16.10.2024 15:45:25
Ирина Васильевна Анненкова
Ирина Васильевна Анненкова – профессор кафедры стилистики русского языка Московского государственного университета имени Ломоносова, доктор филологических наук. Шеф-редактор журнала «Журналистика и культура русской речи», член редакционных коллегий и редакционных советов журналов «Медиаальманах» и «Мелдиалингвистика». Официальный рецензент в журналах «Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика», «Медиаскоп», «Вопросы психолингвистики», «Век информации», «Вестник СПбГУ. Филология. Востоковедение. Журналистика».
Автор множества публикаций на сайте «Истина».
Преподаваемые дисциплины: практическая стилистика русского языка, современный медиа-текст и медиа-риторика.
Мы поговорили с Ириной Васильевной о ситуации с нашим восприятием действительности, о восприятии Церкви в современном обществе, о молодежи и наших семейных ценностях, о многом другом, связанном с современным обществом и о перспективах России в ближайшем будущем.
Николай Бульчук: Мы с Ириной Васильевной всегда выбираем какие-то темы для разговора – нетривиальные. Сегодня хотелось бы внести струю оптимизма в нашу, часто скучную и серую, действительность. Добавить некий позитивный настрой, чтобы разрушить тот негатив, который порой незаметно захватывает многих людей.
Я общаюсь с большим кругом авторов и знакомых, а по дороге, когда едешь до работы на электричке и обратно, невольно видишь еще большее количество людей. И вот, про себя отмечаешь внутри себя: люди подавлены, переживают. В первую очередь, это касается, наверное, СВО, потому что гибнут люди, Россия вовлечена в войну настоящую. А во-вторых, наверное, многих заботят перспективы собственной жизни: никто не знает, на что надеяться, чем жить, что тебя ждет в ближайшей перспективе. Люди ждут радости, определенности и какой-то надежды… Итак, вся надежда на вас, Ирина Васильевна!
Ирина Анненкова: Здравствуйте, дорогие друзья. Знаете, оптимизм, как мне кажется, видится именно в понимании Промысла Божия. Вот маленький такой штрих к нашей сегодняшней встрече: мы долго собирались, согласовывая нашу встречу, а состоялась она в день святого праведного Олега Брянского и Собора Брянских святых. Я родилась в Брянске… Ведь не просто так мы встретились с вами в этот день! Ну, разве это не радость? Мне кажется, это радость!
Николай Бульчук: Конечно, абсолютно точно!
Ирина Анненкова: Оптимизм мы с вами должны искать, в первую очередь, в том, что мы – живем, вне зависимости от времени. Времена, наверное, всегда были тяжелыми. Наверное, мы видим только со своей точки зрения, достаточно ограниченной, то, что нас окружает.
Николай Бульчук: Я бы сказал, с бытовой…
Ирина Анненкова: Вот-вот, с бытовой, вы правильное слово подобрали. Мы как-то не очень любим это слово, а ведь в этом слове тоже заложена поэзия. Если мы возьмем нашу русскую литературу – Шмелева или Аксакова – это книги по поэзии быта. Ну, давайте находить поэзию в нашем быту. В том, что мы собираемся (может быть, нечасто, но собираемся) в кругу семьи. В том, что мы приходим на работу и встречаем коллег.
Ну, наверное, коллеги бывают и такими, которые «помогают» нам смиряться, но давайте поблагодарим их за это!
Вот, лето в этом году было потрясающее! Осень – необыкновенная! Ну, все - радость!
И даже вот, вы упомянули СВО – специальную военную операцию, которая вносит (здесь серости как раз нету) трагическую ноту в нашу жизнь. Но ведь и осмысление трагизма бытия тоже должно давать нам оптимизм. Потому что когда мы понимаем, ощущаем то, что жизнь - кратковременна, то, что мы живем здесь с какой-то целью (а цель – это наша будущая вечная жизнь, потому что она никогда не закончится), и понимание того, что мы не можем только есть, пить, удовольствия получать, стремиться к успеху земному… Вот, СВО нам показала, что мы вдруг можем быть больше, чем просто писатели, ученые, радиожурналисты, слесари и т.д. Мы можем быть единым народом!
Николай Бульчук: Я бы добавил, что мы «накапливаем долги». У меня такое ощущение, что мы все в долгу перед все умножающимися жертвами этой страшной трагедии, которая нас окружает.
Даже те наши «враги» (или «не друзья», с которыми мы волей или неволей поставлены в это военное противостояние), оказавшись за порогом этой земной жизни, прекрасно осознают иную реальность, иную действительность.
И вот, как мне кажется, жертвы с двух сторон – это все люди, которым мы должны! Их становится все больше и больше. Мы должны им своим счастьем, своим пребыванием на этой земле – они уже ушли от нас. Чего-то не поняли, не осознали, не долюбили, не дожили, в конце концов, своих положенных земных лет… И вот, это ощущение долга, вероятно, не всех, но меня, во всяком случае, очень тяготит.
Ирина Анненкова: Вы знаете, я вообще (нельзя говорить слово «ритуал», но какая-то традиция сложилась – мы стали все зависимыми, гаджето-зависимыми, скажем так…)
люблю смотреть в глаза людей – в них небо, в них вечность!
И даже те трагические эпизоды, которые появляются в медиапространстве - как с нашей стороны, так и с той, которую я не воспринимаю как вражескую сторону – не вводят меня в уныние. Ведь в момент смерти или во время боя – и те, и другие накладывают на себя крест. Мы знаем эпизоды абсолютного проявления любви, когда люди с двух сторон помогают друг другу выжить. И вот, например, один погибает , а другой остается жить.
Но для нас это как раз зерно оптимизма в том, что души – и с той, и с другой стороны – живые. Я абсолютно в этом уверена!
К сожалению, дискурс медийный, социально-сетевой – он демонстрирует агрессию с обеих сторон. Это тоже есть. И тоже можно понять, почему.
Потому что мы, действительно, страдаем и переживаем, мы обижены. Они тоже обижены. С другой стороны, вот это неверие в Промысл, в то, что «Бог в нас верит» - тоже порождает такие агрессию и отторжение.
Но, в то же время, этот агрессивный дискурс (многие поймут, о чем я говорю) уступает место состраданию. Сострадание – это тоже оптимизм, это залог возможного воссоединения: не просто сосуществования, а жизни в единстве.
Мне кажется, что это очень многие понимают.
Мое личное осмысление всех этих процессов выражается в комментариях: я всегда пишу какие-то комментарии (не могу иногда удержаться – надо бы молчать, но не получается). Я очень люблю работы Евфимия Карского, белорусского ученого, который написал замечательную работу «Белорусы и русские», рассматривающую триединство великорусского, малоросского и белорусского народов, за что, собственно говоря, большевики и сгноили его потом (он из-под Гродно был). И вот, я вижу, что эта часть – Белая Русь, она сегодня демонстрирует нам какую-то здоровую часть нашего триединого народа!
Николай Бульчук: Да, до слез часто просто…
Ирина Анненкова: До слез… И нам нужно на них тоже смотреть и как-то больше с ними общаться. Во-первых, они сами очень оптимистично заряжены, во-вторых, они очень благоволят нам. Они все понимают. С одной стороны, они как-бы со стороны на все немножечко смотрят, с другой стороны, понимают, что они – часть этого единого целого. Но, в то же время, у них нет и агрессии по отношению к страдающей, к сожалению, противоборствующей стороне. Почему-то у меня ощущение, что оттуда может прийти спасение…
Николай Бульчук: Какой-то «срединный организм» в нашем триединстве образовался…
Ирина Анненкова: Да, именно. Не знаю, то ли от того, что они так долго страдали на протяжении веков и оставались какими-то простыми – у них нет самовосхваления, самолюбования, у них есть вот этот элемент смирения (конечно, и там есть проблемы, с этим связанные), но в целом белорусы, мне кажется, самая здоровая часть нашей нации. Потому что я воспринимаю нацию как единое целое
И если мы видим вот это здоровое зерно, то из него обязательно вырастет…
Николай Бульчук: …Белый Царь. Помните?..
Ирина Анненкова: Да, конечно. Меня немножечко, конечно, расстраивают эти центробежные силы, которые существуют – причем, на территории всей исторической России (я имею в виду не Российскую Федерацию, а все, что мы всегда называли Россией). Меня они расстраивают, я по этому поводу переживаю, но, в то же время, я знаю, что и там есть здоровые зерна, здоровые силы, здоровые части нации.
Плюс к этому: мне кажется, что нужно больше просвещением заниматься.
Я все-таки с молодежью работаю, и я вижу, что молодежь все слышит, молодежь все впитывает, молодежь очень хочет знать.
Николай Бульчук: И она, мне кажется, какая-то более живая часть нашего общества.
Ирина Анненкова: Она очень живая, они – чудесные, они необыкновенные! Знаете, тот самый оптимизм бытовой, о котором вы начали говорить… Идешь такой измученный на занятия, но приходишь – и видишь эти глаза! Им интересно, они задают тебе неожиданные вопросы. Ты должен им дать ответ или сказать: «Я не знаю!» И они очень ценят, когда старшие люди (преподаватели или родители) говорят: «Я тоже в первый раз на свете живу, я тоже не знаю, как поступить или ответить!»
И образуется диалог. Мне кажется, вообще все проблемы у нас – из-за отсутствия диалога: и на уровне личностных отношений, и на уровне межнациональных отношений. Но враги не дремляют…
Николай Бульчук: Но все-таки, это задача государства: просвещать, просвещать и еще раз просвещать. Пусть это не звучит, как каламбур, но мне кажется, задачей государства является реальное просвещение , а не стимулирование всех этих «журналистских приемов».
Сегодня видно, что журналистика проплачена, что существуют разные, конечно, страты журналистские, которые работают на те или иные политические силы откровенно. Но мы же с вами должны это понимать, и государство должно же этим озаботиться.
Ирина Анненкова: С одной стороны, некоторые считают социальные сети злом, а с другой стороны, я наблюдаю движение в другую сторону. Телеграмм-коммуникация, которая сегодня вроде бы по объективным причинам оказалась центральной в медийных коммуникациях – она дарит нам возможность выбора.
А просвещать, наверное, надо начинать в школах, в университетах, в колледжах (в зависимости от того, кто какое образование получает). Для этого поставлены мы (педагоги, преподаватели), и, если мы верно направим их, они смогут выбирать. Потому что мы видим, какая мощная патриотическая повестка в социально-сетевой коммуникации. Скажу так, я без некоторых Телеграмм-каналов (например, таких, как РИА-Катюша) вообще не провожу день. Потому что там очень трезвенное понимание ситуации. Не всегда, может быть, ты соглашаешься с абсолютной оценкой…
Николай Бульчук: Но есть, из чего выбрать.
Ирина Анненкова: Есть, из чего выбрать. Есть очень много православных каналов, причем, есть мощное такое движение, даже союзы Телеграмм-каналов, посвященных последней Царской Семье, Государю-страстотерпцу, Царице-мученице и всей Семье. То есть, мы сегодня можем (если государство с этим справится, если государство не закроет ресурсы некоторые) многое сделать.
Николай Бульчук: Кстати, ведь закрыли сервис «Ютуб», а многим это было большим подспорьем. Многие реализовали себя, многие имели возможность получить образование дистанционно или заняться досугом. Кто-то детей занимал интересными фильмами. Удобный сервис, интересный контент, почему закрыли и кому это нужно? Хотя, чувствую, что скорее всего, откатят это решение назад. Вероятно, это была инициатива какого-то не очень дальновидного чиновника.
Ирина Анненкова: Я думаю, что да, это обязательно должно случиться. Конечно, в принципе, мир свободен, но, увы, есть и помойка – но ведь есть и очень-очень качественное содержание (как сегодня говорят – контент). Поэтому, я думаю, что это произойдет. Выбор, конечно, колоссальный. Просто нужно научить детей, молодежь правильно этот выбор осуществлять – тот выбор, который будет способствовать их внутреннему качественному духовному развитию.
Тут вот еще какой момент: государство, конечно, вроде как старается. У нас традиционные ценности, но понятийный аппарат не сформирован и не предложен – и молодежи, и обществу. Какие традиции? Чьи традиции? Традиций очень много.
Например, мы видим всплеск неоязычества. Кстати, я как раз приведу пример, поскольку я связана исторически с Орлом (я там училась в школе, у меня папа из Орловской области). В общем, мы жили в Орле очень долго, и муж мой покойный был тоже из Орла, и лежит он там тоже сейчас, в этой земле.
История – с несостоявшимся «слетом экстрасенсов». Митрополит Тихон обратился к орловчанам, к общественности.
Я была подписана на официальный канал Орловской области – там это активно обсуждалось , и я, конечно же, написала комментарий, в котором похвалила митрополита Тихона – что он молодец, что он правильно сделал.
Николай Бульчук: Ирина Васильевна, а давайте, поподробнее расскажем, что же на самом деле планировалось устроить в Орле с «шабашом экстрасенсов»?
Ирина Анненкова: Сначала я ничего не поняла. Это должно было состояться буквально на днях: планировался «слет специалистов по нетрадиционной медицине», экстрасенсов, различных каких-то «рунических» и «ведических» лекарей и т.д.
Николай Бульчук: То есть, «Шабаш на Лысой горе»…
Ирина Анненкова: Абсолютно точно! Причем, как выяснилось, это какое-то частное мероприятие, но – со всей страны должны были приехать. И это так приветствовалось, была снята очень качественная даже для Орла площадка… Сначала я даже подумала, что это чуть ли не губернатор занимается этим, но нет! Какая-то частная контора все это организовала, и митрополит Орловский и Болховский Тихон открыто высказался. Он возвысил свой голос, и очень многие откликнулись на это. И Борис Корчевников, и Голованов, и еще многие люди начали собирать общественное мнение. И слет этот отменили. Но на мой комментарий посыпалось колоссальное противостояние с другой стороны. То есть, люди не понимают, что происходит.
Одна из идей, которую я проводила: «А вы потом не удивляетесь, что потом к вам прилетят дроны, ракеты, - если вы строите жизнь на отношениях с силами, противостоящими Богу, то как вы потом сможете просить помощи у Бога, если вы входите в отношения с этими силами? Люди, к сожалению, этого не понимают! Тут, конечно, сказывается очень активная, мощная – даже не PR-кампания, а это такая мощная тенденция противостояния Русской Православной Церкви (ну, в общем, и клевета на Русскую Православную Церковь). Умаление достоинства пастырей, умаление авторитета пастырей – это все сказывается на общественном мнении, люди воспринимают сегодня Церковь нее как авторитет. Люди, конечно, далекие от Церкви.
Николай Бульчук: Ирина Васильевна, неужели у нас нет так называемого «православного лобби» в Государственной Думе? Я знаю, что, например, православный депутат Николай Бурляев представляет там Комитет , который организовал так называемый «Русский фронт», есть еще ряд русофилов, которые себя активно пропагандировали (до того еще, как они заняли посты в Государственной ДУМЕ, защитниками православных и традиционных ценностей) Почему они молчат об этом?
Ирина Анненкова: Ну, я думаю, что, скорее всего лично он не знал об этом, потому что все-таки это такое региональное, не столичное, событие.
Николай Бульчук: Я сразу вспомнил Евангельское: «Где будет труп, там соберутся орлы»… Явно что-то происходит, тем более, что они еще и в Орле это собрались устраивать.
Ирина Анненкова: Видите, тут очень много всего. Анемичность такая возникает. Знаете, я думаю, что сейчас православное лобби вообще не очень сильное. И я могу только опосредованно об это говорить…
Николай Бульчук: И оно не очень сильное… И сильно «подмочило» свою репутацию, к сожалению…
Ирина Анненкова: К сожалению! Мне кажется, вообще сейчас надо очень-очень осторожно об этом говорить, а сосредоточиться на «теории малых дел». То есть: вот, вокруг меня есть знакомые, сотрудники, студенты или ученики… И очень маленькими такими дозами, очень исключительно благожелательно, своим примером показывать – конечно же… И поверьте мне, и даже «свой пример» может часто восприниматься людьми агрессивно. В этой переписке-дискуссии я просто «закрыла» очень многих людей, потому что, например, рассказ о монастыре, где мой муж лежит, вызвал неожиданно агрессию!
Николай Бульчук: Очень похожая ситуация у моей супруги, которая ведет ютуб-канал, посвященный литературным новинкам. Чуть только она «отходит от темы», позволит себя какие-то отступления (рассказ о святых местах, о святынях, о чем-то, связанном с Православием – люди моментально «отписываются») Говори по теме, а «вот этого всего благочестивого – нам не надо!»
Ирина Анненкова: Они воспринимают это как навязывание. Это, в принципе, характерно для коммуникации «Моя точка зрения имеет право на существование». То есть, человек живет внутри своего представления о мире.
Николай Бульчук: А мне думается, бередится какая-то «старая рана», давно не заживающая рана. Как у всякого русского человека…
Ирина Анненкова: Надо ведь отдавать себе отчет, что все-таки мы очень сильно повреждены! Мы сто лет жили в совершенной квазиреальности, в квазиистории…
Я невероятно люблю Царскую Семью: я не могу прожить дня без того, чтобы не читать о Них, чтобы не читать Их. Это правда. Вы понимаете, это – Икона Семьи, Икона государственного мышления. Икона отношений между собою, между другими людьми. И это дала именно наша культура.
Но посмотрите, в чем мы жили! Тут в одном Телеграмм-канале было обсуждение: «Ну, как вообще можно было на эти лица смотреть в советское время и никак не переживать?» Я написала комментарий: а нам не показывали эти лица в советское время…
Николай Бульчук: Более того, если бы нашли у кого-то фотографии или картины…
Ирина Анненкова: …Были бы большие проблемы, большие проблемы. Я очень хорошо помню, как (по-моему, это было в конце 80-х или в начале 90-х) в Лаврушинском переулке, в Инженерном корпусе, была выставка большая Серова. И мой научный руководитель, уже покойный, Валентин Павлович Вамперский, сказал мне: «Ирина, обязательно идите на эту выставку, там выставили портреты Николая II». И совершенно удивительный портрет, где он сидит в тужурке. Смотреть в эти глаза без слез невозможно!
Понимаете, как бы шлюзы тогда открылись – и хлынула вода. Помню еще, мы с ним пошли в книжный магазин на Кузнецком мосту, и там выбрали себе огромный черно-белый альбом вообще про Императора и про Царскую Семью. И он сказал: «Ирина, мы покупаем с вами эти книги, потому что – а вдруг запретят!» То есть, иконография Царской Семьи, она, мне кажется, очень многое сделала, чтобы мы переосмыслили это. Но люди-то воспринимают многие это в таком большевистском изводе по-прежнему. Потому что, если вы почитаете комментарии просто исторических каналов, то многие люди просто ненавидят Царя, который фантастический размах придал и экономике, и культуре той эпохи. Люди не понимают, что мы еще потом практически 70 лет жили на том заделе, который был создан именно той эпохой. К сожалению, такая непросвещенность в этом смысле тоже есть.
Я очень люблю читать канал «Музей Императора Николая II», никак не могу доехать до него. Они занимаются замечательной просветительской работой: пока маловато, но слава Богу, что она тоже есть. Удивительные книги выпускаются, их раскупают. Но мы понимаем, что, конечно же, это очень сложная работа. Мне кажется, начинается она с себя: «спасись сам, и вокруг тебя тысячи спасутся».
Николай Бульчук: Но нам этого тоже не хватает: смирения и осознания роли России – и в мировом историческом процессе. Мы говорим о «скрепах», но каждый представляет себе их совсем по-разному. А если учесть, что народ почти еще советский, как он представит себе эти скрепы?
На самом деле, мы даже представить себе не можем, что за человек был Государь, как он вообще общался с людьми, что это было за время.
Недавно скончался протоиерей Сергий Правдолюбов, в семье которого 11 святых прославленных нашей Церковью. Я беседовал с отцом Владимиром, его сыном, который много рассказывал об отце – эту беседу мы опубликовали на «Православие.ру». И вдруг слышу комментарий такой (от церковного вполне человека, имеющего священный сан): «Не надо из него лепить святого!»
Я почувствовал какую-то внутреннюю агрессию в этом комментарии. А потом последовало и его «раскрытие»: ничего, дескать, особенного в личности покойного не было…» И я задался вопросом: что тут раздражает, что выводит из себя? А это нечто, тревожащее и раздражающее, существует!
Ирина Анненкова: …Тут сразу несколько проблем обозначилось. Я начну с первой. Ситуация, которая сложилась с 1922 года, она, во-первых, все-таки нам начала возвращать представление о самих себе как о достойном народе – народе, который создал выдающуюся культуру, выдающуюся цивилизацию. Даже то, что границы закрыли (некоторые частично прикрыли), начался огромный поток внутреннего туризма.
Например, я этим летом провела чудесные путешествия на Соловки, на Валаам. Я летом увидела Старую Ладогу, о которой мечтала. Я увидела, как наши люди все это любят, как все это им интересно и как они ощущают себя самодостаточным народом. Это первое. То есть, мне кажется, все не так плохо: есть признаки, что мы начали выращивать в себе такой оптимизм.
Что касается истории с отцом Сергием. Если мы раздражаемся на кого-то или реагируем на что-то, - на самом деле, причина не в том человеке. Это знак того, что мы в себе не видим, то есть, человек не видит в себе этого.
Но святость, на самом деле, очень раздражает. И вообще святые, насколько мы можем видеть, не такие простые люди. Это не елейные такие истории, святой может и палочкой ударить по голове. Но мне кажется, история с отцом Сергием и его сыном, иереем Владимиром – это семейная история. это проблема в том, что сегодня очень страдает семья. Между мужьями и женами, между родителями и детьми, между братьями и сестрами – постоянные проблемы! На самом деле, вроде бы катастрофа, и оптимизма тут вроде бы нет. А тут вам – пример уважения, почтения, непрерывности династии (причем, духовной династии). И если это раздражает, значит, действительно, проблема очень глубинная!
Мне кажется, дорогой Николай, что очень хорошо, что это интервью состоялось, что люди читают и назидаются. У нас же в риторике есть такое понятие – «довод к авторитету». Так вот, это – авторитет, духовный и церковный.
И потом, что значит «не надо лепить святых». Был замечательный священник, он хорошо известен – отец Геннадий Огрызков. Можно, я тоже расскажу историю из своей жизни?
Когда у меня умирал папа (скоропостижная смерть была от приступа), я позвонила своему духовному отцу в храм. И его первая фраза была: «Ой, ну надо же, как отец Геннадий!» У того тоже был инфаркт очередной... Ну, давай, читай канон за болящего...» И представляете, я не могу найти канон за болящего!.. Ну, вот, лежит канон святителю Луке, другие – а этот я не могу найти! Я начинаю искать книжки, и вдруг первая, которая мне попадается, это книжечка «Детская исповедь», про чудеса. И на ней – фотография с отцом Геннадием. И я понимаю вдруг точно, что папа умрет! Понимаете, отец Геннадий меня известил!
Потом папа, а потом мой духовный отец сказал: «Ира, ну, мы всегда, конечно, молимся, но на домашней молитве ты можешь читать ему молитву, отцу Геннадию, он праведник!» Ну, мы же всегда сердцем чувствуем, кто праведную жизнь вел, а кто нет.
Да, конечно, мы все равно молимся по правилам, по церковным канонам, панихиду служим, заказываем на проскомидию, но мы всегда знаем, что «душа душе весть подает». И мы знаем, как нам наши родные нам помогают. Этот мир – он проницаемый, он живой, поэтому свои какие-то клейма ставить, наверное, не совсем правильно.
Николай Бульчук: Но это просто какое-то советское воспитание, мне кажется.
Ирина Анненкова: Да, мы повреждены. Как некогда Господь Адама и Еву изгнал из рая, и их повреждение в человечество вошло, так и в наш народ вошло повреждение. И, наверное, даже раньше, чем в 1917 году.
Знаете, я была на Соловках, и меня потрясла история не только ГУЛАГовская, которую мы вроде бы уже хорошо знаем, сколько история дореволюционная. Потому что Соловки как политическая тюрьма подготовили послереволюционную историю. То есть, мы должны осмыслить все свои ошибки. Вот, мы говорим «накопление» вот этой вины – мы должны осмыслить эти ошибки.
Но, на самом деле, народное осмысление невозможно без личностного осмысления своей собственной жизни, своей роли. Но, в целом, мы все равно хорошие!
Николай Бульчук: Я бы сказал, самые лучшие!
Ирина Анненкова: … Я в этом не сомневаюсь!
Николай Бульчук: Но все равно – невозможно без некоего покаяния. И когда мы говорим о покаянии, тоже некоторые «встают на дыбы»: в чем каяться, кому каяться, как каяться. Да и прошли вроде 90-е годы, когда покаяние-то вроде было задумано и принималось, было хоть как-то подготовлено. Сегодня же вообще непонятно, почему нам нужно каяться и в. чем, собственно говоря, мы виноваты. Эта эпоха как-то отошла, и мы живем несколько по инерции.
Да часто люди и не отдают себе отчета в том, за что мы боремся, какой будет Россия в ближайшее время? Да и прогнозы на самом высоком уровне власти, в том числе, экономической, у нас сегодня строятся лишь на 10-15 лет вперед? О чем это свидетельствует? О том, что ни на каком уровне нет серьезного понимания того, какое государство мы унаследовали и что мы строим. Откуда эта безответственность и непонимание истории – ведь Россия является наследницей 1000-летней традиции! Как некогда Византия... И Россия в какой-то мере является преемницей Византии.
Ирина Анненкова: … Знаете, я опять о Царе-Мучнике подумала. Недавно я где-то прочитала, что наш Царь и не должен был бороться с революцией. Это был человек, который жил, зная, что его ждет. Он работал на будущее! Он работал на перспективу, он работал на века практически! В результате этой его деятельности, собственно говоря, мы и получили тот самый задел, о котором я говорила.
Николай Бульчук: О многих вещах он был извещен...
Ирина Анненкова: Да, он знал об этом! И как раз он не на 10-20 лет планировал, он планировал на будущее. Вот, вы упомянули 90-е годы. Буквально последние 3-5 дней я хожу с ощущением какой-то тоски о конце 90-х годов... Это была, действительно, замечательная эпоха, это была настоящая Русская Пасха! Я даже, знаете, скучаю по разоренной Оптиной Пустыни, по разоренному Дивееву...
Николай Бульчук: В 1991 году я впервые приехал в Оптину, в 1993 году – в Дивеево. И это было удивительное впечатление...
Ирина Анненкова: Это было невероятное ощущение! В сентябре мы вместе с Радио «Вера» ездили в Сергиев Посад (Троице-Сергиева Лавра) и в Черниговский скит. В скиту я была до этого в первый в 1992 году. Там тогда вообще ничего не было, мы ездили вместе с Пришвинским музеем, дунинцами, потому что была восстановлена могила Василия Васильевича Розанова. А восстановлена она была по шагам Михаила Михайловича Пришвина.
Честно говоря, я была потрясена тем, что сделано в Черниговском скиту, но я хотела сказать о том, что сейчас есть некое пресыщение... В науке есть понятие «сатиация». Понимаете, человек сегодня пресыщен: «хомо пресыщенный».
Я очень люблю отца Василия (Рослякова), и когда иду на занятия, всегда ему молюсь. Потому что он закончил факультет журналистики Московского государственного университета, я ему говорю: «Отче Василие, ты знаешь, что я должна сказать своим студентам! Помоги мне!» И он как-то всегда выправляет мои лекции и семинары.
И вот, я вспоминаю (правда, я приехала уже после гибели монахов: конечно, они погибли за веру), что все люди, которые бывают на их могилах, ощущают эту радость Пасхальную.
Николай Бульчук: Простите, но ведь помню, что тогда это было событие из событий. И как быстро время «замылило» все это. Смыслы закрыты, не разобраны, не определены. И, по большому счету, «восклицательные знаки» не поставлены. Но, если уж так всерьез разобраться, вот о событии 11 сентября в Америке говорит весь мир. А что было здесь? Мы до сих пор не осознали...
Ирина Анненкова: Причем, у нас была целая череда этих событий! На самом деле Господь нам «выстилал дорожку этими бриллиантами, яхонтами». И знаете, народ верующий это осознает, но, к сожалению, это никак не представлено в социально-сетевой коммуникации. И она нам должна помочь: мы сможем видеть портреты, видеозаписи, прочитать слова, которые говорили эти люди. И поэтому потихоньку-потихоньку переосмысление будет происходить. Но мы с себя не можем снимать эту ответственность. Потому что Церковь (мы, как Церковь, как сообщество) виновата в том, что мы не даем всему этому оценку истинную. Потому что здесь, конечно, возвышение должно происходить - мы должны показать личности и подвиг этих людей. Вот эта «тайна монашества» раскрылась в этом подвиге «положивших жизнь за други своя». Они положили жизнь свою и за нас, христиан: за то, чтобы Церковь продолжала жить!
Николай Бульчук: Я знаю, почему в те годы «легче дышалось»: не было столько свободы для гаджетов, для воспетой уже сегодня нами социально-бытовой «гаджетной коммуникации» и социальных сетей. Конечно, в сегодняшнем их присутствии определенные плюсы есть, но – была, что называется, определенная тишина и чистота в окружающем мире, в выборе человека. Все-таки в метро сидели больше с книгами, чем с телефонами.
И я на сто процентов уверен, что помимо всего того, что человек получает с экрана гаджета, происходит и некая психологическая накачка, что ли (не знаю, как корректно и правильно это объяснить), но это своего рода кандалы, цепи наши...
Ирина Анненкова: Да, мы зависимы...
Николай Бульчук: ...Которые совершенно над нами довлеют. Тогда этого не было! Вот еще что!
Ирина Анненкова: Все вместе. Потому что мы из одних кандалов переползаем в другие. Но мне кажется, Николай, наше с вами поколение все-таки очень счастливое. Потому что мы с вами выросли в очень спокойной обстановке, мы можем сравнивать, наша психика здорова, мы как раз не были перегружены гаджетами. Несмотря на все перекосы и духовные изъяны времени, когда мы были (кто-то был, кто-то не был – октябрятами, пионерами и комсомольцами) в школе – у нас были мученики: Зоя Космодемьянская и Александр Матросов. Мученики были, просто тип мученичества был другой. И у нас тоже была интенция, позыв такой – мы тоже хотели совершить подвиг во имя Родины.
Николай Бульчук: Религиозный позыв...
Ирина Анненкова: Да, это был тот тип религиозности, который предлагала наша эпоха. Поэтому даже если кто-то был вне Церкви, мы очень легко откликнулись на перемены.
Я очень хорошо помню 1988 год, я проходила практику в Киеве. 1000-летие Крещения Руси, огромное количество священников, архиереев. Я познакомилась с какими-то киевскими студентами из Киевского университета... Удивительное ощущение свободы и возвращения к своим истокам. Поэтому мы очень легко это восприняли.
И мне кажется, что постепенно материальная составляющая нашей жизни, которая все улучшалась, она как-то перетянула на себя. Но вот, Бог нам послал испытания трагические, и, наверное, нужно поблагодарить Бога за то, что через это мы очищаемся от этой привязанности к земному. Я думаю, что это – очищающая эпоха в том числе! Я очень на это надеюсь!
Николай Бульчук: А что касается идеологии... Я из церковной семьи, но как сейчас помню особый урок литературы... Римма Васильевна Двойных входит в класс, сурово сморит на нас и, прямо от двери, начинает декламировать: «Если бы выставили в музее плачущего большевика...» На смерть Ленина – до дрожи! И ты ни в коем случае не скорбел конкретно о почившем Ленине, но вот эта религиозность, о которой вы говорите, она, несомненно, была. И ты ощущал себя частью всей этой системы.
То есть, у тебя была гордость за свой народ, за свою страну, ответственность (хотя ты не был ни октябренком, ни комсомольцем). И ты даже выдерживал нешуточное давление своих одноклассников, товарищей, но все равно ты ощущал себя частью единой большой страны, и ты гордился этим!
Ирина Анненкова: У нас, к тому же, был совершенно потрясающий гимн, слава Богу, он и остался – ведь музыкальная часть гимна совершенно грандиозная! Я очень люблю «Боже, Царя храни!», конечно, но лучше нашего гимна едва ли найдешь...
Николай Бульчук: Я люблю «Коль Славен»...
Ирина Анненкова: Но люди не поняли бы, нет! Мне кажется правильным, что оставили прежнюю мелодию. С точки зрения музыкальной составляющей, гимн совершенно гениальный.
Кстати, вот это наше самоуничижение – я как-то говорила, что это наш риторический идеал русский. Он переносится, в том числе, и на наши достижения. Я сижу же в гаджетах, и в статусах выкладываю все время, где русские были первыми. Нам нужно все-таки научиться оценивать свои достижения! Мы первыми электрические фонари ввели, а в Лондоне они только 25 лет спустя появились... И так далее. Вот это все нужно в себе взращивать.
А многие годы самоуничижение и преклонение не перед своей культурой сформировали, в том числе, и современное неуважение к своей культуре... «Ну, что такое наш гимн!» - наши студенты в прошлом году мне это говорили. – «А кто из вас имеет музыкальное образование? Разбираем!» И вдруг выясняется, что само движение музыки, паузы, тональность, звуковедение – удивительные, даже безотносительно текста.
Николай Бульчук: Но текст-то мысленно прочитывается именно тот всякий раз, Ирина Васильевна...
Ирина Анненкова: Да, да... Всегда именно тот! Ну, потому что он вошел в нас на уровне подсознания. Но второй текст – очень неплохой, на мой взгляд.
Николай Бульчук: С этим разберется история, но история не разберется с нами. Вы сказали, что мы люди другой формации, что у нас совершенно здоровая психика, мы можем делать какие-то выводы.
Вместе с тем, как мы заявили с вами в начале этой передачи, молодежь наша искренняя и честная, вместе и застенчивая даже, несмотря на всю внешнюю дерзость.
Ирина Анненкова: Но деликатность все-таки есть, они понимают иерархию. Даже если они не всегда ее соблюдают, они ее понимают!
Николай Бульчук: Я тут на днях подумал достать микрофон и вживую поговорить с молодыми людьми на улицах Москвы: что они думают насчет будущего России? Как они представляют себе государство лет через 10, какое место они отводят себе в этой стране? Кем бы они хотели стать? Как вам кажется, такая откровенность оправдана была бы? Или все всего боятся?
Ирина Анненкова: Не в том, что боятся... Иногда можно встретить агрессию – это будет защитная реакция. Видите ли, вы правильно сказали, что вот эта наша порабощенность гаджетами и социальными сетями – все-таки русский менталитет предполагает элемент такой интимности. Не то, чтобы мы были закрытым народом – мы достаточно открытый народ...
Николай Бульчук: Но улыбаемся мы редко...
Ирина Анненкова: Мы улыбаемся «по поводу», а не потому, что просто надо зубы показать. Вот эта интимность, невыставление своих отношений к происходящему – это наша характерная черта.
Кстати, у моего любимого Пришвина в «Дневниках» есть такое: «А целоваться-то на людях можно только после того, как первый ребенок родился! А до этого не надо, нехорошо!» Вы представляете, какая целомудренность, какое целомудрие потрясающее в народе! Это – народное понимание взаимоотношений мужчины и женщины, семейных людей, в браке находящихся!
И мне кажется, что на уровне такой вот подкорки, на уровне ДНК, это сохраняется и у молодежи даже. Вот мне так кажется. И это неплохо.
С другой стороны – вот, сейчас к вам шла на запись... Конечно, обсценная лексика повсюду – это катастрофа!
Николай Бульчук: Это проказа! Самая настоящая!
Ирина Анненкова: Это страшно! Как снежный ком, как лавина какая-то...
Николай Бульчук: Еще месяца два-три назад даже такого не было! Я чувствую, что это нарастает невероятно!
Ирина Анненкова: Невероятно! Я уже со студентами на эту тему открыто говорю: «Таким образом вы разрушите не только самих себя, но и нашу страну!» Разрушается все вокруг: нарушается цельность самого человека... Я объясняю им, как это разрушает саму атмосферу, как это связано с оскорблением матери. У Валентина Непомнящего есть замечательные дневниковые записи 60-х годов о вот этом противоречии – об амбивалентности русского сознания. Но если раньше это было табуировано, закрыто, раньше вы могли сделать замечание – и вас обязательно поддержат вокруг, - то теперь наоборот, поддержат того, кто занимается разрушением. Вот эта проблема кажется мне одной из самых больших сегодня!
Николай Бульчук: Я думаю, она должна быть решена на законодательном уровне, иначе она вовлечет в себя все новых людей...
Ирина Анненкова: Не получилось уже! Ведь в СМИ запрещено нецензурно выражаться - не получилось! Придумали приемы различные – «запикивание» и так далее. А люди считывают это. Мне кажется, сегодня это и самая большая духовная проблема в России! Во многом она порождает и неприятие Церкви – потому что это ограничение.
Николай Бульчук: А я думаю, даже больше: это создает какой-то воинствующий мир – мир безбожия и неприятия традиционных ценностей, потому что человек, сам того не понимая, употребляя эту лексику, преображается, и через него говорит уже некая темная сущность.
Ирина Анненкова: Вы знаете, люди часто лучше своих поступков. И я всегда говорю: все люди хорошие, только некоторые об этом забывают, что они хорошие. Один знакомый игумен мне сказал: «Все равно эта шелуха отвалится...» Все равно сердцевина, ядро личности человека обязательно проявится. А ядро личности большинства людей – оно очень цельное все равно.
Николай Бульчук: Конечно, вне всякого сомнения.
Добавить комментарий