«Местоблюститель» (Александр Богатырев)

О Покровском – усадьбе, в которой родился святитель Игнатий Брянчанмнов, сейчас знают многие. Сюда приезжают паломники. В усадебной церкви ведутся регулярные службы. Здесь побывал Патриарх Алексий, многие иерархи, церковные и общественные деятели, писатели, композиторы и прочий знаменитый люд.

Верующие стремятся в Покровское почтить память замечательного святого. Люди, ничего о нем не знающие, приезжают сюда красоты ради. Не так уж много у нас усадеб с барским домом, церковью, парком и прудами…

С некоторых пор стало модным посещение Покровского молодоженами. Едут прямо из Вологодских и районных ЗАГСов. В иной погожий день по нескольку дюжин брачующихся пар с дружками и подружками заполняют аллеи парка. Развеваются фаты, шлейфы длинных свадебных платьев с легким шуршанием скользят по тропинкам. Слышны смех, радостный гомон, характерные выстрелы открываемых бутылок «шампанского».

Но не так было двадцать пять лет назад. Тогда об Игнатии Брянчанинове не слыхали даже в областном управлении культуры. А о Покровском знали лишь немногие вологодские чиновники, имевшие отношение к исправительным заведениям и особого рода медицине: здесь размещался туберкулезный санаторий для заключенных.

В восьмидесятых годах я часто бывал в Вологде: искал материал и сюжеты для фильма о Русском Севере. Я подружился с местными литераторами, заезжал к питерским и московским друзьям, купившим дома в Ферапонтово и на Шексне. В одну из поездок познакомился с главным врачом Покровского санатория Александром Павловичем Тарасовым.

Он захватил меня с собой, и мы на машине какого-то начальника, ехавшего к нему с инспекцией, свернув с трассы Вологда – Москва, по бездорожью стали добираться к месту его службы. Это было абсолютное бездорожье – не укатанная земля посреди полей (называемая «проселочной дорогой»), а полное отсутствие всякой укатанности. В одном месте нам даже пришлось рубить березки и класть их под колеса, чтобы миновать необъездное болото.

В развалинах здания, стоявшего при въезде в село, трудно было признать церковь. Двускатная проломленная крыша безо всяких намеков на купол, сквозь оконные проемы без рам и стекол виднелись груды разбитого кирпича, досок и всякого хлама…

Сам барский дом тоже являл печальное зрелище. О былом великолепии свидетельствовали остатки лепного декора. Парадный вход был наглухо забит. Внутрь можно было попасть лишь через досчатый сарай, прилепленный вплотную к левому флигелю.

Внутреннее убранство красноречиво говорило о долгом владычестве советского человека. Стены были выкрашены в синий казарменный цвет. Деревянные ступени лестниц и балясины – в темно коричневый. В парадном зале разместили ряды казенных кроватей с панцирной сеткой, убранных по-армейски: с подоткнутыми краями одинаковых синих одеял и подушками, поставленными вертикально, острым углом вверх.

Насельники этой юдоли скорби серыми тенями прошмыгивали мимо нас, стараясь поскорее убраться подальше от глаз заезжего начальства.

Александр Павлович объяснял начальнику, каким образом на скудные бюджетные средства он умудрялся лечить, прилично кормить болящих, содержать дом, постоянно что-то подлатывая и чиня, попытался внушить своему спутнику, что нельзя санаторию для туберкулезных больных обходиться без рентгеновского аппарата. Тот молча выслушивал его, кивал и решительными шагами направлялся в очередную «палату». Было видно, что он спешил. Но от предложенной трапезы не отказался.

Угощали нас в доме Тарасова. Его мать и супруга оказались прекрасными кулинарками. Обед удался. Начальник повеселел. Особенно пришлись ему по душе настойки на разных травах. Он остался доволен проверкой. Мне, к сожалению, пришлось после обеда уехать вместе с ним, так как шансов выбраться иным способом не предвиделось. Но мы все же обменялись с Александром Павловичем адресами, и время от времени давали о себе знать.

Я собирался вскоре снова побывать в Покровском, но как-то не получалось. Второй раз я приехал сюда лишь через пять лет. Приехал не один, а с приятелем – обладателем любительской видеокамеры. Раздобыть профессиональную камеру тогда было очень непросто. Я хотел написать в Госкино заявку на фильм о святителе Игнатии и местоблюстителе, сохранявшим его усадьбу. А на студии собирался показать отснятый в Покровском материал, чтобы заручиться поддержкой редакторов.

Александр Павлович встретил меня, как старинного друга после долгой разлуки. На этот раз он предстал в совершенно ином свете. Не было рядом с нами угрюмого начальника, при котором невозможно было откровенно поговорить о прославленном к этому времени святителе Игнатии и о том, как начать восстановление храма.

Александр Павлович был уже не тот сдержанный человек, пытавшийся показать, что в его хозяйстве все в порядке, а настоящий, рачительный и умелый хозяин заведения, понимавший, что ему доверены не только здоровье и жизни людей, но и сохранность усадьбы, в которой родился и вырос человек, составивший славу России и Православной Церкви.

Мы как-то очень быстро «перешли на ты». После отменной трапезы он поспешил похвастать своими подвигами. С одним мы уже ознакомились. Стараниями Александра Павловича была проложена дорога от шоссе до самой усадьбы. Как ему это удалось, мы так и не поняли. В парке он высадил пятьсот саженцев липы и лиственницы для замены старых, гибнущих деревьев. Он восстановил два пруда из каскада барских прудов, собирался разводить в них рыбу и устроить несколько купален. Знакомого скульптора уговорил изготовить детали лепного декора. Для своих болящих уголовников он построил теплицу и кормил их круглый год зеленью и овощами. Никто из его коллег ничего подобного не делал.

Два дня мы гостили у хлебосольного Александра Павловича. Много говорили о необходимости восстановления церкви. В этих разговорах участвовали и «курортники». Почти все одобрительно галдели, рассказывая о своем умении плотничать и вести каменные и прочие строительные работы. Я не знал, насколько можно верить этой публике, но Тарасов рассеял мои сомнения, кратко отрубив: «Да куда они денутся…»

Вечером его мать – Екатерина Дмитриевна рассказала нам о своей жизни. Это была потрясающая повесть о невероятных страданиях, терпении и стойкости русской женщины. Ей – дочери священника пришлось пережить арест отца, бездомные скитания. Они с сестрой чудом спаслись, когда ее родных вместе с другими женами и детьми священников утопили в реке Юг. Сотни людей загнали на баржи и посреди реки открыли кингстоны. Всех кто пытался выплыть, расстреливали с берега.

Всю жизнь ее попрекали «поповским» происхождением. Не позволяли учиться, не брали на квалифицированную работу. И только под старость оставили в покое. Она благодарила Бога за то, что ее сын сумел выучиться и устроить свою жизнь. Была счастлива оттого, что жила с ним в доме, что у нее замечательная, любящая и работящая невестка, две послушные внучки – обрела то, что называют настоящей семьей.

Я с первых минут пребывания в этой семье почувствовал искренность и теплоту, радушие и щедрость, подлинность родственных уз.

Александр оказался веселым остроумным человеком. Одна пожилая сотрудница рассказала нам, что с работниками санатория он требователен и зачастую строг. Но только тогда, когда это нужно. Все знали о его доброте, и никто на него не обижался. Он оставил при санатории бездомного паренька, оформив его санитаром. Одел его и обул, искал возможность устроить получше.

Контингент у него был, мягко говоря,  непростой. Некоторые болящие понимали лишь сугубую строгость. Но, даже наказывая провинившихся, он комментировал необходимость прещения с шутками.

Мы стали свидетелями нескольких таких случаев. Обходя дом и парк, мы встречали его подопечных. Всех он знал по имени и фамилии, с каждым заговаривал, расспрашивал о здоровье, некоторых приструнивал за нарушение режима.

Юмор его был грубоват, но он, сам над собою подтрунивая, говорил: «У меня тут, батенька не Пажеский корпус. Раньше по парку Брянчанинова гуляла с сестрой композитора Алябьева - автора знаменитого «Соловья», а теперь урки ходят – соловьи-разбойники. Вон, Белов идет – потомок Алябьевых. У него три ходки. Дос%D