Святой Стефан, брат Сергия Радонежского

В лучах славы преподобного Сергия почти не виден его старший брат Стефан. Между тем он — фигура для XIV в. немаловажная. Стоявший вместе с младшим братом у истоков Троицкой обители, духовник великого князя Семена Гордого, друг и единомышленник митрополита всея Руси Алексия, настоятель столичного Богоявленского монастыря, Стефан Московский тоже почитается как преподобный. Однако известно о нем крайне мало, и жития этого святого не существует.  

Стефан родился около 1310 г. Он лучше, чем младшие братья, знал жизнь в достатке боярского дома: хорошие одежды, дядька-воспитатель, собственный конь (ходить пешком по городу боярскому сыну не положено), упражнения с оружием для будущего воина, естественное честолюбие юного боярича. Но с годами достаток скудел, никло боярское достоинство, таяли надежды на почетную службу ростовскому князю.

Боярскому сыну оставалось лишь одно поприще, на котором можно было достичь высот: книжное учение. Ростов являлся одной из духовных столиц Северо-Восточной Руси, сохранившей многое из домонгольской поры. При архиерейском дворе в стенах монастыря Григория Богослова находилось учрежденное за век до того училище, своеобразная духовная академия того времени. Из его стен позднее выйдут такие высокообразованные подвижники, как писатель Епифаний Премудрый (автор жития Сергия Радонежского) и Стефан Пермской. Монастырь и училище имели богатую библиотеку, здешняя братия славилась церковным пением на греческом. Возможно, именно здесь Стефан обучился этому языку, а также богословским премудростям, что позволило ему позже войти в круг высшего московского духовенства.

В конце 1320-х гг. семья переехала в село Радонежское. Боярин Кирилл и его сыновья вынужденно впряглись в тяжкую повозку крестьянского труда. «Земляная» жизнь Стефану пришлась не по нраву, но до поры он терпел. Хотя характером он был резче, чем средний брат, нетерпеливее, эмоциональнее, в нем играли страсти.

Поворотным событием для него стала смерть жены. Гранью, разделившей мирскую жизнь в унижении — и монашеское восхождение со ступени на ступень, сначала во внешнем преуспеянии, затем во внутреннем духовном делании. Стефан принял уход жены как повеление свыше — тоже уйти из мира, облачиться в рясу инока, посвятить себя более высокому служению, чем то, о котором честолюбиво думалось в отрочестве. Монашеская жизнь позволяла стряхнуть с себя мечты о земном, мысли о попранной боярской чести, горечь нищеты.

Около 1335—1336 гг. он принял постриг в Покровском монастыре села Хотькова. Эта обитель, состоявшая тогда из мужской и женской частей, древнейшая из известных в Подмосковье. Вскоре в ней же надевали монашеские рясы отец и мать, Кирилл и Мария. Инок Стефан покоил их старость, а затем отдал им последний долг.

После сороковин по родителям в монастырь пришел Варфоломей и стал просить брата пойти с ним в леса — искать пустынное место для молитвенных подвигов. Дело казалось слишком необычным, неподъемным. О таком подвижничестве на Руси не слышали, почитай, с XI—XII вв. Но Варфоломей был настойчив, и Стефан не счел возможным уклониться от попечения о младшем. Не смог допустить, чтобы Варфоломей один ушел в  леса и совершал там немыслимый духовный подвиг. Может быть, шевельнулось и честолюбие — Стефан увидел в младшем брате духовного делателя, намного превосходящего его самого, вспомнил, как младенцу Варфоломею пророчили богоизбранность. И не захотел быть ниже.

Варфоломей охотно отдался под руководство старшего брата. Но тяготы зимовки в диком лесу Стефан едва вынес. Он надумал вернуться в обжитой людьми мир. Наверное, тщетно уговаривал и брата. Варфоломей был тверд, как скала. Стефан же решил крепить дух в ином месте: в Москве, стремительно приобретавшей статус церковной столицы Руси, где могли пригодиться его книжные познания.

В Москве он пришел к земляку, бывшему ростовчанину — тысяцкому Протасию Вельяминову, ближайшему боярину великого князя. Вельяминовы были ктиторами Богоявленского монастыря, считавшегося аристократическим: его жаловали дарами великие князья, в нем принимали постриг бояре. При поддержке тысяцкого Стефан устроился жить в обители.

Поскольку он уже имел опыт сурового пустынничества и в какой-то мере познал его благодатность, то и в Москве не стал искать послаблений. Своим аскетизмом он вскоре обратил на себя внимание другого насельника обители — 40-летнего Алексия, будущего митрополита Руси. Двух образованных подвижников сблизила также любовь к книжной науке и церковному пению. «На клиросе оба, рядом стоя, пели» (из Жития Сергия).

Алексий, близкий к великокняжескому двору, осведомленный о внутренних пружинах московской политики, делился всем этим со Стефаном. Они вели беседы о будущем русских земель, о том, какую роль в соединении их и освобождении от татарского ига должна сыграть Церковь. Тогда-то Стефан и поведал Алексию о младшем брате, в котором уже угадывались сила и величие древних монахов-отшельников. С этих пор будущий митрополит взял в пристальное внимание пока еще никому не ведомого радонежского молитвенника, который мог стать закваской для преображения русского монашества, а вслед за тем и всего общества.

В 1340 г. Алексий покинул монастырь: митрополит Феогност назначил его своим наместником. Он стал правой рукой и неофициальным преемником церковного владыки Руси. Это возвышение сказалось и на Стефане. Его возвели в священнический сан, а затем назначили настоятелем Богоявленского монастыря. Будущий святитель Алексий, чьими усилиями московская политика объединения и усиления Руси увенчается грандиозной Куликовской победой, нуждался в поддержке единомышленников, радетелей о русском деле.

Очень скоро великий князь Семен пожелал сделать Стефана своим духовником. Примеру князя последовали ближние бояре. Звание великокняжеского духовника являлось столь же почетным, сколь и трудным служением. Московские владетели, на чьи плечи пало бремя собирания Руси, не были ни праведниками, ни злодеями: они стали исполнителями велений времени. Шли на преступления, когда этого требовала политика, замарывали себя нечистыми делами, каялись, строительством храмов и благотворением испрашивали милости Господней. Князь Семен Иванович недаром носил прозвище Гордый. Как пишет автор книги о св. Сергии историк Н. Борисов, Стефан  «видел скрытую для других постоянную борьбу между совестью и политическим расчетом, происходившую в сознании его духовного сына…»

В эти годы братья, очевидно, встречались. Сергий приходил в Москву за разрешением на освящение Троицкой церкви. Стефан также мог изредка посещать Маковец, беседовать с братом о московских и радонежских делах, прикасаться духом к чему-то более чистому и благодатному, чем все познанное им до того. Вероятно, заботами Стефана из Москвы в Троицу не раз отправлялись возы с припасами и вещами, в которых нуждалась обитель.

Около 1347 г. над головой Стефана разразилась буря. Великий князь Семен Иванович задумал вступить в третий брак, против которого решительно восстал митрополит Феогност. Стефан как духовное лицо должен был встать на сторону митрополита, но он поддержал князя. Невеста была из тверского княжеского дома, и  этот брак должен был содействовать московской объединительной политике, примирению давно соперничавших Москвы и Твери. Стефан в этой истории – не только духовник, но и самостоятельный политик.

В отсутствие Феогноста Семен Гордый обвенчался с избранницей. Дело было рискованное, все участники его подпадали под церковное наказание вплоть до отлучения от причастия. Стефан как наиболее ответственное в этом лицо и пострадал более всех. Он лишился должности богоявленского игумена и статуса княжеского духовника. Вероятно, митрополит в гневе выслал его из Москвы.

Снова крах всех надежд. Стефан ушел в Троицкую обитель залечивать душевные раны. Перед тем он забрал из дома брата Петра своего младшего сына Ивана. В мальчике проявлялись те же склонности, которые некогда поражали окружающих в Варфоломее-Сергии. По примеру отца и дяди Иван мечтал о монашеском подвиге. Стефан не стал отговаривать 12-летнего сына. Перед постригом полагалось несколько лет проходить послушничество. Но то ли воля отрока была настолько тверда, то ли сильна оказалась убежденность отца, что сын должен пойти по его стопам или даже превзойти, — племянник Сергия был сразу пострижен в иноки с именем Федор.

Вновь Стефан выходит на страницы Жития Сергия при описании событий 1355 г. К этому времени Сергий принял сан священника и официально стал игуменом монастыря. По смерти Феогноста Алексий ездил в Византию ставиться в митрополиты. Сразу после его возвращения в Москву радонежский игумен начал вводить в своей обители новый общежительный устав.

Но пришлось столкнуться со сложностями. По словам Н. Борисова, «против нового устава выступали отнюдь не бездельники и разгильдяи… а, напротив, те, кто выше всего ценил телесный «подвиг» и духовную свободу. Их возмущало последовательно проводимое игуменом единообразие, раздражала предписанная новым уставом дисциплина». Кто-то в итоге покинул Маковец. А оставшиеся противники нововведения, по-видимому, избрали негласным лидером Стефана. Не исключено, прочили его в игумены вместо Сергия. Во всяком случае, сам Стефан хорошо помнил, что обитель на Маковце зачинали двое. И что Сергий в первый год их жизни здесь находился у него в послушании.

В старшем брате еще не улеглись страсти властолюбия и честолюбия и порой поднимали в душе бурю. Да и новый устав, требовавший делить все со всеми, видимо, не лег ему на сердце. И однажды Стефан сорвался.

Во время вечерней службы он пел на клиросе и увидел у регента некую книгу. «Кто дал тебе ее?» — «Игумен». Не была ли эта книга из библиотеки боярина Кирилла? Тогда понятно, что дало первый повод для недовольства. И другой повод, уже для настоящего гнева: внезапно вспыхнувшая обида на брата. «Кто здесь игумен? Не я ли прежде был на этом месте?!» Стефан еще долго не мог успокоиться: криком изливал досаду на Сергия, на новые монастырские порядки, а на деле — на собственную судьбу, раз за разом сокрушавшую все его благие устремления.

Сергий в алтаре все слышал, но ни словом не укорил брата. После службы он незаметно покинул Маковец, ушел на речку Махру, затем далее, на Киржач. Кое-кто из троицкой братии, прознавшей об этом, потянулся к Сергию, в новый монастырь. Что происходило в это время в Троице, неизвестно. Возможно, стал игуменствовать Стефан, добившийся своего. А может, он отказался возглавить иноков, чувствуя раскаяние.

Через несколько лет Сергий вернулся на Маковец по требованию митрополита Алексия. Состоялось примирение двух братьев. Мы лишь не знаем где — остался ли Стефан в Троице или на время ушел из обители. Во всяком случае, много лет спустя, около 1370 г., видим его здесь же, служащим литургию вместе с Сергием и сыном Федором, уже принявшим сан. Это была та самая служба, во время которой два троицких монаха видели ангела, незримо для других шедшего между Сергием и Стефаном.

А далее старший брат Сергия совсем исчезает из его Жития. Можно предполагать, что он тихо и невидно для мира доживал свои годы в монастыре. Не было ли его покаяние после той вспышки честолюбия и гнева настолько сильным, что Стефан предпочел вовсе уйти в тень, в непрестанную молитву, в мысли об иной чести, не от мира сего, но от Бога, достигаемой теми, кто не помышляет о земной славе? И словно в награду за смирение все былые надежды его исполнились в сыне Федоре. Тот стал основателем и игуменом Симоновского монастыря в Москве, а затем духовником великого князя Дмитрия Донского, другом митрополита Киприана и в конце концов архиепископом Ростова. Почти в точности повторив взлет отца и избежав его падений, святитель Федор Ростовский намного превзошел своего родителя и более прославлен потомками.

Стефан умер в глубокой старости. Он пережил Сергия, а возможно, и сына, скончавшегося в 1394 г. Епифаний Премудрый в Житии Сергия сообщил, что в числе старцев, которых он расспрашивал о жизни радонежского игумена после его смерти в 1392 г., был и Стефан.

После кончины Стефана память о нем сохранялась — и, надо думать, не только как о брате Сергия, но и как о праведнике. Прошло не более века, и Стефан сделался местночтимым радонежско-московским святым. С XVI в. он уверенно вошел в святцы. В наше время его имя включено в Соборы радонежских и московских святых.