифоров: - Да, к сожалению, или к счастью, тут обоюдное. Когда ты наделен высоким именем христианина… Один батюшка хорошо говорил, счастье – просто увидеть христианина. И нельзя стыдиться этого. Нельзя пренебрегать этим или быть как все. Вы вспомнили батюшек, которые заигрывают с миром, ведут себя в блогосфере слишком свободно, распущено, слишком хотят понравиться.

Владыка Савва: - Проблема именно в этом. Я с одним из очень ярких медийных таких священников говорил. Не указывал на его ошибки, это пусть он сам уже выводы делает для себя. Но в чем часто ошибка таких блогосферных батюшек – они говорят с некой аудиторией. Эта аудитория, как правило, не безгранична. Условно, это молодежь, студенты или богема в области искусства или политики, или плюс-минус что-то смешанное, но все равно есть некие общие черты. И священник должен понимать, кому он говорит. Апостол Павел говорил о том, что нужно адаптироваться к своей аудитории, быть всем для всех. Но это не значит, что ты должен быть для блудников блудником. Нужно понимать, о чем апостол Павел говорил. И я этому отцу говорю, что есть проблема, что сначала священник-блогер хочет адаптироваться, чтобы понравиться своей аудитории, а потом происходит обратная беда, когда священник видит, что нравится своей аудитории, и она начинает на него влиять. То есть идеи, которые несет она, насаждаются в мозгу священника, потому что он именно настолько адаптировался, что он уже берет от нее свои идеи. А это не всегда правильно даже с точки зрения и пастырской деятельности, и диалектики. Поэтому всегда нужно искать баланс. Чтобы говорить с современным человеком на его языке, совсем не обязательно пользоваться всякими модными словечками, из которых, наверное, мы с вами уже половину не понимаем. Нужно находить те ходы мыслей, которые будут понятны твоему собеседнику. Если собеседник не читал Аристотеля, Сократа, Канта, то понятно, что говорить ему в категориях, употребляемых великими философами, будет совершенно безрезультатно. Поэтому священник должен адаптироваться. Но одно дело адаптировать свою коммуникацию, другое дело самому меняться, подлаживаться под собеседника, что может привести к ошибкам и потере христианского благовестия. В Синодальном миссионерском отделе наша задача – помогать нашим епархиям обучением, методическими пособиями, контролем. Мы сейчас работаем над составлением пособия о том, как вести миссию, просветительскую деятельность в общественном пространстве. Например, поставить рядом с входом в храм на улице какой-нибудь столик и общаться с прохожими. Мои помощники написали такую фразу, что нужно всегда стремиться к тому, чтобы понимать собеседника. Я соглашаюсь, но понимать не означает, что нужно уступать в том, что является фундаментальным и истинным для тебя. Всегда нужно быть очень осторожным, чтобы не дойти до соглашательства в тех вещах, которые являются фундаментальными для нашей веры. Чтобы твой собеседник не подумал, что ты ему уступаешь в каком-нибудь вопросе, относящемся к непреложным евангельским истинам, к непреложным истинам нравственности. Здесь очень важно находить баланс между правильно   сформулированным словом и свидетельством об истине. Вот, наверное, одна из таких сложностей для современного священства.

Е. Никифоров: - Ну, достаточно читать Евангелие. Там основа миссионерской деятельности, изложенная самим Господом очень ясно и понятно. Приходите в город. Мир вам. Если принимают ваш мир, тогда с ними имейте дело. А если нет, оттрясите пыль с ваших сандалий и дальше. Ищите тех людей, которые на вас отреагируют нормальным образом, кому вы будете приятны. Собственно, как и Господь говорит, «научитесь от Меня». Сначала сам изменись, сам покажи высоту жизни, а потом уже приступай к учению нас, окружающих. Иначе это будет лицемерие, конечно. Эта история трагическая с дьяконом Андреем Кураевым. Вы же занимались ею? Как вы могли бы вообще описать, что за слом там произошёл с этим человеком?

Владыка Савва: - Да мне кажется, никаких нет особых секретов, неясностей. Это совершенно явное проявление такой гордыни, когда человек поставил себя судьей над Церковью. Причём он-то думает, что судит отдельно взятых людей в Церкви, что уже является гордыней. Но на самом деле он выносил свои суждения именно от Церкви вообще. Он себя поставил над Церковью, и он, видимо, огорчился. Может быть, он ждал иного признания, каких-то иных должностей, чего-то большего в своей судьбе. Не знаю, почему с ним всё это произошло, но все проявления говорили именно о демонической гордыне. Его, безусловно, жалко. Но жалко еще больше тех, кого он соблазнил своим поведением. Он многих в какой-то момент перевёл в Церковь, но скольких он оттолкнул затем? Вы вспомнили слова Спасителя «научитесь от меня, ибо кроток есмь и смирен сердцем». Когда его дело пришло к нам в аппарат Высшего общецерковного суда, в котором я работал уже многие годы, там не было ничего такого тайного, все, что в этом деле есть, он сам публиковал. Нет тайных видеосъемок, компрометирующих его или еще чего-то. Нет. От слов своих осудишься. Это прямо в его случае. По-моему, он сам говорил про себя, что он ассенизатор Церкви, или что-то такое.

Е. Никифоров: - Но кто тебя поставил на это послушание?

Владыка Савва: - Это даже не послушание. То есть он возгордился. Гордыня буквально, когда он себя поставил выше Церкви, выше собратьев. Я даже не говорю о священноначалии. Выше всех себя поставил человек, будто он имеет право судить. Почему? Непонятно. Это, кстати, не относится к тому периоду, когда он уже совсем впал в гордыню, совмещающуюся с осуждением. Помните, где-то, когда-то он писал, что было какое-то достаточно яркое то ли послание Святейшего Патриарха Алексия, то ли выступление, посвященное молодежи. Он действительно был очень яркий, насыщенный. Андрей Вячеславович, тогда еще диакон Андрей, говорил, мол, это я писал. Это я автор этого послания! Даже просто этически некрасиво. Мы знаем, многим патриархам тексты писали. Я сам участвую в подготовке текстов, помогая Святейшему. Он на последнем епархиальном собрании говорил, что перед тем, как зачитать, всегда упоминает тех, кто помогает ему создавать тексты. Конкретно он никого не называет, но в принципе все их знают. Но это не то, что мы авторы текста. Знаю, что текст, который Святейший прочитает, его текст, потому что он его прочитал, много правил. Раньше больше правил, потому что мы более коряво ему мысли формулировали. Потом стали как-то больше понимать, что он от нас ждет, но тем не менее он всегда правит, всегда может позвонить, уточнить, что-то добавить от себя. Он текст пропускает через себя и делает его своим. Много раз мы ему мысли предлагали, а он брал и усиливал их. Так было, когда мы ему предложили какие-то размышления о миграции. Это было очень актуально, он в частных беседах об этом говорил, и мы ему предложили эти размышления в его публичном выступлении как раз на епархиальном собрании озвучить. Речь шла о том, что миграция является цивилизационной угрозой для нашего Отечества. И он взял этот текст, пережил, усилил, а когда произносил, еще больше усилил. Я как спичрайтер, как это называется в миру, участвую, но никогда невозможно сказать «я – автор». Это просто и неприличие, и гордыня. Автором является тот человек, который берет на себя ответственность за произнесение, который подписывает. А в случае со Святейшим Патриархом Кириллом, это еще человек, который громадную работу делает по дописыванию, переработке, переосмыслению. Святейший – один из самых великих мастеров слова нашего времени, мастер именно проповеднического слова, такого спонтанного. Он нам всегда говорил даже на пастырских собраниях, что всегда надо проповеди готовить. То есть, когда он причастится, садится на своё место, и всегда у него есть буквально листочек, полстранички, где он какие-то мысли записал. А потом выдаёт почти экспромтом, на основании этих нескольких фраз, он выдаёт свои мысли. Он мастер проповеднической речи, письменной, религиозно-философской речи. Слава Богу, мы ушли далеко от Кураева и говорим о Святейшем, что намного интереснее и важнее.

Е. Никифоров: - Святейший действительно человек громадных достоинств. То, что касается речи, ритор, один из лучших риторов, если не лучший, в сегодняшнем мире, не только в России.

Владыка Савва: - Причем он же не говорит для того, чтобы просто красиво сказать. Он говорит красиво, но так, чтобы сопрягать евангельскую мысль, какое-нибудь событие Священной истории, житие святого с актуальностью. Далеко не у каждого проповедника такой дар есть. Большинство даже хороших проповедников будут говорить о том, что такое хорошо и что такое плохо, ну, просто красиво об этом скажут. Это важно, безусловно, священник должен об этом говорить. А у Святейшего совершенно исключительный дар сопрягать события из Священной истории с тем, что сейчас происходит в мире, показывать, как это связано одно с другим, как прямо можно то или иное применить из нашей памяти, применить из наших знаний в нынешнее время, в жизни каждого отдельно взятого человека или государства в целом. И это исключительный дар.

Е. Никифоров: - Я совершенно подписываюсь под вашими словами, потому что когда-то он меня пригласил в группу подготовки проекта, составлять документы. Я участвовал в этой группе, – такой праздник интеллектуализма. Мы начали с того, что о чести и достоинстве заговорили. В Церкви этот документ разработан. «О правах человека и достоинстве личности». Прекрасный богословский вариант, а потом светский для Русского народного собора. Недавно я его перечитывал, думаю, Боже мой, как же всё хорошо сформулировано было уже тогда. Тогда Патриарх приглашал весь цвет юридический, всех интеллектуалов, которых он считал достойным. Я-то почему попал туда? Я же не ректор юридической академии и не доктор юридических наук.

Владыка Савва: - Вы один из виднейших мирян нашей Церкви, просветитель, можно сказать.

Е. Никифоров: - Слушатель скорее! Я слушать обожаю. Но в целом, именно когда я почувствовал что-то неблагополучное с понятием о правах человека, сам стал немножко заниматься, мы издали даже книжечку такую небольшую, брошюру, в общем-то. Около 100 страниц получилось там. Достаточно большой текст именно о правах человека, о православном понимании прав человека. И пригласил я тогда его, еще митрополита, возглавить наше собрание. Он возглавил. И, естественно, всё сразу же поставил на свои места, всё заблистало, получило великолепный стержень, и потом началась работа над этим документом. Очень жаль, что не очень актуализуется, хотя и состоит в списках всех учительных документов на сайте Патриархии, один из первых даже стоит. Всех, кто хочет почитать, пожалуйста, никакой тайны нет. В работе дальнейшей о чести и достоинстве личности офицера, это очень важный документ, можно взять за основу. Честь и достоинство – укорененность личности в Боге. Другого просто быть не может, иначе всё подвисает и становится неубедительным и поверхностным.

Владыка Савва: - Cобственно, честь и достоинство человека коренится в том, что он является образом и подобием Бога. В принципе можно на этом остановиться, но поскольку человек современный любит все-таки поговорить, то можно и подробнее.

Е. Никифоров: - Ну, теперь вот уже почти что заканчивая нашу сегодняшнюю программу… Вы же все-таки в аналитической службе, к Вам поступает невероятное количество ябед, клевет, дел, подлогов. Предполагаю. Может, это и не так, что было бы очень хорошо. Насколько справедливы бывают обвинения наших клириков, священноначалия в этих доносах?

Владыка Савва: - Cейчас именно вот такими всякими ябедами занимается не мое подразделение. У нас есть еще одна структура в управлении делами, которую возглавляет владыка Павло-Посадский Силуан, ещё один заместитель, управляющий делами. Вот они занимаются непосредственно всякими этими кляузами. Так сложилось, что у нас люди очень любят кляузничать. К нам это стекается, скажем так. У нас была из таких анекдотичных случаев одна жалоба. Пришлось разбирать жалобу на имя Святейшего. Жалобу на то, что коза священника зашла в соседний огород и что-то там поела. Ну, простите... Ладно, это скорее анекдотичный случай. Тем не менее, этими кляузами и действительно объективными жалобами я занимался в первый срок моей работы в управлении, года до 2014. С 2009 года, как Святейший Патриарх был избран, он меня призвал работать в Управление делами, и я до сих пор здесь. В нашем учреждении все эти годы я руковожу аппаратом Высшего общецерковного суда, который занимается делами об извержении священников и диаконов из сана. Аппарат занимается апелляционными жалобами на решения епархиальных судов. Ко мне как раз приходят дела, которые более или менее уже доказаны, за исключением апелляционных историй, которых может 4-6 в году, а в остальном дела об извержении из сана. Это уже доказанные дела, потому что столь серьезное решение на утверждение Святейшего Патриарха не подадут, если оно не доказано. Бывает, что мы заворачиваем по каким-то причинам, но это редко.

Е. Никифоров: - А много таких случаев?

Владыка Савва: - Достаточно. Я не буду раскрывать статистику, но достаточно много. Много, с точки зрения человеческого восприятия. В нашей Церкви, дай Бог памяти, тысяч 40 священнослужителей, а только в России 25-26 тысяч. Если взять это число, то количество дел об извержении из сана сильно меньше процента, но, когда их получаешь, все равно количество значимое. Эти дела, да, они есть, к сожалению. Бывает, когда брак у священника не выдерживает. Святейший об этом говорил на епархиальных собраниях Москвы, что, увы, есть те священники, которые подпадают прямо под влияние мира сего. У нас все-таки разводы стали в миру очень часты, развестись, как зуб вырвать у стоматолога, может быть, даже менее болезненно для кого-то. Есть какое-то число священников, которые теряют брак. Кто-то по своей вине, у кого-то матушки уходят. И возникает ситуация, когда приходится принимать решение об извержении из сана. Есть справедливые жалобы, которые в общем носят совсем бытовой характер. Чаще всего просто кляузы пишут на священников. Мы все знаем на приходе, что священник ворует в кассе. Кто знает, где знает, как? Просто люди решили вот так. Ну, сплетни, это же такое дело... А священник очень легко подвержен сплетням, потому что как он будет доказывать, что он не верблюд, что называется? Особенно хороший пастырь, молодой, когда вокруг него начинает увиваться какое-то количество молодых и не очень молодых женщин. Слава Богу, если у него здравомыслящая матушка, которая просто это дело пресечет, что бывает довольно часто, когда матушка просто так это ставит, что от батюшки эти все тётки отходят. А бывает, когда ни у матушки не хватает сил, ни у священника, который думает, что нужно человеку уделить пасторское внимание. А кто-то начинает, наверное, по поводу этого соблазняться. На самом деле соблазняться нечем. Прошу прощения у всех наших женщин, но в данном случае это бабы, которые лезут к священникам не по делу. А потом возникают кляузы. В начале XX века вокруг всеми нами почитаемого Иоанна Кронштадтского целая свора этих женщин вилась. Их даже иоаннитками называли. И очень злобный на язык, но очень талантливый автор пастырского богословия, отец Киприан Керн, как-то выразился в своем труде «Пастырское богословие», что некоторые священники начинают кронштадтить. Батюшка тогда еще не был канонизирован, но он все равно неуважительно выразился. Эта проблема тоже есть. А ведь Иоанн Кронштадтский никакого отношения не имел к безумию его восторженных почитательниц. Это один из примеров, наиболее яркий, который может нам прийти в виде жалобы. И священник тут не виноват совсем.

Е. Никифоров: - Вы же много это все читаете, видите, участвуете во всех этих разбирательствах. Как вы сами-то спасаетесь? Как вы держитесь-то?

Владыка Савва: - Ну, на самом деле, это не очень трудно. Во-первых, я не один, у меня много сотрудников. Мы относимся к этому так... Очень просто, на самом деле. Кляузы лживые – ложь, клевета, наветы, мы их просто не пропускаем через себя. Батюшку, который должен претерпевать эти наветы, жалко обычно в таких случаях. А когда обвинение справедливое, мы вспоминаем, что и среди 12 апостолов был один Иуда. Тогда уж что говорить о 25 тысячах священников, которые не являются непосредственными свидетелями жизни Спасителя на Земле. Поэтому спасаемся, молимся, стараемся не прилепляться к этому сердцем.

Е. Никифоров: - Замечательно сказано. Это последняя точка нашей сегодняшней программы. Не прилепляйтесь, братья и сестры, к злому. И не верьте, потому что человек так устроен, что он больше верит всякой гадости, нежели праведности.

Владыка Савва: - Это правда. Не надо этого делать.

Е. Никифоров: - В целом, как мне кажется, подтвердите мои слова или нет, что всё-таки наша Церковь – ещё здоровый организм.

Владыка Савва: - Чтобы проиллюстрировать. Один мой знакомый православный медийщик как-то сказал, что вот у нас народ и медиа устроены так, что не заметят, когда 24 999 священников будут правильно делать свои труды, а у нас так и есть, а заметят только одного, который украдет самокат. И это совершенная правда!

Е. Никифоров: - Спасибо большое! Архиепископ Савва был сегодня с нами в эфире.