Пятая власть: возможен ли бунт?

Как заявил председатель Государственной Думы Вячеслав Володин, Facebook и Instagram, закрыв аккаунты главы Чеченской Республики Рамзана Кадырова, «создали опасный прецедент».

«Но самое плохое — что начав с признания средств массовой информации иностранными агентами, Соединённые Штаты переносят эту тенденцию на социальные сети, закрывая личные аккаунты тех, с чьим мнением они не согласны, вопреки интересу более миллиона подписчиков».

Это, конечно, верно — как и верно, что надо как-то реагировать. Но чем мы можем ответить?

Да, в общем-то, мало чем. Разве что предпишем сети «В контакте» забанить  каких-нибудь американских политических деятелей. Но, во-первых, их там нет, во вторых это бы означало немалую мороку, поскольку, в отличие от американских сетей, демонстрирующих высокую дисциплину и исполнительность, наши еще непонятно как себя поведут.

При этом формально, отключая тех или иных пользователей, социальные сети не попирают ничьих прав. Ни у меня, ни у вас нет гарантированного какой-либо глобальной конституцией права пользоваться социальными сетями — которые являются частными корпорациями, и притом, чаще, иностранными. Входя в свой аккаунт в сети, мы, фактически, входим на чужую территорию, у которой есть хозяин, обладающий властью — и это неизбежно. Без власти сеть превращается в тяжело криминализированное место, где провокаторы подстрекают к погромам, наркоторговцы находят клиентов, а порнография становится еще самым легальным и безобидным из всего, на что можно наткнуться.

Но в некоторых случаях (как в этом) мы имеем дело с явным политическим решением. Ничего криминального в аккаунтах у Рамзана Кадырова не было — проблема была именно в том, что он не устраивает администрацию сетей именно как политический деятель.

Марка Цукерберга язвительно называют «султаном» — из-за его неограниченной власти в сети, и это, действительно, власть — но власть особого типа. СМИ давно уже называют «четвертой властью» — вслед за первыми тремя, законодательной, исполнительной и судебной. Социальные сети превратились в глобальную «пятую власть». И эта власть распределена очень неравномерно.

С одной стороны, социальная сеть — это частная корпорация, она не может вас арестовать, или вообще применить к вам какие-то меры принуждения. Вы — как правило — не платите ей ни копейки. Вы свободны прийти или не прийти, вас свободны принять или не принять, это отношения между свободными деятелями в свободном интернете.

Но, с другой стороны, сеть — это определенного рода вложение. Вы ведете аккаунт, и прилагаете усилия к привлечению подписчиков, за годы вы собираете определенную аудиторию, приобретаете социальный капитал,  выстраиваете отношения, привыкаете взаимодействовать с людьми именно таким образом, сохраняете в своем аккаунте какие-то относящиеся к вашей деятельности документы и т. д. — и в один прекрасный момент, можете обнаружить, что ваш аккаунт закрыт, и вы ничего не можете с этим сделать.

Пользуясь сетью годами, вы вкладываете свое доверие — и оно может быть обмануто.

Когда правила объявлены заранее, вы можете сразу, входя в сеть, согласиться или нет. Хотя, конечно, при случае вы не сможете доказать ни в каком суде, что вы их не нарушали. Но еще хуже, когда вас могут внезапно отключить просто потому, что ваша политическая, или религиозная, или еще какая-то позиция не понравилась администрации.

Вас могут выгнать в любой момент, при этом формально ничьи права не будут нарушены. Конечно, можно утешаться тем, что в итоге обидчиков покарает Невидимая Рука рынка — люди рассердятся и уйдут в другие сети, и доходы надменной администрации от рекламы поползут вниз. В конечном итоге, возможно, да — но тут не стоит преувеличивать.

Людям трудно бросить свои вложения. Они будут страшно ругаться и скрежетать, но писать в той же сети. Если им будут ставить определенные условия — они их будут выполнять.

В мире социальных сетей существует не то, чтобы монополия, но высокая концентрация власти. Сетей с действительно широким охватом не очень много.

А у администрации сети могут быть определенные мировоззренческие или политические предпочтения.  Или, по меньшей мере, нежелание ссориться с влиятельными кругами, которые такие предпочтения имеют.

Что можно с этим делать? И какая стратегия в этой ситуации была бы выигрышной?

Тут стоит обратить внимание на то, что еще недавно показалось бы невероятным — политическая элита Запада как будто все больше теряет веру в свободный обмен информацией. Паника перед русской пропагандой, которая всей своей враждебной сутью навалилась и вредит, нападки на RT, героическая борьба с русскими троллями, которые своими разговорчиками в сети грозят разрушить свободный мир — все это кажется странным и противоречащим тем принципам, которые Запад так долго декларировал.

Но это имеет свое объяснение — люди, которые находятся в меньшинстве, или даже люди, которые еще только борются за монополию на власть, будут обращаться к ценностям многообразия, терпимости, и свободной конкуренции мнений, поскольку это дает им возможность продвигать их интересы. Люди, достигшие монополии, будут говорить о вражеской пропаганде, которую необходимо сдерживать. Ценности, конечно, будут и дальше провозглашаться — но «разнообразие» уже будет означать «наших сторонников разных размеров и расцветок», а допустимые мнения будут находиться внутри определенного коридора.

В этом отношении мы, как люди явно находящиеся в меньшинстве, заинтересованы именно в традиционных западных ценностях — свободном обмене информацией и открытости. Ответом на действия западных сетей должны быть не запретительные меры — это было бы крайне контрпродуктивно — а, напротив, апелляция к ценностям свободы.

Но более всего — продуманные стратегические действия в этой области. Поддержка того, что можно было бы назвать «сетевой многополярностью», то есть такого положения дел, когда мир социальных сетей контролируется рядом конкурирующих центров в разных странах. В этой ситуации будет невозможно просто взять и исключить кого-то — каких-то конкретных людей или носителей определенных взглядов — из глобального диалога. Само движение к сетевой многополярности наверняка будет усиливаться и независимо от России — по мере того, как нарастающий монополизм будет вызывать нарастающее сопротивление — но России важно принять в нем участие.