Перейти к основному содержанию

00:24 29.03.2024

Модернизм в церковном искусстве

25.11.2022 11:03:30

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2022/11/10/20-00

Е.Никифоров: Приветствую вас, дорогие радиослушатели! Сегодня мы обсуждаем тему модернизма в современном церковном искусстве. Рад вас видеть и поговорить на темы, которые меня лично глубоко беспокоят. Надеюсь, из ваших уст получу ответы на эти вопросы. А вопросы будут связаны с современным церковным искусством. Церковь живет в обществе, не может не откликаться, церковные люди – граждане нашего государства, выпускники школ, детских садов, влияние мам-пап и окружающей среды – Церковь полностью отражает то, что происходит в обществе, включая и его достижения. Церковное искусство для меня - град на горе, то, к чему мы должны стремиться. Когда мы с вами входили в область церковной свободы, соприкасались с церковным искусством, нам хотелось, конечно же, иметь возможность доступа к лучшим образцам, да и вообще определить, какие образцы лучшие, что из этого наследия, доступно. Во-вторых, освоить это знание. Екатерина Дмитриевна, как Вы воспринимали это?

Е.Д.Шеко:Когда я начинала свой путь в иконописи, это были 80-е. Мое первое участие в большом церковном проекте – иконостас Покровского храма Свято-Данилова монастыря. Я там была ученицей отца Вячеслава Свиных, под его руководством совершала первые шаги. Потом я поступила в Свято-Тихоновский университет и с тех пор там училась, преподавала живопись и рисунок, а теперь – кафедра.

Е.Никифоров: Пафос я верно описал?

Е.Д.Шеко:Тогда в 980-90е были радужные надежды, что мы сможем общими усилиями возродить Церковь, благоукрасить, восстановить порушенное, создать новое, но уподобиться прекрасным образцам, которые мы видим в музеях, которые сохранила Церковь.

Е.Никифоров: Батюшка, а у Вас как?

о.Максим:У меня отдельный опыт знакомства с церковным искусством. Я пришел через церковное искусство, через музыку церковную. Как раз в 90-е было много проектов реставрации церковных песнопений. Насколько они корректны пусть специалисты решают, но меня это настолько впечатлило, что открыло двери в Церковь. Занимаясь искусством светским, я стал интересоваться церковным, стремиться к образованию.

Е.Никифоров: А как Вы обнаружили то, что мы сейчас пытаемся определить как правильные истинное, природное, органичное? Нам ведь досталось церковное искусство с бесконечными поновлениями, нужно было все реставрировать, чтобы понять, что там на самом деле. А там слой за слоем, один ужаснее другого. Как это все складывалось?

о.Максим:В таких ситуациях все решается отношением. Когда мы находимся в Иерусалиме, понимаем, что под нами метров 20 культурного слоя, но мы не специалисты, то для нас даже этот новый асфальт святой. А когда начинаем разбираться в церковной археологии, то нам хочется эти 20 метров покопать. Для меня лично эта дистанция не была так велика, потому что я пришел от современного искусства 70-80 х. Потом я со временем понял, что это реставрация, слои.

Е.Никифоров: А как Ваше ухо, как камертон, услышало, как Вы поняли, где музыкальная правда? Нельзя же сказать, что искусство того времени было анти- искусством - была масса достижений талантливых.

о.Максим: Я не могу рационально описать свой опыт, думаю, Господь мне постучал в нужную точку сердца, потому что мои современники, люди, которые были давно в Церкви, зачастую не понимали ни каноническую иконопись, ни песнопения.

Е.Никифоров: Но чувствовали, наверное.

о. Максим: - Меня это укололо и не отпускало.

Е.Никифоров: Значит, было что-то живое, природное, ведь человек по природе христианин. Когда меня спрашивают, как пришел к Богу, что сказать? Господь из камней делает чад Аврааму. Мы были вот эти самые булыжники, и каким-то удивительным образом из них создавались христиане.

Е.Д. Шеко: - В то время пространство было чище. Цензура, которую использовала советская власть, чтобы отсечь всё, что с ее точки зрения было неподобающим, помогла нам как-то немного яснее видеть, не было мути в воздухе. Это пришло уже с перестройкой, когда все полилось с запада, что только можно помыслить, и что не стоит мыслить. В этом направлении на нас нарушилась лавина, которая окончательно сбила наш внутренний компас, который был при советской власти у тех, кто имел чистый взгляд на искусство хотя бы. Сейчас это еще труднее. Молодёжь, рожденная после 2000-х, которая сейчас учится в ВУЗах и готовится к выбору профессии, идет по более трудному пути, потому что они пришли на все готовое, западное. Болонская система образования, приоритеты, расстановка плюсов и минусов, понимание мира, добра и зла, что запад нам зла не несёт - это надо хотя бы изучать, может не все принимать, но присмотреться стоит...

Е.Никифоров: А что он несет? Я не особенно наблюдаю за потоками этими.

Е.Д.Шеко:Прежде всего, это интенции в церковной среде. То, что было порождено Вторым ватиканским собором, и то к чему пришла современная католическая церковь. А пришла она к отсутствию образности какой-бы то ни было. Фигуративное искусство, изобразительное искусство реалистическое там просто запрещено, оно не попадает в церковную ограду, если отражает реальность и уподобляется каким бы то ни было историческим образцам живописи католического мира. Поэтому у них некоторый интерес к иконе проявился в начале 2000-х, потому что икона была чуждой, для католиков это было искусство схизматиков православных, которые не настоящие христиане. Это мы всегда относились к католической Церкви с некоторым пиететом и думали, что это наша Церковь-сестра, потому что они тоже христиане. На самом деле они к нам относились жестко, все точки у них были расставлены.

Е.Никифоров: Интересно, что мои знакомые из католического мира лет 30 назад считали, что это чуть ли не диссиденты церковные (в католическом смысле), которые ставили у себя в алтаре иконы Божией Матери. Мы тогда были еще неофиты, церковное чувство не было слишком развито, но все равно мы чувствовали, что это из другой оперы. А им казалось, что они ориентируются на некоторые безусловные и неповрежденные образцы. Всегда стояла иконка Божией Матери, не то, чтобы слишком маленькая, и Господа в таких храмах. По крайней мере, они серьезно относились к вере – вот какой вывод делаешь для себя. В целом искусство иконописи безумно сложно для понимания. Оно не всегда обладает качеством непосредственного воздействия на человека. Это могут такие образцы как Андрей Рублев, например, и то я сомневаюсь, что для обычного человека это предмет такого восхищения. Не понимают люди, что видят. Мой собственный опыт – например, через Джотто, понемножечку. Нам казалось, что вот там молитвенный дух. А уже академия мало нас интересовала. Но потом понять, что икона выше намного и выразительнее – это пришло уже в зрелом возрасте. А как Вы учите читать икону, понимать ее?

Е.Д.Шеко:Это наша родная традиция изобразительного искусства. В обучение этому предмету у нас встроена тема, это было и при советской власти, древнерусского искусства. А другого в ней не было – только иконопись. Для всех художников древнерусское искусство было абсолютной ценностью именно потому, что оно было русским. Это имеет значение. Это наша древность, корни, история, это важно. Когда привыкаешь, спокойно знаешь, что древнее было такое, что-то в этом есть. Недаром Третьяковская галерея и другие музеи древних русских городов смогли, несмотря на гонения, атеистическую пропаганду, сохранить коллекции. И мы безумно благодарны тем, кто тогда под угрозой личной безопасности собирал это в музеях, экспонировал, доказывал. И они сумели найти слова, чтобы доказать коммунистическим властям, что это имеет абсолютную ценность.

Е.Никифоров: Тут еще Матисс поработал.

Е.Д.Шеко:Для советской власти Матисс не был авторитетом таким, каким он стал в 90-е. Вот тогда все нашли информацию из какого-то журнала, что он в 13 году побывал, увидел эти новгородские краснофонные иконы, поразился, впечатлился, и это прямо преподносилось как «ура, мы вместе в западом, запад – с нами, Матисс круто, современно». И понеслась волна, которая присоединила икону к тому современному изобразительному искусству, и дало ей некоторую легитимацию в глазах современных искусствоведов, тех, кто занимается пропагандой нового искусства.

Е.Никифоров: И конечно, галерейщиков, которые придали этому сразу очень коммерческий характер… Батюшка, а в смысле музыки?

о.Максим:Думаете, я про музыку готов говорить так обстоятельно? Я бы хотел сказать по поводу пути через прерафаэлитов или Матисса, открытия икон… Мне кажется, церковное искусство открывать таким образом можно, но это путь чисто искусствоведческий, рациональный, а на самом деле оно открывается в измерении мистическом, в литургическом опыте. Вне этого опыта говорить о нем просто не имеет смысла. Можно рационально выстраивать последовательности, комментировать, но это всегда будет наполовину закрытый путь. Вы сказали, что она не просто воспринимается, а на самом деле - просто, если это молитвенный опыт, то она может открыться сразу. С другой стороны, даже и не очень качественные образцы церковного искусства в этом поле начинают работать.

Е.Никифоров: Так это же нужно иметь молитвенный опыт. Вы знаковое слово сказали. Где, например, мне было взять молитвенный опыт – не было его. И получить его было не у кого.

о.Максим:Мне кажется, он есть у каждого человека, просто он может быть невнятный. Постепенно через жизнь в Церкви это происходило вокруг какого-то стержня. Думаю, это единственное измерение, в котором можно говорить о церковном искусстве. Иначе мы заблудимся, сразу попадаем в исторические коридоры, где много школ искусствоведческих, творческих. А так срабатывает сразу – человек попадает и всё. Я видел людей, которые точно не имели церковного опыта молитвы, людей современной секулярной культуры, которые попадали и перед иконой с ними происходило невероятное. Это измерение нужно обязательно учитывать.

Е.Никифоров: Это просто счастье родиться в церковной семье. У нас три школы, включая «Радонеж», им уже по 30 лет, и я вижу динамику развития от совершенных буратин, бревнышек необтесанных, до того, что сейчас эти «бревнышки», окончившие нашу школу, институты. Они приводят уже своих детей, и это уже другое качество человека. Для них это естественно, просто, часть их жизни. А то, что сейчас происходит – современное состояние церковного искусства? Приятно вспомнить былое. Много достигнуто. За годы понята технология, каноны, знания, богословие иконы. Это кстати не просто словечко, а то, что превратилось в большой курс. Сейчас это развитое научное и культурное явление. С чем сталкиваются нынешние ребята, которые могут получить эти знания в концентрированном виде, не проходя тяжелый путь очищения, реставрации, учебы большой, выбора постепенного? Сейчас пишется много и качественно. Прекрасные иконописные школы по всей России. Это так?

Е.Д.Шеко:По-разному, но есть в целом. Проблема как раз в богословии иконы. Вы сказали, что направление это развилось после Успенского, но как оказывается, не везде и не совсем. Есть сомнения в необходимости канонических правил, потому что наши оппоненты апеллируют к тому, что каноны VII Вселенского собора, которые говорят нам о важности иконы, не содержат буквальных рекомендаций. Там ничего не сказано ни о технике, ни о стиле. Единственное там упоминание, что нельзя на хрупких материалах писать, типа стекла, чтобы нельзя было разбить, а в остальном там никаких ограничений.

Е.Никифоров: Но важно, чтобы это было духом исполнено?

Е.Д.Шеко:Верно. Но дальше, к сожалению, наши богословы отгородились от этой темы. У нас в университете ведь есть богословский факультет и специалисты всех отраслей богословия, как науки, которая у нас называется теологией, и я сталкивалась с ними всеми, и как только речь заходила о богословии иконы, начинался ступор. Богословы, которые занимаются чистым богословием в дистиллированном виде, не готовы рассуждать на эту тему.

Е.Никифоров: Что препятствует?

Е.Д.Шеко:Думаю, это личностное. Многие из них пришли в богословскую сферу из технических специальностей. Многие отцы оканчивали физико-математические или филологические отделения, то есть это не люди из мира искусства. У нас ведь задача не просто оценить икону в прошлом ее значение, догматику. Объяснить, что такое икона все могут, это написано, в том числе Успенским. Но, к сожалению, он остановился, создал себе барьер – 17 век. Он оценил это как начало упадка, конца, и всё, что дальше, он не захотел рассмотреть с точки зрения  догматического содержания. А на самом деле, если мы серьезно посмотрим на академическую икону 19 века, то там есть довольно удачные примеры одухотворенных образов, перед которыми молились многие отцы, многие стали святыми. Во всяком случае, новомученики почти все молились перед иконами академического письма, и это им не помешало стать святыми. Это говорит о том, что икона может принимать любую форму, лишь бы в ней было это самое духовное богословское содержание.

Е.Никифоров: Мне кажется хороший образец для этого размышления это творчество Гречанинова в музыке. 19 век. Романсная стихия. И если не держаться церковного молитвенного духа, который там присутствует, то можно уйти не просто в романсы, -  в дурновкусие. С другой стороны, если хор настоящий, регент – человек, проникнутый духом святым, если он настоящий христианин, то это великое превращение на глазах, другая музыка. Я не прав?

о.Максим:Я полностью согласен. Мы сегодня в разговоре отметили нестрогую артикулированность канона церковного искусства. Канон не прописан во всех палитрах, а есть только общие установки. Думаю, в этом есть смысл какой-то. Церковь оставила эту сферу свободной. Хотя рядом – культ, как это обозначил отец Павел Флоренский. Устав богослужебный – там всё четко, типикон – строго. Владыка Афанасий Сахаров говорит, что человек, который преступает этот устав, идолопоклонник. Я ее сузил до фразы, а там серьезная аргументация, имеющая аскетический смысл. Человек должен смиряться и по послушанию принимать устав и соблюдать его. И совсем рядом в этом культе изобразительное искусство, иконопись, совершенно другое отношение – никакого жесткого регламента. Какой тут смысл? Над этим надо думать, работать. Почему богословие образа в таком состоянии неразвитом, нераскрытом – тоже вопрос. Хотя чисто схоластически он решается просто. У нас есть студенты. Мы берем и даем им рефераты и курсовые на эту тему. Постепенно накапливается критическая масса, из которой входит талантливые богословы, они начинают писать тексты, книги – но этого не происходит.

Е.Никифоров: Теория суха, а древо жизни зеленеет. Это говорил Гёте. Человек достиг совершенства в своем мастерстве. Икона ведь это и ремесло. И тут требуются ремесленные навыки. Но не все могут увлекаться ремеслом как японской каллиграфией, потому что сам характер письма важен – как человек пишет, как кладет мазок, какая изящность. У меня дома несколько деревенских икон, очень простых, дешевеньких, но сколько там артистизма настоящего, легкости. Люди достигли некоторого мастерства. Благодаря вам в частности. Вы их выпустили из института. Вот они молодые талантливые люди, живущие в мире. Они как бы скучают. Им хочется выразить свой дар художественный..

Е.Д.Шеко:И заработать денег.

Е.Никифоров: Это потом. Это всё же легче. Им хочется высказаться в своем церковном искусстве как человеку. Последние годы мы видим массу попыток. Сергей Чапнин пытался объединять таких иконописцев, которые неплохо с точки зрения обычного искусствоведения делали какие-то парафразы из опыта церковной живописи и искусства, пытаясь по-новому выразить свое живое чувство.

Е.Д.Шеко:Если это искренние попытки, если человек молится, имеет духовный опыт, опыт общения с иконой, не просто как технарь и ремесленник, а как творческий человек, одухотворенный, молитвенный. Это было бы в идеале. Но, честно говоря, все эксперименты, которые мы видим сейчас, говорят совсем не о том, что у человека есть богатый духовный мир и богатый опыт. Летом этого года на Кузнецком мосту прошла выставка, которую организовал Союз художников на своей площадке. Она собрала многих церковных художников, в том числе тех, кто делает большие проекты росписи, иконостасы. Там в основном были члены МОСХа, но и наш университет пригласили потому, что у нас преподают члены МОСХа, и студенты могут предоставить много материалов – иконы, мозаики, фрески – это было все студенческое. Обычно когда делают росписи где-то кому-то, то оно все оплачено и висит в храме, и это невозможно притащить на выставку. Да и цель церковного искусства – не выставочная деятельность, а наполнение храмов.

Е.Никифоров: Помните скандал в Татьянинском храме? Отец Максим Козлов не в храме, а рядышком на притворе …

Е.Д.Шеко:Это была первая выставка. Это были 90-е!

Е.Никифоров: И как церковный народ это возмутило. Хотя сказать, что пришли антихристы или глумители нельзя.

Е.Д.Шеко:Там было на грани. Яблочный спас там был изображен на груде яблок. Пирамида из яблок настоящих. И это была некоторая издёвка, хотя тогда это было деликатно. Сейчас все гораздо жестче. Существует проект «После иконы». Активно продвигается философом Великовым. И этот проект утверждает, что икона умерла. Да они ницшеанцы все. Бог умер. Дальше мы живем без правил.

Е.Никифоров: Черный квадрат...

Е.Д.Шеко:Да, именно. Теперь они делают в виде треугольника.

Е.Никифоров: В окладе уже не икона, а черная дыра.

Е.Д.Шеко:Вместо лица – мишень с черной серединой. Треугольная форма. Сбитые кресты, напоминающие церковное облачение, а вместо головы – мишень. Конечно, это все привлекает молодежь, потому что ей свойственно некоторое фрондирование, противопоставление себя старшему поколению, попытка доказать, что мы уже выросли и можем делать что-то самостоятельно без вашей указки, и это привлекательно. Тем более что советское искусствознание по-прежнему советское. Оно живет в парадигме нетварного мира. У нас никто в гуманитарных науках не говорит, что мир сотворен. Мир по Дарвину у нас…

Е.Никифоров: Батюшка, а Вы что скажете по поводу современного искусства, модернизма в Церкви? Насколько это возможно?

о.Максим:По моему опыту эта ниша эксперимента на грани церковного искусства заполняется двумя путями. С одной стороны, художники изначально нецерковные, которые чаще всего не реализовались в своей светской среде и начинают спекулировать на таких вещах. А с другой стороны, это церковные художники, которые теряют понимание, переживание того, что икона – форма Божественного откровения. Пишет ее Господь руками иконописца. Если это ощущение у художника теряется, то происходит то, что принято сейчас называть словом выгорание. Он скатывается в такие вещи… Во втором случае это чаще происходит совсем не осознанно. Светский художник концептуально берет и эксплуатирует эти формы религиозного искусства, то во втором случае это как любая духовная деградация не осознается. Человек постепенно опускается. Там можно много разного увидеть. Кстати, мы вспомнили отца Павла Флоренского. В его замечательной теории мы можем найти ответы на эту ситуацию. Философия культа с чего начинается? Он говорит о том, что культ и церковное искусство, которое задействовано в культе, может пониматься только сверху вниз, а не снизу вверх. Творческие способности человека реализуются двояко. В инструментальной деятельности по преобразованию материи природного мира и в деятельности, как сегодня сказали бы философы, сигнификативной, знаковой.  Обе эти способности соответствуют первым заповедям, которые получил Адам до грехопадения – преобразовывать райский сад и давать имена. Отец Павел говорит, что отдельно сами по себе они достаточно однобоки, реализуются в полноте тогда, когда соединяются в третьей деятельности, которая называется сакра, то есть священнодействие. Иконопись это - Божественное откровение через руки, талант, сердце художника. Когда художник теряет эту связь и начинает воспринимать свою работу, как ремесленно-творческую деятельность, то он уходит либо в чистое ремесло грубое, в преобразование материи, работу с красками, либо с рациональным довеском довольно значимым и ощутимым, он начинает философствовать, подводить концепт под новое состояние своего творчества, потому что так или иначе он чувствует, что он в новом состоянии. Раньше он иконы писал, по сути, молился, а теперь с ним что-то происходит, и он пытается найти этому обоснование. Все скандальные выставки как правило сопровождаются концептом. Это не просто ярмарка. Демарш.

Е.Д.Шеко:Как и все современное искусство. Но основано на оправдании себя. Когда обыватель смотрит на какое-то абстрактное непонятно что, он не понимает, ему нужно обоснование. А художник ему любезно может это предоставить, как это делал Малевич.

Е.Никифоров: Как странно, ничему история не учит. Все эти попытки древние. Имею в виду тот же Ватиканский собор, который допустил эту чертовщину.

Е.Д.Шеко:Он до сих пор у руля, там все под контролем. В Европе везде есть кураторы, инспекторы по творчеству. Они следят, чтобы даже в храмах охраняемого наследия, охраняемых государством, была какая-то новая капелла, артефакт авангардный, нефигуративный, агрессивный.

Е.Никифоров: Это уже сознательно преступление против духа церковности. Хотя он на западе еще сохранился, что-то они еще чувствуют и понимают. Для меня показательны были музеи Ватикана. Все мы знаем, понимаем это чудесное искусство. Это возрождение, фигуративное искусство, академизм. Реалистическое искусство. Отельные коридорчики там есть в залы современного церковного искусства. Достаточно большие пространства. Все проходят мимо. Заглянут, перекрестятся и идут дальше. Смотреть это и не за чем даже, весь этот художественный выпендреж, простите мне мои определения. Это не интересно. Ваши потуги на высказывание особой эмоциональности, попытка сказать, что это ваше личное интересное достижение, это неличное, а как раз усредненное патологическое… Эту патологию пытаются сделать чем-то нарочитым. Как сейчас искажается традиция. Даже на уровне генном пытаются изменить нашу жизнь, сказать, что не семья – главное в жизни. Мы придумали этот концепт новый, будем вам агрессивно навязывать. Я не думал, что у них дошло до того, что они навязывают комиссарами.

Е.Д.Шеко:Это государственное учреждение. Система инспекций.

Е.Никифоров: А там же Церковь отделена от государства?

Е.Д.Шеко:А вот так. У нас тоже отделена, но активно взаимодействует. Современные модернисты от церковного искусства обосновывают свое вмешательство в церковное искусство тем, что оно сегодня должно быть понятно нашим современникам, как бы проповедью быть на языке современников. И они уверяют, что именно нашей молодежи понятно только это. А на самом деле по плодам продукции Софрино, мы как раз судим, поскольку там бизнес план и монетизация решает, какой стиль выбираем. Мы видим, что больше 70% их продукции – фигуративное, академическое искусство, но не иконописное. Это видимо потому, что это лучше продается, чем иконопись как таковая. В плохом исполнении она никому не нравится, а в хорошем – не все понимают.

Е.Никифоров: Печально. Хотя я знаю, что Церковью предпринимались серьезные усилия на уровне патриарха, который создал комиссию при Софрино. Ель была как раз наблюдать за стилем того, что там производится. Все батюшки стонут. Понятно, что есть экономическая составляющая. Но мы в таком состоянии находимся, что не можем игнорировать это. Раньше батюшки пытались закупиться, появлялись современные иконы, лампады. А сейчас попробуй. Не получится. Нужно, чтобы все проходило централизованно. Нужно чтобы закупали только Софрино. Это портит вкус прихожан. И сделать ничего нельзя. Нужно поддерживать финансово нашу Церковь, хоть как-то. Ей никто денег не дает. И на «Радонеж» не принесем – никто вещать не будет. Это очевидные вещи. Так и Софрино, но часто они выпускают отличную продукцию.

Е.Д.Шеко:Там налажены прекрасные линии полиграфии, золочения, всё на высшем уровне. Увы, те образцы, которые они тиражируют, хотелось бы переменить. Не сейчас конечно, но в будущем. Нужно понять, куда двигается наше священное искусство иконописи. Это должны решить именно отцы. В канонах VII Вселенского собора написано, что творчество принадлежит отцам, а художнику исполнение. Он может быть соработником, но во взаимодействии с духоносными отцами.

о.Максим:Еще один есть важный фактор. Ситуация нелинейная. Мы говорим об искусстве. Как любое искусство, оно находится под влиянием зрительской реакции. Основная масса тех, кто с этим искусством обращается, не художников, а зрителей, ну простите, она как раз такого и ждет – в этом более сложная проблема. Здесь мы можем через школы влиять, священноначалие, церковные структуры, которые это искусство контролируют, а переключить сознание людей, их эстетические установки, символические категории сознания – нужны десятилетия.

Е.Никифоров: Здесь нельзя идти на поводу.

о.Максим:Нет, нет, конечно. Но мы должны это учитывать. Эта инерция будет работать еще долго.

Е.Д.Шеко:На самом деле народ очень тонко различает. Заметно, если художник вложился, если он поучаствовал в общей молитве перед образом. Хотя я понимаю, что всё, что я говорю обесценено сейчас. Молодежь это воспринимает скептически. На самом деле художник, если в духе, является сотворцом, это работает в том числе и на зрителя. В этом взаимодействии промысел Божий тоже есть.

о.Максим:Я знаю случаи, когда батюшка восставал против этого состояния искусства, наполнял храм действительными оригинальными достойными иконами, завел в храме пение, какое должно быть, а не просто «хор за денежку». И вот люди перестали ходить причащаться в этот храм. Они сказали, что это все не то, мы этого не знаем, никогда не видели. Такие случаи есть, но не в Москве, правда.

Е.Никифоров: Вы сказали не в Москве как-то со снисхождением. Я знаю  жизнь церковную немосковскую, может быть, даже больше, чем московскую, так вот там такие требовательные бывают архиереи, батюшки. Какие замечательные школы храмового пения есть. Вот в Твери в Конаково школа отца Вадима. Много лет он эту школу регентскую хоровую создавал, прекрасно, с таким вкусом. Настоящее церковное пение. Ребята закончили учебу, разъехались. Это всё молодые, красивые сильные, а сам тон очень чувствуется. Все очень верующие молодые люди. Так вот церковный вкус не только в Москве.

о.Максим:Я имел в виду как раз то, что там гораздо более устойчивые традиции, если так можно их назвать. Если кто вырос на софринской эстетике, то сдвинуть это тяжело. А с другой стороны, если среди них есть те, кто понимает суть процессов в церковном искусстве, то тоже они способны настаивать. В Москве состояние особое.

Е.Никифоров: В Москве этим тенденциям противостоит мощнейшая партия протоиереев, которые не сдадут эти бастионы. Они знают, как ответить, не дадут безвкусице пройти.

Е.Д.Шеко:А против модернизма у них, к сожалению, аргументов нет. Владыка Пантелеймон, подвижник, молитвенник, замечательный архиерей, второй раз даже попадает в ловушку спонсоров, которые ему навязывают модернистские решения. И ничего сделать нельзя. Речь о храмовой и литургической деятельности. Это иконостасы, росписи. Вот уже третий храм, в котором всё это происходит. Владыка опечален. Он человек деликатный, решительно не может это отвергнуть, в результате оказывается в ловушке.

Е.Никифоров: Коснемся последней темы нашей беседы – церковной архитектуры. В последние годы было много чего построено благодаря чудесному Ресину. Взялся в такие преклонные годы продвигать эту программу «200 храмов». Сейчас понятно, что это правильно. Он вкус не навязывал. Было кому. Сейчас тенденция другая – все как на образце «русскости» стали настаивать, чтоб строили как ростово-суздальские храмы. Этот стиль начинает быть каноном, классикой, а это не совсем правильно – были ведь и другие стили, которые много кого воцерковили. Искусство ведь воцерковляет, это тоже важно. В Замоскворечье храмы разных стилей – классицизм, ростово-суздальский стиль, древнерусский – какой хотите. Это не противоречит чувству православного человека и молитве. Что бы мы могли сказать по поводу последнего строительства в Москве?

Е.Д.Шеко:В целом в Москве в пределах кольца все более-менее, хотя в некоторых случаях недостаточно органично садится. Тот храм мастерской Онисимова в Некрасовке. Он построил такой византийский грибок, низенький, но на фоне многоэтажек… Они несовместны.

Е.Никифоров: А на фоне многоэтажек ничего не совместно. Слава Богу, что есть такой контраст.

Е.Д.Шеко:Есть удивительный пример на мой личный взгляд, - храм на Ходынке. В районе этих больших комплексов построен гигантски такой храм, огромный, он держит свою роль – пятиглавый, немного нетрадиционно, но ладно, купола расположены немного иначе, чем обычно в крестово-купольных храмах это бывало. Неважно. На фоне стадиона, застройки он смотрится убедительно, но с другой стороны там с иконостасом беда. Тут уж не найден баланс, который мог был осмыслить алгоритм проектирования в каждом случае. Каждый раз это волюнтаризм.

Е.Никифоров: И хорошо и плохо. А если бы все было так формализовано, невозможно было бы вздохнуть. Было бы сплошное навязанное Софрино. Кстати, похвалим и их немного. Это гигантский завод, где много людей, которые верующие. Как бы ни было, они преодолевают верой, живым христианским чувством им же заказанные вещи. Не так уж там ужасно. Можно довериться и софринской иконе. Часто это лучше чем у ремесленника.

Е.Д.Шеко:Вопрос спорный, конечно, но как говорит наш декан, отец Александр Салтыков, пусть растут все грибы. А дальше будет видно.

Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой:

Другие способы платежа:      

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Простите, это проверка, что вы человек, а не робот.
12 + 8 =
Solve this simple math problem and enter the result. E.g. for 1+3, enter 4.
Рейтинг@Mail.ru Яндекс тИЦКаталог Православное Христианство.Ру Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл № ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: [email protected]

Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь

-
+