Тарковский и Культура

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2023/02/07/22-02
Смотреть: https://youtu.be/AsPzJwDgI_4

Е. Никифоров:  - Добрый день! Я рад приветствовать в нашей студии Николая Петровича Бурляева.

Н. Бурляев:- Здравствуйте.

Е. Никифоров:  - Народный артист, наш давнишний гость. Мы давно не встречались, а сейчас и повод появился. Во-первых, поздравляю с занятием высокой должности в Думе. Должность там называется очень длинно и весомо – первый заместитель председателя комитета по развитию гражданского общества и по вопросам общественности и религиозных объединений.  Во-вторых, мы сегодня поговорим о человеке, который в Вашей жизни сыграл громадную роль – это Андрей Тарковский. Вы кинозвездой стали благодаря этому фильму, который всех поразил в сердце. Многие не знают, что кино не формальный процесс. Фильм собирается долго, там работает много людей. Если нет в театре Афелии, то Гамлета нечего и ставить, так скажем. Здесь найти мальчика было тоже непросто, история была интересная. Идёт мальчик по улице, так было? И дядька идет красивый и молодой вполне. Мальчик, иди сюда!

Н. Бурляев:- А я этому выросшему мальчику задал вопрос. Почему ты меня подозвал? Он мне сказал – я видел, по улице шел ангел. И вот он мальчика подозвал, и мне тем самым определил судьбу, я ему очень благодарен. Дальше Тарковский увидел в фильме Андрона, этого мальчика, и я помню момент – когда показывал Кончаловский фильм Тарковскому, а тот уже решал, идти ли ему на фильм «Иваново детство». Ему уже предложили. Это рассказала Ирина, первая жена Тарковского. Она вспомнила, что я сидел за Тарковскими. Ирина оглядывалась все время. Оказалось, мы просто друг другу понравились.  

Е. Никифоров:  - Диалог взрослой женщины с тринадцатилетним мальчиком. Ему же было тогда 13?

Н. Бурляев:- Верно. Удивительный типаж, вдруг ворвался в наше кино. Тоненькая свечечка, а внутри – напряженная жизнь. Когда режиссеры выбирают актеров, то они их выбирают этим вот внутренним чувством веры или любви. Артистки становятся женами режиссеров. Это чувство похожее - режиссеры влюбляются в своих персонажей, в людей, с кем они вместе работают. Было ли у вас чувство с Тарковским?

Н. Бурляев:- Чувство любви с первого взгляда. Я правильной ориентации человек, но Андрея я полюбил. Он не располагал к таким чувствам, однако что-то меня потянуло к нему. Интуитивно я, четырнадцатилетний мальчишка, чувствовал, что передо мной человек особенный, Божий. Он был особенный и непохожий ни на кого. Сейчас это я подтверждаю, могу сказать, почему. Плотью он был въяве – шутил, покуривал, анекдоты, песни блатные слушал. А через глаза было видно, что он там… И там он жил больше, чем здесь. Там где жили его творения, чьим проводником он был на земле. У него были свои отношения с Господом, интуитивно он Его чувствовал. Ирина, жена его, мне рассказывала, как Андрей привез из Италии книгу Библию, тогда в 1962 году запрещенную. Они ее вместе читали. А потом, снимая фильм о Тарковском, я  в его дневниках читал: после того, что мне было открыто, я должен измениться. И он изменился и пошел в сторону «Андрея Рублева». А дальше просто пел Божию песню. Мы с ним о Боге не говорили никогда в жизни, признаюсь, но после Рублева я почему-то утверждал, что Тарковский был верующим человеком. Доказать это я не мог. Я креста не носил, так как был пионером в школе. Тарковский  повесил мне на грудь первый мой крест. Для фильма он выбрал крест простой, оловянный.  Продел нить, попачкал гримом, приблизил к правде жизни, и на меня надел. Но это не повод утверждать, что он был верующим, но я чувствовал, что когда-нибудь придет подтверждение. И оно пришло. Когда Андрей Арсеньевич ушел из жизни, мне предложили почитать из его дневников в Доме кино. Не хотел я идти туда, не любил место, где тебя могут предать, хотя и улыбаются все. Не хочу, но иду через силу. Думаю, что критики эти мне про моего любимого Андрея расскажут. Что они могут вообще сказать, эти сторожа мертвой правды у гроба. Пришел я с чувством агрессивным, зал был уже полон. Мне за кулисами дают текст, в котором я читаю подтверждение! Слова приблизительно такие: Боже, чувствую приближение Твоё, руку Твою на затылке моем, и только тяжесть грехов и злоба низменной души моей не дают мне творить Твою волю. Верую, Господи, и хочу видеть мир, людей такими, какими Ты их создал. Ничего не прошу. Помоги и прости. Фильм, который я снял о Тарковском, я так и озаглавил – «Боже, чувствую приближение Твое». О Тарковском много снято, но это первый в истории фильм, где я рассказал о духовной, религиозной сути жизни, творчества Андрея Тарковского.

Е. Никифоров:  - Удивительно – люди рады заниматься чем угодно, анализом формальной стороны дела… Тарковский был таким мастером кадра, сценария, как работал с актерами! Но вот эта вещь, которая самим Тарковским-то не проговаривалась, осталась тайной. Декларировать религиозность нельзя, это внутреннее чувство, которое то ли есть, то ли нет. Чем больше декларируется, тем меньше доверия. В чем все же проявлялась религиозность Тарковского?

Н. Бурляев:- В фильмах его почти никто из героев не говорит о Господе, Создателе, Христе. Но стиль Тарковского особый – он говорил экранным киноязыком, который он сотворил вместе с операторов Вадимом Юсовым. Их и отделять-то нельзя друг от друга - они вместе создали столько фильмов. Экран Тарковского дышит этим третьим измерением. Каким образом он это делал!? Тот фильм, который мы сейчас сняли о Тарковском, производит на людей похожее впечатление – будто это утаённый от нас фильм Тарковского. А наша задача и была приблизиться к его духу. Сын Тарковского Андрей Андреевич снял прекрасный фильм, отмеченный на нашем «Золотом витязе». Фильм «Кино как молитва». Я благодарен Андрею-младшему за то, что он начал показывать тему любви отца к своему отечеству. Тарковский был патриот – таких не сыщешь. При мне за каждой трапезой, которых у нас было множество, говорил: как бы трудно ни было, надо жить и работать в России. Как мантра… Когда он уезжал, рассказывала его сестра, Андрей сказал, они меня отсюда не выпихнут. Будто чувствовал. А все-таки выпихнули – не продлили ему визу. Он чувствовал, что если вернется, то его и не пустят. На западе стали уговаривать остаться  там. И он принял это роковое решение. Он не отказался от родины, он жил в ней, делал фильмы о ней – ностальгия и жертвоприношение. Русские фильмы!

Е. Никифоров: - Кончаловский в силу его таланта может снимать и в русской манере, и в голливудской. Здесь же всегда ты по первому кадру видишь стиль, человека, то, что он хочет сказать. А в дальнейшем развилось такое словцо как «тарковщина»? Хотели осудить, подчеркнуть формальность стиля.

Н. Бурляев:- А попробовали бы так снять?! Приведу сейчас пример, того, что о Тарковском говорил Ингмар Бергман. Тарковский озвучил за всю жизнь имена пяти-шести режиссеров этого мира, кого он уважал. Бергман, Феллини, Антониони, Брессон, Бунюэль, Довженко иногда упоминал. Все прочее отвергал. Тарковский, который учился на фильмах Бергмана, уважал его. В фильме мы поместили слова Бергмана о том, что когда он увидел фильмы Тарковского, понял, что тот имеет ключи от  тайной комнаты, куда сам Бергман только мечтал попасть. Мне это говорили многие. Мне говорили, что Тарковский – номер один. Говорили Анджей Вайда, Кшиштоф Занусси, Тео Ангелопулос, Бертолуччи, Кустурица. Эмир мне говорил так: чтобы понять, что такое режиссура, я тысячу раз прокручивал на монтажном столе ваше кино…  

Е. Никифоров:  - А как он добивался от Вас таких искренних и непосредственных реакций на площадке? Вы же не обученный человек, не закончивший театральный вуз, вас еще не научили пускать слезу по первому хлопку камеры…

Н. Бурляев:- Я и сейчас этого не умею делать.

Е. Никифоров:  - Мне вспомнилось, что Вы говорили, что Вас Жан Габен научил.

Н. Бурляев:- Нет, не он. Тарковский. К нему, кстати, я уже пришел профессионалом. Я прошел школу Кончаловского – это первый мой режиссер, глядя на которого, я захотел стать режиссером. Человек  знает, как работать с актером. И он мне преподавал первые уроки. Мне было13 лет, крупный план – я сижу на улице  в сумерках, жду партнера с рыбками в банке. Я помню, Андрон вдруг мне говорит – Коля, а ты послушай шум улицы, там трамвай, собака залаяла, кого-то позвали домой обедать. Я стал слушать, и совершено все стало иначе. Поэтому я у Тарковского был уже профессионал. Но вот дальше мне попался суперпрофессионал – сам Тарковский. На пробах за полгода до того, как я должен был исполнить, он мне говорил, что у меня будет очень трудная сцена – игра в войну, где я должен был плакать прямо перед камерой, а не так, как у Кончаловского я плакал, нюхая лук. И пошла работа со мной. Я думал, что Тарковский не работает ни со мной, ни с другими, и даже прессе это говорил. Мы работали над Рублевым, я готовился к сложной сцене, а Андрей ходил за камерой и из клизмочки для оптики дул всем в уши, хохочет, радуется, хорошее настроение. Ко мне подошел – дунул. Я попросил его поработать со мной, он отшутился, а потом незаметно начала работать, шептать что-то. Сейчас я вижу работу Тарковского и со мной, и с Солоницыным – всё его, но как он этого добивался? Это Тарковский через нас, его глаза, его пластика, интонации. Он мне, мальчику, рассказал, как работал Жан Габен. Он живет в декорации, а не просто приходит туда как артист, спит на тахте, чтобы освоить предметы, пространство. Я это запомнил. Когда объявили: завтра сцена игра в войну, я подошел к Тарковскому и попросил разрешения прийти за 5 часов до всех, чтобы меня одели, загримировали, оставили одного в павильоне. Он разрешил. Я остался один в огромном пятом павильоне Мосфильма. Темно, и я начал готовиться. Все пять часов я бегал. К исходу пятого часа ноги были свинцовые.  Я еле шел. А плакать так и не хочу. Всё готово, Юсов поставил все приборы, Андрей ходит посматривает в мою сторону. И вдруг он быстро пошел ко мне. Я сжался от страха, ждал, что сейчас разнесут меня. А он сделал непредсказуемое, при том что человек был резкий. Он вдруг меня обнял и прижал к себе, гладит, Коленька, бедный ты мой, как же ты себя мучаешь, что же ты делаешь, я все отменю сейчас. И я заплакал! Он меня быстро к камере, и мы быстро все сняли.

Е. Никифоров:  - Потрясающе!

Н. Бурляев: - Он интересно говорил, уж так припечатает. Читаю его дневники, там сказано: я не видел в жизни умных артистов, были строптивые, красивые, гордые, а умных - никогда. Видел одного в фильме Бергмана, но и тот оказался  режиссер.  

Е. Никифоров:  - Они очень похожи. Мысленным оком вспомнил, как создается завораживающая атмосфера у Бергмана. Он этим тоже берет. Если фильм разбирать – непонятно, почему это сделано. Атмосфера затягивает, ты не можешь даже выйти из него. Духовное чудо просто. Многие говорили, что все же это не столько духовная атмосфера, сколько душевная, и не столько здесь религиозность, сколько созерцательность. Особый стиль. Меланхолия, длинные кадры, планы длиннющие. Впадаешь в размышления. Но были многие подражатели у этого стиля. Не знаю, у многих ли это получилось. За этим есть что-то, что внутренне готовится к сцене. Отсюда и искренние слезы.

Н. Бурляев: - Поразительно – мы с Андреем об этом не говорили, не договаривались. Его сын сейчас снял кино «Фильм как молитва» и это утверждение Тарковского – каждый филь должен быть как молитва. Я где-то лет 10 до того, как услышать это, собирал умных людей от кино на конференции, и там мы говорили о том, что экран должен стремиться быть иконой, чтобы этот квадрат был для зрителей выходом в горний мир. Это абсолютно сочетается с тем, что у Тарковского. Фильм как молитва, экран как икона. А разве сейчас так? Пошлость, рынок, вседозволенность. Мы это будем менять!

Е. Никифоров:  - Скажем об Андрее Рублеве. Фильм сложнейший. Впервые художник серьезно коснулся религиозной и церковной темы. Как сама идея в нем вызревала? Как он взялся за Рублева?

Н. Бурляев:- Всё случай! Мне Ливанов рассказывал, что это его идея, что он Андрею и Андрону рассказал. Вот бы сделать о Рублеве кино, да и сам он играть там хотел. Как часто бывает у творческих людей – оба Андрея загорелись, и сделали сценарий и фильм, отставив то, что первоидея была Василия Ливанова. Они работали без Василия Борисовича, который после встретил Тарковского в ресторане Дома кино и побил. Украли идею!

Е. Никифоров:  - А стоило бы порадоваться – результат замечательный. Все же выбрали не Ивана Грозного, не Менделеева…

Н. Бурляев: - Тарковскому был нужен тот образ, через который он мог себя воплотить – художник ему был нужен. Он взял художника, его муки, его страдания, его грехи, его путь к Богу.

Е. Никифоров:  - То есть это отражение переживания тогдашнего русского православного человека? Без знания церковности, но безусловно принадлежащего глубинам русского православия… А какое влияние на него оказывал отец?

Н. Бурляев: - Большое! Помню, приезжал к Тарковскому, чтобы от него поехать на вокзал, оттуда на премьеру Андрея Рублева. Он мне предложил пиджак свой. Мы пошли на кухню, и он стал читать стихи поэта, которого я не знал – Арсения Тарковского. С каким упоением он читал. Коля, слушай, это гениально! Это была травма для Андрея, что отец оставил их семью, когда Андрею было года три. Потом он сам в жизни совершил то же самое, страдал, что повторяет путь отца, что оставляет страдающих людей.

Е. Никифоров: - И сейчас поэзию Арсения Тарковского мало кто знает.

Н. Бурляев:- Время не Тарковских сейчас… но бесов, рынка…

Е. Никифоров:  - Если мы хотим от этого удалиться, время уйти в эти глубины экранного времени, которые исполнены духом света, поиска, и просто красоты. Красоты спасает мир. Это не евангельские слова, а слова Достоевского, но мы настолько приняли в русской религиозной культуре Достоевского как пророка. Никто не сомневается, что Достоевский – дар пророческий, хотя человек пребывал с нами со всеми своими страстями, недостатками, преодолевал их. Он жил как обычный человек. Преодолевая это в себе, мог создать то, что весьма нам оказалось полезным.

Н. Бурляев:- Это красивая фраза у Достоевского.  Сейчас нам впору красоту спасать.

Е. Никифоров:  - Как у нас сейчас с красотой дела обстоят? Что происходит в России? С одной стороны, видим массу чудесных храмов, изысканных. У нас архитектура церковная  имеет очень разнообразную традицию. Но вместе с тем, этого много. Научились копировать, иконы высокого качества. Музыка церковная – удалось восстановить школы. Некоторые добились того, что это не просто лучшие образцы церковного пения в смысле искусства, это высокодуховное пение. Что собой представляет наш светский кинематограф?

Н. Бурляев:- Это катастрофа, к чему мы пришли. Это было понятно, когда начали перестройку. Горбачев и Яковлев вызвали к себе председателя Госкино Ермаша Филиппа Тимофеевича. Он мне потом сам рассказывал об этом. Они потребовали план перестройки кинематографа. Он спросил, зачем, всё же работает, прибыльная часть для бюджета. После алкоголя кино было второй частью дохода бюджета. Зачем менять? Все отлажено. Пять тысяч кинотеатров по всей стране. Премьеру можно делать в один день. Всё отлажено. Не понравилось, что он говорил, его убрали. Поставили другого человека, и пошел упадок. Пророком быть не надо – было любому видно, куда мы придем. Ельцин указом от 93 года запретил законом о культуре государству влиять на культуру, а только оставил право давать деньги. Творцы сами имеют делать то, что они хотят, как угодно трактовать исторические события… Они создали Фонд кино. Вроде хорошо. Но стоило увидеть имена тех менеджеров, кому доверили кино… Вот «Школа» - аморальный совершенно фильм, автор Дневного позора. Давали тем, кто на рынке как-то уже прозвучал. Но неправильный это путь! Если министр культуры тех лет говорил на коллегии, что культуру нужно подвинуть на панель!?  Как можно быть министром культуры при этом? Но культуру туда подвинули… Сейчас нам надо всё возвращать.

Е. Никифоров: - Для этого же нужны люди, которые вернут. Помню, какое громадное значение сыграл Андре Мальро, когда возглавил министерство культуры Франции.

Н. Бурляев: - Руководить должны поэты культуры. Видел я такого в Болгарии. Сендов, поэт. Человек должен быть в силах что-то создавать. А что мы видим? Я знаю всех министров. Фурцеву, которая мне встретилась, когда шли по коридору она и Бондарчук. А я казак, я не привык отступать, не в стенку же мне впаяться. Я иду прямо на них. Бондарчук представил меня, это тот самый Коля Бурляев, «Иваново детство». И она меня погладила, руку пожала, он тоже пожал руку, потом люди сзади шутили – руку-то не мой теперь…

Е. Никифоров:  - Вот живое всё-таки чувство культуры.

Н. Бурляев: - Хотя они все вроде атеисты. Но как министр культуры в России может быть атеистом? Кое-кто из чиновников высшего ранга хвастается – я атеист, я не верю в Бога. Тогда что ты здесь делаешь?

Так вот видел я – атеисты держатся за кресло. Им оттуда машут – рынок, делайте деньги. Когда я просил бывшего министра поддержать тему о Сергии Радонежском, на что меня благословил патриарх, мне ответили – сделайте блокбастер о Сергии Радонежском, экшн, Куликово поле – они все заточены на рынок, и это преступление перед кинематографом. Вот к чему мы пришли. Это анализировали, когда я пять лет проработал в Общественном совете при Минкультуры.  Мы заслушивали Фонд кино. Это было 7-8 лет назад. Быстро директор фонда выступил – у нас все хорошо, мы сделали 300 фильмов, отвоевали у американского проката 18%, кому-то деньги потекли. Дальше я говорил 20 минут. Это был разбор их полетов. Я должен бы радоваться за них, а у меня тревога – чем нам гордиться из этих трехсот фильмов? Я продюсер, драматург, режиссер, актер – что-то понимаю в этом, и  могу назвать 5-7 фильмов, которые не понижают, не предают кино как искусство. Все прочее – доходный промысел. Вы понижаете духовный уровень народа. Они сослались на то, что это указание правительства делать кассовые и коммерческие фильмы. Но они все не кассовые! Вот кассовый «Чебурашка», который снял мой ученик, режиссер Дьяченко. Мне бы радоваться, но я еще на его фильме «Последний богатырь» испытал чувство тревоги. Я его не обучал искажению смыслов русских сказок. А чебурашка – просто какой-то монстр, украденный у автора. Это всё спекуляция, всё бездарно.

Е. Никифоров:  - А откуда такой успех?

Н. Бурляев: - Нечего глядеть было в каникулы. Я пошел посмотрел – зал был полон. Драматургия ужасная. Режиссура никакая. Гармаш - потрясающий артист, и тот плохо играет. Все актеры играют плохо. Не понимают люди, что это всё исчадие иного рода. Карлсоны все эти… В их эпосе Карлсон – ужас, демон, а у нас его облагородили. Мертвый Чебурашка. Деваться некуда – люди проглатывают эту ложь, а чиновники отчитываются – кассовый фильм. Разве этим нужно заниматься сейчас? Я уже в Думе говорил – когда  началась в июне 1941 война, в сентябре уже был снят десяток фильмов военной кинодрамы! Военные киносборники. А что сейчас сделали Минкультуры, Фонд кино? Год прошел! Тревога огромная, я видел и вижу Минкультуры. Там есть честные люди, желающие помогать за эти жалкие деньги. Но эшелонированное на всех уровнях бескультурие я вижу в руководстве. Умирает Алексей Баталов, Мединский отправляет на похороны своего заместителя. Замминистра поинтересовался – кто это такой?! Я не раз приводил пример. Я пришел на отбор кадрового резерва Минкультуры посмотреть, кого они хотят принимать в чиновники, кто будет нами руководить. Прошли 30 человек. Я попросил одну девушку назвать русских поэтов 19 века. Долгое молчание, ужас в глазах, непонимание – чего хотят? Потом зашел парню 27 лет такой же вопрос. Реакция такая же. Но самое главное – реакция главы департамента по кадрам Минкультуры: зачем вы их смущаете?

Е. Никифоров:  - Министр должен как минимум любить и понимать культуру, а потом когда любишь, то от преизбытка сердца хочешь подарить это понимание, восторг кому-то. Вы меня поразили. Как такое возможно в министерстве культуры?!

Н. Бурляев: - В Думе с трибуны я говорил на пленарных заседаниях, что требуется реорганизация Минкультуры за все 60 лет, которые я всё это наблюдаю, превратилось в министерство развлечений. Я не против развлечений, но пусть это будет департамент. Нужно подчинять Минкультуры всё, что относится к понятию культуры. Литературу, образование, просвещение. Почему литература отдана в ведомство Минцифры? Технология абсолютная. Я столкнулся к экспертами совета Минкультуры по документальному кино, которые поначалу зарубили тему фильма о великом режиссера Андрее Тарковском. Я и не попал с этим фильмом в господдержку. Потом все равно дали, потому что кто-то что-то стал понимать. Юбилейный год Тарковского. Ученик его делает проект. Дали. Я проанализировал состав экспертов. 30 человек. Из  них 15 блоггеры – интернет портальщики. Что они в кино понимают? А из экспертов удалили всех, кто в кино что-то понимает, наших потрясающих документалистов – их нет. Минцифры – одни либералы, больше половины тех, кто и так нами в прежние-то годы нами руководили, а сейчас подавно. Не создадим мы новое общество с новыми людьми. Кардинально нужно все перестраивать. А культура это самое главное по статегии нацбезопасности. Будет она – будет государство. Не будет – будет катастрофа. И делать надо это быстро.

Е. Никифоров:  - Сегодняшний уровень обеспечен не вчерашними усилиями, это тридцать лет большой работы по перестройке всего комплекса, связанного с культурой: и финансового, и материального, кадрового. Если мы выйдем на какие-то рубежи, то лет через 20. Я оптимистично смотрю на то, что происходит у нас в культуре, потому что занимаюсь документальным кино. Это несколько другое. У нас прошел уже 27 фестиваль.

Н. Бурляев:- Да, и на него «Радонежу» не дали денег в Минкультуры. Они продолжают заниматься удушением «Золотого витязя», который стал инициатором принятием президентом указа об основах государственной культурной политики. Вот чему надо помогать.  Каждому министру говорю! На словах они говорят одно, а на деле выходит совсем иное.  Мне дают на «Золотой витязь», а это кино, театр, живопись, музыка, литература, жалкие гроши, на которые  невозможно что-то создать и развиваться. Почему не выполняется указ президента? А я тихо сидеть не буду. Как можно «Радонежу» было не дать? Это единственный в своем роде фестиваль.

Е. Никифоров:  - Цените, что имеете! На «Радонеже» было в этом году 216 документальных фильмов. В конкурс отобрали 100. Это все равно много! Уровень кинематографа великолепный. Есть мастера опытные, лауреаты премий, есть молодежь. Был один режиссер -  вчерашний  выпускник ВГИК. Фильм напрямую не говорит ни о религии, ни о войне, ни об искусстве, а все вместе создает такую полифонию характеров. И здесь не актеры,  а живые люди. Как он смог это срежиссировать, чтобы они на экране жили неложной жизнью? Самое удивительное – нам удалось фестиваль провести, собрав внутренние резервы, все были обижены страшно. Наше отборочная комиссия, жюри говорят, бросать нельзя, надо ценить, что мы имеем. Ни одна страна в мире не может собрать такой фестиваль религиозного кино. Я думал, католиков миллиард, протестантов множество – никто не может собрать ничего подобного. У нас уникальный ресурс. И как так легкомысленно относиться к настоящим сокровищам?

Н. Бурляев:- Я вижу долгие годы, и об этом же говорил Никита Михалков, и о чиновниках высокого уровня, что он видит там латентную русофобию скрытую. Я и сам вижу. Вроде человек русский, а почему-то такое пренебрежение к своим традициям. Почему не выполняется  указ президента, где говорится об опоре на традиционные ценности? Сейчас я стал ко всему председателем комиссии по науке, образованию парламентского собрания союза Белоруссия России. Я там 8 месяцев на посту. Я собираю депутатов обоих наших парламентов комиссии, мы предлагаем что-то, но это все не попадает в бюджет России. Чиновники высшего ранга, профильные министры по науке, культуре, образованию, которые должны приходить, не приходят, но присылают клерков, которые чего-то там оперируют цифрами, сухо и вяло болтают, какая-то и тут скрытая латентная  бело-русофобия. Белоруссия союзное государство, наши президенты крепко взялись за руки, это попытка сделать цивилизационную модель нового разумного государства в неразумном мире. И такого много повсюду вижу, это самое страшное. И я говорю об этом на всех уровнях. Меняйте всё! Безкультурие не только в культуре. Всюду равнодушие чиновников. Отчёты эти…На культуру закладывали на 2022 год 0,7% ВВП, на 2023 год уже 0,6%. Я предложил 3% на культуру. Какое было сопротивление. Был в зале Силуанов, отвечал, что это важно, мы даже сделали Пушкинскую карту. Прикрываются картой этой как фиговым листком. Что эта карта спасает всю нашу культуру? А то, что гибнут памятники архитектуры? Я депутат от Ярославской области. Проехал увидел 700 скелетов храмов потрясающих, крыш нет. В городе через несколько лет нечего будет спасать.  Работы очень много…

Е. Никифоров:  - Для меня Ярославль предмет особенной любви. Ярославская архитектура – икона русского города. Сама структура города, планировка.

Н. Бурляев: - Это жемчужина. Когда я сказал святейшему патриарху о том, что я его буду беспокоить, потому что происходит катастрофа с Ярославлем. И он совершенно согласился, сказав, что Ярославская область и Московская область - самый проблемный регион.

Е. Никифоров:  - Московская область, которая тоже изнывает от обилия денег. И здесь мы не можем даже крыши перекрыть. Все на священников валим. Разрушала-то не Церковь, а государство! Бюджетные деньги на это должны быть выделены, нужно строить!

Н. Бурляев:- Президент Ельцин обещал. Мы же правопреемники Союза, так что всё, разрушенное в те времена, мы должны восстановить и Церкви передать.

Е. Никифоров:  - Что-то передали. Сравниваю с Украиной, где еще хитрее, подлее, гнуснее. Ответственность за состояние храма повешена на Церковь, а права собственности нет. Атеистический цинизм доходит до крайности. Дорогой Николай Петрович, когда будет премьера фильма о Тарковском?

Н. Бурляев: - 16 марта в кинотеатре  «Октябрь». Сейчас мы готовимся. Не пропустите! Потом обещают выпустить на тысяче экранов по России.

Е. Никифоров:  - Мы со своей стороны расскажем об этом. Наш слушатель – человек, для которого культура востребована. Это будущие зрители Вашего фильма. Мы к этой публике обращаемся. Никакой другой. Думаю, у фильма будет зритель. Я сам очень хотел бы посмотреть фильм. Прошло столько лет…

Н. Бурляев: - Иваново детство – 1961 год…

Е. Никифоров:  - Я уж не вам говорю, но мальчику этому, Коле Бурляеву. Боже, не насмотришься!

Н. Бурляев: - Я считал, что плохо играю, всю жизнь считал. Только лет  пять назад привез в Канны фильм. Думал, кто туда вообще придет, кому это надо? Но я пошел, представил. Обычно фильм не гляжу, но тут решил посмотреть, как люди будут с просмотра уходить. И никто не ушел. Давно не видел я фильма этого. И как-то играет этот мальчик – я бы так не смог сейчас. Я примирился с собой.

Е. Никифоров:  - Случилось. Случился мастер, сценарий, эпоха. За 60 лет не появилось второго такого мальчика.

Н. Бурляев: - Звягинцев делал фильм. Мы встретились, и он  мне хотел польстить. У него есть фильм, там два мальчика, два брата. И он говорил, что искал двух Коль Бурляевых. Я ему со всей своей прямотой сказал, что он не нашел ни одного. Пытаются подражать, а вот нет этого божественного.

Е. Никифоров:  - Такое происходит. Посмотрите. Может быть, у вас случится такое, что будете носить всю  жизнь и внукам передавать, что мы были, видели, это было событие! Насыщайтесь, возрастайте к небу.

Н. Бурляев:- Мы победим!

Е. Никифоров:  - Аминь!