О религиозных неврозах

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2022/07/06/20-00

И. С. – У микрофона редактор Илья Сергеев. Сегодня у нас в гостях психолог Наталия Станиславовна Скуратовская.

Н. С. – Благодарю за приглашение на эту программу. Тема религиозных неврозов была актуальна всегда, но за последние 10 лет она наконец-то начала активно обсуждаться. Когда мы осознаем проблему, мы имеем возможность решить её.

И. С. – Что такое неврозы?

Н. С. – Этот термин трактуют по-разному. В узком клиническом смысле неврозы – это формы обратимого психического расстройства, нарушающего нормальную жизнь человека. Есть неврозы навязчивых состояний – ОКР, неврозы, связанные со страхами, тревожные расстройства. В более широком психотерапевтическом контексте можно говорить также о невротическом развитии личности – в силу тех или иных психологических травм, полученных в родительской семье, у человека формируется некая потребность демонстрировать окружающим невротическое идеальное Я. Формируется ложная личность, потому что собственная ощущается как что-то плохое, ущербное и нелюбимое. Неврозы развития – это искаженная попытка найти любовь.

И. С. – Можно ли утверждать, что у православных людей есть свои неврозы, а у светских – свои?   

Н. С. – Это примерно одни и те же неврозы. Но в зависимости от контекста они наполняются в сознании человека разным содержанием. Религиозные неврозы отличаются особой устойчивостью. Человеку тяжело самостоятельно их заметить, осознать в себе. Невротическое содержание подменяет собой то священное, во что воцерковленные люди признаны верить. Даже самое бредовое содержание невротических установок и способов поведения субъективно воспринимается человеком как освященное Церковью и предписанное Богом. Освободиться от религиозных неврозов сложнее, чем от любых других. Вы упомянули православные неврозы. Есть некая конфессиональная специфика, но в целом я предпочла бы говорить о религиозных неврозах. С аналогичными проблемами сталкиваются люди всех конфессий. Невротизированный человек отожествляет болезненные для него переживания со своей верой, какой бы она ни была. Исследуя этот вопрос, я выделила 4 формы невротической религиозности применительно к РПЦ, поскольку работаю с православными русскоязычными людьми. Первая – это религия страха. Бог воспринимается как грозный судья, как Бог-каратель. В Нем нет любви. Он подмечает любые проступки, пропущенные воскресные литургии, сомнения, несогласия со старцами и батюшками. За этим стоит идея страха – все мы обречены попасть в ад. Есть шанс спастись только в каком-то определенном благодатном месте, или при помощи конкретного духовника. Очень страшно подумать, что что-то может быть по-другому просто потому, что иначе под вопрос ставится свой жизненный выбор, в том числе и духовный выбор. С этим невозможно жить. Человек в какой-то момент осознает, что долгие годы он боялся ада, но его мысли сейчас – это и есть ад. Люди с такой формой невротической религиозности могут страдать от панических атак или переживать астматические приступы, приходя в церковь. У таких пациентов я выясняю, в чем заключается их вера – они боятся ада, бесов, врагов Церкви, гонителей и т. д. В этом у них много чувств, образов, красок. Когда я спрашиваю, что человек думает о Господе, возникает ощущение, что он предпочитает о Нем не думать: «Если я буду делать всё правильно, возможно, Бог меня не покарает». Таким людям я говорю: «Похоже, вы православный сатанист. Вы верите в сатану, бесов и ад. Вы не верите в Божию любовь, не верите в Его милость». Эти слова вызывают возмущение у пациентов. Так мы выводим внутренний конфликт наружу. После этого уже возможны изменения.

И. С. – В одном из псалмов сказано, что начало премудрости – страх Господень. Мы должны бояться Бога и ада. Христос – это Спаситель мира. Он спас нас именно от ада. Если мы вдруг забудем о том, что нас всех могут ожидать вечные муки, то расслабимся. Человек избавится от невроза, будет веселым и позитивным. Но не потеряет ли он нечто такое, что ему не заменит его хорошее настроение?

Н. С. – Что такое страх Божий? Точно ли это страх перед адом, перед наказанием, страх перед строгим отцом с ремнем в руках, или это страх огорчить Бога? Тот страх, который испытывает человек по отношению к тому, кого он любит, чтобы не огорчить, не задеть, не обидеть. Страх Божий – это любовь. Для многих святых отцов страх Божий был страхом собственного несовершенства в глазах Божиих. Господь нас любит, а мы грешные, вдруг Он нас разлюбит. Хотя это тоже невозможно, потому что Бог есть любовь. Это скорее страх собственного несовершенства. Блаженный Августин говорил: «Люби Бога и делай, что хочешь».

И. С. – Антоний Великий говорил, что Бог не огорчается от грехов человеческих, потому что Его невозможно огорчить. Он совершенен, наши грехи не могут испортить Ему настроение. Господь любит нас безусловно, согрешаем мы или нет.

Н. С. – Разумеется. Тем более, что для Бога открыто и наше сердце, и вся наша жизнь от начала до конца, и те выборы, которые мы делаем. Господь не огорчается и любит нас несмотря ни на что. Другой вопрос, когда мы чувствуем свое несовершенство, то нередко испытываем стыд. Мы сами можем отклониться от Бога, как это сделал Адам. Грешникам стыдно перед Богом, поэтому они сами от Него отворачиваются. Говорят: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся». В религии страха присутствует только первая часть фразы. Упования возлагаются не на Бога – правильный старец, правильный монастырь, правильная община, правильная православная субкультура. Человек думает, что если он будет делать всё правильно, то Господь его оправдает и пощадит. Это про попытку заслужить любовь отвергающего родителя. Что лежит в основе любого религиозного невроза? Поскольку Бога никто не видел, о Нем мы знаем только из Священного Писания и из личного мистического опыта, наш образ Бога – это во многом проекция родительских фигур. Если человек вырос в жесткой дисфункциональной семье, где практиковалось суровое воспитание и семейное насилие, то придя в церковь в поисках любви, утешения и принятия, с высокой степенью вероятности он выберет жесткого запугивающего духовника. Это привычная для него среда. Невротику страшно то, что непривычно. А здесь оно конечно тяжело, но знакомо. Это такая зона комфорта, как это ни парадоксально. Если человеку хочется возложить надежды и упования на что-то другое, тогда у него случается кризис веры. Как психотерапевт, практикующий в православной среде, я охарактеризовала бы это как положительную динамику выхода из невроза.

И. С. – Семейные отношения, которые вы описали, характерны для традиционных обществ. В России до 2-й половины XX века было традиционное общество. Получается, что подавляющее большинство людей именно так и воспринимали Бога, потому что были воспитаны в таких семьях.

Н. С. – Соглашусь с вами, но с поправкой на то, что патриархальный уклад не означает автоматически наличие психологического насилия внутри семьи. Патриархальный уклад семьи может предполагать открытость высказываний и выражений чувств, любовь и уважение к другим членам семьи. Иерархия и субординация могут быть основаны не на принуждении, а на ответственности старших за младших. В традиционном патриархальном обществе зачастую именно так и строились отношения в семье и в обществе. Власть – это ответственность за тех, кого Господь доверил моему попечению. Эта фраза была жизненным принципом моего прадедушки. Это то позитивное, что могло быть в патриархальном устройстве. Сейчас же у нас ролевая игра в патриархальный уклад в абсолютно неподходящих для этого условиях. У нас нет никаких патриархальных семей, потому что этот принцип семейных отношений существовал до начала XX века, до периода индустриализации. Большая семья и множество рабочих рук обеспечивают преимущество, когда люди работают на земле или являются ремесленниками. Но это становится проблемой, если люди подаются на заводы и фабрики, ведь необходимо всех вырастить и прокормить. У нас слом патриархального уклада произошел до революции 1917 года. Если мы говорим о семейных сценариях – формате семейных отношений, распределении ролей между мужем, женой, детьми и другими участниками семейной системы – это менялось ни единожды. Изначально у нас был патриархальный уклад. Потом много лет был скрытый матриархат – войны, революции и репрессии привели к массовой гибели мужского населения, многие семьи остались без отцов. Женщины на своих плечах вытянули детей и тыл. После Второй Мировой войны формируется уклад, при котором мужчина – глава семьи, все важные решения принимает он. Но женщины всё равно не отдают ответственность, они приучены быть гиперфункционирующими и в социуме, и в семейном пространстве. Муж является кормильцем и главой семьи, но жена забирает всю его зарплату и выдает ему рубль на обед – для 60-80-х годов XX века это нормальная картина.

И. С. – Один иностранец, описывая советскую семью 70-х годов, написал: «Женщина, один или два ребенка, а третий ребенок – муж».

Н. С. – Да. Муж в роли старшего ребенка – это как раз пример такой семьи. В послевоенное время семья становится детоцентричной – всё лучшее – детям, жить ради детей. Семейная иерархия переворачивается с ног на голову. Детям это не приносит пользы. Моё поколение, которому сейчас 50+, это апогей этой детоцентричности. Мы в какой-то мере были призваны стать родителями нашим родителям. Ближе к концу XX-го века опять меняется общественная парадигма, предлагается идея партнерской семьи. Муж и жена в социальном плане равноправны. Внутри семьи могут быть отношения, основанные на уважении, на признании первенства мужа в одних областях, а жены – в других. Но нет жесткого распределения гендерных обязанностей – жена может забить гвоздь, а муж может приготовить обед. Если им так удобно, то это нормально. Жена может зарабатывать, а муж – растить детей.

И. С. – На мой взгляд, это ненормально. Но не буду с вами спорить.

Н. С. – Вторая форма – это религия чудес. Те самые святыни, земельки, какому святому заказать акафист или свечку поставить и т. д. Это язычество, внешне обличенное в формы православного христианства. Бог воспринимается как некое божество, которое можно умилостивить ради своих житейских целей и интересов. Такая форма религиозности у нас имеет огромное количество адептов и поклонников.

И. С. – Почему нет? Мы же молимся в ектеньях о благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и временах мирных. Это довольно бытовые прошения. Любой верующий человек неоднократно молился Богу, прося не только о спасении души, но и о вещах, которые не относятся к этому напрямую.

Н. С. – Да. Но после таких прошений стоит вспомнить, что Христос сказал: «Да будет воля не Моя, а твоя». Если мы основываем свою веру на том, что Господь для нас – это источник изобилия плодов земных, то в тяжелые времена мы можем такую веру потерять, или же начать требовать от Бога чуда. Но чудо нам никто не обещал. Искателям чудес было сказано: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения». Мы можем об этом просить, но это не главное в нашей вере. Писание и предания не обещают христианам легкой, благополучной и изобильной жизни. В аскетике говорится, что в тяготах и испытаниях у нас больше шансов освободиться от привычных страстей, от предубеждений относительно себя и Бога. Невротизация тут в том, что страх принять ответственность за свою жизнь, за свои решения и поступки человек маскирует некой ритуальной деятельностью. Человек уходит во внешние формы и, уделяя им много внимания, боится думать о каких-то действительно важных вещах, имеющих отношение к смыслу жизни и к вере. При этом он ощущает себя религиозно благополучным, чувствует свою принадлежность к огромному и сильному сообществу, в чем-то даже избранному. Мы помолимся, и по молитве всё будет хорошо, мы съездим к старцу, он нас благословит, помажет маслом, и все наши желания сбудутся, болезни уйдут. Здесь часто моментом выхода оказывается момент разочарования. Человек так старался, но почему-то Господь не услышал его молитвы и не помог. Человек иногда переживает это как потерю веры. Но он теряет не веру, а суеверие. Хуже, если человек такую веру не потеряет и до конца жизни останется искателем чудес. Именно в этой православной субкультуре непосредственно к Христу обращаются редко. Там больше внимания уделяется святым, которые заняли место языческих божеств, обрядам. Система «свой-чужой» помогает таким людям чувствовать собственное превосходство. Страшно быть отверженным избранными, для которых творятся чудеса.

И. С. – Единственный выход из этого состояния – это личные отношения с Богом?

Н. С. – Не знаю, единственный ли это выход, потому что верю и во встречное движение тоже. Господь по милости Своей может помочь человеку объективно посмотреть на себя, осознать свое состояние. Личные отношения с Богом – это, наверное, главное в вере. Но про это много говорится в разных конфессиях, слова затираются. Часто неясно, что за этим стоит. Говорят: «Ты потерял веру. Значит, у тебя не было личных отношений с Богом, ты плохо верил». Это тоже ошибка. Момент богооставленности переживали и великие святые. В нашей церковной педагогике момент отношений с Богом оставлен за рамками. Есть предписания, как читать правила, как готовиться к причащению, как ходить в церковь, как одеваться, есть система негласных норм, но нет ничего, направленного именно на отношения с Богом. Это как раз та разновидность невротической религиозности, когда за множеством обрядов и ритуалов маскируется отсутствие или нежелание иметь личные отношения с Господом.

И. С. – Возможно, предполагается, что, исполнив все эти правила и ритуалы, человек получит личное чувство Бога и будет иметь эти отношения? Поскольку это путь длиною в целую жизнь, то нет смысла человеку заранее говорить о конце этого пути, потому что можно до этого конца и не дойти.

Н. С. – Апостол Павел предупреждал, что спасение по закону осложняется тем, что нарушение одной буквы закона приводит к нарушению всего закона. Идея исполнить все обряды и ритуалы утопична. Спасаемся мы не по заслугам и не по закону, а по милости Божией. Благодать дается не за доскональное соблюдение обрядов и ритуалов, а по милости Божией, дается по нашей готовности, по нашему желанию эту милость получить. И не только в форме помощи в наших житейских делах, но иногда и в просветлении.

И. С. – Если бы вам, когда вы начинали свой путь в Церкви, кто-нибудь сказал о том, что вас ждут скорби и крест, в доказательство привел несколько цитат из Евангелия, вы бы решились остаться в такой Церкви?

Н. С. – У меня несколько нетривиальная история обращения в христианство, поэтому да. Именно в такую Церковь я и шла. Мой личный опыт богообщения в таинстве крещения стал неким чудом, откровением. Мне было 18 лет. У меня не было никаких иллюзий по поводу того, что в Церкви я наконец-то буду защищена от житейских невзгод. Да в том возрасте и не было потребности от них защищаться. Я человек скорее научного склада мышления, а не мистического. Первые 3 года в Церкви я непрерывно читала труды святых отцов древности. Они просветили меня насчет того, что ожидание покоя, житейских благ, утешения – это нехристианское упование. Если я пришла в Церковь, то готова принять волю Божию в любой форме.

И. С. – Большинство людей приходят к вере от скорбей. Люди, идущие в храм, ищут прежде всего утешения, хотят, чтобы Бог избавил их от скорбей. Они не желают к этим скорбям прибавлять ещё и новые.

Н. С. – Да. Но Господь избавляет нас от скорбей и дает утешение по-разному. В 24 года я стала вдовой, мой муж погиб. У меня на руках остался двухлетний ребенок. Эта скорбь очень поспособствовала моему воцерковлению. Наверное, я бы сошла с ума, если бы после этой трагедии не провела очень много времени в церкви. Это был период углубленного воцерковления. Я понимала, что моя жизнь рухнула. У меня не осталось ничего, кроме Бога. Господь дал мне утешение – новое самоощущение и новое понимание. Бог может утереть всякую слезу, даже в самой невыносимой скорби меняя наше внутреннее состояние и давая нам надежду, которая больше, чем скорби, которые мы проживаем здесь и сейчас.

Ещё один тип невротической религиозности – это религия страдания. Есть концепция, что чем тяжелее и хуже нам здесь, тем лучше нам будет в Царствии Небесном. Понести крест здесь, чтобы стяжать венцы там. На этом очень часто строится и духовное окормление, и самоощущение людей, и их жизненная стратегия. За этим стоит очень глубокая травма, полученная человеком до Церкви. Это одна из ранних травм развития – стремление к самоуничтожению, скрытая суицидальная тенденция. Это невротический стыд – у меня нет права жить, нет сил жить, мне невыносимо, я чувствую, что неуместен. Принцип «чем хуже, тем лучше» берется именно отсюда.   

И. С. – Разве это не то, к чему призывали нас святые отцы? Чувствовать себя хуже всякой твари. Достоевский писал в «Братьях Карамазовых», что человек виновен за все зло, которое существует на земле. Разве, пострадав здесь, мы не сжигаем зло в нас и благодаря этому попадаем в жизнь вечную, а не в вечную смерть?

Н. С. – Это выдергивание цитат из контекста. Если бы это было так, то первыми в Царствие Божие вошли бы мазохисты, люди, склонные к физическому и психическому самоистязанию. Церковь осуждает самоистязание, не приветствует самовольных мучений и наслаждение этими мучениями. Вряд ли наше спасение зависит от масштаба наших страданий здесь. Часто в этом вопросе ссылаются на святых отцов. Но в одни и те же слова можно вкладывать разные смыслы – текст написан с одним смыслом, а вычитывают из него смыслы совсем иные. Святые чувствовали себя грешнее всех остальных людей, находясь при этом в ощущении любви Божией. Господь все равно их любил, Он от них не отворачивался, давал им шанс изменить свою жизнь и участь в вечности. У них была возможность покаяться. Покаяние – это перемена ума, духовная перемена. Была страсть, вожделение, но мы покаялись, и Бог помог избавиться от этого влечения. Это покаяние здорового человека. Невротик же говорит, что он хуже всех, и находит в этом себе оправдание. Он не становится лучше, продолжает грешить и быть плохим, его продолжают обвинять. Но это находит внутренний отклик в таком типе невротической религиозности, потому что человек постоянно чувствует себя плохим и виноватым.

И. С. – Разве мы объективно не плохие и не виноватые?

Н. С. – Если говорить с позиции верующего человека, то рождение каждого из нас – это воля Божия. Все мы обязаны своей жизнью Богу. А Господь плохого не творит.

И. С. – Бог создал нас не для того, чтобы мы грешили. Но человек не может не грешить, значит, он уже виноват. Не Бог же виновен в том, что человек грешит.

Н. С. – То, что мы грешим, не лишает нас возможности исправить эту ошибку. Если мы говорим о православном подходе, о нашей святоотеческой аскетике, Господь нас прощает потому, что Он милостив и видит наше искреннее желание измениться и не грешить. Чувство вины не только невротическое, оно бывает и нормальным. Мы совершаем плохие поступки, можем кого-то обидеть, что-то испортить, сломать. Мы можем причинить зло. Если у нас здоровое чувство вины, то мы осознаем, что поступили плохо. Человек что-то делает, а потом чувствует вину за конкретный поступок или его отсутствие. В большинстве случаев мы что-то портим и имеем возможность это исправить. Здоровое чувство вины всегда конкретно – я виноват перед кем-то, виноват в чем-то, примерно представляю, как это можно исправить. Если что-то нельзя исправить, возможно, я как-то могу это искупить – сделать какое-то доброе дело. Да, тогда я ошибся, но теперь сделаю что-то для того, чтобы такие ситуации больше не повторялись. Это тоже дает ощущение освобождения от вины. Невротическое чувство вины – это вина человека по умолчанию. Если говорят, что я виноват, то я с этим заранее согласен, потому что с детства привык, что всегда виноват. Это травма развития. Потом человек приходит в Церковь и получает повторную травматизацию. Но, с другой стороны, он получает успокоение, потому что в светском мире ему было дискомфортно из-за своей вины. Человеку говорили: «Бери от жизни всё. Наслаждайся моментом». А он не может наслаждаться, ему жить не хочется. Человек приходит в Церковь и ему говорят: «Ты виноват во всем, люди грешны по определению. Покайся в первородном грехе».

И. С. – Уверенность, что я ни в чем не виноват, и постоянное желание оправдаться – это тоже невроз?

Н. С. – Это обратная сторона одной медали. Человек с невротической религиозностью всё делает для того, чтобы доказать свое превосходство. Ощущение самоуничижения, когда человек считает себя хуже всех, тоже как бы возвышает его над другими. В любом неврозе есть потребность, чтобы человека признавали хорошим, пусть он и будет изображать того, кем не является на самом деле. Но в его авторитетном кругу его признают хорошим, и это главное. У человека нет проблем, он не вор и не убийца, ведет праведную жизнь, грешит, но кается, много жертвует на церковь и с самим епископом на короткой ноге – это тоже форма невротической религиозности. Если это самоощущение светского человека – это тоже работа защитных реакций, которые блокируют возможность развиваться.

И. С. – Послушаешь, так у нас вообще здоровых людей нет.

Н. С. – Как говорится, нет здоровых людей, есть недообследованные. Все мы в той или иной степени невротизированы. Это не приговор, а обратимое состояние. Невроз – это не психоз.

И. С. – Я в себе нашел многое из того, что вы перечислили.

Н. С. – Что-то и я знаю по себе. Смотрю на это с состраданием – люди десятилетиями бьются в 3 соснах, не видя из них выхода, при этом даже не начиная свою духовную жизнь. Когда ложная личность обращается к искаженному образу Бога – это не имеет никакого отношения к общению с Господом и к вере, это сплошная галлюцинация. Один фантом беседует с другим, а потом разочаровывается. Разочароваться хорошо, потому что наконец появляется хотя бы зазор в галлюцинаторной картине мира, и можно спросить себя: «А кто я такой? Как я представляю Бога?» Многие часто говорят: «Про Бога ничего не знаю, я агностик». Отвечаю, что это духовный прогресс, а не регресс. Агностик – это нулевая отметка. Если человек разочаровывается в своих иллюзиях, то он теряет веру не в Бога, а в свой миф. Он приходит к нулевой отметке. Господь может Себя открыть в любой момент нашей жизни. Мы не должны от Него отгораживаться.

Четвертая форма невротической религиозности – это когда главной становится принадлежность к какой-то влиятельной силе. Это невротическая потребность – я чувствую себя плохим, ущербным, но если примкну к сильным, то сам стану сильным. С этой мотивацией можно пойти в банду, в футбольные фанаты, в господствующую Церковь. Это про невротическую религиозность. Необходима принадлежность к влиятельной силе.

И. С. – Вы знаете многих людей, которым действительно нужен именно Господь, а не что-то от Него?

Н. С. – Не берусь судить. Считаю, что Бог нужен всем. У многих нет смелости позволить себе хотеть этого. За любыми формами религиозного невроза стоит внутренняя драма: «Зачем я такой вообще нужен Богу? Мне надо за чем-то спрятаться, либо изобразить из себя что-то другое». Человеку нужен Господь, но страшно быть отвергнутым.

И. С. – Причина религиозного невроза – это неверие в Божественную любовь?

Н. С. – Думаю, основная причина – это отсутствие опыта безусловной любви в собственной жизни. Невротизация связана с тем, что человека игнорировали родители, ставили ему условия: «Мы будем тебя любить, если будешь хорошо учиться, помогать и слушаться. Какой хороший ребенок, его не видно и не слышно, он никак не проявляет свои желания». Или же ребенок всегда должен быть первым, всегда должен побеждать и учиться на одни пятерки. Если он получил четверку – это скандал, а за тройку его могут выгнать из дома. Для человека, который рос в нелюбви, безусловная любовь и принятие – это пустые слова, потому что у него нет такого опыта. Из-за этого человек чувствует себя обделенным и ущербным. У хороших такой опыт есть, наверное, я плохой, раз мне всего этого не дали. Это позиция ребенка дошкольного возраста. Когда человек травмирован таким отношением, то эти эмоции в нем сильны, даже когда он повзрослел, и у него уже интеллект взрослого. Обычно приходится начинать с этого. Человек приходит с церковно-психологическими проблемами, а выясняется, что надо работать про детство, про маму.

И. С. – То, о чем вы сейчас сказали, довольно редкий случай. Все-таки родители в подавляющем большинстве любят своих детей. Если они что-то говорят сгоряча, то ребенок наверняка чувствует, что это просто слова. Но, судя по всему, многие люди пребывают в невротических состояниях. Значит ли это, что большинство из них получили свои травмы в детстве из-за недостатка любви?

Н. С. – Большинство родителей любят своих детей. Но какой смысл вкладывается в эту любовь, зависит от того, насколько сами родители были безусловно любимы, от того, есть ли у них этот ресурс любви, доверия и безусловного принятия. Обычно травматика тянется из поколения в поколение. К сожалению, многие из нас, любя своих детей, имеют к ним множество претензий.

И. С. – Это вполне нормально. Вероятно, я задавал бестактные вопросы, и родители меня поправляли. У меня нет к ним претензий. Это же и есть воспитание.

Н. С. – Да, воспитание. Если под воспитанием мы понимаем некое формирование личности, характера, системы понятий и ценностей, то очень важно не что говорится, а как говорится. Если в семье здоровые открытые и принимающие отношения, можно честно говорить о своих чувствах и сомнениях, то родители всё объясняют детям. Если ребенок задал неподобающий вопрос, то ему объясняют, почему это неприличный вопрос. Его не стыдят, не подпитывают его невротический стыд замечанием: «Как тебе не стыдно!» Ребенок задал вопрос без задней мысли, почему для родителей какая бы то ни было тема неприемлема, ему неясно. Но ребенку уже объяснили, что ему должно быть стыдно, лучше помалкивать.

И. С. – Ребенок ни в чем не виноват, виноваты его родители? Ведь это они сделали из него невротика.

Н. С. – Никто ни в чем не виноват. Никто не выбирает быть невротизирующим родителем. Вины тут нет, сплошная беда. В последние годы активно говорят о токсичных родителях. На каком-то этапе осознания себя это может быть полезным, потому что помогает принять себя. Появляется просвет в собственной невротической вине. Но это только этап. Следующая этап – это понимание того, что родители тоже не виноваты. Обвинение родителей – это зависание в инфантильной позиции.

И. С. – Что плохого в чувстве вины? Один поэт сказал: «У черных – чувство ритма, у белых – чувство вины». Мне кажется, нормально чувствовать вину за что-то. Да, я виноват во многом, но меня это никак не невротизирует. Понимаю, что являюсь грешным человеком, поэтому я виноват. Что в этом плохого?

Н. С. – Ничего плохого, если мы чувствуем вину за что-то конкретное, и это побуждает нас к внутреннему действию по улучшению себя, к внешнему действию по исправлению материальных вещей или отношений. Если же у белых есть чувство вины, и это не выливается ни в какие действия, то это пустая вина, это истощение ресурса, который есть у каждого из нас. Бог дает нам силы, а мы размениваем их на бесплодное ковыряние в болячках. Мы тратим на это свою жизнь, которая дана нам для другого.

И. С. – Один из первых призывов в Евангелии: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное». К чему нас призывает Христос? Перемена ума – это Божественное дело. Мы не можем поменять свой ум без помощи Господа, можем только просить Его об этом. Покаяться – это значит обратиться к Богу. Что нам следует сделать?

Н. С. – Думаю, нужно повернуться к Богу, попросить у Него смелости, чтобы посмотреть на себя без невротических защит, без самообмана. Это не мазохизм и не углубление самобичевания, а попытка исправиться. Мы просим у Господа помощи исправить эти прегрешения. Царство Небесное – это не где-то когда-то в будущем, это то, что везде и всегда, это часть вечности, Божественная реальность. Мы, будучи православными христианами, входим в эту реальность на каждой литургии, в молитве. Если мы не покаемся, не обратимся к Богу и не доверимся Ему, не позволим себе предстать перед Ним со всеми нашими слабостями и просить о помощи, то нам трудно будет почувствовать это Царствие Небесное и войти в него.

Сейчас актуализировались эсхатологические настроения, апокалиптические ожидания и т. п. Люди забывают, что откровения Иоанна Богослова – это радостная весть о предстоящем воцарении Бога на всей земле. Поэтому, что бы с нами ни происходило, всё хорошо. Главное помнить, что с помощью Божией каждый из нас может не бояться и освободиться от искажений и травм. Все, о чем мы сегодня говорили, это не приговор, не обреченность. Это повод задуматься о том, что Господь сильнее всего этого. Апостол Иоанн сказал: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх». Постараемся быть совершенными с Божией помощью.