Перейти к основному содержанию

14:23 28.03.2024

«Запечённый в хлебе»

30.04.2014 13:06:15

Не умел я притворяться,
На святого походить,
Важным саном надуваться
И философа брать вид.
                Г.Р. Державин
(«Признание»)

Гаврила Романович Державин – из числа тех классиков, которых перечитывают, по большей части, любители поэзии, способные за «архаикой» различить не эстетический кульбит, высоколобость или эпатаж, а то, что хочется назвать просто «величием». Поэт непременно имеет свою полку в «символьной» подборке – библиотеке филолога, имперского политика и религиозного писателя. В отличие от произведений Капниста или Богдановича, державинские строфы в цитировании имеют абсолютное превосходство. Самому себе Державин выдал откровенный, но очень изящный карт-бланш:

Вот тот летит, кто, строя лиру,
Языком сердца говорил,
И, проповедуя мир миру,
Себя всех счастьем веселил.
(«Лебедь»)

Гаврила Романович воспарил в русской поэзии  XVIII в., убеждённый сам и сообщающий-предупреждающий всех, за ним наблюдающих, что «пиит не есть догматик, он говорит иногда загадочно, подразумеваемо, кратко, а иногда с некоторою свободою или вольностью». Константин Аксаков считал, что «мощный талант Державина метал из-под глыб всякой лжи молнии истинно русского духа, и… изучать русскую духовность, узнавать о ней что-то важное можно просто по стихам Державина». Н.В. Гоголь восхищался тем, что «вечный старик нашей поэзии» «соединял самые высокие слова с самыми низкими, на что бы никто не отважился». А Николай Полевой восхищался тем, как Гаврила Романович «никого не слушал и шёл за своими мутными настроениями, т.е. – вдохновениями». Девять томов – результат этих «вдохновений», и в них сохранились жемчужины, автором же и предсказанные:

А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

«Вечность» не поглотила его оды: «Бог», «Снигирь», «На смерть князя Мещерского», – и поразительное послание «Евгению. Жизнь Званская» читать не просто интересно и поучительно, но, используя непереводимое русское слово (где ударение при вариативности расположения смысл поднимает в степень превосходную), «здорово». Он не задавал «вечных вопросов» (этим займётся русская литература II-й половины XIX в.). Перелагая библейские тексты, а это 20 псалмов, сочиняя «Успокоенное неверие» или «Реку времён», Гаврила Романович не «мудровал», не богословствовал. Учил? Да, например, вот так:

Примите, обымите Веру:
Она одна спокоит вас,
Утешит в самый смертный час.

В тот час, когда «поэт-классицист» «Смерть как гостью ожидает, // Крутя задумавшись усы». Державин, с теологической точки зрения, убеждённый анти-манихей. Он не принимал популярные – что в XVIII, что в XXI вв. – представления о существовании двух равновеликих начал: добра и зла, которые непрестанно «борются» (у Достоевского: «место битвы – сердца людские»). Для него всё по-православному «просто, и ангелов со сто»: есть Бог Вседержитель, Который всё видит, управляет, держит планеты, звёзды, мелких ползущих и копошащихся существ, Бог Животворящий и Спасающий, в том числе и самого поэта.

Не заключит меня гробница
Средь звёзд не превращусь я в прах;
Но будто некая цевниуа
С небес раздамся в голосах.

Проживший бедное детство в Казани, склонный, по юности, к авантюризму, картёжник, вспыльчивый, неосторожный, попадавший под суд (во время пугачёвщины), «неподкупный правдолюб», правитель Олонецкой, Тамбовской губерний, кабинет-секретарь императрицы, наконец, министр юстиции при Павле I, – писал о человеке, о личности, индивидууме, а не о просто абстрактном герое. Он посмеивался, но не злорадствовал. Его ода «Фелица» (1783) совершила чудо – превратила поэта в «государственного мужа». Который, тем не менее, иронизировал и подшучивал довольно едко:

Мартышки в воздухе явились,
Мир стал как полосатый шут…

Противоречивый и многообразный, Гаврила Романович не утруждал себя повинностью точно формулировать собственные мысли. Образы, мелодика, просодия занимали его в большей степени, отчего понимание некоторых строф современному читателю, особенно школьнику, доставляет немало хлопот. С этим ничего не поделаешь: Гаврила Романович записывал то, что ему «диктовалось сверху». Читая Державина, попадаешь в некую эмоциональную и эстетическую ловушку. Иногда охватывает восхищение: «В нём, здесь, что-то есть, что-то есть!». Иногда соглашаешься с Пушкиным, говорившим: «Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни русского языка… его гений думал по-татарски» (письмо Дельвигу, 1825), – и пред тобой лежит, со слов того же Александра Сергеевича, «дурной вольный перевод с дивного оригинала». Но при малопопулярном сегодня деле «перечитывания» понимаешь: ты читаешь произведения мудрого и смиренного человека, который говорил о «несокрушимом и легендарном победителе» – русском солдате, о том, что «Восстал Всевышний Бог, да судит // Земных богов во сонме их». И что: «Багряна ветчина, зелёны щи с желтком, // Румяно-жёлт пирог, сыр белый, раки красны»... Поэт требует «вчитывания», которое устранит то, что, на первый взгляд, кажется «косноязычием», и «неблагозвучие» державинской изысканно-парадоксальной строфы непременно расслышится.

Современник Гаврилы Романовича, не менее вдохновенный поклонник Фелицы Вольтер говорил: «Книги делаются из книг». Стихи, конечно же, из стихов. Державин «делался» из имперских: Горация, Пиндара, Овидия, библейских псалмов, Петрарки и проч. В XX веке «нетипичный лирик» екатерининской эпохи вдохновлял, или, как говорят литературоведы, «оказал влияние» на Владислава Ходасевича, Фёдора Сологуба, Осипа Мандельштама, Владимира Маяковского, Алексея Кручёных, Константина Симонова, Иосифа Бродского (чьё «На смерть Жукова» – парафраз «Снигиря» Г.Р., посвящённого Александру Суворову). Его стихи обожала Марина Цветаева. Ныне здравствующий Тимур Кибиров посвятил Державину один из своих сборников. И так далее, и с тем же постоянством.

Но нет таких пустынь, ни дебрей
Мрачных дальних,
Куда любовь моя в мечтах моих печальных
Не приходила бы беседовать со мной.
(«Задумчивость»)

Уистен Хью Оден считал, что «бывают стихи, заряженные неизлечимой фальшью, которые стоит просто выбросить». Так вот, у Державина есть, на современный вкус, неудачные, туманные, маломелодичные строфы, но «фальшивой», то есть ненастоящей, картонной, декоративной, муза Гаврилы Романовича не была никогда. А в хлебе его, болезненного младенца, «запекали», чтобы выжил (факт из биографии-эссе, написанного в 1916 году В. Ходасевичем). Тёплый, нутряной дух, дыхание плоти свеженадломанного калача, краюхи, каравая, того, что нам «даётся днесь», точно символизирует видимое увеличение и незримое насыщение трапезного стола даже ныне постящейся русской литературы. Без изысков, разносолов, «смены блюд» можно и обойтись. Но хлеба к российскому застолью потребуют непременно, особенно те, кто, как Державин, еще способен перед Богом

В безмерной радости теряться

И благодарны слёзы лить...

Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой:

Другие способы платежа:      

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Простите, это проверка, что вы человек, а не робот.
2 + 1 =
Solve this simple math problem and enter the result. E.g. for 1+3, enter 4.
Рейтинг@Mail.ru Яндекс тИЦКаталог Православное Христианство.Ру Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл № ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: [email protected]

Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь

-
+