22.07.2019 17:53:58
Николай Владимирович Бульчук, главный редактор Радио «Радонеж» и архимандрит Мелхиседек (Артюхин), настоятель подворья Свято-Введенской Оптиной Пустыни в Москве.
Эфир от 21.06.2019
Н.Бульчук: Мы встречаемся в студии Радонежа с нашим постоянным автором, архимандритом Мелхиседеком, настоятелем подворья Свято-Введенской Оптиной Пустыни в Москве. И встречаемся мы и записываемся накануне значимой для каждого православного человека даты: 22 июня состоялся очередной день ангела архимандрита Кирилла Павлова, духовника братии Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Отец Кирилл был не только духовником братии, но и всемирно известным старцем, человеком, который характеризовал собой всю историю Троице-Сергиевой лавры, вообще историю всей Православной России в послевоенный период. Потому что, как пришел он бывшим солдатом в Лавру, в гимнастерке и в сапогах, так и остался там. Кончина же его явилась началом новой эпохи, как говорят люди, которые его хорошо знали. Сегодня и мы будем вспоминать об отце Кирилле. Отец Мелхиседек хорошо знал батюшку и лично много с ним общался. Я бы хотел, чтобы вы, отец Мелхиседек, рассказали нашим слушателям, что это было за особое, не просто духовное явление. Это же было нечто, что Господь даровал нам в то страшное время, которое мы только сейчас начинаем осознавать. Когда мы говорим «безбожная власть», «безбожное государство» – это уже звучит не по-настоящему. И часто наши слушатели жалуются, что мы «зациклились» на этой теме, что якобы мы «всегда жили очень хорошо». И Церковь наша якобы всегда свободно осуществляла свое служение, а сейчас мы, дескать, забыли все хорошее, что «дала нам советская власть». Архимандрит Кирилл (Павлов) как раз и явил собой некое церковное возрождение, а главное - молитву. Молился он, как никто другой…
Архим. Мелхиседек: Я имел счастье жить в Троице-Сергиевой лавре с 1984 года, когда поступил в первый класс семинарии. Спустя два года, в 1986 году, был принят в Лавру в качестве насельника и через несколько месяцев пострижен в монашество с именем Мелхиседек. При постриге меня как раз поручили отцу Кириллу, который на тот период был духовником Троице-Сергиевой лавры. И делая в монашестве первые шаги, в те времена я имел счастье постоянно общаться с батюшкой. Во-первых, он тогда имел достаточно сил и здоровья: я мог задавать ему вопросы, иметь регулярную исповедь. Еще будучи семинаристом, я помню тот период времени, когда батюшка имел физическое здоровье. И с 9 до 10 вечера в келье он сам читал Ветхий Завет: туда собирались некоторые из братии, потому что самим нам было некогда читать. Тогда ведь никаких аудиоустройств не было, «Радонежа» не было, «Союза» не было, «Спаса» не было, компьютеров тоже не было. Сейчас ходит среди братии нехорошая монашеская шутка: «сиди в келии, и келия тебя всему научит, если туда проведен интернет». Слава Богу, в наши времена никакого интернета просто не было!
Сейчас я сам вижу и понимаю, что все эти современные «электронные блага» чрезвычайно разорительны для людей. Мы же, монахи, отреклись от мира, а мир сам пришел в монашеские келии с помощью интернета! И хорошо, если один это использует, нажимая на кнопку, задавая темы молитвы, покаяния, истории Вселенских соборов. Компьютер за несколько секунд выдает всю требуемую информацию. Дай Бог, чтобы он был рабочим инструментом, помогая духовной жизни. Но я так думаю, что чаще всего бывает наоборот.
Тогда же, в наше время, слава Богу, ничего этого не было, и многие и з братии собирались в маленькую келью отца Кирилла, там же бывали и семинаристы, которые планировали впоследствии стать насельниками Троице-Сергиевой лавры. Во всяком случае, потом тех людей, которые собирались у отца Кирилла, я видел и знаю, что они выбрали монашеский путь.
Н.Бульчук: Вы, наверное, подтвердите мои слова: само время тогда текло по-иному, - без интернета, без мобильных телефонов…
Архим. Мелхиседек: А сколько было прочитанных и перечитанных книг! Время не тратилось впустую. Мы даже об этом не задумывались. Во-первых, даже газеты не было времени читать. А что такое интернет? Это же сотни газет, которые ты читаешь по диагонали, мусором забиваешь голову, и в голове не остается ничего! Св. Василий Великий говорил: «Давайте сейчас, братия, сразу делать то, что за нами пойдет в вечность». Но новости ведь в вечность не пойдут, должна быть какая-то духовная составляющая - то, что питает твой ум и душу. А новости ни ум, ни душу не питают. Это только так, новенькая информация для мозгов.
И вот, целый час Батюшка читал нам Ветхий Завет. Потому что монашеское правило состояло из ежедневного чтения Евангелия и Апостольских посланий, поэтому уж до Ветхого Завета у кого-то доходили руки, а у кого-то нет. Так продолжалось несколько лет. Он читал без комментариев. Просто читал, с 9 до 10 вечера. А потом его келейник угощал нас: это были или бутерброд с вареньем, или с рыбой, или фрукты. То есть, мало того, что было преподано духовное питание, нас, вечно голодных семинаристов, отец Кирилл баловал из тех приношений, которые ему приходили.
Н. Бульчук: Келейником был отец Мефодий? Не помните?..
Архим. Мелхиседек: Нет, не Мефодий. Мефодий – уже гораздо позже. Иеродиакон Тимофей. И тогда я уже заметил его послушание: он был «послушником у послушников». Как это понять: «послушник у послушников»? Я видел, как приходили приезжие священники или лаврская братия, которые в 10 часов вечера просились у него поисповедоваться. Но он же и так целый день, с утра до ночи, исповедовал народ! Кстати, за исключением монашеского правила, о чем я тоже хотел упомянуть.
У батюшки было еще послушание: принятие и распределение всех посылок и переводов, которые приходили в Лавру, потому что он был не только духовником, но одновременно еще и казначеем в тот период, который я застал (1984-88 гг.) И он безукоризненно совершал монашеское правило. Он приходил - видно было, что усталый от этих бесконечных исповедей, - иногда садился, иногда вставал на колени, но начиналось правило!
Какое монашеское правило было тогда в Лавре, такое, я думаю, присутствует и сейчас. И это правило благополучно перешло впоследствии в Оптину Пустынь. Это, во-первых, прочтение всех трех Канонов. Каноны были, конечно, совмещенные. Потом - Акафист Спасителю - во все дни, кроме пятницы. В пятницу - акафист Божией Матери. Потом - одна кафизма, одна глава из Евангелия и две главы из Апостольских посланий. Мы все это правило успевали тогда прочитывать за час пятнадцать.
Что интересно, читали по очереди. Батюшка распределял, например, акафист на всех присутствующих. Кондак и икос же должны были прочитать все, кто на этом правиле присутствовал. И уже в 13-00 мы надевали мантии и шли вместе с батюшкой на обед.
А что он говорил нам, семинаристам, после монашеского пострига, когда мы приставали с нытьем: «Батюшка, невозможно: братский молебен, ранняя литургия, учеба до трех часов». А в 17-00 уже начиналось богослужение (я был пономарем). Когда можно было передохнуть? С 16 до 17. Это можно было назвать временем, когда можно нам просто «придти в себя». Потом начиналось вечернее богослужение, ужин, чтение у батюшки… А правило мы тогда не могли исполнять, потому что в это время пребывали в Академии. И спрашивали отца Кирилла: «Батюшка, как быть? В какое время его читать? Как читать? Может быть, взять что-то покороче?..» Он отвечал категорично: «Умри, а прочитай правило!». И сам являлся в этом примером.
Потом уже я прочитал у епископа Игнатия (Брянчанинова): «все падения монаха начинаются не иначе, как с оставления им его монашеского правила». Отец Кирилл, наверное, об этом знал. Правило - это фундамент. Это стержень. Это просто принцип жизни! Я даже знал монахов, которые гуляли по малюсенькому дворику закрытой территории между Предтеченским и Варваринским корпусом: ходили там постоянно то один, то другой с молитвословом, прочитывая монашеское правило. Это был наглядный пример, и никто не говорил: «Да нет, мол, заменим Иисусовой молитвой».
Отец Кирилл не благословлял заменять правило Иисусовой молитвой: ни утренние, ни вечерние молитвы он не благословлял заменять никакими другими. Например, на Афоне сейчас распространено замещение: «Да мы по четкам…». Это, может быть, для кого-то возможно, это своя особая духовная традиция. Но батюшка нам говорил так: «Сначала основное правило…». Кто-то его спрашивал: «Отец Кирилл, я сейчас в отпуск уезжаю и знаю, что сложно там будет с правилом. Переезды, паломничество, родные, близкие, может быть, требы какие-то... Умирающую бабушку пособоровать, причастить…». И вот, говорит потом: «Чтобы правило выполнить и не погрешить – я прочитал его на 15 дней вперед!».
Н. Бульчук: - А что, так батюшка благословлял?
Архи. Мелхиседек: - Да нет, батюшка смеялся, но он ценил сам такой «буквальный» подход человека к своему молитвенному долгу: лишь бы не погрешить! У нас же сейчас другая крайность. Я сейчас многим говорю: «Знаете, что самое страшное в духовной жизни? Самое страшное в духовной жизни – это начать говорить: «ничего страшного». Но Федор Михайлович Достоевский однажды заметил: «Есть в любом деле, в любом вопросе такая черта, переступив за которую, невозможно возвратиться назад». Епископ Игнатий (Брянчанинов) отмечал: «Правилу маленькому, но постоянно исполняемому, нет цены». Это – фундамент. Это – стержень. Это – шест канатоходца, который не даст тебе упасть. Он тебя удержит, этот монашеский долг, это ежедневное понуждение себя. Он будет удерживать тебя благодатью Божией в нужных границах. И дело ведь не только в самом правиле, но и в принципе.
Н. Бульчук: Дисциплина…
Архим. Мелхиседек: Да, дело в принципе. Правило может быть и большое, и маленькое, какое угодно. Но это - благословение. Если ты исполнил благословение, это благословение покрыло тебя благодатью. Если ты даже маленькое благословение не исполнил, нарушил – то благодать отступила. И наоборот: если сделал маленькое дело, но по благословению, за послушание – это даст тебе большую благодать, силы на будущее в чрезвычайных ситуациях (когда, например, неохота, какие-то обстоятельства). Я не говорю о том, что не было опущений: они были, были и, как мы говорим, «духовные нестыковки». Отец Кирилл тоже снисходительно относился к этому, но все равно говорил: «На будущее – умри, но прочитай!». Чтобы впоследствии не было долгих извинений, исповедей, объяснений. Проще было понудить себя: заставить встать пораньше и найти время для правила, вместо пустой ненужной болтовни. А самое главное - мы видели в нем самом пример. Ведь к нему очередь стояла из исповедующихся, человек 10-20 всегда были. И он их исповедовал - до обеда, вечера, как получится. Может быть, так было и верно, и правильно. Потому что народ – он всегда будет народом. И правило - всегда будет правилом. «Кесарю кесарево, а Богу Богово». И это самое молитвенное правило давало отцу Кириллу силы нести тяжелейшее послушание духовника братии. Кстати, я сам лично не слышал, но мне это запомнилось и как-то отложилось в памяти. Однажды его кто-то спросил: «Батюшка, а как вот вы бесконечно много исповедуете?».
Почему же отец Кирилл был «послушником послушников»? Приезжали к нему священники или монахи, которых только что постригли, и просили его их поисповедовать. Но он же целый день уже перед этим исповедовал!.. И он – соглашался! Ты представляешь? Он для одного только исповедника читал «Последование ко Святому Причащению». Можно же было просто все устроить, например, как откровение помыслов: «Отче наш» прочитал, «ну, что там у тебя?..» Нет, он читал «Последование ко Святому Причащению», начиная с Трисвятого: «Царю Небесный», Трисвятое, за исключением перечня грехов. Для одного человека! И была, к сожалению, братия, которая этим злоупотребляла.
Я знаю одного человека, который исповедовался и утром, и вечером, не жалея старца. Это все происходило при мне. И старец ни разу (во всяком случае, когда я присутствовал) ему в этом не отказал! Хотя братия ему и намекала, и говорила, но у того был какой-то такой духовный эгоизм, когда человек думает постоянно: «Буду все время чистым, потому что готов каждый час исповедоваться». Поисповедовался, тут же и послужил, и причастился. А того, что со старцем происходит, в расчет не брал. И отец Кирилл нес это послушание!
Кому-то он однажды сказал: «Я бы мечтал (вряд ли точно это слово, оно для него было несвойственно) умереть на исповеди». Да уж, наверное, не на больничной койке! Как я сейчас иногда шучу, говоря прихожанам: «Конечно, хотелось бы, чтобы все мы умерли при исполнении служебных обязанностей». А у отца Кирилла была мечта – умереть на послушании, то есть на исповеди. Лично сам я от него этого не слышал, но слышал от тех людей, которые были с ним близки, и почему-то у меня в памяти это отложилось. Помню, тогда был удивлен… Кем тогда был отец Кирилл? Духовником не только Троице-Сергиевой лавры, но и многих епископов, священников, бесчисленных прихожан, которые приезжали в Лавру. А ведь тогда, в 1988 году, было всего лишь 18 действующих монастырей на всю страну (на весь Советский Союз)! И батюшка сознательно совершал свой подвиг. Мы удивлялись: откуда он брал силы? А потом уже вспомнил об этом, читая старца Паисия.
Кстати, отца Паисия я встречал на Афоне, имел с ним краткую беседу. Мы приезжали тогда вместе с отцом Алипием (Кастальским), архимандритом из Лавры, за 10 месяцев до кончины старца Паисия. Это было в июле 1993 года, а старец почил 12 июля 1994 года. И отец Паисий говорил: «За самоотверженную любовь Бог дает двойное здоровье. Если человек делает, что должно и еще «чуть-чуть», за это Бог дает ему двойную благодать». Говорил он это сам, имел право это сказать. В его жизнеописании сказано, что он нес тяжелейшее послушание в гостинице. А когда освобождалось время, шел помогать трапезнику (сам знаешь, что такое трапеза - на всю братию и паломников). А потом шел ухаживать за престарелым старцем, за которым плохо ухаживал его послушник. Грел ему кирпич, заваривал чай, и так тот мог с его помощью лечить легкие. Пишет отец Паисий: «Сам я при этом харкал кровью, потому что был болен туберкулезом, но при этом летал, как на крыльях. У меня было столько внутренних сил, несмотря на каждое из послушаний, тяжелейшее само по себе!». «Летал, как на крыльях», потому что он не обязан был помогать трапезнику и, тем более, старцу. Он это делал по любви. Итак, делай, что должно, и еще «чуть-чуть». За это человек получает двойное здоровье и двойную благодать! Я в этом убедился много раз в своей жизни, по многим людям… Никак не удается это увидеть в себе, потому что нет этого самоотверженного служения (еще «чуть-чуть»), но на примере отца Кирилла я это видел реально!
Утром батюшка неизменно присутствовал на братском молебне, если только не был прикован к кровати бронхитом, который он получил в сталинградских окопах. Кстати, когда речь шла о «том самом Павлове» («тот самый сержант Павлов он или нет»), батюшка никогда об этом напрямую никому не говорил. Много было совпадений, и это могло дать повод для таких рассуждений. Я несколько раз, например, видел в его келии этажерку с книгами: наверху лежали святые отцы, а где-то внизу были сложены в беспорядке разные мемуары, воспоминания полководцев и военнослужащих: «Битва под Сталинградом», «Мы под Сталинградом», «Сталинград», «Сталинград…». Я на это тогда обратил внимание, но сам батюшка никогда об этом ничего не говорил, не распространялся на эту тему, никакими воспоминаниями о войне с нами не делился. Во-первых, тогда не было такой свободы в общении, чтобы, например, сказать: «Батюшка, а, может быть, вы нам что-нибудь про войну расскажете?» Мы просто понимали, насколько драгоценной была каждая минута его жизни, его времени. Но то, что у него в жизни на самом деле был именно Сталинград, были эти бесконечные окопы, мы знали. И именно поэтому были у него больные легкие.
Мне вспоминается рассказ одной нашей прихожанки, которая беседовала со своим отцом (он был в пехоте четыре года, остался живым). Он ей как-то сказал: «Знаешь, дочь, если за четыре с лишним года и набрался месяц, когда мы ночевали в домах и хатах – то дай Бог!» - «Папа, а где же вы ночевали?» - «Разводили костер, сгребали в сторону угли, на эту землю клали брезент, потом шинель под себя и шинель - на себя». – «Папа, но это невозможно представить!» - «Да, невозможно, но так было…». И вот я, когда увидел у батюшки эти книги, понял, что, действительно, у него была не просто какая-то штабная служба. Мы не знали даже, где он воевал, но про окопы несколько воспоминаний было.
И вот, этот человек, прошедший через тяжелейшую войну, нес сейчас труднейшее послушание духовника! Келия его была, можно сказать, проходным двором. Потому что любой приезжий священник и любой монах (у мирян, конечно, не было такой возможности), любой насельник Лавры мог в любое время к нему придти. Урочное или не урочное было время, понимал он или не понимал, что для старца тоже необходим отдых… Скорее всего, его и не было, потому что после обеда, если не прием, то опять исповедь до вечерней службы того народа, который во множестве к нему приезжал. А утром - неизменно братский молебен…
И еще мне запомнился один момент: «Батюшка, а можно ли правило к причастию почитать заранее?» Он говорит: «Да, конечно. Если ты причащаешься в воскресенье, то правило читай в субботу». Дело в том, что монашеское правило и так включало в себя Каноны: Канон ко Святому Причащению и молитвы к Причастию (но до седьмой молитвы). «А с седьмой молитвы до конца - это уже утром». – «А почему?» - «Так делай».
А мысль его в чем была? Чтобы даже на утро сохранить молитвенный настрой перед причастием: чтобы еще немножко, но вернуться к этим молитвам, которые тебя располагали бы к принятию этого великого Таинства Святого Причащения! Вот это было и советом, и рекомендацией отца Кирилла.
Беседовал Николай Будьчук
Добавить комментарий