Сталинские репрессии в годы Великой Отечественной войны

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2020/11/03/23-00

Дорогие братья и сестры, радиостанция "Радонеж" продолжает вещание. В конце октября мы традиционно вспоминаем жертв политических репрессий. Сегодня к этой теме обращается Елена Смирнова.

Е.А. - Священномученик Сергий Мечёв был расстрелян в годы Великой Отечественной войны, в 1942 году. Он был казнен не один. Кажется, закончились репрессии 38- го года, и дальше должны быть послабления для церкви. Однако во время войны не до этого.

Меня всегда мучил вопрос, почему же расстрелян отец Сергий? Чтобы разрешить вопрос, имели ли место Сталинские репрессии в годы Великой Отечественной войны, я побывала в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете. Предлагаю вам запись беседы со старшим научным сотрудником отдела Новейшей истории Русской Православной Лидией Алексеевной Головковой.Здравствуйте, Лидия Алексеевна!

Л.А. - Здравствуйте, дорогие слушатели.

Е.А. - Могли бы Вы подтвердить мои сомнения, были репрессии или нет? Действительно ли были послабления? Мы знаем, что в 1943-ем году был избран Святейший патриарх. И.В. Сталин вызвал трёх митрополитов, которые к тому времени остались от сотен убиенных. Один из них и стал Патриархом. Наша церковь с первых дней войны собирала деньги, чтобы помочь в борьбе с фашизмом. Казалось бы, церковь борется с фашизмом, но вот как Вы считаете, расстрел священномученика Сергия Мечёва был единичным случаем?

Л.А. – Столько всего случилось, что вело к продолжению репрессий среди духовенства! И если можно, я расскажу о введении в войну. Всем известен пакт «Молотов-Риббентроп» о ненападении, это 1939ый год. Все мы знаем, что эти документы – дипломатическая кухня, это может исполняться или не исполняться, как это было в нашем случае с Советским Союзом. Когда мы смотрим документы того времени, невозможно не поражаться. например, Сталину присылают поздравительные телеграммы: «С Днем Рождения, Гитлер и Риббентроп». Он любезно отвечает, в ответ посылает благодарственную телеграмму. Это уже 1940-ой год. А1939 - ый год - трагический, в нём все корни того, что будет уже потом.

Я сегодня смотрела карту депортированных народов, это что-то невероятное, нечеловеческое, невозможно понять, как это сумели сделать.

Е. А. – Получается, что это какая-то внутренняя война до Великой Отечественной войны. То на нас кто-то напал, и мы, как беженцы, уходим на восток, а здесь уже закладывается страшный зачаток того, что будет дальше. Получается, сам Сталин начал эту войну против народов, живущих в Советском Союзе.

Л.А. – Да, и всё время будут возникать сложные и противоречивые вещи. Некоторые считают, что это наша территория. Просто вернули свою землю этим разделением Европы по согласию с Гитлером. Вообще эти депортации меня всегда поражали. Конечно, сделано было гениально по тому, как это было проведено в 1-2 дня. Целые народы были переселены.

Е.А. – Я думаю, что от этих народов мало что осталось. Потому что если в 1-2 дня переселяют, сажают в вагоны-душегубки, люди мрут по дорогам от голода - и старики, и дети -то мало кто доезжает.

Л.А. – Те же поляки, это очень сложный вопрос- Западная Украина и Западная Белоруссия. Все над этим бьются, много различных взаимоисключающих мнений. Но к тому времени, когда их депортировали, они считали себя поляками, молдаванами, румынами.

Е.А. – Русинами, да? Если говорить ещё и о православных народах -надо их упомянуть! Русины.

Л.А. – Да, но там православная церковь существовала, и была активна. Мы это знаем по XIX веку. Там было насилие с нашей, русской стороны.

Е.А. – Но и униаты там постарались, и особенно- Австро-Венгрия в Закарпатье, где были русины, о которых мы уже упомянули.

Л.А. – Постоянная шла борьба с униатами, с католиками. Это их жизнь была, которой они жили. Нам это было неинтересно в этот момент.

В XIX веке интересно было, мы прикладывали огромные усилия. Монастыри эти огромные западные, каких у нас не было на нашей территории, много сделали для того, чтобы православие было не просто внедрено. Примеры идеальных монастырей – Леснинский, Красностокский монастырь. Таких монастырей было 7 или 8. Вместе с трудниками их населяло несколько тысяч человек. А основной состав насчитывал 1000-1500 человек. Были и школы, и всякие училища, начиная от сельскохозяйственных и заканчивая медицинскими. из этих монастырей выходили очень образованные люди. Они все были вынуждены в Первую Мировую войну эвакуироваться, потому что оказались как раз на той территории, которую постоянно бомбили немцы. Все они были абсолютно разгромлены. Мало кто уцелел, кто смог вернуться. А вернувшись, они застали монастыри уже католическими. Вот такая прелюдия к тому, что было потом.

 А депортация - не хочу, чтобы меня неправильно поняли про чекистскую гениальность. Но это действительно акция, хорошо бы такая сила, умение и ловкость были направлены на благое дело, а не на такое! Но как это было сделано - до сих пор люди не понимают. Это были 12ое, 13ое и 14ое числа июня 1941 года.

Е.А. – То есть, до 22 июня.

Л.А. – За 10 дней. Такие примеры были в истории. Американцы, например, когда у них были военные действия, выселяли всех японцев с берегов, обращенных к Евразии. Ученые говорят, что такая депортация, как у нас была в 40-ом и 41-ом году. В 40-ом более мягкая была. Там они выселяли людей, которые им казались нелояльными к Советской власти, в чём-то замеченными. А в 41-о-м просто по национальному признаку.

Е.А. – К этому времени у нас ни одного монастыря не осталось. Это не было депортацией, это были именно репрессии. Был террор против церкви, архиереев и простых верующих, конечно же - против монашества.

Л.А. – Хочу несколько цифр назвать. Этим цифрам можно верить. До 1939го года у нас было 3 архиерея, ни одного монастыря и несколько сотен храмов.

Е.А. – То есть, десятки тысяч храмов были уничтожены вместе с теми, кто посещал эти храмы и там служил?

Л.А. – Да.

Е.А. – Естественно, ни одного монастыря.

Л.А. – Ни одного. Когда мы, мягко скажем, наши войска заняли эти территории - Западная Белоруссия, Западная Украина, Финляндия, часть Румынии - то к нам присоединилось 64 монастыря, в которых было 5100 насельников. В1941-ом году к нам присоединилось 3350 храмов, там огромное было число прихожан и людей, которые приходят или сочувствуют. Там была твердая, устойчивая вера. Не как у нас, всё покачнулось, полетело неизвестно куда.

Е.А. – Потому что там православная церковь много веков была стиснута католиками и униатами, нужно было ее отстаивать, вплоть до крови. Там новомучеников было очень много. Стоит почитать хотя бы жизнеописание преподобного Иова Угольского из Закарпатья, из села Угольки. Западная притеснение со стороны униатов в 10- ые годы ХХ века проводила Австро-Венгрия. Там было то же самое, что Сталин производил своими репрессиями по отношению к Русской Православной Церкви. Там и убивали, и в ледяной воде заставляли стоять, и маленьких девочек голыми раздевали, уж не говоря, что загоняли в концентрационные лагеря, которые тогда возникли именно для православных, те же русины.

Л.А. – Здесь это была политика государства. И это всё великое передвижение, я, по-моему, не назвала ещё всю Прибалтику. Один из претерпевших назвал, например, 12 июня Варфоломеевской ночью.

Е.А. - 1941го года?

Л.А. – Да. Машины, грузовики, крытые брезентом, там 2-3 охранника сидело, ехали во все стороны. Какой-то муравейник был, никто не мог понять ничего. Сажали и вывозили нацию как таковую. Например, поляков вывезли в Сибирь. Мне мелькнул один документ того времени, надо в нём ещё разобраться, именно депортация поляков, где уже названа эта цифра – 20 с лишним тысяч поляков, которые были предназначены к расстрелу. Эти цифры, на них смотришь - и изумляешься. Запомнить это всё невозможно, это сотни тысяч каждого небольшого народа. Как ни странно, с поляками обошлись так, что местным русинам дали очень хорошие земли и владения, хозяевами которых перед этим были как раз эти выселенные поляки. Так они чуть-чуть придушили сопротивление.

 Но с 1939-го года начались массовые аресты, кроме всего прочего. Не такие, как у нас были, не ненадежных контрреволюционных элементов(там вся эта технология, весь этот язык присутствовал). Времени прошло очень мало между 39- ым и 41- ым. Поэтому, конечно, хлебнувши всего этого, все западные территории немцев ждали, как освободителей. И встречали их, как освободителей от этого ужаса, который в короткое время их поработил. Когда начинают говорить у нас: они там все предатели, они с цветами встречали- здесь можно понять, вообще. Они непривычные были к такой жизни, к какой мы уже привыкли к тому времени. Времени прошло мало, и они считали, что их освободят сейчас. Некоторые люди, у которых родители жили на тех территориях, говорят: сначала мы все встречали их как освободителей от чудовищного гнёта. Но если бы немцы вели себя по-другому, если бы они поняли, почему их так встречают, и что нужно сделать - там все эти огромные территории были бы за них. Но они стали зверствовать. И они увидели, что и это то же самое получается.

Е.А. –И попали в клещи.

Л.А. – Они в клещи такие попали! Что делать? На чьей стороне быть? Для них это как бы ещё и не родина. У них родина там была долгое время. Они хотели просто жить нормально, по-человечески, со своей верой, со своими детьми, со своей землёй.

Е.А. – Без сталинских репрессий.

Л.А. – Без них, в первую очередь. А теперь сделаем мостик к началу войны. Перед началом войны был этот ужас. Да, там ещё была одна вещь, о которой историки говорят, что это семь загадок, но не называют, каких. Это встреча Молотова с Гитлером в 40- ом году. О пакте много говорят, о нем много документов, всё известно. Здесь была встреча совершенно секретная. Кстати, в самом пакте не говорилось о переделе Европы. Шла речь о ненападении Германии на Советский Союз и Советского Союза на Германию. А в секретных документах, приложениях как раз и было это как предложение разделить Европу. В 40- ом году с чем поехал Молотов- не очень известно. Они вместе составили документ. И встреча закончилась ничем. Я читала, Молотова называли тупым дипломатом, потому что он соблюдал основные дипломатические правила игры. Он давил на Гитлера. А Гитлер его встретил чуть ли не с распростертыми объятиями. А потом он начал себя недипломатично вести, он ещё и сам говорил, что в дипломатии одно из основных правил – нельзя загонять противника в угол. А он его загонял. В конце концов, Гитлер рассвирепел до такой степени, что даже не пошёл на обед, который в Посольстве был приготовлен в честь него. И на следующий день не пришёл на встречу. За него уже там другие люди договаривали что-то.

Как можно понять по некоторым догадкам, некоторым документам, которые возникли позже - речь шла уже о переделе мира. Мне всегда казалось, что почему Сталин так упорно не начинал войну, не отвечал ни на что? Он просто был совершенно сбит с толку! Потому что у него были совершенно другие планы с Германией.

Е.А. – То есть, переделка мира – это что, «мировой пожар раздуем»? Коммунизм во всём мире?

Л.А. – Об этом, наверное, с Германией не говорили. А говорили только о собственности, начиная с Англии. Там они насчитали, что 90 миллионов владеют 900 миллионами людей. И территория у неё малюсенькая, а сама она занимает колоссальные земли, и это надо исправить. И кончая Индийским океаном. То есть они там распределяли земли, страны, и дальше-дальше. То есть, это были очень мощные планы, такие, как у Александра Македонского или Наполеона. С нашей стороны это была экспансия коммунизма, большевизма и уничтожение, естественно, религии и верующих, чтобы их в помине не было. Сталину без конца поступали сообщения от нашей разведки со всех сторон о том, что будет 22 июня нападение, даже час называли, что в 4 часа. Нет, отвечали им, всё это провокация. Людей сажали, не защищали разведчиков, которые это передавали. Пример тому самый яркий -Рихард Зорге, который погиб из-за того, что мы его никак не защитили, а всё оказалось правдой. И когда это началось в 4:30, первые сообщения поступили, то, что было, объяснить совершенно невозможно. Самолёты стояли на аэродромах не заправленные горючим, и все как на ладошке. У нас тоже была достаточная концентрация войск, но они абсолютно не были готовы.

И когда эта невероятная махина от севера до юга одновременно двинулась, миллионы людей, то конечно сопротивляться этому было абсолютно невозможно. Считается историками, что разведка немецкая была отлично налажена. У нас, в общем, тоже была хорошая разведка, раз всё это до часу доносилось. Но у нас не реагировали, а там всё это учтено было. Где, как, сколько. В полшестого утра посол Германии пошёл к Молотову, где он официально объявил о начале войны и передал ему ноту. Причём то, что совершенно не полагалось своё мнение высказывать дипломату, он только выступает от имени государства. А здесь он в конце сказал, что он не согласен с этим. И кстати, это был очень достойный человек. Он потом участвовал в покушении на Гитлера и погиб страшной смертью, которой все они погибли, кто участвовал в покушении. И дальше было так: в 12 часов, вот сейчас у нас 12 с небольшим, как раз вот в это время никто ничего не знал. До этого никто ничего не знал, эта ночь была ночь выпускников школ. Они после своих выпускных балов, девочки в платьицах, мальчики в костюмах по традиции рассвет вышли встречать на Красную площадь. А в это время уже всё началось, но никто не знал кроме тех, кого убивали на границе. И в 12 часов Молотов выступил по радио с объявлением начавшейся войны. Конечно, зная ту атмосферу, то обожание Сталина, такое преклонение перед ним, то это должно было прозвучать как-то диковинно, дико, что выступает не Сталин. Почему Молотов?

Я долго не могла понять некоторых вещей. И одна из них – непостижимое молчание вождя. Как он мог не выступить перед людьми, которые с его именем шли на смерть? Я вычитала одну фразу Светланы Аллилуевой. Она сказала интересную вещь. Сказала, что недоверие в нашей разведке, ко всем сведениям, которые Сталин получал - обернулось катастрофой, потому что у него были другие планы. Она называет это ужасной политической ошибкой с его стороны и прибавляет, что даже до самого конца войны он повторял: «Жаль, с немцами мы были бы непобедимы». Обычно почему-то пишется, что 3 дня Сталин не говорил с народом. Он не 3 дня не говорил, он по числам не говорил 10 дней, даже 11. Потому что 22 июня началась война, первое его выступление было 3 июля. То есть колоссальные территории уже все были заняты немцами, колоссальное количество попало в плен, это всё миллионы, и убито. Там, конечно, не то, что он сидел на диване и думал, как это случилось. Там, конечно, работа всё время шла. И крупнейшие военачальники были у него, это всё обсуждалось.

Е.А. – Те, кто ещё не был тоже репрессирован, да?

Л.А. – Вы знаете, это невозможно понять. Потому что тебе под нос подсовывают всякие документы: а вот,мол, Тухачевский замышлял военный переворот. И как в это всё верить- не верить? Мы не верим, потому что они шли заодно со всеми другими. Но я бы не удивилась, если бы военные затеяли переворот в такой обстановке, которая там была.

37ой-38ой год. Было это или не было - тоже оставляем за скобками. Но лучших, выдающихся военачальников расстреляли- и высшее звено, и среднее, и низшее даже. Сотни тысяч человек. Я думаю, что наиболее активные, самые лучшие, самые заметные. Заметным человек не должен был быть, это всегда было опасно, во все времена. И вот это выступление Сталина 3го июля, знаменитое, всех потрясают его слова: «Братья и сестры», - за все годы Советской власти он вдруг вспомнил! Это подкупило всех.

Е.А. – Не он первый ведь это сказал: братья и сестры. Было выступление митрополита Сергия.

Л.А. – Это надо было сразу сказать, что в первый день войны в Богоявленском храме этот призыв был напечатан. Почему-то меня умиляет, что он сам напечатал это на машинке своё выступление, это воззвание, обращение к народу. Там, конечно: «Братья и сестры» -это нормально, это не удивляет никого. Правда, там некоторые фразы в этом выступлении - ясно, что не его рукой написаны, что-то, наверное, редактировалось. Потому что митрополит не говорит так.

Речь шла о том, что если кто-то будет смотреть за границу, ждать оттуда помощи, на что-то надеяться- то это предатель. Он мог сказать, но не так: в открытую и напрямую. Ясно, что это всё редактировалось, особенно в таких случаях.

Е.А. –Чекистами?

Л.А. – Не чекистами, а Иосифом Виссарионовичем, вероятно. Потому что для него это было очень важно. И каким-то образом это было моментально распространено по стране. Народ, конечно, замученный, забитый этими гонениями именно на церковь, вдруг услышал. Это очень поразило всех. Вот эти два слова: «братья и сестры», как они были нужны людям, особенно русским людям! Можно дать им немного дышать - и они тебе всё сделают. Даже как было в этой войне.

Е.А. – Но репрессии всё-таки продолжались, невзирая на то, что не хватало снарядов, не хватало много чего для фронта. Но всё-таки тысячи пуль находились для расстрела собственного народа.

Л.А. – Всегда находились пули, находилось время даже для мучений, истязаний. Это началось прямо сразу, это страница чёрная в истории войны. Но там все страницы чёрные, кроме победы. Потому что как только нам пришлось отступать, просто бежать - мы бежали с полной выкладкой в день больше 30 километров, чтобы не удавили сразу всех. Но всё равно удавливали. Я насмотрелась фотографий, наревелась до ужаса. Это просто невозможно перенести. Это такой кошмар, что творилось, что люди с собой творили. И мы, и немцы. Когда мы отступали на таких скоростях, там, конечно, деревенские женщины помогали, они плакали, говорили: ребята, куда вы бежите? Они видели только бегущих. Они тоже стали двигаться с козами, коровами. Причём беднота - это ужас. Вот на этих фотографиях всё очень ярко раскрыто. Дети все босые, по колено в грязи, у мужиков хоть какие-то там лапти есть, а женщины наполовину босые. А уже снежок лежит. И они какие-то тачки неподъемные двигают по дикой грязи, причём эта вся война – это сплошная грязь. Кроме зимних месяцев, когда беленькое всё. Остальное – это непролазная грязь, в которой застревали танки. Есть фотографии, где танки и немецкие, и наши в этой дикой грязи застряли. Их уже ничем не вытащишь.

Вернусь к этому отступлению. Чернейшая страница войны – это тюрьмы, которые некоторые успевали эвакуировать, а некоторые- нет. Яркий пример – Львов. Его очень быстро сдали, через несколько дней, пока Сталин молчал, и не успели эвакуировать тюрьму. Всех просто перестреляли. Называлось это «зачистка», такие вещи и раньше назывались зачистками тюрем. Раньше это делалось хотя бы с какой-то видимостью, что их за что-то осудили. Без всякого суда, конечно. Просто их зачищали, где-то успевали похоронить на глубину 75см - метр, где-то чуть-чуть подрыли. Во многих тюрьмах не успевали, и они вот так лежали. Есть фотографии, где местные жители стоят с разведенными руками, они ищут своих и не знают, как быть. И во Львове, там ещё неприятный момент был, когда наши отступили, и пришли немцы. Они увидели тела расстрелянных, особенно в западных областях. Они считали, что все чекисты и евреи. Когда-то это действительно было почти так. Они решили, что это всё евреи, причём это были тела не просто расстрелянных, но совершенно истерзанных людей. И на следующий же день начался дикий трехдневный еврейский погром. Одно на другое всё накладывается, один ужас на другой, одни низменные инстинкты на другие. Есть фотографии этого погрома, на это невозможно смотреть. В западных областях ещё издевательство над женщинами прибавлялось. Наверное, всё-таки выжили чудом, потому что я не представляю, как человеческими силами можно было их остановить в такой близости от Москвы, 22 километра. Это сейчас Москва ещё продолжается. Получилось так, что Москву с севера, Химки – это север-там прикрыли, а с юга не было никакой защиты. Немцы пошли к югу, самое близкое там был Подольск и знаменитые подольские курсанты. Это мальчишки 16-17 лет, выпускники, может быть, 18-летние и их педагоги. Их кинули туда, 3500 человек. И якобы Жуков им сказал: ребята, продержитесь хотя бы 5 дней. А это было совершенно безнадежно. Ну что такое мальчишки, они только-только некоторые оружие в руки взяли. И они продержались больше месяца. За это время успели подойти части, нарыли там окопов, подготовились.

Из 3500 осталось около 500 ребят. Их отправили назад, в Подольск- доучиваться.

Был 41-ый год, начало 42-го. Самый страшный день был 16 октября. Это мы всё оборонялись, а наше первое наступление началось в январе 42-го года. Здесь можно проследить место захоронения расстрелянных - Коммунарка. По этому месту мы можем многое проследить, потому что считается, что 39-ый, 40-ой, 41-ый года – это затишье, единицы там. Ничего похожего! В 40-ом году были огромные расстрелы военных, чекистов. Была смена власти от Ежова к Берии после 38-го года, в 39-ом его арестовали, сразу стали сажать эту команду, огромное число людей, привозили отовсюду. И в 40-ом, начиная с января -январь, февраль, март – это были почти ежедневные расстрелы. Попадали тела в Коммунарку, или Донской крематорий, на Донское кладбище. По этому маленькому местечку можно судить, как дальше было. Расстрелы потом уже не каждый день, через несколько дней, продолжались до 22 июня. Потом раз-! затишье, нет ничего. Я думаю, что просто не поступали указания, наверное, не до того было. А потом уже стало до того. Уже с 28-го июня начались расстрелы.

Е.А. – То есть через неделю?

Л.А. – Да.

Е.А. – Как страшно звучит, всего несколько дней не было расстрелов. Не несколько лет, десятилетий. Дней.

Л.А. – 28-го началось, и потом нашли документы этих расстрелов по дням. Потом в течение лета нечасто это было, попадало 1-2-3 человека, а иногда помногу. Ужасная обстановка на фронте, всё страшнее становилось, и вообще непонятно было, как могла страна пропасть. Это все понимали. Летом 28-29-30 июля были большие расстрелы, и поступали люди для захоронения в эти два места, особенно в Коммунарку. Потом тоже группами расстреливали.

И вдруг 16го октября, когда никто ни о чем не думал, кроме как остаться в живых - большой расстрел. 225 человек сразу. Причём там много было женщин в этом списке, жён военачальников, которые в 38-ом были расстреляны. Вся эта группа: Корк, Тухачевский, Уборевич. Некоторые вещи невозможно понять, почему они сделали, зачем? Здесь та же самая ситуация, как во Львове. Если ждали, что надо сдавать Москву, вот эти люди, которые могли сказать что-то, жёны высокопоставленных военных, надо их убрать. С ними был странный документ об их расстреле, он всё время переносился. Как бы было какое-то сопротивление против того, чтобы их расстрелять! А потом вдруг такая подпись: выдать в 6:30 этих людей для расстрела. Причём там были мальчишки, школьники несколько человек, дети и племянники Лакобы, который погиб от руки Сталина, потому что он был против него с самого начала. И дети Заковского, жена, сестра. Они тоже там.

 Война идёт, а больше делать нечего. Война жутко кровопролитная, сколько в плену людей - никто не может сосчитать, а тут каким-то образом они умудрились расстрелять! Я читала воспоминания. Все говорили, что Москва в этот день не была похожа ни на какой период своей жизни, если только не на монгольское нашествие. Всё куда-то ехало, всё орало. И всё было в бумагах каких-то совершенно секретных, приказ был их сжечь, но некогда уже. Бумаги с грифом «секретно» и «особо секретно» валялись и летали по Москве. Найдены были потом валяющимися, когда Москву всё-таки отстояли в кабинетах на Старой площади. Это меня страшно поразило, но я даже не верю, что такое возможно, но я читала это в ФСБ, у них там библиотека. Но эта книжка не секретная: «НКВД в годы войны». Там рассказывалось, как Москва готовилась к сдаче. В основном это были наши диверсанты, диверсионные группы и чекисты. Там большой список мест, которые были заминированы и готовились к пожару, сожжению, в том числе Дом Правительства, там просто перечень.

Е.А. – Что, и Кремль?

Л.А. – Нет, Кремль нет. А какие-то ответственные места, все государственные службы. Меня поразила одна вещь, что оповещать жителей должны были за полчаса. Вот представьте себе, что можно сделать за полчаса?

Е.А. – Вот эти взрывы, пожары? То есть, жители были обречены?

Л.А. – Потому что, если ты там сам по себе, то можешь выбежать, что-то взять, документы. А если у тебя лежачий дед, или какие-то больные люди, или дети маленькие, их же надо собрать как-то? Как это может быть- я не понимаю. Но на войне жалости нет.

Е.А. – Ну, раз её не было до войны, что говорить о таких экстремальных условиях?

Л.А. – Причём это для чего делается?Это же не спасает жизнь, а наоборот -обрекает людей на смерть.

Е.А. – Целый город, мегаполис.

Л.А. – Да. Но слава Богу, это отменилось, потихоньку это всё разминировали. А пожары – это особый разговор. Там всё было приготовлено, всё это ликвидировали. Но в голове у меня застряло, насколько никого не жалко! Эвакуация началась сразу, она с июня началась. Те, кто не имели возможность, это же надо было ещё иметь возможность эвакуироваться. Предприятия эвакуировало государство, это сделано было, между прочим, очень хорошо. Потому что, если бы на Урал не эвакуировали заводы, мы бы не смогли вооружиться так быстро и так хорошо. Но люди – это материал, вот машины нужны. И проходит 16 октября, этот ужасный день, потом какой-то баланс, то мы наступаем, то они наступают. И, в конце концов, в начале января где-то пошли в наступление первый раз после объявления войны. В какой-то степени, ну это сейчас мы считаем, что это проблеск такой нам, что мы победим в этом ужасе.

И вот всё это время арестовывали и священнослужителей. Меня это поражает. Я давно хотела этой темой заняться- аресты и расстрелы во время войны. Она мало изучена, между прочим. Есть труды Шкаровского по войне, у него есть узкие темы: холокост и война, Православная Церковь. Интересные вещи, интересные документы. Как оказалось, во время войны шла охота за «непоминающими».

Е.А. – Те, кто не поминал Сергия Страгородского.

Л.А. – Да, потому что в основном их арестовывали и расстреливали.

Е.А. – Кстати? Священномученик Сергий Мечёв был из именно «непоминающих», Мечевская община была среди «непоминающих». То есть поминали митрополита Петра, пока он был жив, потому что он канонически был главой Церкви на тот момент. А Сергий Страгородский, как многие писали, и в переписке со священномучеником Кириллом Смирновым, что была узурпация власти. Он это объясняет на канонах.

Л.А. – Узурпация -то узурпация. Но его обратили к самоубийству, не своими руками, его бы просто расстреляли. Он был в руках власти.

Е.А. – Когда он снимал сан с тех архиереев, которые ему указывала ЧК, власть большевистская- он прекрасно знал, что этих людей отдает под расстрел. Потому что их расстреливали уже как лиц гражданских.

Л.А. – Под его именем это.

Е.А. – Но он знал, что он делает, когда подписывал указы о том, что снимает с них сан.

Л.А. – Это все знают, да. Но знаете, есть люди, которые его защищают, спорить я не буду, но послушать другое мнение бывает очень интересно. Они думают, что он был мудрым человеком, считающим, что малыми жертвами можно предотвратить большие.

Е.А. – Как можно назвать это малыми жертвами? Когда осталось всего 3 архиерея? Это абсолютно немалые жертвы.

Л.А. – Может быть, он не думал, что так это будет. У меня не поворачивается язык сказать, что он всё так отдавал просто на откуп, всю церковь.

Е.А. – Но ведь это же шло всё лавиной, и было всё ясно. Значит, расстреливали вот этих «непоминающих», которые видели, что происходит на самом деле. Русская Православная Церковь почти полностью была уничтожена. Те, кто оставался- не поминали Сергия Страгородского, они были «тихоновцами».

Л.А. – Они были «тихоновцами» и поминали либо патриарха Тихона, либо, о чём он говорил, если не будет возможности никакой связаться, то поминать можно своего «непоминающего» архиерея. Потому что какая-то церковь, какие-то люди всё-таки существовали, несмотря на то, что из архиереев осталось 3 человека тех, которых мы знаем.

Е.А. – Ещё были тайные рукоположения.

Л.А. – Тайные рукоположения были, но мы их не считаем.

Е.А. – Служились тайные литургии.

Л.А. – Это всегда было, и сейчас такое есть. Особенно с начала войны люди оказались совершенно отрезанными. Тут вступает ещё одна тема очень тяжелая, это Псковская миссия.

Е.А. – Лидия Алексеевна, я знаю, что вы работаете, и мы об этом говорили уже в прошлых передачах, над фундаментальным альбомом о репрессиях против РПЦ, против русского народа.

Л.А. – Это второй том альбома «Новомученики и исповедники российские». Первый том был 1917ый-1937ой, имеется в виду и 38-ой, конечно. А второй том – 1937ой год и 2017-ый.

Е.А. – То есть то, о чём вы рассказываете, говоря о репрессиях в годы Великой Отечественной войны, входит в этот том. Вы одна работаете над этим альбомом? Не верю, что один человек может сделать так много!

Л.А. –Мы работаем вдвоём. Но я бы сказала, что и вдвоём невозможно это сделать. Мой замечательный совершенно соавтор и друг, сотрудник нашего отдела – Ольга Игоревна Айлова. Она намного моложе меня, у неё прекрасная память, прекрасные знания церковной литературы. Без неё просто такого альбома не сделать. И именно она находила имена, в данном случае мы попросили наших помощников даже из других отделов, чтобы они собирали репрессированных за веру в годы войны. То, что как-то не укладывается в сознании, зачем это было нужно во время войны? Мы кому-то дали 41-ый год, кому-то- 42ой и так далее, вплоть до 45-го. И что могли, нам собрали наши друзья и сотрудники. Конечно, лучше, если бы рассказывала сама Ольга об этих людях, но её трудно уговорить на всякие публичные выступления, хотя она очень хорошо говорит. Поэтому я буду рассказывать от своего и от её имени.

Е.А. – Я вас попрошу вернуться к теме «Псковская духовная миссия».

Л.А. – Тяжелейшая тема, очень спорная, как и в предыдущих моментах существуют абсолютно исключающие мнения. Одни считают героической эту миссию, другие считают, что это предатели государства и церкви.

Е.А. – Так что же это такое - Псковская духовная миссия?

Л.А. – Я бы последнюю точку не ставила в этом разговоре- настолько она полна противоречий.

Е.А. – Но ведь эта миссия была на оккупированных территориях?

Л.А. – Да.

Е.А. – Считалось, что если территория оккупированная, то там находятся исключительно враги народа, все. Не только православные верующие люди, но вообще все. У нас уже сколько передач было на радио «Радонеж» с рассказами о том, что были НКВД на бывших оккупированных территориях, которые потом занимались войсками Красной армии.

Л.А. – Да, это по двум приказам, написанным Сталиным и несколькими главнокомандующими. Все те, кто оказались на оккупированной территории, сдались в плен, сдались – это условно говоря.

Е.А. – Не правительство их сдало, не защитив от нашествия врага, хотя на самом деле они были просто брошены.

Л.А. – Они были объявлены врагами народа.

Е.А. – После того, как были брошены на произвол судьбы под сапог Гитлера.

Л.А. - Причём там такие были котлы: Вяземский котел, Уманский котел. Есть фотографии, где эти пленные от горизонта до горизонта стоят, просто миллионные толпы. Их невозможно ни накормить, ни пристроить куда-то. И единственное- это были вышки и колючая проволока. Они стояли там, кому посчастливилось- сидели на земле. В основном эта вся гигантская толпа стояла, пока их там как-то разбирали. Умирало по 200-300 человек в день в в результате этих котлов. О том, чтобы такая целая армия могла сдаться- не могло быть и речи. Это действительно миллионы,.

Е.А. – Причём, как правило, можно сказать, что и безоружная. Потому что мы знаем, как была подготовлена наша армия, что там одна винтовка на четверых. И как в прошлый раз мы говорили: пули для верующих людей всегда хватало, чтобы убить. А вот пули для врага у нас не хватало.

Л.А. – Потом те, кто выживал, потом шли под арест уже со своими сотрудниками НКВД, СМЕРШ. Ну, СМЕРШ- это и есть отдел НКВД, контрразведка. Как может такая толпа от горизонта до горизонта сдаться? Несколько человек управляют этим количеством людей. Все остальные совершенно невиновны. И то были такие обстоятельства, все это знают, когда не было связи, невозможно было выяснить, что творится, невозможно выяснить, что их окружают. Но война есть война. Разведка и вот эти сведения – это первое, что необходимо. И не всегда их получается вовремя достать.

Вот я при этом хочу вспомнить такое называлось «полонное терпение». Когда-то при царях, при императорах за «полонное терпение», то есть страдание в плену, давали дворянство, награждали имениями, при Алексее Михайловиче это было. Потом нашими императрицами каждый день, проведенный в плену, оплачивался. Потом эти деньги давались человеку, который остался жив, вышел из плена, или обменен был.

Е.А. – То есть они были мучениками.

Л.А. – Да.

Е.А. – Они не были врагами народа.

Л.А. – Они не только не были врагами, эти их страдания компенсировали, если можно так сказать. Заслуживали награды. Не так, как в этой войне было у нас. И каждый знал, даже когда человек выводил из плена своих, с огромными потерями они выжили, что их ждало? Мы очень хорошо знаем. Просто за то, что человек был даже в окружении, вышел из окружения. А вот почему он выжил, а что он там делал, а как он там себя вёл? И пошло-поехало.

 Вернёмся к Псковской миссии. Это наглядный пример. С одной стороны вся война – это героические усилия. Вся совершенно, кроме предателей-полицаев. И то иногда эти полицаи выполняли работу контрразведки. Иногда бывало, что потом оказывалось, что он совсем не полицай, а что он наш человек и выполнял задание. Но это единицы, конечно. Надо ещё сказать до разговора о расстрелах священников, когда взяли Киев, то просто через несколько дней уже состоялась эта трагедия Бабьего Яра. И там были не только евреи, как принято думать. У них вообще была не только проблема уничтожать евреев, но и молдаван, цыган. Русские не в такой степени, конечно. Но в Бабьем Яру было много русских, были там и священнослужители. И там были и дети, и младенцы, младенцев не считали. Но тоже разница в цифрах невероятная. От 80 тысяч до 150 тысяч, некоторые 200 тысяч называют. Фотографий много сохранилось, тоже что-то неописуемое, невозможное совершенно. И ещё одна вещь, немцы, как правило, не расстреливали своими руками. Они для этого нанимали местных. На Украине это были соответственно украинцы, белорусов труднее было заставить. Но мне рассказывали, смотрели дело, нам, конечно, такое дело не дали бы- дело «Молодой гвардии». Вот все эти мучения, страдания и смерть – это всё было сделано руками националистов. Немцы не марали свои руки. Они, конечно, участвовали в этом тоже.

Е.А. –Отдавали приказы?

Л.А. – Да, они отдавали приказы, смотрели, наблюдали, своими руками они предпочитали эту грязную работу не делать.

Е.А. – Но, тем не менее, они же стреляли во время войны, они же убивали!

Л.А. – Конечно. Вот эти расстрелы мирного населения производились, как правило, руками местных, к сожалению. Хотя есть фотографии, где люди в немецкой форме тоже расстреливают. Для таких расстрелов нужно было много людей. И Псковская миссия - русская церковь на оккупированной территории, которая сосредоточена была, её управление там.

Е.А. – То есть немцы позволили открыть храмы на оккупированных территориях?

Л.А. – Да, это так сказать, главная мысль, которая должна идти через всё. Немцы позволяли, они сами не открывали. Они поняли, что это нужно- и открывались храмы, ремонтировались. Находились даже средства во время войны, чтобы отремонтировать разрушенное или построить вроде барака какого-нибудь, где могли бы собираться и служить литургию.

Е.А. – Священнослужители, которые открывали эти храмы, служили в них, считались предателями?

Л.А. – Потом считались предателями. В тот момент они делали много чего хорошего.

Е.А. – Они крестили многих людей, которых не могли крестить в 20ых-30ых годах, потому что храмы закрывались, и священники расстреливались.

Л.А. – Это было опасно.

Е.А. – Они причащали пленных. Как мы знаем, отец патриарха Алексея II, протоиерей Михаил Ридигер посещал вместе со своим сыном, девятилетним тогда ещё, концлагеря наших пленных. Немцы разрешали ему крестить их и причащать, исповедовать. Потому что они не знали, выживут ли они на другой день. И он шёл, рискуя своей жизнью, потому что в любой момент его могли самого там оставить, как мне рассказывал сам Святейший Патриарх, и ещё брал с собой сына. И сын видел, что это такое, и что такое стояние в вере. Это было стояние в вере, а вовсе не предательство.

Л.А. – Да, но дело в том, что немцы тоже свою выгоду соблюдали. Они требовали строжайшей дисциплины и подчинения себе.

Е.А. – А в чём?

Л.А. – Например, кажется, такая вещь, можно не обращать на это внимание. Например, они заставляли поминать не митрополита Сергия или какого-то другого митрополита, а Гитлера, победоносное воинство. Это на службе, в храме, на литургии. Мы много раз об этом говорили, как к этому относиться. Некоторые считают, что это формальность. Зато идёт литургия. Эти священники очень много помогали и пленным, и просто местным жителям, и в концлагерях.

Е.А. – Они даже спасали из концлагерей. Сколько детей было спасено! И священников, кстати, тоже.

Л.А. – Всех детей они там взяли и распределили по семьям. По 7-8 человек раздавали в семьи. Вот одновременно это всё.

Е.А. – За этим не очень-то следили, поэтому не все произносили.

Л.А. – Мы разговаривали с Обозным на эту тему, у него книги есть. И он совершенно к этому относится, за этим не следили. Кто на виду был, может быть, произносил, а кто не на виду-тот этого не делал. Но там были доносы. Доносчики всегда найдутся, во всех обстоятельствах.

Е.А. – Если он не поминал, то что было?

Л.А. – Попадал в Гестапо. И дальше, если он оставался там же, то потом неминуемо попадал в НКВД. Все, кто прошли Гестапо и остались живы, именно потому, что они остались живы- попадали в лапы нашим. В лучшем случае они там получали 10-25 лет. К счастью, так как это были 40-ые годы, эти 25 лет никто не сидел, потому что в 53-ем это всё-таки закончилось. Но некоторые сидели даже до 60-го года. Будущий митрополит Иосиф Чернов, которого все любят в Казахстане, он был митрополит Алма-Атинский и Казахстанский.