Призрачное благословение призрачных епископов

Недавние скандальные новости из Англиканской Церкви — разговоры о введении «гендерно-нейтрального» языка в богослужении и уже состоявшееся разрешение священникам благословлять однополые пары — привлекли внимание к проблеме, актуальной и для нас.

Это проблема расхождения между тем, что от Церкви хотят — запроса, с которым к ней обращаются государство и общество — и той миссией, которая возложена на Церковь Богом. Чем настойчивее этот запрос, тем сильнее он деформирует ее богословие и практику.

Англиканская Церковь к тому же вполне официально является государственной — ее главой является монарх, нынешний Карл III.

Такое положение дел существует с XVI века, когда эта община возникла в результате «реформации сверху». Король Генрих VIII хотел развестись со своей женой, испанской принцессой, на это нужно было разрешение Папы Римского, Папа не хотел ссориться с королем испанским и разрешения не давал — в итоге Генрих просто порвал с Римом и объявил себя главой английской Церкви, попутно разграбив монастыри в своем королевстве.

Возникшая англиканская Церковь, требуя от всех повиновения Короне, проявляла определенную терпимость к разнице в богословии и обрядах — в нее могли входить как почти-католики, сохранившие традиционную обрядность, но не признавшие власти Рима, так и суровые протестанты, которые тщательно избавлялись от всех украшений в храме, чтобы ничто не отвлекало от Библии.

Англиканские церкви и сейчас могут выглядеть очень по-разному — есть богато украшенные неоготические соборы, вроде тех, которые воздвигнуты великим английским архитектором Огастесом Пьюджиным, есть подчеркнуто простые постройки, в которых нет ничего, кроме кафедры проповедника и рядов скамей.

Англикане традиционно делятся на «высокую церковь», сохраняющую благоукрашение храмов и обрядность, и «низкую», более близкую континентальному протестантизму. Какое-то время — особенно в начале ХХ века — между православными и англиканами велся живой диалог, оптимисты даже говорили о возможном воссоединении англиканства с Православной Церковью. Но постепенное сползание англиканства к все большему богословскому либерализму эти надежды похоронило.

У нас в России самым известным англиканином является Клайв Степлз Льюис, книги которого помогли многим обрести веру. Он уже в середине ХХ века предостерегал против богословского либерализма — который он назвал «разбавленным христианством». В «Просто Христианстве» он пишет: «Итак, атеизм слишком примитивен. Но я укажу вам на другую примитивную идею. Я называю ее «христианством, разведенным в водичке». Согласно этой идее, на небе живет хороший, добрый Бог и все идет как надо. Всем трудным и пугающим доктринам о грехе и аде, о дьяволе и искуплении просто не придается значения»

В «Письмах к Малькольму» он говорит об одном современном ему либеральном теологе:

«они решили, что он желает лишить нас того немногого, очень немногого, что оставило либеральное богословие от веры. Кто — то даже спросил: «А он вообще верит в Бога?»
Конечно, верит. Он хочет (думаю, совершенно искренне) некоторые христианские доктрины оставить, но многое за ненадобностью выкинуть. «Традиционные доктрины» стоит проверить. Окажется, что мы многое «переросли», что оно «уцелело в качестве почитаемых архаизмов или сказок». Эта неопределенная программа по освобождению от лишнего его очень увлекает, ибо он верит в непрерывное водительство Духа Святого. Замечательная вера; при условии, разумеется, что Святой Дух есть. Но, боюсь, Его существование — как раз одна из тех «традиционных доктрин», которые, как может оказаться, мы «переросли».

Или, как он пишет в той же книге:

«Либеральное христианство способно откликнуться лишь слабым эхом на громкий хор согласованного и принятого неверия. Не обманывайся тем, что это эхо так часто попадает в заголовки газет. Нападки на христианство, которые прошли бы незамеченными, если бы исходили (как бывает ежедневно) от кого–нибудь другого, становятся Новостями, когда осуществляются клириками. Так заурядный протест против косметики будет Новостью, если с ним выступит кинозвезда.
Между прочим, доводилось ли тебе встречать людей (или слышать о таких), которые обратились бы из скептицизма в «либеральное» или «демифологизированное» христианство? Думаю, когда люди приходят к вере, они идут гораздо дальше»

В «Расторжении брака» появляется характерный образ «призрачного епископа» —

«— Прекрасно, дорогой, прекрасно! Ты все тот же. А не скажешь ли ты мне, за что я попал в ад? Не бойся, я не обижусь.
— Как за что? За то, что ты отступник.
— Ты это серьезно?
— Совершенно серьезно»

Несмотря на предостережения К.С. Льюиса, процесс шел дальше — и сейчас 2% англиканских клириков открыто утверждают, что вообще не верят в Бога. Что не мешает им служить и дальше. Как говорит священник на покое Дэвид Патерсон, «В своих проповедях я использую терминологию, связанную с Богом, но никогда не подразумеваю, что Он существует. Если признать религию творением человека, она становится чем-то вроде искусства или литературы: драгоценным средством самопознания».

Но если вера в Бога оказывается размытой или вовсе утраченной, зачем тогда Церковь? Какой смысл однополым парам искать ее благословения, и какой смысл служителям его преподавать? Почему ЛГБТ-активисты возмущены тем, что гомосексуалистам все ещё не устраивают полноценного «венчания» —им-то что, они вообще неверующие? Здесь мы натыкаемся на интересный феномен — религия, обрядность, религиозная организация со своими профессиональными служителями вполне может обходиться без веры в Бога. Такая вера может быть даже нежелательной.

Религиозный язык (как и обрядность) унаследованный от христианства, может быть использован для выражения чего-то другого. «Божие благословение» преподаваемое неверующим людям неверующим же служителем, конечно, не означает призывания Бога или испрашивания у Него руководства и помощи.

Но это не значит, что оно не означает вообще ничего — оно может служить выражением общественного принятия и поддержки, частью эмоционально насыщенного празднования, в котором одни люди выражают свое одобрение другим, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» — а слова «Бог» или «благословение» остаются не больше, чем данью традиции. Примерно также, как мы все очень любим деда Мороза, приносящего детям подарки — но нам в голову не приходит считать его реальной личностью.

Речь идет о благословении со стороны общества, а не Бога. Британское же общество — как и британское государство — давно же определилось в своей горячей поддержке однополых союзов.

Люди заказали о оплатили красивую церемонию, служитель ее провел. Собственно, и у нас мы можем видеть такое же отношение к Церкви. Людям нужны обряды, чтобы отмечать важные для них события. Свадьбы, рождения, похороны. Церковь воспринимается как поставщик таких обрядов. Усилия, например, поставить условием Крещения младенца хотя бы минимальную катехизацию родителей, вызывают раздражение — зачем все эти лекции?

Обряды (желательно таинственные и непонятные) — это также хорошо зарекомендовавший себя способ смягчить тревожность.

Британской общественности — и властям — совершенно непонято, на каком основании отказывать в подобных услугах однополым парам. Да и кому бы то ни было еще.

Церковь может выступать также и хранительницей истории и национальной идентичности - даже для людей, которые не видят в ней хранительницу божественного откровения.

Как сказал несколько лет назад, во время дискуссии о введении женского епископата, тогдашний премьер министр Дэвид Кэмерон, «Я хочу сказать очень ясно — пришло время для женщин-епископов. Оно пришло уже очень давно. Церкви нужно принять это… Я думаю, что для Церкви Англии важно быть современной Церковью, в контакте с сегодняшним обществом, и я думаю, что это ключевой шаг, который следует cделать».

В самом деле, как учреждение государственное и национальное, Церковь должна следовать за государством и обществом. Если нация хочет себе епископесс и благословения однополых союзов — Церковь должна взять под козырек.

Что до Бога, то задача ученых богословов объяснить — тем, кого это еще волнует — что Он точно не против.

Здесь мы видим конфликт между общественным запросом и Евангелием. Между религией, которую хотят себе люди, и божественным Откровением.

С точки зрения мира, Церковь должна удовлетворять религиозные — или, скорее, обрядовые потребности граждан. С точки зрения веры, миссия Церкви в другом — в том, чтобы проповедовать Евангелие, вести людей к обращению и помогать их духовному возрастанию.

Англиканская Церковь — в силу своего государственного статуса и уже давно разъевшего ее богословского либерализма — оказалась более уязвимой под давлением неверующего общества.