Михаил Афанасьевич Булгаков. Русский писатель советского периода.

Смотреть: https://youtu.be/7-MSHrq15ow

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2023/02/10/21-00

Е. К. Никифоров: - Здравствуйте, дорогие братья и сестры. Я рад приветствовать Алексея Николаевича Варламова, ректора Литинститута, замечательного писателя, с которым мы сегодня будем говорить о нашем классике, очень неординарном человеке, и творчество которого не укладывается в жанровые определения, мне так кажется, по крайней мере. Мы будем говорить о Михаиле Афанасьевиче Булгакове. Алексей Николаевич, вот почему вы написали книжку о Булгакове?

А. Н. Варламов: - Потому что мне предложили.

Е. К. Никифоров: - Да, замечательная книжка получилась. Книга захватывающая и очень интересная. Когда вы работали над этой книгой, как вы для себя сформулировали личность Булгакова? Что он собой представляет? Ведь его можно назвать киевским писателем, московским писателем, писателем-мистиком, просто фельетонистом блистательным. Кто он такой, прежде всего?

А. Н. Варламов: - Ну, все-таки, я думаю, что он русский писатель, прежде всего. Русский писатель советского периода. Конечно, киевским его можно назвать по месту рождения и как свидетельство его невероятной любви к этому городу. Но понятно, что он раздвинул и превзошел эти рамки, такого местечкового писателя. Это очень крупная, пускай неоднозначная, фигура, но, безусловно, я думаю, самые яростные оппоненты Булгакова не могут отрицать величины его таланта.

Е. К. Никифоров: - Почему Киев? Потому что он написал два великих романа. То есть много замечательных, а два великих, который один посвящен, это «Белая гвардия», посвящен Киеву, а второй выдающийся роман посвящен Москве – «Мастер и Маргарита». И вот киевские годы, и в этом романе он всюду Киев пишет с большой буквы, не Киев, а Город. И этот город, его Ершалаим, на самом деле. Так ли это, как считаете?

А. Н. Варламов: - Есть такая гипотеза, что когда в «Мастере и Маргарите» он писал Ершалаим, где он не был никогда по понятным причинам, то он имел в виду Киев. Вполне возможно. Но то, что он Киев любил, очень любил, то, что Киев его родной город, и с Киевом у него связаны и самые теплые, и самые нежные, и самые драматические воспоминания его жизни, то, что Киев сделал его писателем, подарил ему очень мощную и важную тему – это факт.

Е. К. Никифоров: - Но и кроме того, нужно сказать, ну мало ли кто, где родился, но для него Киев – это один из великих мировых городов, в котором так или иначе свершаются какие-то мощные события. Что мы и сейчас видим. Происходит нечто повторяющее даже то, что было тогда, в начале прошлого века, Петлюра. Ну, сейчас Бандера и так далее. И сейчас вот эти странные люди, типажи, они как бы вновь реинкарнировались   

А. Н. Варламов: - Ну, можно сказать, можно сказать так, хотя история не очень любит параллелей. Но в принципе, конечно, для Булгакова Киев был русским городом. Это несомненно. Это был город русской культуры и это вовсе не означает, что он отрицательно относился к украинской культуре. Нет. Но все-таки Киев для него, безусловно, русский город, где он ходил в русский театр, где он учился в русской гимназии, где он разговаривал на русском языке, общался с русскими друзьями. И поэтому те события, которые развернулись в Киеве в 1918, в 1919 годах, когда на Украине вспыхнула, ну, даже не знаю, как ее правильно назвать, Гражданская война, этническая война, но когда началось вот это вот восстание Петлюры, то понятно, что булгаковские симпатии были прямо на другой стороне и не только по причинам мировоззренческим, но он видел, что Петлюра несет с собой страшную жестокость. Чудовищную жестокость.

Е. К. Никифоров: - А почему это, кстати? Мы сейчас видим, что украинизм в своем пределе, он как-то изыскано жесток.

А. Н. Варламов: - Мне трудно сказать, но вот когда я занимался биографией Булгакова, вот этим вот периодом, мне приходилось читать воспоминания сестры милосердия, по-моему, ее фамилия была Нестерович-Берг, и она была просто русская сестра милосердия в это время. И она писала о том, что жестокость украинских националистов превосходила жестокость большевиков. При том что она была крайне антибольшевистски настроена. Но вот в данном случае, она констатировала факт. И в принципе, я думаю, что ей можно доверять. Почему это происходило, мне сказать сложно. Но в любом случае у Булгакова это, действительно, вызывало отвращение, ужас, тем более что его жизнь так складывалась, что в этот момент он в Киеве работал врачом. И петлюровцы пытались его мобилизовать, забрать в армию, в свою. И в какой-то момент им даже удалось это сделать, но он сбежал. Надо сказать, что эти события не вошли впрямую в роман Белая гвардия, потому что роман Белая гвардия вообще-то – недописанный роман. То, что мы знаем – это на самом деле первая часть, а задумано было гораздо больше. Но дальше там по разным причинам он не стал роман продолжать, но в некоторых рассказах, которые, как спутники, окружают Белую гвардию, дальнейшее развитие сюжета есть. И Булгаков счастливо миновал этой участи, он от них просто напросто сбежал. Но при этом он стал еще свидетелем жесточайшей расправы петлюровцев над еврейским населением. И это тоже очень важная тема. Вот этот вот антисемитизм Петлюры, при том, что Булгаков в общем, ну, как такой русский монархист, русский националист, но не то, что он был черносотенец, но филосемитом он совершенно точно не был, скажем так, аккуратно. Но когда он увидел вот эту жестокую расправу, то, конечно, тоже ничего кроме желания как-то защитить, вмешаться, милосердие. Вспомним милосердие в «Мастере и Маргарите» – это все было ему свойственно, и эта как раз сцена вошла и в роман, и в последствие в пьесу «Дни Турбиных». Но ее вычеркнули большевики, которые очень аккуратно относились к межнациональным отношениям, и, в общем, по каким-то причинам цензура все это убрала.

Е. К. Никифоров: - И потом и советская цензура, как она убирала Хатынь, да? Как она убирала все упоминания о жестокости украинских националистов по отношению к полякам, к русским, к кому угодно.

А. Н. Варламов: - Нет, надо сказать, что, вообще, этот вот украинский сюжет в судьбе Булгакова, он имел такое очень интересное продолжение. Дело в том, что уже когда закончилась вся эта киевская, украинская эпопея, уже когда Булгаков отошел от медицины, причем от медицины он отошел, потому что он как бы пришел для себя к выводу, что профессия врача во время смуты очень опасная. Тебя все хотят мобилизовать. Сначала петлюровцы, потом красные, потом белые.

Е. К. Никифоров: - Ну, мобилизуют на фронт же, стрелять заставят. А здесь хотя бы скальпелем.

А. Н. Варламов: - На самом деле, в конце концов, он, как колобок, убежал от Петлюры, убежал от красных, от белых, не понятно, то ли не смог убежать, то ли не захотел убегать. Но в любом случае он служил одно время в Белой армии именно в качестве военного врача, но потом стал заниматься журналистикой, потом, перескакиваем через разные события его жизни, он приезжает в Москву, пишет «Белую гвардию», пишет пьесу «Дни Турбиных». Добивается невероятного успеха эта пьеса, несмотря на брань советской критики. Она с триумфом идет на сцене МХАТа. И никто не понимает, почему ее не запрещают. Почему вот эта вот пьеса, которая кажется многим, особенно радикально настроенным советским критикам, откровенно белогвардейской, пропагандистской.

Е. К. Никифоров: - Абсолютно. Контрреволюционной.

А. Н. Варламов: - Контрреволюционной, да. Вот почему она идет?

Е. К. Никифоров: - А почему?

А. Н. Варламов: - А идет она, потому что она, действительно, понравилась Сталину. И это не миф. Это чистая правда. Сталин, действительно, посмотрел эту пьесу, и она ему полюбилась, и он смотрел ее 15 раз. Это тоже факт. Это зафиксировано в дневниках МХАТа.

Е. К. Никифоров: - Это рекорд некий…

А. Н. Варламов: - Да, он ходил и смотрел. Ему нравилась игра актеров. Есть версия, что, понимаете как, в этой пьесе Булгаков, конечно, изображает белогвардейцев крайне симпатичными людьми, что было непривычно для советской критики. Но, во-первых, в конечном-то итоге, они все равно терпят поражение. И эта пьеса на самом деле, если глубже на нее смотреть, она же толкует о предательстве белогвардейской верхушки. О том, что как бы какое-то порядочное сословие было только внизу, вот эти рядовые защитники, а вся верхушка коррумпирована. Вся она бежит. Вся она бросает этих юнкеров на произвол судьбы. И поэтому красные побеждают. На самом деле, можно провести очень любопытную параллель между «Белой гвардией» и «Днями Турбиных», с одной стороны, и, скажем, «Капитанской дочкой» Пушкина. Потому что и неслучайно Булгаков берет эпиграф из «Капитанской дочки». Ведь, на самом деле, и там и там Гражданская война. И там и там свои: красные, свои белые. Но у Пушкина побеждают белые, дворяне побеждают, а у Булгакова побеждают красные. Почему? Потому что Пушкин показывает, что дворянство оказывается на исторической высоте. Там кроме Швабрина, единственного мерзавца, все верны присяге. Все, даже капитан Миронов, который бедный, гол как сокол, но он не изменяет присяге. И дальше тоже никто не изменяет присяге. А пугачевцы наоборот. Пугачев же говорит Гриневу: «Ребята мои воры, они меня сдадут при малейшей неудаче». Что собственно и происходит там. Показано моральное превосходство дворянства над казаками. А Булгаков наоборот показывает моральное превосходство красных, хотя они за скобками, и они ему чужие, но тем не менее они сильнее оказываются, чем белые. И поэтому Сталин это увидел. Он был при всем своем людоедстве вполне квалифицированный зритель и читатель. И второй момент, почему Сталин симпатизировал этой пьесе. Потом вернемся к Украине, но сейчас хочу договорить эту мысль. Она заключается в том, что Булгаков их показывает такими честными людьми. Сталин как восточный человек боялся не прямых врагов, а он боялся тех, которые тебе там, раболепствуют перед тобой… …

Е. К. Никифоров: - Коварный интриган. Восточное коварство.

А. Н. Варламов: - Он восточный человек, он боялся – кинжал в спину, яд в стакане. А когда человек прямо говорит: да, я белый – это вызывало у него некоторое уважение. Вот. И поэтому Сталин эту пьесу защищал. Пьеса пошла во МХАТе в 26 году. И она шла с огромным успехом на сцене только одного театра. Разрешение сначала дали на год. Но потом просто Станиславский написал докладную записочку Сталину, что пьеса приносит нам деньги, мы должны зарабатывать, разрешите еще год. Коба подписал. Еще год. И Булгакова, мы привыкли воспринимать его, что он такой гонимый, затравленный. Это правда. Но это не вся правда. Был период, когда он, в общем-то, был вполне себе на коне. Когда у него шла пьеса во МХАТе, шла пьеса в театре Вахтангова, «Зойкина квартира», шел «Багровый остров» в Камерном театре. Он довольно много зарабатывал. Да, его пинали, его ругали, критиковали. Но собака лает, караван идет.

Е. К. Никифоров: - Он любил тратить опять-таки эти деньги.

А. Н. Варламов: - Любил. Он вообще любил хорошо жить.

Е. К. Никифоров: - Вот сейчас готовясь, посмотрел его фотографию. Слушайте, это денди. Это всюду бабочки, эту всюду великолепные шляпы, замечательного кроя пиджаки. Любил человек вот так вот жить. Там где-то сказано, получали деньги они с женой и тут же их спускали на какую-то безделицу, ерунду.

А. Н. Варламов: - Конечно. Он на самом деле много зарабатывал. Я видел его налоговые декларации, то, что он платил. Он получал в 10 раз больше, чем рядовой советский инженер. Советские инженеры неплохо зарабатывали, но у Булгакова действительно были, в какой-то момент очень такие хорошие заработки. У него была хорошая квартира, одежда, библиотека.

Е. К. Никифоров: - И для него это было важно очень.

А. Н. Варламов: - На курорты ездил, рестораны он, правда, любил. Он по образу жизни был такой вот бюргер, мещанин, человек, который любил комфорт, что не отменяет вовсе его талант и всего прочего…

Е. К. Никифоров: - Ну, это не Мандельштам, который там вечно…

А. Н. Варламов: - Не бездомный Мандельштам, совершенно справедливо. Он, действительно, был такой человек очень домовитый и хозяйственный. И у него был такой достаточно короткий период, вторая половина 20-х годов, когда он, трудно сказать, знал ли он напрямую, что Сталин ему покровительствует, но, по крайней мере, вот какое-то ощущение, что ему удается в этом обществе застолбить себя, не прогибаясь, не идя на компромисс, не подличая. Советское государство это такая империя, а он такое Монако, такое Монте-Карло, карликовое, но государство. Я уважаю вас, вы уважаете меня. Мы разные, но давайте вот так сосуществовать. И эта модель до определенного момента работала.

Е. К. Никифоров: - Это смотрите, как интересно. И это же не стратегия выживания, как у Алексея Толстого, который был все-таки великим конъюнктурщиком. Гениальным, безусловно. И даже когда он откровенно что-то такое конъюнктурное писал, это всегда было все-таки очень хорошо по литературе сделано. Здесь всюду он остается самим собой. Он не идет здесь на компромиссы. Вы сказали, что знал ли он, что Сталин за ним следит. Но наверняка знал. Иначе бы он не стал писать пьесу «Батум», в которой было практически написано о юности Сталина.

А. Н. Варламов: - Это все будет потом. Это тут мы уже забегаем вперед. Потому что тогда он, конечно, уже все про Сталина знал, там они уже к тому моменту десять лет, как поговорят по телефону. Вот. Дойдем до этого момента. Там тоже очень, с точки зрения религиозной, есть интересная подробность. Пока что вот сюжет. Вторая половина 20-х годов. Успешливый русский независимый драматург Михаил Булгаков. Популярный, пользующийся успехом, что вызывает дикое раздражение у его врагов, которые, в конце концов, собираются в такую шайку лейку. И пишут письмо Сталину. Смысл которого такой вопль: доколе? Доколе на сцене лучшего советского театра будет идти откровенно антисоветская, контрреволюционная пьеса «Дни Турбиных»?  

Е. К. Никифоров: - МХАТ – советский театр? Они так считали?

А. Н. Варламов: - Да, они так считали. Или, по крайней мере, они считали, что он должен быть советским театром.

Е. К. Никифоров: - Но должен быть советским, но, я думаю, Булгаков стремился-то во МХАТ, оттого что там Алексеев, Станиславский, оттого что Книппер-Чехова, оттого что там благородство на благородстве происхождения и образования, воспитания и игры. Это сливки московского, русского даже в целом общества.

А. Н. Варламов: - Это абсолютная правда, хотя потом в 30-е годы, когда он попадет внутрь этих сливок, они моментально скиснут в его глазах. И он напишет «Театральный роман». Третий как бы свой великий роман, где он очень иронически опишет и Станиславского, и Немировича-Данченко, и Книппер-Чехову, и всех, всех, всех. И сильно в них разочаруется. Но пока что он, действительно, был театром очарован. И пока что МХАТ в его глазах – это действительно лучшее, что есть в театральной жизни Советской России или Советского Союза.

Е. К. Никифоров: - Это выделка человеческая: умение ходить, говорить, одеваться.

А. Н. Варламов: - Да, конечно. Там профессия. Там они все профессионалы и сам, будучи высоким профессионалом, он, конечно, это все очень ценил. Но что происходит дальше? Дальше вот эти советские драматурги, которые хотят, чтобы МХАТ все-таки стал красным, революционным: коль скоро мы живем в революционной советской стране, так и театр должен быть советским революционным.

Е. К. Никифоров: - Чистая завись.

А. Н. Варламов: - Конечно, зависть. Зависть, желание оттолкнуть его, занять его место. И они пишут Сталину письмо вот с такой вот жалобой, в котором они требуют: уберите, запретите антисоветскую, контрреволюционную пьесу «Дни Турбиных». Сталин им отвечает, если так, в сухом остатке, пошли вон, дураки. Научитесь сначала писать, как товарищ Булгаков пишет, а потом со своими глупостями лезьте. Учитесь у него, как писать. И вторая мысль, как раз вот то, что я начал говорить, что вы просто эту пьесу не поняли. Эта пьеса работает на нас. То, что автор симпатизирует своим белым героям, это его личное дело, а любой грамотный, сознательный зритель понимает, что если эти симпатичные ребята проиграли, если они драпанули, кто в Париж, кто в подполье забился, а пришли красные, так вот значит пьеса, она об этом. Она об историческом торжестве красной революционной идеи.

Е. К. Никифоров: - Кроме того, что они симпатяги, характеры симпатичные, это же все-таки пьеса об офицерах русских. И там проблема чести, присяги чрезвычайно поставлена очень остро.

А. Н. Варламов: - Безусловно. И больше того, Булгаков же в годы Первой мировой войны некоторое время сам работал военным врачом на фронте. Он хорошо знал и видел этих людей. И он испытывал огромное уважение к русскому офицерству. Это, конечно, в «Белой гвардии» очень хорошо чувствуется. Вспомните образ полковника Най-Турса в романе. В пьесе там потом Турбин станет как бы сам полковником, в романе Турбин главный герой, врач. Там есть Най-Турс – это такой гимн просто русскому офицерству. Булгаков, правда, все это очень высоко ценил. Но, так или иначе, они проиграли. При всем своем героизме, всем своем великодушии, жертвенности. Как угодно. Они проиграли. И Сталин говорит, что Булгаков как честный драматург зафиксировал факт поражения белых и торжества красных. Поэтому объективно он работает на нас. И вот, кажется, все хорошо. Булгаков неуязвим. Это декабрь 1928 года. Проходит два месяца и вдруг пьесу Булгакова «Дни Турбиных» снимают с подмостков МХАТа. Долгое время никто ничего не понимал из историков литературы. Ну и тогда люди не понимали. Может быть, тогда понимали, но, по крайней мере, историки литературы точно не понимали, какая муха укусила Сталина. Что случилось? Почему в декабре 28 Коба берет эту пьесу под защиту, а через два месяца, в феврале 29 года от нее отказывается. И только уже в перестройку, в конце, на излете, перестройки, всплыл очень любопытный документ, который был опубликован в журнале «Искусство кино». Это была стенограмма встречи Сталина с украинскими писателями. Дело в том, что в феврале 1929 года в Москве проходила так называемая неделя украинской литературы. Такая советская практика, когда писатели из национальных республик приезжали в Москву, и в честь них там были всякие торжества, и так далее. И Сталин, значит, принимал этих писателей. Сохранилась стенограмма, и в том числе и украинские писатели. Причем тогда ведь Сталин, в 29 году, еще не был такой Сталин великий и ужасный, и в принципе с ним разговаривали, ну, если не на равных, то, по крайней мере…

Е. К. Никифоров: - Богом он еще не был.

А. Н. Варламов: - Не был, не был. Разговаривали, как разговаривали. И вот в этой стенограмме просто видно, что они прямо говорят: уберите пьесу Булгакова как антиукраинскую пьесу. Признаемся, что в ней есть основания так считать, что в ней есть некоторые моменты, да, и выпады против Петлюры, и выпады против украинского языка, и выпады против Тальберга, значит, который там перекрашивается и начинает изучать украинский язык: там «как будет по-украински кот – кит. А как будет кит?» Ну, там Булгаков позволяет себе иронию, которая, конечно, могла украинцам не понравиться. Вот. Ну и идеология этой пьесы такая антипетлюровская, направленная против украинского национализма, она, конечно, тоже…

Е. К. Никифоров: - И антигетмонская.

А. Н. Варламов: - И антигетмонская, безусловно. Конечно, это пьеса великорусская. Да, она великодержавная. С этим сложно спорить. И вот любопытно, что когда они все это Сталину сказали, он их послушал. Он сдал эту пьесу. И именно по этой причине, они там прямо говорят, в стенограмме есть такая фраза: «цель нашего проникновения в Москву», не помню, кто из них говорит, «запрет пьесы Булгакова «Дни Турбиных»». Просто черным по белому: «цель нашего проникновения в Москву». И Сталин уступил. Сталин не стал с ними связываться. И вот почему этот сюжет еще очень любопытен? Потому что смотрите, вот треугольник: значит, есть правитель, есть человек, которому этот правитель симпатизирует и есть некая третья сила, которая ненавидит этого человека и требует от правителя, чтобы он этого человека там казнил, задушил, куда-то сдвинул, в общем, как-то репрессировал. Что нам это напоминает?

Е. К. Никифоров: - Мольера?

А. Н. Варламов: - Даже не Мольера. Даже выше берите. Понтий Пилат, Мастер, Синедрион. Вот как мне представляется, почему это любопытно и важно.

Е. К. Никифоров: - Да, это уже шаг…

А. Н. Варламов: - Это уже шаг к роману «Мастер и Маргарита». Да, то есть для Булгакова, действительно, очень важна вот эта тема власти, абсолютной и ограниченной, тема человека, который от этой власти в той или иной степени зависит. И вот эта вот третья коллективная сила. Вы правы, в Мольере то же самое все есть. Там тоже есть король, тоже есть талантливый драматург, и тоже есть католический орден, который Мольера травит. Но и в «Мастере Маргарите» это присутствует. И тот факт, что именно тогда Булгаков задумал и начал писать роман «Мастер и Маргарита», это как бы, с моей точки зрения, такая прямая трансформация каких-то жизненных, биографических событий в роман. Так вот это у Булгакова происходило.

Е. К. Никифоров: - Но роман-то вышел уже через несколько десятилетий после его смерти.

А. Н. Варламов: - Конечно. Роман имеет долгую историю, он начал писать его в конце 20-х годов, писал долго, было много редакций. Закончил он в принципе в 38 году. Есть версия, что он думал его отправить Сталину, типа на просмотр, но понял, что делать этого не надо. И роман так и пролежал благополучно в архиве, пока в 67 году, точнее в конце 66го года, журнал «Москва» не опубликовал первую часть романа, а потом в первом номере 67го года была опубликована вторая часть романа. С купюрами там уже, но это было. Да.

Е. К. Никифоров: - Но по стилю все-таки, по художественному методу, мне кажется, все-таки это два разных романа. Два разных писателя, может быть, даже так сказать. Потому что Белая гвардия то, что украинский период, киевский период его творчества, это такая классическая русская литература, да? Реалистическая. А уже здесь совсем другое. Кстати, вот сейчас-то с Булгаковым там, они в своем праве, что называется украинцы, оказались и снимают доски мемориальные, уничтожают названия, переименовывают музеи. То есть такая неблагодарность. Боже мой! Любой бы народ гордился, что здесь родился великий писатель, имеющий мировую славу. А здесь мелочная мстительность. Ведь Булгаков-то закончил университет святого Владимира, да? 

А. Н. Варламов: - Медицинский факультет.

Е. К. Никифоров: - Да, но там же учились кто еще? Бердяев, да? Шпет. То есть люди, делавшие мировую повестку дня интеллектуальную, да? Выдающиеся философы, выдающиеся мыслители. И сам университет был первостатейный по качеству своей профессуры, преподавания и всему прочему. И так вот заниматься какими-то вышиванками, пысанками и мстить за то, что его смешили эти «кот и кит», как там кого называть, да, если произносить. И он был, конечно, крайне против, чтобы Киев, этот великий город, с тысячелетней историей превращался в столицу селянской Украины.

А. Н. Варламов: - Ну, на самом деле, там же как сложилось? Киев, правда, очень важен в его биографии, потому что, да, там прошло его детство, прошли его юность, студенческие годы, потом когда началась Первая мировая война, он сначала был на фронте, потом его отправили в тыл, в Смоленскую губернию, где он работал врачом. И отсюда собственно цикл рассказов «Записки юного врача», впоследствии им написанный. Там же с ним случилась беда, когда он пристрастился к морфию. Это был, действительно, такой страшный критический кризисный момент в его жизни, когда он чудом уцелел. И собственно уцелел он благодаря чему? Это тоже какие-то парадоксы Булгаковской судьбы. Дело в том, что в Смоленске он вот работал сначала в селе Никольском, под Вязьмой, потом в самой Вязьме. И это был очень, действительно, тяжелый период и в психологическом отношении в его жизни. Потому что он впервые оказался один. В Киеве он был окружен – большая семья, братья, сестры, которых он безумно любил. Друзья, которых он любил. То есть собственно вся эта атмосфера, она в Белой гвардии очень чувствуется. Здесь он один. Он брошен в это народное море. Деревню он не любил. С крестьянами общий язык ему находить было очень тяжело… 

Е. К. Никифоров: - Не только украинских не любил крестьян.

А. Н. Варламов: - Он вообще не любил крестьянство. Он, скажем, такой, иногда присущее русскому интеллигенту чувство вины перед народом, народничество – это не про Булгакова. Ничего похожего у него не было. Он считал, что это такая темная, необразованная масса, которую надо просвещать. И опять же в «Записках юного врача» все это прекрасно передано. С юмором, талантливо и так далее. И дальше вот этот самый морфий. Он каждый день принимал наркотик. По идее люди уже не возвращаются. И он уже погиб. Спасла его парадоксальным образом революция, которую он терпеть не мог. Он по своей натуре не любил ни смут, ни потрясений, он комфорт любил. И революция для него это просто катастрофа, ужас, ничего похожего на блоковское «слушайте музыку революции», Маяковский, Есенин… Абсолютно для него это чуждо. Ужас, ужас и еще раз ужас. Но проблема заключалась в том, что революция его освободила от необходимости работать земским врачом. Потому что эта работа – это была работа типа военнообязанного. Он отбывал там воинскую повинность в каком-то смысле. Была такая политика государства. А теперь он смог оттуда уехать. И он возвращается как раз после заключения Брестского мира, он возвращается домой в Киев, на Украину, которая по итогам опять того же Брестского мира стала тогда, вот отделилась от России, от Российской империи, и стала таким германским протекторатом фактически. Вот отсюда гетман, отсюда немцы, которые там присутствуют и так далее. И вот когда он возвращается в Киев, у него как бы появляется желание жить, потому что он снова оказывается в своем родном доме, на этой прекрасной улице. На Андреевском спуске.

,Е. К. Никифоров: - Самая красивая улица Киева…

А. Н. Варламов: - Да, это чудесная улица, правда, красивая улица, прекрасная… Подол там. Ну, в общем, это супер.

Е. К. Никифоров: - С этой церковью Андреевской восхитительной.

А. Н. Варламов: - Да, да, да, Андреевской. Вот братья, сестры, друзья, и у него как бы появляется стимул жить. И он благодаря этому, происходит чудо, он просто избавляется от этой наркотической зависимости, больше к ней никогда не возвращается и работает в Киеве.

Е. К. Никифоров: - Там еще женщины помогли.

А. Н. Варламов: - Там на самом деле парадоксальным образом помог второй муж его матери. Потому что когда мама Булгакова, когда умер его отец, было горе в семье, ему было 16 лет тогда, Михаилу Афанасьевичу, то мама второй раз вышла замуж. И Булгаков очень ревниво естественно относился к этому человеку, к отчиму. Это был лечащий врач как раз ее мужа, Афанасия Ивановича. Но именно тот человек, к которому Булгаков обратился за помощью, он умолял: «только не кладите меня в больницу». Он был врач, но при этом больниц не любил. «Спасите меня». И тот действительно его спас. Он стал ему вместо морфия давать дистиллированную воду. На самом деле так легко от наркотика не лечатся. Так бы всех вылечили. Но Булгаков понимал, что если он сам себя не уговорит, что это способ. Я говорил с врачами, видимо, давал маленькую дозу морфия туда, потом уменьшал, уменьшал и так в общем вылечил.

Е. К. Никифоров: - Вы думаете, он или ему уменьшали?

А. Н. Варламов: - Нет, уменьшал врач, вот этот, который ему давал. То есть врач ему давал типа морфий, но, на самом деле, там все время пропорция уменьшалась, уменьшалась, и опять же так просто не лечится, но огромная сила воли и плюс, я думаю, какое-то чудо, вот это то, что Булгакова спасло. И вот дальше он жил в Киеве, пережил все события, связанные с Петлюрой. Потом, там, значит, был Петлюра, потом красные, потом белые. Белые его мобилизовали, и вместе с белыми он уходит на юг, во Владикавказ, где собственно он принимает участие в Гражданской войне, и потом он, конечно бы Булгаков ушел в эмиграцию. Конечно, он бы стал писателем русского зарубежья, если бы это зависело от него. Потому что большевиков он терпеть не мог. Советскую власть он терпеть не мог. И так далее. Но в тот момент, когда происходила эвакуация Белой армии, он заболел тифом. И поэтому жена просто не смогла его вывезти. Он был при смерти. Он потом ей простить не мог. И очнулся уже, когда пришли красные. И вот дальше он всю жизнь жил при красных. Но он отошел от медицины. Он стал писать пьесы. И есть, значит, такое очень любопытное свидетельство, в какой-то момент он все-таки решил убежать. И он из Владикавказа перебрался в Батум. Потом будет пьеса «Батум» написана. И в Батуме он как витязь на распутье: налево Турция, направо – Россия. Куда идти? И там есть такое свидетельство Надежды Яковлевны Мандельштам, что они были как раз тем же летом 21 года, там ________ _______ [28.15], еще молодые, не такие известные. И она вспоминает, что там к ним подошел некий молодой человек, который сказал, что он пишет роман и «что ему делать?». Осип Эмильевич посоветовал ехать прямо в Москву. Так Булгаков принимает для себя решение ехать в Москву…

Е. К. Никифоров: - Смотри, какое интересное решение Мандельштама. Это тоже непросто. Он же тоже не был большим любителем советской власти.

А. Н. Варламов: - Не был. Но все-таки у Мандельштама и с белыми были очень тяжкие отношения, потому что они его в Крыму чуть не пристрелили. Поэтому Булгаков был более белый, чем Мандельштам, так скажем. И в любом случае, значит, Булгаков приезжает в Москву, и собственно в Киев, но он по дороге заехал в Киев, это был последний его визит в Киев. Киев у него остался в памяти. Киев для него просто стал таким литературным образом. А реально, физически, он туда не ездил. И уже был связан с Москвой. И ощущал себя таким московским, великорусским писателем.

Е. К. Никифоров: - Ну, кроме этого меняется и интонация, появляются его фантастические рассказы. Это связано с наркотиками?

А. Н. Варламов: - Сложный вопрос. Я не думаю, что это связано с наркотиками. Конечно, наркомания не проходит бесследно. Конечно, бывших морфинистов не бывает. Понятно, что это очень сильно повлияло на его психику. И его мнительность, его болезненность, может быть, подействовала на его воображение. Это вполне возможно.

Е. К. Никифоров: - То есть фантастика, какая удивительная фантазия.

А. Н. Варламов: - Да. Потому что ______ ______[29.40] (наложение двух голосов) змеи, которые вылупляются из яиц, если «Роковые яйца» вспомнить. Может это могло родиться…

Е. К. Никифоров: - А сборник «Дьяволиада».

А. Н. Варламов: - «Дьяволиада», да, да, да. Может быть, это могло родиться в сознании человека, который туда заглянул.

Е. К. Никифоров: - Ну, он себя называет вообще мистическим писателем.

А. Н. Варламов: - Да, да. В письме к Сталину, он пишет: «я писатель мистический».

Е. К. Никифоров: - К Сталину? С таким заявлением?

А. Н. Варламов: - Да. Это как раз и случилось после того, как запретили его пьесу «Дни Турбиных». И сразу театр Вахтангова отказался от «Зойкиной квартиры», Камерный театр снял «Багровый остров». И Булгаков, как в игре, когда мы кубик бросаем, вот ты где-то высоко-высоко попадаешь на поле и кубарем вниз. И он оказался у разбитого корыта. Это как раз 29 год. У него нет больше никаких гонораров. Нет никаких отчислений. Перспективы не понятны. Он пишет пьесу про Мольера тогда, как бы желая уйти от современности, подальше, туда, в 17 век, Франция. Но когда он приносит эту пьесу во МХАТ, они даже не берут ее к рассмотрению, потому что всем понятно, что хоть это 17 век, но тема-то наша: художник и власть, драматург и король. И всем понятно кто есть кто. И вот тогда оказавшись в полностью безвыходном положении, он пишет такое длиннющее письмо к Сталину, такой манифест, где говорит о том, что затравлен, что он преследуем, что он не нужен в родной стране, что изменить себя он не может. Ему советуют измениться, писать на советские темы, для него это невозможно. Такое очень полное собственного достоинства письмо, там же он говорит, что он «писатель мистический». И просит, чтобы ему разрешили покинуть пределы Советского Союза, коль скоро он в родной стране не нужен. Это все происходит в марте 1930 года. Он это письмо даже не по почте отправляет. А в Кремле был такой почтовый ящик, куда можно было положить письма, которые дальше доходили до Сталина. И проходит три недели после этого, и 18 апреля 1930 года в квартире Булгакова раздается телефонный звонок. «Это Сталин говорит». Конечно, у нас нет стенограммы этого телефонного разговора, поэтому мы знаем из таких косвенных источников, о чем они говорили. Но в принципе, если реконструировать этот разговор, то он был примерно такой: что Сталин ему говорит, что «ми получили ваше письмо, товарищ Булгаков». И дальше «вы действительно хотите поехать за границу или…». И Сталин как бы нажимает на Булгакова, как бы подсказывает ему правильный ответ. И Булгаков дает правильный ответ: «Я долго думал, Иосиф Виссарионович, и понял, что место русского писателя у себя на родине». Потом он себя казнил за то, что он это сказал. Но, тем не менее, он сказал то, что он сказал. И дальше Булгаков говорит, что «да, хорошо на родине, но меня не ставят, у меня нет работы». «А где бы вы хотели работать, товарищ Булгаков? – А вот в Московском художественном театре. – А вы еще раз позвоните туда, товарищ Булгаков». Булгаков туда звонит, ему говорят: «Где вы ходите, Михаил Афанасьевич, приходите», там договор, трудовая книжка, все. И на следующий день Булгаков поступает во МХАТ и до конца своих дней работает сначала во МХАТе, потом в Большом театре.

Е. К. Никифоров: - Замлитом по-моему, да?

А. Н. Варламов: - Он работал вторым режиссером во МХАТе, по-моему, так такой даже должности не было замлит, во всяком случае, он не отвечал за репертуар. Он отвечал за разработку конкретных пьес. Это отдельная, долгая история. Интересно только это: их разговор состоялся 18 апреля 1930 года. Почему эта дата важна? Значит, с одной стороны, правы историки литературы, которые говорят, что он состоялся этот разговор через 4 дня после самоубийства Маяковского. И Сталин боялся второго суицида. Почему Сталин позвонил, да? Чего Сталин ждал? Сталин не хотел. Письмо Булгакова было так написано, и, в общем, о Булгакове было понятно, что он человек психически очень не устойчивый. Второй момент заключается как раз к вопросу о мистике. 18 апреля 1930 года это была пятница. Это была не просто пятница. Это была пятница Страстной недели. И, конечно, это не значит, что Сталин специально ждал Страстную пятницу. Но тот факт, что две договаривающиеся и разговаривающие стороны беседовали именно в этот день, исполнен глубокого мистического смысла. Во-первых, потому что один из них, а нет такого второго писателя в русской литературе, с такими глубокими церковными корнями, как Булгаков. Происхождение Булгакова – это Церковь…

Е. К. Никифоров: - У него же отец…

А. Н. Варламов: - Это отец, дед, прадед – все это уходит вглубь истории Русской Церкви.

Е. К. Никифоров: - Это все священство?

А. Н. Варламов: - Да. По материнской линии тоже все уходит туда. Он самый из таких, как говорят, колокольные дворяне. Вот кто такой Булгаков. Сталин, как мы знаем, недоучившийся семинарист Тифлисской духовной семинарии. То есть два этих человека, которые далеко ушли от Церкви. Но, тем не менее, они понимали, что такое Страстная пятница. И поэтому, мне кажется, что это очень важный момент. И опять же если мы вспомним роман «Мастер и Маргарита», там ведь тоже действие происходит именно в Страстную пятницу и в исторической части этого романа, и в современной части этого романа. И здесь мы тоже видим пример такого прямого перетекания биографии в художественное творчество. Вот это произошло 18 апреля. И в итоге, да, Булгаков поступил на службу в Художественный театр, и по сути дела это для него была такая крыша, потому что он там чувствовал там себя социально вполне защищенным, он получал там очень хорошую зарплату. Он вообще никогда не бедствовал. После такого короткого периода, когда он только поначалу приехал в Москву, и у него не было работы, тогда было очень плохо и голодно. Но дальше он, в общем, жил вполне обеспечено.

Е. К. Никифоров: - Вот он называет себя мистическим писателем. Откуда все это началось? Вот как возник замысел «Мастер и Маргариты»? Во-первых, тут все-таки нужно различать мистику и религиозность. Потому что насколько он был религиозен, насколько он был мистичен. В чем здесь противоречия или это одно перетекающее все же в дальнейшем, со зрелостью человека духовной, в другое? То, что он не был церковным человеком – это совершенно очевидно, по-моему.

А. Н. Варламов: - Понимаете как, это тоже такой очень интересный психологический момент. Семья была очень благочестивая, родители были очень верующие люди. Афанасий Иванович, отец Михаила Афанасьевича, не был священником, но был сыном священника, имел духовное образование. И работал сначала доцентом, а потом профессором Киевской духовной академии. Мама была дочерью соборного протоиерея, и тоже воспитывалась в таких абсолютно христианских традициях, и детей они воспитывали в христианском духе. Но дальше как раз произошло то, о чем мы уже говорили. Когда заболел Афанасий Иванович и умер, и мама сошлась с доктором, который лечил Афанасия Ивановича. И у Булгакова это вызвало, у подростка, ему было 16 лет, резкий протест. У него начинается страшный конфликт с матерью, психологический конфликт. И именно этот конфликт с матерью, личностный конфликт, повлек за собой конфликт с той системой ценностей, которую исповедовала мать, и воспитывала своих детей. И после этого Булгаков, это видно по дневнику его сестры, там просто написано, что «Миша перестал ходить в церковь, Миша не говеет, Миша не причащается». То есть разрыв Булгакова с Церковью происходит именно в этот момент. И фактически к церковной жизни он больше никогда не возвращается. Но, конечно, вопросы религиозные, вопросы духовные его не переставали занимать. И, конечно, он никогда не симпатизировал там атеизму прямому, никакому безбожию. И собственно в «Мастере и Маргарите» все это очень хорошо чувствуется. И фигура Понтия Пилата, как мне кажется, вот она его привлекала именно потому, что его очень волновала проблема власти, границ власти, ответственности власти. Проблема наказания, проблема вины, проблема милосердия. Все, что он видел в фигуре Понтия Пилата. Но об этом много сказано, написано. Я просто понимаю, что здесь «Мастер и Маргарита» – роман, который все читали. И у каждого человека есть своя точка зрения и бесполезно навязывать какую-то другую. Каждый прочел так, как он его прочел.  

Е. К. Никифоров: - Но в том-то и дело. В чем преимущество нашего с вами разговора, что многие прочли, но немногие поняли.

А. Н. Варламов: - Это знаете, очень сложно сказать, кто…

Е. К. Никифоров: - Нет, интуитивно люди понимают, что-то, но для себя сформулировать... Вот почему важны писатели, в частности ваша профессиональная работа писательская или литературоведческая? Потому что люди прочли, но не могут высказать, артикулировать свои чувства, свои переживания, понимания того, что они прочли. А вы это можете делать, и делаете блистательно совершенно. Вот его религиозность, искаженная, конечно же, которая превратилась в эту мистику, потому что он все-таки не столько о Боге пишет, не столько о Иешуа, сколько его занимают совсем… Он о Боге говорит через совершенно Его противоположность. Но говорит о Нем. И с атеистами, с этим Берлиозом, он спорит именно таким же образом.

А. Н. Варламов: - Ну, как мне представляется, хотя я говорю, что это моя точка зрения, я могу ошибаться, и уж тем более навязывать Булгакову какие-то свои взгляды, было бы совсем странно. Но предположим, моя версия, моя гипотеза заключается в том, что действительно на глазах Булгакова и на глазах людей, которые тогда жили, вот о Розанове мы говорили, происходит страшный переворот, когда православная страна, страна с православными традициями, вдруг на протяжении какого-то очень короткого периода превращается в свою противоположность.

Е. К. Никифоров: - Ну как сказал Розанов тот же…

А. Н. Варламов: - «Русь слиняла в три дня». Куда? Куда все это делось? Почему стали расстреливать священников, монахов? Почему стали закрывать и взрывать церкви? Почему стали сбрасывать колокола? Вот как это произошло? Кто это попустил? Как это попустил? Почему все? Как бы объяснить эту страшную духовную катастрофу, которая постигла Россию после революции 17 года. Вот мне кажется, это был какой-то вопрос, который чувствовали самые думающие, самые мыслящие русские писатели, художники, интеллектуалы русские. И пытались дать свой художественный ответ на это. Это был вызов такой, да? И мне кажется, Булгаков от этого вызова не уклонился. И вот как мне представляется, Булгаков размышляя о проблеме соотношения добра и зла, в этом романе показывает, что нарушился баланс добра и зла. Что зла стало много, и оно стало сильным, а добра стало мало, и оно стало слабым. И вот это малое, слабое добро, оно как раз олицетворено в образе Иешуа, а вот это вот сильное зло, оно олицетворено в образе Воланда и тех, кто за ним стоит. Но Воланд как бы оказавшись, когда зло оказывается сильнее, чем добро, то зло вынужденно берет на себя функции добра. И занимается тем, что большое зло карает маленькое зло. Ведь собственно Воланд, придя в Москву, занимается тем, что он наказывает грешников, грубо говоря.

Е. К. Никифоров: - Ну, как у Гете, Мефистофель – часть той силы…

А. Н. Варламов: - «Что вечно хочет зла, но совершает благо». Не случайно именно этот эпиграф Булгаков берет в своем романе. И мне представляется, что Булгаков показывает слабость людей христианских и людей религиозных. Ведь помните, в романе «Мастер и Маргарита» кто собственно остался верен Христу? Значит, буфетчик, но он шулер, жулик и крайне неприятный человек, Аннушка, которая хочет перекреститься, но она тоже вороватая женщина. И когда ей кто-то говорит: «перекрестишься, руку отрублю, отрежу», она пугается перекреститься. А чтобы было, я где-то читал, если бы она перекрестилась. Но она не решилась перекреститься. И вот Булгаков, он описывает вот эту как бы растерявшуюся, вот эту вот проигравшую силу христианства, которая разбита. Это исторически, как мы сейчас понимаем, несправедливо. Когда в Советском Союзе в 37 году была перепись населения, больше половины страны сказало, что они верующие. Несмотря на репрессии, несмотря ни на что.

Е. К. Никифоров: - Причем Сталин-то это затеял-то, и эту статью специально вставил в этот опросник, потому что был уверен, что они сделали свою работу, как они хотели сделать – привести страну к полному безбожию.

А. Н. Варламов: - Но я сейчас точно не помню, но в любом случае это было ошеломительно – оказывается это неуничтожимо. Но вот как мне кажется, не то что бы слепота Булгакова, смешно бы это было говорить, но по крайне мере круг общения Булгакова, та жизнь, которой он жил. Вот как в «Мастере и Маргарите» сказано, что Жорж Бенгальский говорит: половина аудитории смеется, половина не смеется, значит я к другой аудитории принадлежу. Вот Булгаков принадлежал к той аудитории, к той среде, где действительно вера была утрачена. И потом у него, на самом деле, особенное такое отношение негативное к Церкви, оно у Булгакова чувствуется, в пьесе «Бег». Потому что в пьесе «Бег» он откровенно издевается над русскими священниками, над епископом Вениамином, кстати, там просто напрямую епископ Вениамин Федченков, вообще один из самых таких светочей истории Русской Церкви 20 века, подвижник, с удивительной судьбой человек, он как мы знаем окормлял армию Врангеля, потом отправился в изгнание, потом из Европы перебрался в Америку, потом из Америки вернулся в Советский Союз после войны и закончил свои дни в Псково-Печерском монастыре, оставив удивительные воспоминания. Вот этого человека Булгаков, если называть вещи своими именами, оболгал в пьесе «Бег». Но оболгал честно, если можно так выразиться. Оболгал не потому, что искал какой-то конъюнктуры, а потому что, как мне представляется, в нем, как и в Розанове, была страшная обида на все происходящее. Но вот куда смотрит ваш Бог, если творится такое на земле. И мне кажется, что в основе романа «Мастер и Маргарита» лежит вот даже не безверие, а некоторое разочарование. У Пришвина есть совершенно потрясающий образ, в его дневнике. Он пишет о том, что когда снесли крест на одном из куполов в Троице-Сергиевой лавре, то птицы, которые привыкли сидеть на этом кресте, они некоторое время прилетали и кружили вокруг этого креста и пытались, где же он? Где же им сесть? А какие-то птицы просто улетели. А какие-то птицы не знали, что им делать. Вот Булгаков, видимо, принадлежал к тем людям – крест исчез – сесть некуда, ну, значит ничего и нету. А ничего нету – пустота. А пустоту надо чем-то заполнить. И вот мне кажется, роман «Мастер и Маргарита» – это как раз попытка заполнить этот вакуум. Заполнить эту пустоту. Он, правда, ему просто, если так можно выразиться, не повезло, он не видел вот тех людей в своем окружении, которые продолжали оставаться несмотря ни на что стойкими христианами, воцерковленными. Он про эту сторону русской жизни, тогдашней, просто ничего не знал. И поэтому в его романе либо нет людей верующих, либо они выглядят какими-то жалкими и растерянными.

Е. К. Никифоров: - Как вы думаете, почему такой успех всемирный у этого романа? И когда он стал доступен после публикации в журнале «Москва» здесь в России, но можно понять, что впервые что-то вообще сказано было о том, что есть Иисус Христос ____ ____ [45.58]. Это же всемирная слава, неделанная, да? Нераспиаренная. В чем тайна этого романа?

А. Н. Варламов: - Во-первых, он блестяще написан. А ведь, смотрите, он был написан в середине 30-х годов, опубликован через 30 лет. И даже уже к тому моменту, хотя в литературе мировой много примеров модернизма, постмодернизма, каких-то экспериментов, каких-то ярких всяких вещей и имен, эта книга прозвучала необыкновенно свежо. Вот как будто она не из прошлого, а из будущего откуда-то свалилась. То есть он, правда, был очень и очень одаренным человеком. И вот это вот смешение стилей, вот эти вот разные взгляды, разные фокусы, литературные приемы, которые он использует в этом романе, соединение такой ноты лирической – линия «Мастер и Маргарита», вот этой древней линии, сатирической линии, вот этот сплав, вот это перемежение постоянное, как в кино, не знаю, один план, другой план, третий план, и потом все это как-то смыкается, все это приводится к какому-то единому знаменателю. Ему правда удалось создать совершенно удивительное, с художественной точки зрения, сочинение. Плюс, конечно, необыкновенный успех этой книги в Советском Союзе, особенно среди советской интеллигенции, как мне представляется, заключался в том, что для многих это действительно стало откровением. Потому что к 60-м годам уже все-таки христианские традиции стали еще больше и больше размываться. Уже уходило поколение людей, которые выросли с опытом детской и юношеской веры, а все больше и больше было советских людей, которые, хороших, добрых людей, но которые были воспитаны вот в такой вот атеистической традиции, для которых все это были в лучшем случае сказки, в худшем случае, что-то отталкивающее. Вообще Гагарин в космос полетел – Бога не видел. Ну, как-то картина мира метафизически очень упростилась. И вдруг появляется роман, который все это воскрешает, который все это вытаскивает, который все это делает актуальным. Всю вот эту вот историю. И мне кажется, действительно многие люди же признавались, что при всем том, что да, роман крайне далек от ортодоксального взгляда на Евангельские события, и Пилат другой, и уж там не говорим, и Иешуа другой, Спаситель, да, и там ученики, и все прочее. Все было совсем другое, но как просто точка отсчета. С чего начать, чтобы узнать, а что он исказил? А каким был оригинал-то? Для советского интеллигента, который прочел и восхитился, этот роман, если у человека пытливый ум и ему хочется пойти дальше, то действительно эта книга стала вот такой вот ступенью.

Е. К. Никифоров: - Где источник нравственного подвига.

А. Н. Варламов: - Да. Конечно.

Е. К. Никифоров: - Впервые. Бабки какие-то там, насовершали. Ну ладно, там вообще все это совершенно такого, советского коммунистического порядка. Но даже те же деревенщики и так далее. Вот они были очень совестливые люди. А где источник этой совестливости? Здесь впервые указано на это. Где принципиально, где основа божественного бытия? В совести, в чести. В любви. Там же об этом говорится прежде всего. Бескомпромиссной любви, готовой опять таки на жертвенность и на смерть. И действительно это удивительно. Многие же пришли к Богу. Ну, очень многие...

А. Н. Варламов: - Да.

Е. К. Никифоров: - Пришли к Богу через этот роман. Не знаю, ставил ли он какие-то вот такие миссионерские цели или это так получилось.

А. Н. Варламов: - Я не думаю, что он ставил миссионерские цели. Мне представляется, что, в общем, Булгаков переживал утрату веры, а он был все-таки в детстве верующий человек. Он, правда, переживал это как личную драму. Но я не думаю, что он всерьез думал, по крайней мере, вот в тот момент, когда он писал этот роман, что он сам через этот роман вернется к этому источнику и уж тем более поведет за собой кого-то другого. Он хотел высказаться как художник. Потому что в нем это болело, его это мучило, его это влекло, его это интересовало. Он же там пишет, в одном из писем, что «в моей голове коты, летающая Маргарита». Там же в этом романе, все-таки это роман, там главное все равно не идея, не идеология, не мировоззрение. Это не учебник, не трактат. Там самое главное – художественные образы. И его как художника все это вдохновляло. Как Евангелие много кого вдохновляет, и много кто берется там что-то дописывать, прояснять, уточнять. Булгаков не единственный, как мы понимаем, автор. Это и в живописи очень хорошо видно, и в музыке, и в архитектуре, и в литературе тоже это есть. Поэтому Булгаков, мне кажется, просто как художник творил свой роман, писал его, не задумываясь о том, как это будет прочитано, кем, когда это будет прочитано. Мне кажется, в тот момент, когда он это писал, ему это было просто не очень важно.

Е. К. Никифоров: - Но он писал на основе тех координат художественных, тех образов, которые были впитаны все-таки им в Киеве, я думаю. Но как Гоголь, как большинство украинских писателей. Там вся литература вот так же мистична. Там действительно русалка на ветвях сидит, там действительно в народе до сих пор, вот я с батюшками говорил украинскими, до сих пор там вот это сознание присутствия неких потусторонних сил в жизни человека, далеко нехристианских, ведь маги они, да, существуют там, и различные заговоры. Она очень религиозна в этом смысле Украина, не в христианском смысле, а именно в этом мистическом. Там сама система образов та, которая у него собственно в «Мастере и Маргарите». Там Украина живет до сих пор, живет, к сожалению, еще иногда уже материализует свои злые фантазии. Вот этот фантазийный мир украинский, который он перенес в Москву, его перекрасил, естественно на русский лад, потому что это, все-таки вы правильно сказали, я тоже глубоко убежден, что он, прежде всего, русский писатель. Последний мой вопрос, какой собственно? А вот эти вот латиноамериканские писатели, которые тоже изображали мир вот таким фантазийным, они как-то испытали влияние Булгакова?

А. Н. Варламов: - Я думаю, кто-то испытал, кто-то не испытал. Но в любом случае, я думаю, все-таки это вещи, которые возникли независимо друг от друга. И вот этот вот мистический реализм, магический реализм, как говорят там Борхес, Маркес, Кортасар – это именно такое своеобразное почвенничество, когда из народных мифов…

Е. К. Никифоров: - Вот, вот, я это хотел услышать из ваших уст.

А. Н. Варламов: - Вырастает какое-то такое культурное явление, и это, правда, очень интересно. Вот я всегда думаю над загадкой Маркеса. Вот Маркес. Он описывает колумбийскую деревню конца 19 начала 20 века. Но кому это интересно кроме жителей самой Колумбии? И вдруг получается из этой локальной частной истории мировой бестселлер, который интересен всем. То есть когда ты вытаскиваешь вот какую-то свою очень родную, очень глубоко тебя чувствующую, трогающую историю, национальную историю, то у нее есть шанс разломать эти самые местечковые рамки и сделаться каким-то очень крупным и очень важным явлением. И мы в культуре иногда такие вещи наблюдаем. Вот скажем, сегодня якутское кино. Тоже они снимают свои какие-то национальные вещи. И вдруг всем жутко интересно. Поэтому такое, да, такое бывает в литературе, в культуре. Но единственное что про Булгакова я бы поправил: в отличие от Гоголя. Гоголь получил украинское воспитание. Потому что он родился, действительно, в маленьком украинском городе, он видел украинскую деревню, он видел вот этот вот украинский мир. Это была его часть.

Е. К. Никифоров: - Народные суеверия, мифологию, да.

А. Н. Варламов: - И дальше он из такого украинского писателя становится русским, а точнее прибавляет к своей украинскости, он прибавляет русскость, в каком-то смысле это украинство поглощается вот этим вот более мощным каким-то потоком, но именно сплав двух культур, двух начал делает Гоголя Гоголем. Булгаков все-таки изначально украинским не был. Потому что он рос в русской среде. Он рус в русском городе. И, конечно, это украинство было, но оно было по соседству. Оно не было частью его существа так, как у Гоголя.

Е. К. Никифоров: - Спасибо большое. Вы ответили на мои все вопросы. Последний краткий вопрос. Вредно ли читать Булгакова юношеству? Это духовно полезное чтение или все-таки можно и воздержаться?

А. Н. Варламов: - Вы знаете, я бы единственное что посоветовал бы: не ограничиваться романом «Мастер и Маргарита». Я считаю, что если читать Булгакова, то читайте его всего. Начните с «Записок юного врача», потому что это, на мой взгляд, абсолютно христианская книга, в высшем смысле этого слова. Такая жизнеутверждающая, жертвенная, милосердная, прекрасная книга, где как раз добра больше, чем зла. Обязательно прочитайте «Белую гвардию», потому что «Белая гвардия» это роман о Рождестве на самом деле. И почитайте «Мастера и Маргариту», как роман о Пасхе, которая не пришла. Это роман о Страстной Пятнице, но в нем нет самого главного – Воскресения. И я думаю, что Булгаков сам это понимал, но это не вина его. Это его беда, если хотите. Вот. Но это – честная книга. И поэтому я думаю, что никакого вреда она принести, как любая честная книга, не может.

Е. К. Никифоров: - Замечательные слова. Спасибо большое. Алексей Николаевич Варламов, замечательный писатель, литературовед, человек который не просто пишет, но еще и учит литераторов, будучи ректором литинститута, сегодня был в нашей студии, и мы говорили об одном из самых оригинальных и загадочных писателей России – Михаиле Афанасьевиче Булгакове. Спасибо вам.

А. Н. Варламов: - Спасибо вам.