Афонский аскетизм как антропологический идеал и норма

Чтобы тема моего выступления была воспринята правильно, необходимо хотя бы эскизно, кратко пояснить, что в данном случае понимается как норма и идеал.

Дело в том, что нормой в обыденном и научном языке часто считают нечто наиболее распространенное, среднестатистическое. Говорят: «Этот человек - как большинство, он - нормальный». Если ближе к нашему обсуждению, то можно слышать, например, что многие не очень соблюдают посты, в церковь приходят от случая к случаю - так живет большинство современных людей, это нормально для наших дней.

Среднестатистическая интерпретация нормы характеризует нормативы, а не нормы. Норматив легко установить условно и по договоренности (установлены ведь нормативы различных пищевых добавок, или нормативы предельно допустимого загрязнения воды, воздуха в больших городах), но это не значит, что колбаса, которая соответствует нормативам, действительно нормальна.

В свое время я написал несколько работ о проблеме нормы в медицине. И даже моя статья «Норма» вошла в многотомную Большую медицинскую энциклопедию, изданную в конце XX века в СССР. Писал и оправовых, языковых, этических нормах.

Некоторый опыт для сопоставления трактовок норм в разных областях знания и культуры у меня есть.

Могу констатировать без подробных обоснований, что наиболее адекватно норму можно характеризовать как оптимум функционирования и развития системы.

Оптимум - не иллюзорный, а достижимый идеал. Это наиболее эффективное, гармоничное, целостное развитие.

Миряне имеют такой идеал для своих стремлений, для своего духовного совершенствования - это аскетизм.

Для Афона аскетизм - это норма жизни, для мирян - это идеал духовного бытия.

Аскеза не может быть постигнута, а тем более воспринята чисто теоретически, через чтение толкований аскетизма.

Только непосредственное погружение в монастырское бытие, в соборную молитву дает путь не к постижению, но к соприкосновению с аскезой.

Пройти хотя бы один полный суточный круг монастырской жизни - это и есть то, что остается с нами после Афона на всю последующую жизнь.

Афон переворачивает все наши координаты времени, не потому только, что часы там идут совсем не так, как всюду, а потому, что духовные события совершаются здесь тогда, когда в обычной жизни мы спим, не ведая, что ночь способствует особому молению.

Ночь, вся ночная служба приближает к таинствам покаяния и причастия, к вершинным событиям жизни, к встрече с вечностью.

Храм при мерцании свечей - пространство вечности, в котором оказываются возможными встречи нашей души с Богом. Это пространство встречи души человеческой с духовностью Божественной, обретения душой подлинной духовности.

Это наполнение разума тем, что ему всегда недостает, тем, что выше всякого знания и познания - Божественным светом.

Все развитие рациональности вело к оскудению духовности. Это особенно стало явным в нарастании прагматизма и гедонизма. Масс-медиа убивает стремления души к возвышенному. Природа не терпит пустоты, обездушенный ум - это пустота разума.

Если прагматизм, потребительство, массовая культура «эгоцентризм» (индивидуализм) - это антипод духовности, то современный цивилизованный мир все более удален от духовности.

А стремление все объяснить рационально лишь усугубляет нарастание бездуховности.

К тому же следует согласиться с выводом Н. О Лосского, сделанным еще в начале XX века, что понятие духовности обмирщается.

Не только позитивизм стремится все рационализировать. Люди культуры часто считают критерии светской культуры универсальными. Духовность, которую мы ищем на Афоне - это не еще одно проявление культуры, наряду со многими другими ее проявлениями, это другое - это форма жизни.

Мы ищем полноты человеческого бытия, а без духовности, без опыта аскетизма человеческое бытие теряет свое сущностное основание.

Страсти одолевают человека - это и властолюбие, и честолюбие, и похоти, многое другое. Афон дает нам уроки бесстрастия.

Современный человек, так называемого, цивилизованного мира погружен в себя, но не в те внутренние глубины, которые соединили бы его с Богом, с историей народа, с культурой как культом духовных ценностей.

Себялюбие, гедонизм, поиски вечной молодости отделяют человека от подлинных идеалов. Эгоцентризм лишает человека даже стремления создать семью.

Духовные цели становятся второстепенными, или вовсе превращаются в рудименты, в нечто остаточное, архаичное.

Аскетическая литература давно указала на оппозицию путей человеческой жизни - к физиологическому звероподобию, или же - к поиску Абсолюта.

Жизнь в миру не способствует достижению идеалов духовности.

И все же есть огромная разница в отношении к тому, что считается нормой жизни в миру. И эта разница определяется в значительной степени отношением к идеалам аскетизма.

Один человек стремится прикоснуться к тайнам аскетизма, совершить паломничество в монастырь, вершиной такого прикосновения становится паломничество на Святую Гору Афон. Другой же человек считает нормой жизни погоню за развлечениями, удовольствиями, почитает высшим благом свободу, не ведая, что «свобода есть, если человек свободен от греха», как справедливо подметил на конференции в Веймаре иеромонах Досифей из монастыря Хиландар.

Афон - это школа моления, школа исповеди, школа смирения.

Паломнику не дано постичь тайны аскетической жизни, тайны духовного подвижничества.

Монахи Афона созидали во все века внутреннего человека.

Внешнее не передает глубины внутреннего. Паломник соприкасается с внешними проявлениями аскетизма.

И все же участие в соборном богослужении в какой-то мере приобщает паломника к внутренней жизни Афона.

Русский философ Алексей Федорович Лосев был монахом в миру. В Веймаре мы услышали мнение, что нельзя быть монахом в миру. Тем не менее, Лосев показал, какие возможности открывает стремление к идеалу аскетической жизни, его творческое наследие поражает и количеством и качеством.

Философ живет в мире всеобщего, аскет - в мире абсолютного.

Долгая афонская литургия сама по себе открывает тайники души, соединяет ее с высшими смыслами, рассвет к окончанию службы приходит и в храм, и в душу - она готова к исповеди.

Для полноты и искренности исповеди русский человек шел к старцам. Знаем, что к старцу Амвросию в Оптину Пустынь приходили и братья Киреевские, и Достоевский, и Леонтьев, приходили учителя, крестьяне, купцы. У каждого был свой духовник-батюшка в родной церкви, но может быть, человеческая близость с батюшкой, особенно в невеликом приходе, где все друг друга знают, мешала прихожанину каяться так, как возможно только в общении со старцем. Его прозорливость, его вопрос, само его присутствие меняет нас, очищение захватывает все наше существо, и мы ощущаем, что старец слышит не слова наши, а голос нашей души, не умеющей облечь слезы, страдания, грехи в произносимые слова. Внешне немногословная исповедь, совершенная с сокрушенным сердцем высказывает себя самой распахнутостью души к очищению.

Афонское старчество - это тысячелетняя традиция, известно, что русские старцы питались афонскими традициями, но гонения на русскую церковь, невозможность даже посещать Афон не могли не сказаться на преемственности старчества.

Паломническая же потребность в общении со старцами не только не исчезла, она возросла, поскольку современному православному человеку в России нужен мудрый духовный наставник, которому без сомнений можно доверить свои помыслы, чувства, поступки, противоречия. В этих условиях тысячи и тысячи идут к афонским старцам, а еще большие тысячи мечтают о такой возможности, читают наставления монахов, внимают рассказам паломников, побывавших на Афоне.