Модернистские старицы и консервативные юницы

Опрос, недавно проведенный среди католических женщин, показал результаты, которые многие сочли неожиданными. Сторонницами смелых реформ, женского священства, однополых «венчаний» и прочих новый веяний оказались пожилые женщины, юность которых пришлась на конец 1960-тых с их «сексуальной революцией». Эти модернистские старицы горячо поддерживают всяческую инклюзию и недискриминацию.

А вот кто стоит за традицию и крепкий консерватизм, так это молодые женщины.
Такие находки кажутся контринтуитивными — вроде бы должно быть наоборот, молодежь должна представлять свежие веяния, а замшелая старость цепляться за отжившие предрассудки.

Но эти данные нельзя назвать совершенно новыми; то, что либералы в западном христианстве, и, в частности, католичестве, это люди больше пожилые, ветераны Второго Ватиканского собора, а вот консерваторы скорее привлекают молодежь, было известно и раньше. В чем разгадка этого феномена?

В любой христианской общине в современном мире борются две тенденции — приспособления к современному миру, с одной стороны, и верности библейскому Откровению, с другой. Это отражает тот конфликт между миром сим и Богом, о котором много раз говорит Новый Завет.

Мир постоянно порождает религии, обслуживающие его запросы. Люди могут чтить Зевса Олимпийского или Одина, солнцеликую Аматерасу или Шипе-Тотека, но запросы, стоящие за такими разнообразными религиозными воззрениями и практиками вполне однообразны.

Общие ритуалы сплачивают людей, служат важной формой выражения общественного принятия и поддержки — и как бы ни назывались боги, которым поклоняются в данной местности, их функция — служить гарантами интересов общества и государства. Они должны придавать сверхъестественный авторитет закону, обычаю или даже требованиям конкретных властителей, воспитывать в людях послушание и лояльность.

Когда Апостолы пришли в языческий мир с проповедью единого истинного Бога, это не могло не вызвать острой враждебности у язычников — которые узнали, что «делаемые руками человеческими не суть боги» (Деян.19:26). Апостолы подрывали веками выстроенную социальную, религиозную и психологическую систему, выдергивали из-под нее самое основание.

Боги, которые требовали почтения и приношений, были порождением человеческого воображения — и их изображения делом человеческих рук. Но эти боги были нужны — как символические фигуры, через которых говорило общество. Языческие святыни отражали запрос людей на нечто безусловно почитаемое, что служит «точкой сбора» для социума и дает ему возможность обрести идентичность и единство.

Языческие жрецы, которых соблазнительно назвать паразитами и обманщиками, на самом деле несли важное общественное служение — они собирали вокруг себя общество, наделяли его структурой, смыслом и идентичностью.

Говоря о том, что языческие боги в лучшем случае — вымысел, а в худшем — злые демоны, первые христиане подрывали основы языческого общества, что не могло не вызывать острой враждебности.

Апостолы говорили о Боге живом, который создал все существующее и который не может быть инструментом человеческой воли, личной или коллективной, потому что он вообще не может быть инструментом.

«Отечественные боги» язычников должны быть отвергнуты ради Бога, сотворившего небо и землю. Религия не должна и не может обслуживать интересы полиса, племени или царства. Она есть служение Богу небесному, который находится над всеми царствами.

Эти два типа религиозности — религия «отечественных богов», выражающих волю племени или другого священного коллектива, и религия Бога живого, который ни от каких коллективов не зависит, продолжили свое противостояние и после того, как язычество, казалось бы, совершенно исчезло из христианской теперь Европы.

Только сложное взаимодействие между «религией племени» и религией Апостолов стало разворачиваться уже среди христиан.

У Церкви есть миссия — «проповедать Евангелие благодати Божией» (Деян.20:24), приводить людей к отношениям с живым Богом, помогать им возрастать в этих отношениях.

«Мир сей» не интересуется, собственно, Евангелием. У него есть запрос к Церкви — на психологическое, ритуальное и идеологическое обслуживание.

Какое-то время зазор между этими двумя взглядами на предназначение Церкви может быть не очень заметен. Христианин в обществе — это законопослушный гражданин, который стремится быть в мире со всеми.

Но иногда общество начинает требовать чего-то совершенно несообразного Евангелию. Провозглашение такой этики в области пола, которая совершенно несовместима с библейским откровением (и здравым смыслом) ставит вопрос ребром — для чего вообще нужна Церковь.

Многие люди, которых бесконечно возмущает отказ ряда общин «венчать» однополые «браки», не верят в Бога и не интересуются Его благословением. «Венчание» — это форма, в которой общество выражает свое принятие и одобрение, и на каком основании Церковь смеет в этом отказывать? Она же существует для того, чтобы обслуживать запросы общества, для чего же еще? Что эти жрецы себе позволяют?

Среди членов христианских общин находятся люди, которые вполне согласны — Церковь должна быть с народом, следовать за обществом, не отставать, продавать людям то, что они покупают.

В свое время либеральные богословы много говорили о том, что христианство «должно измениться или исчезнуть», последовать за миром или превратиться в маргинальную и никому не интересную секту.

Проблема в том, что либеральные общины (это очень хорошо заметно в протестантском мире) стремительно теряют прихожан и вообще вымирают. Этому есть и психологические, и духовные причины.

Хотя люди могут приходить в Церковь за ритуальным обслуживанием, сама Церковь держится на тех, кто верит в Бога всерьез. Уберите эту основу — и все посыплется, и попытки заманить людей в Церковь всякими прогрессивными плюшками, песнями и плясками помогут как мертвому припарки.

Общество в целом научилось жить без жречества (или нашло себе другое жречество), и инклюзивные и открытые служители остаются просто не при делах.

Церковь стоит на том, что она учит истине, открытой Богом, и, когда это становится очевидно не так, и она открыто исполняет заказы неверующего мира, люди не видят смысла тратить на нее воскресное утро.

Мирское христианство, которое следует за обществом и государством, куда бы оно ни пошло, неспособно обратить неверующих. Характерно, что все его адепты обратились не из неверия, а из традиционного христианства.

Это и приводит к наблюдаемому явлению — церковные либералы стареют, в духовном отношении, бездетными. Они, в отличие от Апостола, никого не «родили благовествованием».

Люди, которые обретают веру, обретают ее в традиционном и ортодоксальном варианте — как веру Апостолов, а не веру мира сего.

Соблазн приспособиться к этому миру, продавать то, что он покупает — в разных странах это может быть разное, от национальной идеи до ЛГБТ идеологии — может казаться почти непреодолимым.

Но общины, которые выбрали этот путь, умирают. Церковь живет, пока она хранит веру в Бога живого, слово Которого не зависит от запросов общества.