Православие и гражданский гиперэкуменизм

Уже некоторое время в социальных сетях развивается дискуссия, связанная с участием губернатора Мурманской области Андрея Чибиса в шаманском обряде — причем в самый день Рождества. Как писал он сам,

«Поучаствовали с Вовой в саамском обряде — бросили в бубен записку с желанием, которую затем предали огню, чтобы загаданное обязательно сбылось. Сын попросил, чтобы на нашей бумажке мы написали всего одно слово: «Победа».

Разумеется, саамы — как и любая другая группа граждан — имеет полное право совершать те обряды, которые они считают нужными, а губернатор — как и любой другой гражданин — имеет полное право принять в них участие. Это не характеризует его как плохого человека или плохого чиновника.

Конституция гарантирует всем свободу вероисповедания, и я ни в коем случае не собираюсь это оспаривать.

Но миссией православных христиан является свидетельство об истине — и вот ради истины о происходящем стоит сказать несколько слов. Тем более, что оттуда же — из мурманской области — пришел ролик с песней, в которой непринужденно сочетается поминание «сансары» — «когда меня не станет, я буду петь голосами моих детей... их детей... таков закон сансары, нас просто меняют местами», причем среди исполнителей песни фигурирует «квартет мужского монастыря с.Петербург».

Мы сталкиваемся с определенным взглядом на религию и духовную реальность, который можно было бы обозначить, как постмодернистский. Для традиционного взгляда на мир религия воспринималась как свидетельство о самой важной для человека, предельной реальности, о цели и смысле человеческого существования, об источнике обязательств человека, его величайших надежд и величайших страхов.

Модернизм, который провозгласил естественные науки высшим арбитром истины, обрушился на религию с критикой. Ее утверждения о реальности были объявлены ложными, а сами религиозные верования и практики — средством, которое было (осознанно или неосознанно) выработано для решения абсолютно посюсторонних задач.

Для обеспечения единства общества, внушения массам покорности существующему порядку, формирования общей идентичности через участие в общих ритуалах и приверженность общим символам.

Те из нас, кто застал советское время, эту критику хорошо помнят — утверждалось, что религия есть не более чем орудие в руках политической элиты, при помощи которого она убеждает массы безропотно трудиться в ее поместьях и умирать в ее войнах, обещая рай послушным и ад — тем, кто ставит под вопрос существующие порядки. Поэтому долой религиозный дурман — он мешает построить жизнь на гораздо более разумных основаниях.

Начиная с Фрейда религию охотно объясняли и психологическими потребностями людей — обрести какое-то утешение и чувство надежности в мире, где страдание может ворваться в жизнь в любую минуту, а единственной безусловно надежной вещью является смерть.

Постмодернизм, по умолчанию, согласен с модернизмом в отношении фактической стороны дела — религия это чисто человеческий конструкт, вызванный к жизни человеческими потребностями. Более того, он идет дальше.
Маленькие дети верят в Деда Мороза; дети постарше разоблачают обман — у Деда Мороза борода из ваты! — взрослые, конечно, знают, что из ваты, но это не мешает им наслаждаться атмосферой праздника и поддерживать наши, родные, милые сердцу новогодние традиции.

Какой-нибудь яростный атеист вроде Ричарда Докинза всерьез обеспокоен тем, что Бог, возможно, существует — и прилагает напряженные усилия к борьбе с этой мыслью.

В голове постмодерниста борьба уже давно кончилась — ну конечно, Бога нет, и не было никогда, о чем тут вообще стулья ломать? Никому же в голову не приходит возмущаться подлым обманом, когда на детском утреннике появляется персонаж с посохом и накладной бородой. Все веселятся от души.

Какой-нибудь старомодный марксист гневно обличает религию как «инструмент манипуляции, при помощи которого...». Постмодернист пожимает плечами — ну конечно, инструмент манипуляции, вы что, только что узнали? Но хороший же инструмент, пригодится еще.

В отличие от модерниста, постмодернист выглядит гораздо более дружелюбным к религии — а иногда даже благочестивым. Религия нужна — не ради истины и вечного спасения, конечно, а ради тех чисто посюсторонних эффектов, которые она производит — помогает формировать национальную идентичность и согласие в обществе, объединять, утешать и успокаивать людей, поощрять про-социальное поведение и так далее.

Он может использовать религиозный язык — и религиозную обрядность — но за ним стоит совершенно другая картина мира, чем за традиционной верой.

Для веры истина имеет значение — и значение абсолютное. Для постмодернизма значение имеет эффективность — социальная и психологическая.

Как-то я смотрел сериал ВВС «Вокруг света за 80 религий». Ведущий, либеральный англиканский священник, посещает разные страны и принимает участие в самых разных ритуалах — крестится у эфиопских христиан, вызывает духов вместе с индейцами, проходит посвящение у виккан. Понятно, что во всех этих случаях он не собирается всерьез обращаться в чью-либо веру и присоединяться к какой-либо общине. Для него за всеми этими экзотическими ритуалами не стоит никакой реальности; весь «религиозный опыт» есть опыт игровой.

Но «игровой» не значит «неважный». Общие обряды сплачивают, воодушевляют, дисциплинируют, дают людям возможность ощутить себя едиными друг с другом и с предками — даже если никакой сверхъестественной реальности за этими обрядами не стоит.

Именно постмодернисткий подход является преобладающим в современном мире — в том числе, в России. Конечно, как это бывает с уже прочно укоренившимися вещами, большинство людей не знают слова «постмодернизм» и не опишут свое отношение к религии таким образом.

Но их поведение — это именно поведение постмодернистов, для которых атеизм подразумевается слишком безоговорочно, чтобы его провозглашать.

Для традиционного отношения к религии шаманизм и Православие — абсолютно несовместимые религиозные практики, за которым стоят несовместимые картины мира. Они, конечно, могут уживаться в одном государстве — но не в одной голове.
Потому что за ними стоят определённые представления о реальности. Духовный мир существует на самом деле, с ним можно войти в общение, которое будет иметь самые серьезные последствия.

Для до-модернистского язычника духи существуют на самом деле, с ними важно поддерживать хорошие отношения.

Для до-модернистского православного Бог существует на самом деле, у Него есть определённые требования к человеческому поведению — в частности, Бог запрещает вызывать духов, ворожить и гадать.

Для постмодерниста и Бог, и духи — реалии культурные и психологические. Примерно как «нация» или «класс». Они существуют не в объективной реальности, а в реальности социальной; они могут быть важны, дороги, необходимы — но именно как символы, выполняющие какие-то общественные функции. Можно быть преданным «Богу» как люди преданы знамени — но никто при этом не считает знамя реальной личностью, которая бы обладала волей и чего-то от нас хотела.

Хотя внешне постмодернизм может говорить (и действовать) как традиционная вера, его выдает своего рода гиперэкуменизм. Если религиозный обряд — это средство решения социально-психологических задач (приободрить друг друга в трудную минуту, выразить свою политическую позицию и т.д.) , его вероучительное содержание, стоящие за ним представления о реальности просто неважны. Можно ставить свечку в церкви за успех джихада, при этом обращаться за поддержкой к духам и петь про сансару.

Этот гиперэкуменизм имеет еще одну опору.

В нашем государстве живут разные народы, с разными культурными и религиозными традициями. Обычно можно провести разграничение — мы считаем религиозные взгляды соседа ошибочными, но мы ни в коем случае не перестаем считать его достойным человеком и добропорядочным гражданином. Религиозная приверженность — отдельно, гражданская лояльность — отдельно.
Но когда религия начинает восприниматься как средство для решения срочных государственных задач, с одной стороны, возрастает ее значение, с другой — религиозные разногласия воспринимаются как недопустимые, подрывающие единство.

Обстоятельства выталкивают людей в сторону определенного рода религии — но не в сторону церковной веры.

В этой ситуации провозглашение истины — Бог существует на самом деле, некоторые представления о духовной реальности истинны, а некоторые — ошибочны, вы не можете принимать участие в обрядах различных религий, потому что за ними стоят совершенно разные представления о мире и человеке — может быть воспринято с некоторым огорчением.

Но нам, все же, стоит говорить об этом. Такова наша миссия в мире.
Мы с уважением относимся ко всем нашим согражданам, к их культурам и традициям. Но быть православным христианином — значит пребывать в завете со Христом, и это накладывает определенные обязательства. Не петь песен про сансару, не обращаться к духам, не участвовать в практиках других религиозных традиций.

Еще раз, люди вольны совершать какие им угодно обряды — и поклоняться каким угодно богам и духам, если они так решили.

Но мы, православные христиане, не можем в этом участвовать. Конечно, никто не обязан быть членом Церкви — это дело строго добровольное. Но раз уж мы к ней присоединились, есть вещи, от которых мы вежливо уклоняемся.