20.06.2013 08:21:36
Николай Бульчук
Николай Бульчук: Добрый вечер, дорогие наши слушатели! Я с радостью приветствую участников сегодняшнего круглого стола, который мы организовали на радио «Радонеж». В нашей студии - иерей Владимир Соколов, наш постоянный автор, Андрей Николаевич Котов, руководитель ансамбля «Сирин», не менее известный вам, и Лина Владимировна Мкртчян, которая постоянно своими удивительными передачами наполняет живой музыкой и живым словом наш эфир,
Сегодня мы собрались по весьма конкретной теме, собрались выразить определенную боль и тревогу по поводу того, что происходит в нашей церковной жизни. Поводом для встречи послужила статья «Услыши мя, Господи!..», опубликованная 31 мая на «Русской Народной Линии». На самом деле, многие наши авторы также поднимали эту проблему в своих выступлениях, так что мы просто сегодня как бы суммируем эту проблему - эту тревогу и боль - использование в наших храмах современных электронных устройств. Если быть более точным, использование звукоусилительной аппаратуры.
Как ни странно, проблемой это еще до недавнего времени не являлось: никому и в голову не приходило, что, придя в храм на богослужение, ты вдруг за своей спиной услышишь усиленный звук чтеца, хор и т.п. То есть, эта некая, если можно так выразиться, несообразность сегодня введена в норму. Храмы, в частности, московские храмы, подтягиваются в этом смысле под общую «моду», потому что, как справедливо замечает автор статьи Андрей Королев, сегодня уже негласно «считается немодным или несовременным отсутствие в храме микрофонов, усилителей, колонок и т.д.» Объясняется это подчас благими целями: прихожане, дескать, «должны все слышать и осмысленно молиться, все понимать». Но ведь еще недавно, я подчеркиваю, этого всего у нас в храмах не было - храм всегда оставался некоей тихой пристанью, к которой мы все так стремимся.
Еще в двух словах скажу о книге, которая у меня в руках - это небольшая брошюрка «Пастырская эстетика» профессора-протоиерея Алексия Даниловича Остапова, преподавателя Московской Духовной Академии, крестника Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I (Симанского). Этот свой краткий труд о. Алексий издал с целью назидания молодых священников: что такое эстетика в применении к пастырской жизни православного священника.
Конечно, в то время (это 60-е - 70-е годы прошлого века) невозможно было вообразить себе проблему, о которой мы сегодня рассуждаем. Но, тем не менее, приведу небольшую цитату - что пишет о. Алексий и злоупотреблении в наших храмах электричеством: «Зачастую громадные светильники, рефлекторы слепят молящихся, злоупотребляют лампами дневного света. От этого безвкусного и постоянного яркого электроосвещения храм и богослужение теряют очень многое... Безусловно, недопустимы в храме искусственные цветы, фальшивые украшения, - здесь все должно быть иным...» И, как и автор статьи на «Русской Народной Линии» Андрей Королев, он еще раз выражает смысл: «Храмовая атмосфера всегда должна быть строгой и возвышенной. Никакие земные эффекты здесь недопустимы В искусстве земном, реалистическом, театральном многое построено на иллюзии. В храме же иллюзий не должно быть. Здесь все свидетельствует о реальности, близости духовного мира, дышит Благодатью Христовой. И человек приуготовляется в храме для ее принятия. Храм - это духовная лечебница, место исключительное и единственное на земле».
Ну, вот уж, действительно, порой трудно сегодня с этим согласиться, потому что приходишь в иной храм - гремит голос, гремит хор. Все это усиливается аппаратурой, и все это - якобы с благими целями. «Как нам, - пишет автор статьи на «РНЛ», - от этого избавиться?». И я тоже спрашиваю Вас, о. Владимир, есть ли возможность от этого избавиться?
Иерей Владимир Соколов: Надо понять, в каком контексте это происходит, в каком жизненном контексте мировом, я бы сказал так. Что происходит сегодня? Мы видим, какие идеалы выдвигает нам светское общество. Идеалы человека... Это сочетание биовозможностей человека с технологическими возможностями. Т.е. человека сегодня нужно технологически дополнить, ибо он несовершенен, по мнению людей светских. И поэтому его «дополняют» этими техническими устройствами. И усиление звука есть одна из сторон этого процесса. И при этом процессе человек становится ненужным в том виде, в каком он сегодня существует. Они не нужен, потому что его заменит совершенное техническое устройство или какой-нибудь био-техно-робот, который будет более совершенно выполнять эти операции. И, действительно, будет говорить громче - зачем тогда нужен человек?! Понимаете, это такая альтернатива человечеству, созданному Богом, технологическая альтернатива. И мы должны понимать, что если мы на это работаем, то, значит, мы работаем над созданием такого человека. Противопоставить этому можно только совершенство человека - что мы видим во святых. И поэтому функция разговора, пения, негромкого, но ясного, «летящего», голоса - это есть свойство, принадлежащее совершенству. И поэтому мы должны это воспитывать, мы должны этому учить в школах, мы сами должны вести эту школу. Потому что если мы будем себя снабжать такими устройствами, значит, мы напрочь закроем эту школу.
Я помню, мне рассказывали протодиаконы, что до революции со всей России привозили диаконов на конкурс в московские храмы. И любой диакон в московском храме мог петь в профессиональном хоре. А выдающиеся протодиаконы могли быть солистами больших оперных театров, филармоний, что потом и показала история. Так это была школа! Любой священнослужитель «подтягивался» к этой школе, он был воспитан в этой школе. Значит, сегодня мы напрочь снимаем эту школу! Во-вторых, храмы строились с определенными акустическими свойствами для того, чтобы голос распространялся. Значит, мы утериваем еще одно искусство: акустическое искусство. Таким образом, мы закрываем и это!
Но не это даже главное... Главное в том, что живое слово - это энергийное семя, это не просто смысл, который мы передаем, а это энергийное семя (тем более, в устах священнослужителя) распространяет энергию - благодатную энергию, Божественную энергию, энергию нетварную! Как ее можно с помощью технических средств транслировать? Техническими средствами мы уничтожаем ее! Тут не нужен посредник, почему Апостол Павел говорит, что даже «не тростию и пером (а в то время это была наиболее адекватная техническая передача слова) хочу говорить, а из уст в уста, живым словом». Потому что живое слово - оно обладает энергией, с помощью которой начинает «прорастать». Значит, мы на корню подрезаем Евангелие! Ведь Евангелие - это не книга, а это живые носители... Христос - это Евангелие, святые - это Евангелие, они передают вот эту живую энергию, и ее нельзя ничем заменить. Значит, вводя все это, мы невольно закрываем все эти богословские темы.
Я думаю, что даже если где-то это есть, мы должны к этому отнестись сознательно: понимая, что мы делаем. И если это сознание будет распространено повсюду, то значит, мы будем сознательно работать на другой процесс. Стало быть, как же с этим бороться? Точно так же, как бороться с этим явлением мирового движения в человечестве: совершенствованием человека, к которому мы все призваны. «Будьте совершенны, как Совершен Отец ваш Небесный». Вот, на мой взгляд, каков выход из создавшейся ситуации.
Андрей Николаевич Котов: Здесь есть несколько аспектов. Первый, скажем так, технический аспект. Что такое работа в микрофонном режиме или в электронном режиме? Когда человек говорит в микрофон, то его личность, «передаваемая» через акустические системы, становится крупнее, она «приближается» к нам. Я знаю эту технологию: если вы хотите, чтобы ваш голос звучал густо, глубоко и очень значимо, нужно просто микрофон поднести как можно ближе, потому что будут проходить низкие частоты, и тогда ваш голос, даже при небольшой громкости, всей своей мощью будет воздействовать на слушателей. Но в реальности вы можете находиться в 200-500 метрах или вообще в другом городе. Когда мы используем эти системы (в любой ситуации - служебной, концертной, проповеднической и т.д.) мы не создаем реальный контакт с человеком или с людьми, которые нас слушают, а на самом деле мы создаем иллюзию контакта, создаем стену! Потому что человек не воспринимает говорящего как личность, а воспринимает его акустический образ отдельно от того реального человека, который перед ним находится.
Продолжая тему, которой коснулся о. Владимир, относительно живого звука и школы, которая существовала. Я одно время преподавал и детям, и мы с детьми очень много говорили просто на уроках музыки. Я спросил их: как вы думаете, чем отличается человек 60-х годов-70-х годов прошлого века от человека начала нашего века, по его отношению к звуку? Дело в том, что в моем детстве и в моей молодости (думаю, и в вашей тоже), когда люди слышали музыку, они замолкали для того, чтобы услышать, что за Событие происходит. Сегодня, когда люди слышат музыку, они начинают громче говорить, потому что музыка перестала быть событием для человека. Точно так же для человека перестает быть событием живое происходящее вокруг него. Событием становится Имидж. Как говорят: мы живем во времена торговцев, мы живем во времена упаковок, а не во времена сути. Вот электроника - это упаковка.
Нашему ансамблю «Сирин» 24 года, мы работает всегда без микрофонов - в любом пространстве. Я знаю, что любое пространство возможно озвучить. Более того, существуют школы, традиционные школы, которые, как мы говорим, «ставят» человеку голос или могут научить его звучать в определенной акустической среде. И возможность «дотянуться» звуком до слушающего вас, живым звуком, всегда была: послушайте, например, старые записи ораторов начала века - людей, которые могли говорить и с тысячной толпой, при этом не используя никаких микрофонов. Это было возможно, потому что человек был таким, каков он есть на самом деле. И своей личностью, своей энергией, своим убеждением он присутствовал, и этим отвечал, и этим притягивал к себе своего слушателя.
Конечно же, во всех древних храмах существует точка на солее (мы знаем эту точку, мы очень много исследований в своей время проводили на эту тему), куда может выйти священник, и он может говорить тут спокойно: его слышат во всех углах храма. И наоборот: в тех углах храма, которые не рассчитаны на звучание, человек может говорить, и не будет слышен никому. Храмы рассчитывались таким образом, чтобы живое слово было слышно. Таким же образом рассчитывались клиросы, для этого делались голосники. Существовала определенная система произнесения текста, который должен быть слышен на расстоянии. Одно дело, когда я говорю с человеком на расстоянии метра (как сегодня мы, горожане, привыкли), а другое дело, когда я говорю людям, находящимся на расстоянии 10-20 метров. Я должен по-другому артикулировать согласные, я должен по-другому произносить слово. И слово, тот смысл, который я должен в него вложить, передается несколько иным путем: энергией звука. Умение передать слово - это целое искусство. А сегодня это большая проблема, в том числе, и в Церкви. Я проводил мастер-класс с диаконами в Петербурге, они все жаловались на то, что «сажают» голос, Они читают - и непонятно ни одного слова из чтения Псалтири, поскольку они привыкли читать для себя. Но когда я читаю это вовне - это совсем другое. Я говорю им: «Если у вас непонятно ни одно слова, зачем вы тогда читаете вслух? Читайте про себя!» Если ты читаешь слово вслух, если ты говоришь слово - твое слово должно звучать! Так говорили в XVI веке: «Каждая буква в Слове Божием должна быть произнесена правильно, ибо искажение Слова Божия является грехом пред Богом». Поэтому все старые технологии и записи звука, и его воспроизведения, записи слова, записи молитв, - они очень тщательно прорабатывались, очень точно передавались всегда.
И если мы хотим, чтобы Церковь не омертвляла себя именно подменой, надо вовремя от этого отказаться. Потому что это - постепенная подмена. Человек ко всему привыкает: к неоновому свету, к лампочкам, к электрическим свечкам, вместо настоящих, к электрическому звуку, в конце концов, к записи... Я уже видел в Интернете «виртуальную часовню», где можно поставить «виртуальную свечку»! Якобы православная «виртуальная часовня» - она уже существует, там можно поставить «виртуальную свечку», там есть список молитв на разные случаи жизни. То есть, не выходя из дому, можно все это устроить совершенно замечательно, да и музычку подобрать, какая тебе больше нравится... Все ведь постепенно происходит, можно привыкнуть ко всему, и в конце концов, мы будем считать, что все это так и должно быть! Как, кстати, отчасти произошло с церковным пением, где светское музыкальное искусство подменило традицию молитвенного пения.
Лина Мкртчян: Самое главное уже высказано, ив этом смысле я нахожусь в сложном положении, и все же - добавлю от себя как музыкант, как певица, очень много лет служащая в храме, на клиросе. То, что батюшка только что говорил о школе, прежде всего, относится к нему самому. И, поскольку он сам не скажет об этом ни слова, это уж точно, я все-таки позволю напомнить о том, сколько лет о. Владимир служил грандиозным протодиаконом, и как это необыкновенно помогло ему и в служении, и в его дальнейшей жизни, и как каждое его слово доходит до слушающего проповедь так, словно оно обращено к нему одному. Вот при таком произнесении проповеди человек уже приуготовляется к покаянию, к исповеди, - даже если он зашел в храм просто поставить свечу в первый раз в жизни. Он уже выходит из храма с измененной участью!
Из протодиаконов такого уровня мне хотелось бы также вспомнить о. Александра Агейкина, который много лет был протодиаконом Храма Христа Спасителя, а сейчас является настоятелем Богоявленского Елоховского собора, столь дорогого сердцу каждого православного человека, каждого москвича. Необыкновенный храм, с уникальной акустикой, неповторимой, не говоря уже о святых гробах...
Должна сказать, что не только проповедь о. Александра, даже произносимая им негромко, слышна отчетливо, но и самые тихие его возгласы в алтаре абсолютно всем слышны. Вообще, нужно сказать, что тайна человеческого голоса - тембра, интонации человеческого голоса - складывается из всего того, что за этим стоит. А за этим стоят судьба, мировоззрение, полное отторжение какого бы то ни было мыслительного хаоса, столь свойственного современным вокалистам (но не певцам, конечно, потому что это - вещи несопоставимые, как это ни странно и ни парадоксально). Тайна человеческого голоса так же непостижима и необъяснима, как и любое Таинство Божие.
В этом смысле то, что я сейчас скажу, может быть, покажется выходящим за рамки контекста нашего разговора, но невольно приходят на ум судьбы современных вокалистов. Они подчас, ничему не научившись, ничего не выстрадав и не пережив и ничего не успев отдать, стремятся как можно скорее выехать любой ценой на Запад, устраиваются там в какие-то второстепенные, третьестепенные, захолустные провинциальные городишки западные, потом (буквально через год-два) возвращаются на Родину такими «триумфаторами»... Ради чего я это говорю? Как правило, первый свой концерт на Родине они поэт исключительно на итальянском языке. На немецком - это для них невероятно, для немецкого надо иметь еще интеллект и все остальное, - на итальянском гораздо проще. Почему? Потому что русский язык - необычайно разоблачителен, а церковнославянский - тем более!
Когда батюшка готовится заранее к проповеди, а такие еще, слава Богу есть (даже в таком перевернутом мире, где, как сказал Андрей Николаевич, уже существуют «виртуальные часовни», не дай Бог, скоро появятся еще и «виртуальные исповеди» через Интернет). Мир перевернут сегодня во всех его составах и, тем не менее, есть еще батюшки, которые при подготовке к проповеди (к службе, к Литургии) переживают читаемое! Таким образом, одна их такая проповедь, как я уже сказала, может изменить участь человека, выходящего из храма. Вот, он вошел в храм с одной судьбой, а вышел - уже начиная иную судьбу, иной путь. И это возможно исключительно при условиях сохранения вот этого Божественного Закона, Божественной иерархии, Божественных правил, уставов, наконец.
Потому что те искажения, о которых говорил сейчас Андрей Николаевич, как профессионал с громадным опытом пения и произнесения слова в микрофон (если это не для записи а для усиления звука, для того, чтобы все слышали) - это тоже невероятный переворот! Потому что, если в первом случае, как я уже сказала, человек замирает. И сколько бы ни было сотен человек в храме, ему кажется: «Господи! Да ведь это обо мне! Откуда он знает это об мне?!» И человек плачет... Ему хочется покаяния... И он еще не произнес ни слова, он пока еще не собирался исповедоваться, но его исповедь уже началась!
А если он слышит то же самое, но произнесенное в микрофон, происходит двойной удар. Во-первых, хочет человек этого или нет, но мы так созданы, по немощи своей, сразу возникает первая ассоциация - с эстрадой! Это первый эстрадный признак - присутствие микрофона. А эстрада и храм - на эту тему, думаю, можно даже не рассуждать - две вещи несовместные. И второй удар - это удар в его сердце, потому что он не чувствует вот этого перехода, этого водораздела: из апостасийного, перевернутого мира в этот Ноев ковчег, в церковь, в это единственное место, где он алчет утешения, пластыря, помощи, спасения, наконец...
Я глубоко убеждена в том, что присутствие микрофонов или, тем более, «ди-джеев», как остроумно и точно заметил Андрей Королев в своей статье на «Русской Народной Линии», это, конечно, не просто уродство! Это поругание самих основ, смысла веры и храма!
Николай Бульчук: Сегодня мы живем в абсолютно новом информационном поле. Те, кто сегодня приходит в церковь, тоже не находятся вне этого поля, мы все из этого мира. Если кто-то из нас еще несет в себе нечто из мира старого, советского (когда, кстати, немыслимы были подобные искажения в церковной жизни - при всех гонениях, существовавших тогда на Церковь), то должен помнить, что в те годы Церковь жила своей особой, свойственной только ей, жизнью. Сегодня мы все пользуемся Интернетом, читаем статьи, слушаем информационные выпуски, мы буквально стремимся во всем успеть за быстротекущим темпом жизни... И все это мы приносим в церковь... Так же и священники, тем более, молодые. Может быть, сегодня в Церкви уже воспитано определенное количество священнослужителей, которые просто не могут напрямую обращаться к пастве: они просто не чувствуют в себе этой силы или уверенности? И та стена, о которой говорил Андрей Николаевич, воздвигнутая радиоэлектронной аппаратурой, она еще присутствует и в этой неуверенности? То есть, ты просто боишься того, что люди тебя не услышал, не поймут?.. Мало того, у тебя нет и опыта обращения к людям, а микрофон как бы снимает несколько это напряжение...
Лина Мкртчян: Я бы добавила: не только напряжение, но и меру ответственности.
Иерей Владимир Соколов: Я думаю, это происходит по другой причине, по очень важной причине. Что такое внутреннее состояние человека? Как говорят святые отцы, «молчание - это тайна будущего века». У нас нет этого молчания: тишины, покоя, мира Христова. Потому что когда есть мир Христов, то его даже не надо усиливать: он передается каким-то таинственным образом. А когда мы подставляем микрофон - мы хотим сымитировать этот мир, это симулякр. Но мы, христиане, должны приобретать этот мир, тогда нам будет и что сказать, и как сказать: Господь за нас скажет. Не надо будет думать об этом, потому что технология будет вторичной по отношению к тому, что происходит.
Сегодня мы видим, что в мире происходит. Давайте возьмем, к примеру, ту же самую запись... Возьмите запись 1903 года - она несовершенна, но она прямая запись: она передает тембральные свойства, окраску голоса. Я слушаю эти старые записи, и они мне гораздо ближе, чем современные цифровые. Современные - мертвые, в них вообще ничего не остается от голоса от музыки, а в старых передаются колебания живого голоса...
То есть, я хочу сказать, что в этих технологических инструментах мы все больше и больше теряем живой ток жизни. И потом создается нечто такое, чего в природе вообще не существует.
Одно время я учился у Марка Решетина, солиста Большого театра, который когда-то пел в «Ла Скала». И помню, мы с ним говорили по поводу Бориса Христова, считавшегося на ту пору «басом номер один». И Марк пояснил мне, что просто супруга Христова обладала фирмой грамзаписи, и создала его как певца. А когда он приехал в Россию выступить в Большом театре, то на генеральную репетицию оперы «Борис Годунов» вместе с ним вышли наши выдающиеся басы. И Борис Христов понял, что если он выйдет вместе с ними в компании, то просто опозорится, потому что, как он сам потом говорил, у него был «очень небольшой голос». Итак, этот голос был создан записью, грамотной записью. А сегодня ведь мы видим, что уже не певец решает, а продюсер, ди-джей решает, как этот голос певца распространить. Подобно тому, как и современный спортсмен: он уже не может свои качества проявить без целой когорты медиков, которые будет его пичкать определенными таблетками. То есть, за ним уже стоит целый коллектив, и победа его на соревнованиях уже не от него в большей степени зависит, а от врачей. Так же сегодня обстоит и с голосом: голос сегодня, его свойства зависят от того, кто записывает. То есть, мы создаем еще одну промежуточную структуру, еще одну стену - не только технологическую, но и человеческую, людей с определенным мировоззрением. И ты приходишь записываться, а они тебя уже интерпретируют, они уже даже не могут тебя записать таким, каков ты есть на самом деле. И запись уже получается неадекватной. Вот что происходит сегодня! И это страшно! Почему? Потому что таковы идеалы. Так мы сегодня работаем. И мы не должны привносить это в храм, потому что тем самым мы будем выстраивать еще одну стену - невольно принесем ее из мира!
Николай Бульчук: «В храме все настоящее», - пишет о. Алексий Остапов в своей книге «Пастырская эстетика», об этом многие говорят. И действительно, куда нам еще идти от мира, как не в храм?! Храм - это все настоящее, это наша жизнь. А сегодня часто, еще до богослужения, ты думаешь: в какой храм пойти? Наверное, туда, где тебе не будут «навязывать» службу! Ты хочешь слышать живой человеческий голос: живого протодиакона, живого священника, живое чтение Евангелия, живое пение хора. А если в храме установлены динамики, из этого храма хочется бежать, справедливо замечают очень многие люди. Итак, что нам делать? Как объяснить настоятелям храмов простым языком, что прихожане желают в храме молитвенно отдохнуть, побыть наедине с Богом, как об этом, кстати, также упоминает автор статьи на «РНЛ»?
Андрей Николаевич Котов: Думаю, невозможно никаким общим законом, общим постановлением запретить, например, микрофоны в храме. Ну, предположим, возьмем сегодня и выключим все микрофоны, - и священников перестанет быть слышно, поскольку, как мы говорили, они разучились звучать в храме. И нам скажут: ну, что же, стало только хуже...
Вообще, я давно живу по принципу: «обрети дух мирный, и тысячи вокруг тебя спасутся». То есть, если я чего-то хочу добиться от тех, кто со мной рядом, я, прежде всего, пытаюсь этого добиться от самого себя. То есть если священник, диакон, певчий осознает, что является важным - в Богослужении, в храме - он будет убирать все лишнее, все неправильное. Если он не осознает, значит, необходимо каким-то образом через себя все это передавать другим.
И ведь у нас, действительно, не существует сегодня определенной школы, школы чтения, которая была очень серьезной. И я могу сказать, что для того, чтобы чтец по-настоящему звучал - это не один день работы. Даже очень мало понять, как это должно быть и насколько это важно: это еще и техническая работа, работа над артикуляцией, над тем, чтобы посылать звук в определенную точку на определенное расстояние, работа над тем, чтобы «вызванивались» и «озвучивались» определенные буквы, чтобы каждая буква «звенела» в пространстве вокруг тебя - вне зависимости от того, хорошие стены, хорошая акустика или нет.
Я тоже сталкиваюсь с тем, что ребята, когда приходят в концертный зал или в храм, начинают говорить: «Вот, здесь хорошая акустика, здесь будет хорошо звучать!» А в другом месте: «Здесь плохая акустика, здесь у нас не прозвучит!» Я говорю им: «Вы знаете, здесь Господь присутствует, а акустика - дело второе. Если вы хотите, чтобы вас было слышано, вы будете звучать!» Это, конечно, труд определенный...
То есть, я считаю, что нельзя никаким запретом или какой-то пропагандой изменить ситуацию, это возможно только сделать созданием определенной школы.
Иерей Владимир Соколов: Еще о проблеме слышания... Я заметил такой феномен по самому себе. В своей время я неплохо знал английский язык. А когда столкнулся как-то с американцами, то понял, что я их не понимаю! Сначала подумал, что просто плохо их слышу. А на самом деле - у них совершенно другое произношение, и оказывается, что я просто не знаю этот язык! Я знаю чисто английский язык: понимаю его и хорошо слышу. А слышу хорошо оттого, что понимаю. Поэтому проблема слышания чаще является проблемой понимания. Если люди чего-то не понимают, то они не вслушиваются и не слышат! Если человек понимает то, что он слышит, у него включаются его слуховые центры. А сегодня все сделано для того, чтобы эти центры отключались, потому что слишком много всяких звуков вокруг, человек невольно отвлекается.
А в храме должна быть тишина, храмовая тишина - эта особая атмосфера. Если мы там искусственно увеличиваем звук, мы эту храмовую тишину, в которую человек может вглядываться, вслушиваться в эту тишину и увидеть самого себя в этой тишине, - уничтожаем. Ведь он может увидеть себя только в этой тишине, в этой особой атмосфере. Как он может увидеть себя, входя в такую шумовую атмосферу? Конечно, он не может себя там увидеть! И мы в храме должны создавать атмосферу молитвенной, храмовой тишины.
Но это еще и проблема понимания, значит, мы должны учить язык. Мы должны сами его хорошо знать, потому что, когда ты читаешь и сам понимаешь - тогда понимают и другие. А если ты не понимаешь - как ни вслушивайся, очень тяжело себя настроить, если ты не слышишь смысла и если ты не понимаешь смысла!
Николай Бульчук: С сердечным умилением читаешь строки, например, протодиакона Сергия Боскина, который пишет о возрождении после Победы, об открытии Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Когда тысячи паломников собрались после четвертьвекового закрытия этой древней святыни русской на Пасхальное первое богослужение в 1946 году. Переполнены были храмы - но звучала и речь, и песнопения, и проповедь. И люди молились и плакали...
И вспоминаются, конечно, незабвенные службы Святейщего Патриарха Пимена (Извекова)... Когда думаешь сейчас о том, как все это было слышно и как молитвенно все это было произносимо, то буквально просто приходишь в недоумение: куда все делось?
Действительно, сегодня меняется многое. В частности, меняется и архитектура. Например, в древних храмах сейчас меняют полы, заменяют старые покрытия штукатурки, - может быть, это тоже влияет на акустику храмовую? Однако, думаю, что в первую очередь, все это влияет на людей, потому что, как сказали уже наши сегодняшние собеседники, многие люди разучились сегодня говорить на языке Церкви. А ведь сегодня происходит и худшее: многие привыкают к этим «электронным костылям» (как пишет А. Королев на «РНЛ») и чтение и пение становятся все хуже и хуже.
Никогда не забуду чтения Шестопсалмия в Малом соборе Донского монастыря, куда я как-то попал на Всенощное бдение. Читал Шестопсалмие какой-то очень древний старичок... Помню абсолютно темный переполненный храм, чтение старческого, очень слабого голоса... В мертвой тишине голос этот производил необыкновенное впечатление - до содрогания! Каждое слово было кристально слышно, и не просто слышно, но оно было исполнено смысла!
Когда читаешь воспоминания о митрополите Московском Филарете (Дроздове) его викария Преосвященного епископа Леонида (Краснопевкова), невольно удивляешься тому, как служил владыка! А ведь его богослужения часто проходили в огромном Храме Христа Спасителя, который, как говорят сегодня, не обладает акустикой прежнего храма. Но я согласен тут с Андреем Николаевичем в том, что любая акустика поддается человеческому голосу, надо только найти такие голоса, таких людей!
А какие еще недавно были у нас в Церкви протодиаконы!.. Каким «полетным» был голос владыки митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича), по рассказам его многочисленных духовных чад. Без всяких микрофонов, голос владыки был слышен отчетливо за стенами храма! Как он возглашал «Христос Воскресе!», обращаясь к толпам молящихся, окружавших стены храма Преображения Господня на Преображенской площади в Москве (ныне уничтоженного). И слышно было Владыку не только в храме, но и на улице!
Но возникает и еще одна проблема сегодня, когда мы буквально «мечем бисер перед свиньями». Ведь помимо звуковых мониторов в храмах, сегодня многие размещают громкоговорители и снаружи, на улице, около храма. Тем самым, мы вроде бы привлекаем людей в храмы, но я считаю, что такое навязывание богослужения людям внешним - просто недопустимо. Может быть, скоро мы придем к тому, что, помимо громкоговорителей в церкви, будем размещать там и огромные плазменные экраны, чтобы видеть отчетливо все, что происходит в алтаре? А почему бы и нет: если все должно быть отлично слышно, почему бы и не должно быть видно?
Лина Мкртчян: В этом смысле, я необыкновенно счастливый человек (как, наверное, и все, присутствующие за этим столом): я не только многократно видела, но и слышала голос дорогого батюшки отца Иоанна (Крестьянкина), совершенно удивительный, незабываемый, которому никогда не нужны были никакие микрофоны. Слышала и голос «старца всея Руси» (как называл его Святейший Патриарх Алексий II) протоиерея Николая Гурьянова. Понятно, что «всея Руси» может быть только Патриарх, но Святейший Алексий II, понимая ценность, если можно так выразиться, старца Николая, потому и умалял себя перед ним. Этот голос невозможно забыть. Почему? Потому что голос, как я уже говорила в начале нашего разговора, является носителем необыкновенной Божией тайны и какой-то высшей правды, сказала бы я, каждое искусственное вмешательство в которую умаляет оную.
Я могла бы, быть может, привести пример-исключение здесь, потому что голос и харизма единственного в мире за всю историю Вселенского Православия юродивого Святителя, великого чудотворца XX века владыки Иоанна (Максимовича) был не только тихим, но почти невнятным и даже немного шепелявым. Но ему стоило произнести несколько слов - и люди плакали! Мужчины плакали!.. Господь дал мне такое счастье, я знаю очень много его духовных чад и до сих пор продолжаю с ними общаться, по милости Божией.
Вот такой парадоксальный пример, который абсолютно входит в самую сердцевину смысла нашего разговора.
То есть, я хочу сказать, что если эта дурная вредная практика не будет каким-то образом Промыслом Божиим пресечена, то наши дети доживут до тех времен, когда на звонницах, вместо колоколов, будут какие-нибудь газовые баллоны, к которым будут подключены микрофоны. И они будут на Пасху бить в эти газовые баллоны... Да не будет этого, Господи!
Иерей Владимир Соколов: Я думаю, что проблему мы должны решать всегда сверху. Я всегда, выступая, об этом говорю. А что значит «сверху»? Мы должны подумать о человеке, ведь человек есть источник всего, в том числе, и того, что в храме происходит. Если мы привносим в храм нечто чуждое - то, что было сделано вне храма, если мы эту храмовую атмосферу угашаем, ставим какую-то стену между живым, - то мы должны это осознать, прежде всего. Осознать как? Только так, как здесь было сказано: мы должны сами эту проблему решать, в самих себе. Не только сознавая, но и создавая в себе некую духовную атмосферу, сопротивляясь этому, создавая альтернативу. Если не слышно без микрофоны - мы должны сделать, чтобы было слышно! Значит, мы должны учиться этому, мы должны воспитывать в себе эту тишину и нести людям эту тишину. Мы должны «вгрызаться» в смысл происходящего. Тогда мы комплексно будем решать эту проблему в возрастании духовном. Тогда наш голос будет адекватно выражать то, что внутри нас. А иначе это будет симулякр: мы будем симулировать и изображать то, чего нет на самом деле, а тем более, с помощью технических средств. То есть, мы будем заниматься ложью, обманом, подлогом, чего нельзя делать в Церкви.
А в технических средствах как раз и заложен тот инструмент¸ с помощью которого мы и создаем некую иллюзию. А в храме иллюзий быть не должно, мы должны быть на виду. И голос - открытый, открытое сердце - свидетели того, что происходит в человеке!
Нельзя, например, обмануть ребенка, потому что он всегда настроен на прямое общение, он настроен на живое общение, на эту энергию. Он даже не всегда очень понимает смысл, но он всегда очень четко понимает энергию. Так же, как и животное: когда ты ему говоришь, он же не понимает смысла сказанного до конца, но он понимает, с какой энергией ему это говорится.
Так вот, мы должны культивировать передачу этой энергии. Потому что Слово Божие, возвращаясь к тому, что я сказал вначале, оно еще обладает и этой Божественной энергией. А мы культуру этой энергии вообще забыли, а, значит, мы не верны нашей традиции, которой является традиция исихазма. Традицией воспитания этой тишины, стяжания Света и Божественной энергии. Мы должны к этому стремится, это идеал, мы должны об этом говорить.
И вот, когда мы сегодня говорим людям об этом, то нам часто отвечают: «Ну, это же только монахи...» А монахи говорят: «Ну, это только святые...» И, таким образом, никто этим не занимается. И тогда мы начинаем ходить на костылях в духовной жизни. И у нас сейчас во всем костыли, везде подпорки. И поэтому это все как раз продолжение тех костылей, которые мы понаставили в духе.
Николай Бульчук: Отец Владимир, вы все время говорите: «Должны, должны...» А что нас, собственно, к этому побуждает? Вот, недавно сказал мне один молодой человек в ответ на мои возражения: «А чего тебе не нравится в озвучке? Очень удобно - помогает осмысленно молиться!» Я возразил ему, что можно ведь и диск, вместо хора, поставить: выбрать хорошее исполнение, и прекрасно все прозвучит за богослужением. А ведь, если разобраться, в чем-то он прав: действительно удобно, и голос не нужно напрягать, и готовиться, обучаться как-то специально не обязательно - практике чтения, богослужения, - да и как сегодня на все найти время?
Иерей Владимир Соколов: Происходит-то это отчего? Только оттого, что мы не осознаем важности того, что на самом деле происходит. Ведь мы сегодня определенную часть Богослужения просто удаляем их фона службы. Удаляем! Все Богослужение - это как бы айсберг, верхушку которого только мы и видим сегодня. А ведь существует «подводное основание» его - которое неисследимо, которое невозможно рационализировать! А мы эту «подводную часть», которая на нас воздействует таинственными, незримыми методами, удаляем!
Почему мы говорим - Таинство? Потому что его невозможно описать во всем его многообразии, во всей его глубине. То есть, получается, что и молитва у нас идет сегодня не из глубины! Потому что «из глубины воззвах к Тебе, Господи!»... А у нас - из какой глубины? С поверхности! Так, чтобы было громко, чтобы все было оцифровано, чтобы все было аккуратненько... Чтобы было комфортно! Мы стремимся к комфорту в этой жизни, а нам заповедано все время преодолевать себя. Преодолевая себя, человек возрастает в этом преодолении.
Почему святые не искали комфорта, а удалялись от комфорта? Почему они все время искали утеснения плоти, утеснения ума? Потому что не хотели своего ума - хотели стяжать Христов ум! Не хотели комфорта, а желали тишины, Божественной тишины! Так мы должны все к этому стремиться.
А когда мы так говорим, значит, мы все уже стремимся к комфорту. А раз мы стремимся к комфорту, то, значит, и других поведем к этому комфорту. А стало быть, мы уже не Богу служим, а миру, который стремится к комфорту. И это стремление к комфорту есть смерть этому миру! Тем самым мы уничтожаем этот мир и самих себя, это диавольское обольщение.
Николай Бульчук: Вы сказали, что комфорт убивает. Действительно, убивает. Скажу на примере Троице-Сергиевой Лавры. Традиция церковного пения существует довольно долго, но с кончиной нашего главного регента, архимандрита Матфея (Мормыля), который был к тому же и главным уставщиком лаврского богослужения (он хорошо знал богослужение), произошли некоторые нововведения, которые, думаю, были бы немыслимы, если бы отец Матфей был жив. Я наблюдаю с болью, что народ перестал петь, народ почти не поет «Верую» и «Отче наш» за Литургией. В присутствии чуждого электронного звукового поля (некоторые старушки испуганно оглядываются, когда служащий впереди священник вдруг становится слышен из расположенного сзади динамика) народ как бы потерял собственный голос. Выходит, к примеру, диакон (если нет кафедры или солеи, то его часто и не видно), начинает петь с народом, а звук неестественный, перемежающийся, - и народ не понимает, с кем он поет, где его собственное звучание! Не поет народ и на первом Пасхальном богослужении «Воскресение Твое, Христе Спасе...» (раньше этим пением руководил сам отец Матфей, выходя на солею), участники Крестного хода не поют, а молча следуют за почти неслышимым хором, да и в алтаре уже часто не услышишь настоящего пения! Так что созданный «электронный комфорт» убивает и живое церковное пение.
А если вспомнить живое звучание голоса, невольно вспоминаешь Патриаршего архидиакона Стефана (Гавшева) - от него исходила настоящая звуковая волна! Читал где-то, когда двадцать или больше архидиаконов до революции возглашали многолетие Царствующему Дому: эта звуковая волна задувала свечи на довольно большом расстоянии, стекла дрожали... Я лично многократно испытал это и при пении Лаврского хора.
Андрей Николаевич, когда Ваш ансамбль «Сирин» выходит на сцену, ведь мы слышим настоящий звук, который «поднимает дух», и это действительно происходит - и в духовном, и в физическом плане, это непередаваемо! И воспроизвести электронными методами это невозможно.
Андрей Николаевич Котов: Наш коллектив поет 24 года, я очень люблю всех наших ребят, и я могу сказать, что мы потому и поем, потому что то, что мы делаем, необычайно важно для нас. Мы знаем, что мы несем персональную ответственность за тот звук, который мы издаем со сцены. Точно так же, как персональную ответственность несет певчий, который поет за Богослужением.
Я несколько о другом хотел сказать... Я говорил уже про мастер-классы, у меня было несколько чтецов. Вот пример отношения и пример того, как эту проблему можно начать решать. Один чтец пришел и сказал мне: «Меня батюшка прислал сюда, потому что якобы у меня не понятно ни одного слова!» Я ему говорю: «Ну, давай почитаем!» Он начал читать - очень чувственно, очень выразительно, вкладывая свое. Но при этом читал как бы «внутрь себя». Я ему говорю: «Остановились! Сейчас я тебе покажу упражнения, на которых ты услышишь каждый звук, который должен звучать вовне». И мы с ним работали три или четыре дня, каждый день он делал по маленькому шажку. Эти занятия похожи на занятия спортсмена по тренировке мышц: где-то их нужно накачать, где-то нужно освободить. Но тут нужно, прежде всего, услышать себя и сказать: «Вот я, Господи, я - перед Тобой, и я сейчас буду читать!» Это духовное, так сказать, направление, но существует и техническое.
И был другой диакон, который ко мне пришел, сел, аккуратно прослушал первое занятие, на котором я рассказывал основные положения - технические, служебные какие-то аспекты и т.д. Показывал над чем надо работать, что важно, что является центральным. Он все прослушал и сказал: «Спасибо, у меня очень много треб, очень много работы, я все прослушал!» И ушел. А когда он пришел на следующий год и что-то прочитал, никаких положительных изменений не было, потому что он не работал.
И если в первом случае батюшка прислал диакон и сказал ему: «Иди, научись читать!», и он учился, потому что это важно. Потому что это - отношение, прежде всего, настоятеля, священника к чтению, к богослужебному пению.
Если священник подходит к хору и говорит: «Вы - сослужащие, и вы должны уподобиться чину Ангельскому!», тогда певчие будут в струнку стоять и по-другому относиться к службе и к тому, что они поют. А если он относится к ним, как к наемникам, некоторые из которых выходят во время Причастия покурить (я об этом говорю не понаслышке). Профессиональный певчий - он споет все, что угодно, но ничего своего не вложит, потому что для него это все мертво.
Все зависит, конечно, от настоятеля, все зависит от храма. Мы говорим о том, что все, что происходит в храме, не принадлежит этому миру. Оно - путь в другой мир, в Горний. И поэтому каждый из служащих должен понимать, где он находится и для чего он это делает! Как только мы начинаем делать себе удобно, комфортно, - мы все мгновенно подменяем. Ведь, действительно, на мониторе можно и проповедь дать какого-нибудь хорошего священника, да и все остальное можно «виртуально» представить, не выходя из дому.
Лина Мкртчян: Увы, вся жизнь теперешняя подчинена одному единому на потребу: все - только ради комфорта. И то, что это проникло внутри церковных стен, в составы церковные, - это не печаль. Это даже не горе, это что-то большее... Это слово - комфорт - оно, как ластиком, стирает другое, самое главное: во имя чего? Во имя чего - служба? Во имя чего - проповедь? Во имя чего - человек входит в храм?
Наш разговор состоялся в канун пресветлого Праздника Вознесения Господня, и мне хотелось бы вспомнить те храмы, где этого нет и где уникальная акустика и старое, «старорежимное» (советское, если хотите) отношение, благоговейное, сокровенное отношение ко всему, что происходит во время службы.
Во-первых, это храм Большое Вознесение, где, благодаря отцу Владимиру Дивакову и Алексею Валерьевичу Артемьеву, была восстановлена полностью почти утраченная уникальная живопись. Где, благодаря мастерству реставраторов, полностью была сохранена та акустическая система, которая была задумана. Система, ибо там даже алтарная арка построена в виде рупора! Все было подчинено только одному: чтобы каждое слово священника, как Андрей Николаевич говорил, в том месте, откуда произносится проповедь, было слышно даже плохо слышащему человеку.
Это храм Вознесения на Гороховом поле. Это храм Святой Живоначальной Троицы, который больше в народе известен как Пименовский, где тоже совершенно потрясающая акустика, и где, к счастью, пока не введена такая порочная практика. То есть - то, о чем мы говорили: во имя чего эти зодчие гениальные так строили, что до сих пор это все сохранено! И люди сохраняют это теплое поле живое...
Почему самый, не знаю, как сказать, ну, какой-то последний в социальном плане человек, войдет в храм и уйдет с какой-то надеждой оттуда, с каким-то упованием? Что может дать эту надежду, это упование? Только та теплота, которая создается голосом и подачей, сердцем, душой, страданием, духовным опытом и т.д. Потому что только тембр человеческого голоса и его интонация могут выразить мысль, могут выразить любое чувство: скорбь, веру, упование, надежду, любовь... И в самых лучших храмах (в том числе, и в тех, о которых я только что говорила) с точки зрения акустики, зодчие сохранили для нас, например, чудо глиняных горшков, которые были в голосниках под куполом вмонтированы, сохранили эти плетеные сетки из пеньки, которые в штукатурку заливали, и эти сетки до сих пор сохранены... То есть, до сих пор все это, так же, как и архитектура храма, как и все, что мы видим - вот эту маковку купола издали, когда сердце замирает, вся русская природа, всегда увенчанная у реки вот этой маковкой, вот этим центром нашей жизни. Это - тот теплый космический круг, разрушая который, мы просто лишаем будущего наших детей!
Поэтому я хотела бы проститься со своими дорогими собеседниками и с нашими достопочтенными слушателями с надеждой и верой, с упованием, что милостью Божией и, конечно, благодаря нашим посильным трудам, Церковь сохранится во всей своей полноте, во всей своей красоте, во всем своем непостижимом чуде спасительном!
Николай Бульчук: Я благодарю наших авторов, которые приняли участие в сегодняшнем круглом столе, и только замечу, что мы никого ни в коем случае не хотели обидеть, потому что при всей этой электронной аппаратуре, о которой мы говорили, сегодня существует вполне определенный штат, поэтому человеческий фактор тут тоже понятен. Вот, например, недавно я хотел сказать об этом довольно близкому человеку, но он в настоящее время работает с этим: он получает зарплату, выполняет определенный круг обязанностей, и уж если сказать ему все, то невольно обидишь конкретного человека.
Мне кажется просто, что все то, о чем мы сегодня говорили, в определенный исторический период бытия Церкви, по всей видимости, не злонамеренно, мыслилось как определенный такой шаг в церковной миссии: быстро и максимальными средствами привлечь максимальное количество людей в храмы. Может быть, повторяю, это мыслилось так, но получилось у нас, «как всегда». Ни в коем случае, никого не обижая, мы просто говорим о том, что наболело и совершенно искренне...
Лина Мкртчян: ...И грезим! Мы собрались тут - четыре мечтателя, как это часто бывает в России. Еще Ф. М. Достоевский говорил, что, если русскому мальчику положить на ночь карту звездного неба, то утром вы ее найдете измененною, - так вот, мы собрались тут, четыре мечтателя-младенца, которые не только не хотели никого обидеть, но собрались помечтать, увидеть свою мечту воплощенной и призвать - ради воплощение этой мечты - трудов душевных и духовных! Потому что никогда (повторяю) микрофон не заменит ни душевных трудов, ни наших молитв, ни наших жертв ради ближнего! Все это можно осуществить только кровью и сердцем! Вот именно к этому мы и собрались призвать,, об этом мы и мечтаем и чаем этого!
Иерей Владимир Соколов: Мы говорили об идеале, созерцали этот идеал - желаемый, чаемый, к которому мы все стремимся и до которого мы дотягиваемся. Дотягиваемся, как мы сказали, к мечте. Но эта мечта, она становится реальностью, потому что дотягиваемся мы до духовной реальности. То, о чем мы говорим - это реальность, через которую осуществляется соединение земли и Неба! Если мы поставим эту преграду (а то, о чем мы сегодня говорили, есть некая преграда), стало быть, мы разъединяем Небо с землей. А Литургия - это есть Небо на земле!
Добавить комментарий