Кругом враги или ловушка для учителя

В прошлых статьях*, размышляя о судьбах школы, мы заметили, что церковное образование сохранило черты Живой школы, которая видит в ученике человека. В то время как обычная, светская школа относится к нему как машине или гаджету, который можно запрограммировать с помощью стандартов и программ, тестов и инструкций. Что же касается веры и надежды, любви и дружбы, свободы и милосердия, то Мертвая школа этого не ценит. Как и все, что нельзя измерить в баллах ЕГЭ.

И все же Живая школа не исчезла окончательно. Несмотря на все влияние «мира сего» и все его ловушки, о которых мне хотелось бы сказать в этой статье более подробно, как историку и священнику, преподававшему в духовном училище сектоведение.

С повернутой назад головой

Начав с того, что цель этого предмета, конечно, не в том, чтобы изучить все секты – это невозможно, но в том, чтобы, служа в Церкви, самому не стать сектантом и других не сделать такими же. Причем не только во время учебы в семинарии. Ведь церковное образование можно получить также в воскресной школе, православной гимназии и загородном лагере, в семье и на приходе – везде, где человек может «повестись» с Церковью и «набраться» у нее новой жизни.

Поэтому вопрос о том, как это образование не испортить, актуален не только для работников семинарий. Он касается самого широкого круга людей, которые, как и автор этой статьи, придя в Церковь из советской школы, не могли не привнести в нее то, чем эта школа была больна – косность и догматизм, страх перед новациями и формализм, конформизм и бюрократизм. Когда спущенная сверху бумажка объявляется, чуть ли, не Символом веры, а вершиной педагогической мысли – копирование форм и методов, срок годности которых давно закончился.

При этом возрождение церковной жизни в 1990-е годы совпало с невиданной, по тем временам, открытостью страны ко всем новым явлениям, многие из которых внушали растерянность и страх. Неудивительно, что у людей, так и не нашедших себя в этой новой реальности, возникло желание «спрятаться в домик» - канонизировать все, что было до 1917 года, а новому объявить войну. Так в православных школах исчезли телевизоры и появились ученические театры и музеи, кружки каллиграфии и церковного пения, а гимназисты оделись в костюмы и платья дореволюционной эпохи, стали разучивать исторические танцы и декламировать стихи поэтов серебряного века.

Конечно, за последние годы многое изменилось, и все же многие стереотипы до сих пор живы. Хотите проверить? Тогда предложите создать в школе эстрадную студию или кружок робототехники и, возможно, услышите в ответ, что «гаджеты детям не нужны», а «петь на сцене не скромно». Хотя гимназисты уже давно пользуются не перьевыми ручками, а смартфонами и выступают с докладами на научных конференциях, не задумываясь о том, скромно это или нет.

Возможно, кто-то заметит, что педагогика – одна из самых ответственных профессий, поэтому педагог обязан быть консерватором. Однако это не означает, что ему вовсе не нужно идти вперед и создавать будущее, которое, в прямом смысле, вырастает в школе. А идти вперед с повернутой назад головой нельзя – неизбежно, или отстанешь, или упадешь. Поэтому быть внимательным к прошлому и брать из него лучшее, конечно, необходимо. Но застрять в нем было бы огромной ошибкой. Не только для школы, для всей страны.

К тому же, если внимательнее вглядеться в то, что было до 1917 года, то можно увидеть не только длинные бороды и юбки, но также косность и догматизм, конформизм и лицемерие, формализм и фарисейство. С чем выпускникам православных школ в течение жизни предстоит еще не раз встретиться. Независимо от того, чей флаг развевается над зданием городской администрации.

Кругом враги?

      И все есть нечто, что может принести церковному образованию еще больший вред, чем зацикливание на прошлом. Несмотря на то, что иногда  оказывается весьма востребованным. Как шоры на глазах лошади, когда вознице нужно максимально мобилизовать ее внимание и силы, чтобы прийти к финишу первым.  

Образно говоря, похожие шоры одевают лидеры религиозной секты на глаза своих последователей, внушая, что вокруг них – одни враги, и только в секте, среди своих единомышленников и друзей, они смогут обрести полноту жизни и радость бытия. На самом же деле это делается для того, чтобы человек больше никому не доверял. Тогда лидеру секты проще привязать его себе – своим мыслям, убеждениям и концепциям и так заставить работать на себя, на свой авторитет. Причем за гроши или, вообще, бесплатно.

Наивно думать, что умные и порядочные люди в такие силки не попадаются. Напротив, именно на них и идет охота. В основе всех этих манипуляций – страх одиночества и смерти, который лидеры сект умело используют в своих целях. Особенно, когда, пережив жизненную трагедии, человек, «обжегшись на горячем, дует на холодное», и неверие в других людей, что называется, зашкаливает.

Однако со временем раны затягиваются, острота ощущений проходит, доверие восстанавливается, и люди оказываются способными вернуться к прежней жизни. Поэтому лидеру секты приходится постоянно поддерживать напряжение и раздувать конфликт, убеждая сторонников в том, что ничего не изменилось – они по-прежнему находятся в осажденной крепости, и враги только и ждут, когда предатель откроет им ворота.

Кто-то перестает в это верить и уходит. Для тех же, кто остался, подобное состояние войны может длиться десятилетиями и становится настолько привычным, что они уже не представляют себе другой, «мирной» жизни. Не зря говорят, «кому война, а кому мать родна». Они, просто, не способны не воевать и во всем видят происки врагов, искушение, вероотступничество или мировой заговор. В основе чего, как правило, не факты, а банальное недоверие к ближним, неверие в человека, которое однажды вошло в их сердца и прочно в них угнездилось.

Не верят в пандемию и поэтому не вакцинируются. Не верят официальной медицине и поэтому лечатся гомеопатией или народными средствами. Не верят в порядочность людей и демократию и поэтому тоскуют по сильной руке. Не смотрят телевизор – разве там можно увидеть что-то хорошее? Не ходят в театры и кино, считая, что там только одни страсти. По той же причине не поют эстрадных песен. Не следят за модой и одеваются нарочито церковно, с вызовом для остальных, непосвященных в тайны бытия. Считают философию бесплодным умствованием. Презирают Запад, который пал сразу во все грехи. Бояться роботов и не пользуются гаджетами, восклицая: «Вы только вслушайтесь в это слово! Гад же ты!». Ходят только в «свой» храм и к «своему» священнику, потому что все остальные неправильные. Выдавая это за истинную церковность, хотя, на самом деле, все это, чистой воды, сектантство.

Очевидно, что, если человек с таким мироощущением начинает преподавать в семинарии или православной школе, возглавляет приход или монастырь, то он неизбежно начинает транслировать свои взгляды и со временем, окружает себя «верными» людьми, решившими довериться ему под влиянием жизненных трудностей. Например, одиночества. Поскольку известно, что «нехорошо человеку быть одному» (Быт. 2, 18), а в наших храмах и школах одиноких людей немало, особенно, учителей. А дальше все развивается по сценарию, характерному для любой секты.

Возможно, кто-то спросит: «Что же в этом плохого? Ну, встретились одинокие люди и научились крепко держаться друг за друга. Вот бы всем так!». Однако в том и дело, что любая секта создается по принципу «против кого дружить будем?». Поэтому неизбежно порождает противостояние и раскол, смущение и неприятие со стороны тех, кто думает иначе.

Особенно трагично, когда подобная секта «почитателей отца N» выдает себя за Церковь. Тогда это неприятие переносится также и на нее, отталкивает людей от семинарии, воскресной школы или гимназии, и самой Церкви. Хотя, справедливости ради надо сказать о том, что такой способ мобилизации учащих и учащихся может приносить впечатляющие результаты. Например, в виде медалистов или победителей предметных олимпиад. И все же, несмотря на это, назвать такое образование церковным, по большому счету, уже нельзя.     

Выйти из осажденной крепости

Между тем Бог в человека верит. Иначе Он не пришел бы в наш мир беззащитным Младенцем.  О чем замечательно сказал митрополит Антоний Сурожский, заметив, что «Рождество Христово нам говорит, во-первых, о вере Божией в человека; во-вторых, о нашей ответственности по отношению к этой вере и к тому, что она означает для Бога и для нас» (полный текст проповеди - http://www.mitras.ru/pouty/veraboga.htm).

Почему мы так редко об этом задумывается? Откуда в нас это неверие в человека? Возможно, кто-то скажет, что таково наследие советских времен, когда многие граждане Страны Советов ощущали себя защитниками осажденной крепости, против которой ополчился весь мир, и это, конечно, не могло не сказаться на современном состоянии школы, в том числе школы церковной.

Если же копнуть глубже, то становится очевидным, что первопричиной этого недоверия к человеку, является поврежденность образа Божия, нежелание любить кого-либо кроме самого себя. С этим можно бороться, а можно, наоборот, использовать. И, если кто-то берется за это в масштабах целой страны, тогда на ее просторах возникает целое общество сектантского типа, члены которого убеждены, что вокруг них одни враги.

Не будем себя обманывать – мы все из него родом. Поскольку опыт нелюбви есть у каждого из нас. Все мы «обжигались», и многие не единожды. Неслучайно «идейные» противники вакцинации есть не только в Москве и Вятке, но также в Брюсселе и Нью-Йорке. Как везде, во всех странах мира можно сегодня встретить людей, которые никому и ничему не верят – ни Богу, ни Церкви, ни школе, ни правительству, ни своим соседям. И, если мы не хотим, чтобы их стало больше, то нам следует начать не с правительства, а с самого себя. Надо выйти из осажденной крепости и увидеть в другом – друга и в любом – любимого. Как это сделал Христос, поверив в нас и придя к ним беззащитным Младенцем.

27 февраля 2022 г.

* Протоиерей Александр Балыбердин. Куда идет и ведет школа? / Школа живая и мертвая / Почему я выбираю церковное образование?