20.03.2013 11:20:29
Дорогие братья и сестры, дорогие друзья, сегодня в эфире православного радио «Радонеж» круглый стол, который мы решили назвать «Общественная миссия философии». У нас в гостях известные философы: профессор Российского Университета Дружбы Народов - Василий Викторович Ванчугов, автор нескольких книг по истории русской философии, в частности, книги «Очерк философии самобытно-русской», которая появилась еще в начале девяностых годов, и была заметным событием на небосклоне, тогда только возвращавшейся еще русской философии, и второй наш гость - это Александр Владиславович Михайловский, доцент факультета философии Высшей школы экономики, известный специалист по истории германской философии и, в частности, по истории консервативной мысли ХХ века, и я, ведущий сегодняшнего «круглого стола», доцент философского факультета Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова Алексей Павлович Козырев. Я приветствую наших гостей, которые собрались в студии в дни рождественского поста. Вскоре мы будем отмечать праздник Рождества Христова, и будем петь рождественский тропарь: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума: в нем бо звездам служащии звездою учахуся», тропарь, который напоминает нам о том, что волхвы, маги, люди, которые искали оккультного знания, пришли поклониться Звезде явления Богочеловека Иисуса Христа, и это Богоявление стало переломным моментом не только в мировой истории, но и в мировой философии, потому что небо стало ближе к земле. Сам принцип воплощения идеального бытия в материальном существовании, принцип, о котором думали Платон, Аристотель, реализовался воочию, и это не могло не повлиять, конечно, на ход философской мысли после явления Иисуса Христа, и не могло не сказаться на том, что философия получила в обществе несколько другие функции в христианской культуре. Она не ушла как некий языческий предрассудок или языческое суеверие, как ушли многие оккультные учения, учения различных лжепророков, волхвов, которые бродили по Иудее, по Востоку, но она влилась такой мощной струей в христианскую культуру. Она образовала христианскую патристику, потому что тот богословский язык, которым пользовались великие отцы христианской церкви, во многом был связан с языком античной философии, Св.Отцы использовали этот язык, и она, в определенном смысле, позволила мыслить христианскую историю, мыслить христианскую общественность, христианскую государственность. Помимо того, что христианство дает нам догматическое богословское учение, которое выражено в Символе веры и которое является неукоснительным для исповедания веры, христианство призывает нас еще к определенной общественной миссии: мы живем в «Граде Земном» хотя и чаем «Града Божьего», «Града Небесного», и этот «Град Земной» требует нашего внимания, нашей христианской заботы: нашего участия в делах милосердия, в делах общественного служения, в делах воспитания и образования. И здесь обращение к философии как к науке одновременно и теоретической, и практической (напомню, что Аристотель говорил о трех видах философии: о теоретической, о практической и о творческой), к философии во всем ее многообразии как нельзя более актуально сегодня для нашей культуры. И я хотел бы обратиться к нашим гостям и спросить их о том, в чем они видят сегодняшнюю миссию философии в обществе. Философия изучается в университетах, ее стали сейчас изучать в школах, но может ли философия сказать свое веское слово нашей общественности. Может ли от нее зависеть принятие значимых решений? Может ли она стать тем важным элементом общественного сознания, который помогает нам устраивать нашу земную жизнь, в т.ч. и жизнь христиан?
В.В. — Да, от философии в обществе всегда чего-то ожидают и в этих ожиданиях можно найти какие-то, конечно, личные проекты и предпочтения, часто, от философии требуют невозможного, либо совсем не того, что она в принципе может давать. Отсюда возникают какие-то разочарования и обиды, причем не только со стороны простых, рядовых граждан, но и, порой, даже со стороны мужей государственных, и потому, оглядываясь в прошлое, мы замечаем порой даже агрессивное отношение к философии, опять же формирующееся в обществе не из-за самой философии как таковой, а из-за неадекватного отношения к ней людей со стороны. Для примера хотелось бы привести случай 1848 года, когда министр народного просвещения — с философическим именем «Платон», — а именно, князь Платон Ширинский-Шихматов, сказал, что «польза от философии сомнительна, а вред очевиден»! Эта фраза стала своеобразным и негласным лозунгом, девизом наших чиновников, представителей многих слоев общества, в т.ч. и ученых, часто требующих от философии соблюдения тех методологий, программ, принципов, которые свойственны более для естествознания, а потому во многих случаях и возникали всевозможные недоразумения. В философии видели иногда прямую угрозу общественному покою, и пример этому дает, к примеру, XIX век, когда в конце cороковых годов Европу охватили революционные волнения, причину которых представители власти приписывали влиянию спекулятивной философии, поскольку, как им стало известно, «диалектика — алгебра революции». В итоге в российских университетах запретили преподавание философии — спекулятивной, отвлеченной, вообще философии как таковой, и так на целых 10 лет, чтобы пресечь распространению революционной «заразы». Философию свели к преподаванию логики и психологии, причем ведение этих дисциплин было доверено лицам духовного звания. И что получили в ответ, из-за такого вот неадекватного отношения к философии превратного понимания ее роли в обществе? Усилили курс естественных наук в университетском преподавании: физика, математика, механика и т. д. И что в результате? Получили поколение не просто «позитивно мыслящих личностей», позитивистов, не просто сциентистов, а нигилистов, которые ничего не признавали, никого ни во что не ставили, в том числе, и саму власть, способствующую их появлению. И эта волна нигилистов, опирающихся на естествознание, провозглашала не только новые тезисы, но и изготавливала бомбы, участвовала в заговорах, направленных против власти, т.е власть получила еще больший удар, чем ожидала прежде, именно в силу своего неадекватного отношения к философии и неадекватного понимания философии. Поэтому философии никогда не стоит подстраиваться под власть, проще власти подстроится под философию, приноровиться к ней, и тем самым полностью использовать ее интеллектуальные ресурсы для собственного и всеобщего блага.
(Козырев)- Показательно то, что в этой ситуации философские школы сохранялись именно в Духовных академиях: Московской, Петербургской, Киевской, Казанской: такие фигуры как о.Фёдор Голубинский, Сильвестр Гогоцкий, Василий Карпов - первый переводчик Платона. И когда пришла пора в светских вузах, университетах, возвращаться к философии в начале шестидесятых годов XIX века, то именно к духовным академиям обратились, как к тому источнику, откуда можно позаимствовать квалифицированных профессоров-философов, историков философии. На кафедру в Московский университет пришел Памфил Юркевич из Киевской духовной академии, на кафедру в Санкт-Петербургский университет пришел Фёдор Сидонский, который ранее преподавал философию в Санкт-Петербургской духовной академии. И вот это возвращение к философии, которое произошло в эпоху Александра II, царя-реформатора, принесло определенные общественные плоды. В 1862 году возобновляется преподавание метафизики в университетах, далее развивается также преподавание философии права, возникает кафедра на юридическом факультете, а в 1905 году мы имеем манифест Николая II, который дарует гражданские свободы, создает в России первый парламент, Государственную Думу. Конечно, может быть, здесь нет прямой связи, но все-таки весьма просматривается опосредованная связь между возвращением к философии как к основе не только гуманитарной культуры, но и здравой общественности, и политическими реформами. Признание того, что помимо государства есть общество, есть общественные союзы, привело к принятию ответственных политических решений.
Должна ли сегодня философия ориентироваться на определенные традиции? Пал марксизм, что должно прийти ему на смену? Должна прийти какая-то определенная философская школа, либо мы, как пчела, должны по разным цветникам летать и собирать из них подходящие нам идеи, которые мы вплетаем в пестрые ковры нашего современного сознания?
(Михайловский)- Я не считаю, что философия должна играть роль какой-то нити в этих пестрых строматах современного мультикультурного сознания. У философии есть продиктованная ее традицией абсолютно понятная, ясная функция, которая заключается в том, что философия выступает как форма знания человека и общества о самом себе, и это было всегда очень важной отличительной чертой философии, по сравнению с многообразием других культурных практик. Я выскажу такую, может быть немного еретическую для представителей университетской корпорации мысль, что философия как философия вообще не существует. Есть, конечно, philosophia perennis (вечная философия – лат.) в качестве некоего идеала, образца для всех кто занимается философией, но в реальности философия существует исторически скорее в виде самых разных институциональных форм. Вот возьмем, скажем, античность. Философия античности появляется как форма пайдейи-воспитания, это форма политического воспитания античного грека. В это время, конец пятого - начало четвертого века до н.э., само понятие философии еще не устоялось. Мы можем наблюдать, как идет, своего рода, идеологическая борьба между школой ритора Исократа, и Академией философа Платона, где Исократ выступает за то, чтобы философия обозначала некую общую гуманитарную культуру, умение риторически убедительно выступать и вести за собой народ, а Платон хочет видеть в философии элитарное знание, которое должно быть сообщено узкому кругу учеников и далее служить воспитанию тирана, царя, который мог бы правильно, в соответствии с тем знанием, которое философ нашел за пределами пещеры, обрел в мире идей, управлять обществом.
(Козырев) - Т.е. это знание ориентировано на истину, на то, что истина действительно есть, в отличии от знания софистов, которые учили говорить двойные речи: сначала о том, что белое – это белое, потом о том, что белое - черное. Главное, что бы это было красиво, логически убедительно и риторически пафосно.
(Михайловский) - Ну это не совсем так, потому что в действительности Исократ не был таким уж простым человеком, не был дешевым софистом, каким его мог рисовать Платон в полемическом задоре. В действительности я очень позитивно отношусь к фигуре Исократа, и хочу сказать, что перед нами реальная альтернатива того, как может переосмысляться роль философии в культуре потому что, как я сказал, в первой половине 4 века, концептуальное поле философии еще не определено. Мы можем сказать, что побеждает платоновская интерпретация философии как истинного знания, но вот приходит на смену античной культуре культура христианская и мы видим, что философия инструментализируется христианским сознанием совершенно иначе, она инструментализируется как форма истинного праксиса. Первые, ранние отцы Церкви, например святой Афанасий Великий, используют понятие философии для обозначения монашеского делания, т.е. истинный философ - это монах. И в этом смысле здесь берется один из важных смыслов античного понятия философии как образа жизни, не только истинного знания, но и практики некоего духовного самосовершенствования.
Философия выступает в культуре многообразно. В Новое время философия утверждает себя в качестве университетской дисциплины, и это продолжается в течение очень долгого времени, примерно вплоть до Гегеля. После Гегеля вдруг появляются фигуры, вроде Артура Шопенгауэра или Ницше, которые показывают, что философ может выступать в качестве интеллектуала, в качестве фигуры, которая умеет говорить публично, привлекать к себе внимание, но не для того, чтобы вызывать чисто эстетический эффект, а для того, что бы опосредовать некоторые важные, опять-таки, социокультурные смыслы, которые для общества без помощи философа-интеллектуала не ясны и не понятны.
(Козырев) - Вспомним Владимира Соловьева, который будучи интеллектуалом и не университетским, в общем-то, философом, сравнивал в сборнике «Национальный вопрос в России» свою роль с ролью послушника в монастыре, которому надлежит выметать всякий мусор, под которым он подразумевал ложные политические учения, идолопоклонство разного рода. Вот образ интеллектуала, который мыслит свою роль в качестве интеллектуала как роль христианскую.
(Михайловский) – В ХХ веке мы видим умножение этой фигуры интеллектуала повсеместно. Мы видим католических интеллектуалов, которые преподают в духовных школах, в университетах, и в то же время выступают со значимыми манифестами. Мы можем приводить примеры протестантских интеллектуалов: Карла Барта, Рудольфа Бультмана, конечно и православные интеллектуалы - Владимир Лосский, отец Георгий Флоровский, можно назвать современного греческого интеллектуала, который учился у Жака Деррида в Париже, Христоса Яннараса, который (я слушал его лекции в Афинах) пишет книги под названием «Хайдеггер и Дионисий Ареопагит» и увлекает этими книгами молодежь… На мой взгляд современная задача, которая стоит перед философией, заключается в том, чтобы философия осознала себя в качестве политической философии. Именно в том смысле политического, в каком это слово фигурирует в античности, в каком его употребляли Исократ и софисты. Та политика означала сферу общественного бытия гражданина, для которого полис является некой предельной реальностью. Это вопросы об общественном благе. (Латинское слово «res publica» означает именно «общее дело».) Это вопросы о правде и справедливости; это вопросы о служении человеку; это вопросы об отношении человека к Богу, о месте человека между животным царством и Богом. И много-много других вопросов, которые, конечно, являются актуальнейшими вопросами не только философии, но и всякого мыслящего сознания.
(Козырев) - Интересно, что вы отмечаете это как философ, потому что массовое сознание воспринимает сегодня политику как сферу деятельности институтов, очень далеких от человека и, как правило, ему враждебных. Политика - это то, что показывают по телевизору, вот все эти драки, какие-то скандалы, вот может быть «медиа» нам специально так показывают, может так оно и есть на самом деле. Мало кто понимает политику как то, что действительно преследует интересы общего блага, то, что в основе своей несет представление о добродетели, которая задается, хотим мы того или не хотим, определенным уровнем религиозного сознания, потому что этика имеет религиозные корни и добродетель - это не какой то абстрактный, моральный закон, а это то, что основано на высшем благе, которое для человека традиционной культуры связано с тем, как он представляет Бога, с его верой...
(В.В.) — Настоящий философ может быть политиком, и ничего в этом плохого и ругательного нет, потому что если ты философ и озабочен судьбами общества, ты не можешь не быть политиком. Другое дело, что отличие политического философа от политика в том, что первый в состоянии более тщательно продумывать средства достижения поставленных целей, может быть более требовательным к методологии, в том числе, к ее эстетической составляющей, в отличие от политика, которого интересуют более прагматичные, экономикой мотивированные цели и задачи. Но вот, возвращаясь к началу ХХ века, о котором мы уже вспоминали сегодня, мне кажется, что как раз многие проблемы возникли оттого, что философы, вовлеченные в процессы переустройства общества, попытались использовать набор традиционных философских дисциплин из академического арсенала, да только вот не было у нас на тот момент зрелой политической философии. Был «социальный критицизм», как состояние сознания, «социальная мысль», как угодно можно это назвать, но не было политической философии. Мы имели лишь либо жесткую критику существующих форм правления, без предложения каких-либо конкретных альтернативных проектов, либо впадали в противоположную крайность — утопические проекты, благостные картинки гармоничного общества будущего без четких, продуманных средств его достижения.
(Козырев)- Но, все-таки, там мы можем найти и «Вехи», и Петра Струве с его проектом «Великой России», который определенным образом соотносится с тем, что делал Столыпин...
(В.В.) — Мы имели лишь отдельные случаи, зависящие больше от личностей. Не было именно системности в воззрениях массы интеллектуалов, не было установки сознания у интеллигенции, не было у нее политической философии ни как жанра, ни как методологии, которой владеет не один, два, три десятка человек. Это было часто по причине, так сказать, пассионарности отдельной личности, либо банальной начитанности и случайной вовлеченности в политику, а надо было, чтобы это стало и необходимым элементом политики, и непременным условием университетской системы преподавания, поскольку именно она выпускает завтрашнюю элиту. Но она производила элиту, не владеющую политической философией.
(Козырев)- Есть два основных воспитывающих организма - это школа и церковь. Где ребенок, мы говорим о современном обществе, получает начатки воспитания? Он их получает в школе, включая сюда и среднюю, и высшую школу, и он их получает в Церкви. Церковь сегодня обращается к своей пастве с определенным посланием, социальной доктриной, учением о правах, свободе, достоинстве человека, документом, который принят Поместным собором в 2008 году. Можно ли это рассматривать, как определенного рода уроки христианской политической философии, которую предлагает наша Церковь?
(В.В.) — Я думаю, что да, но с единственной поправкой, что у светской философии, — я имею в виду классическую, традиционную философию, — больше шансов создать политическую философию, приемлемую для всего общества. Поскольку мы живем в обществе многоконфессиональном, то все-таки именно философия, как мне кажется, может предложить тот «метаязык», с помощью которого различным конфессиям, людям разных мировоззрений, включая даже атеистов, возможно будет находиться на одной дискуссионой площадке.
(Михайловский)- Я абсолютно согласен с коллегой и еще раз повторю свою мысль о том, что философия и как академическая деятельность, и как деятельность публичная, есть форма знания общества о самом себе. В этом смысле философии необходима опора в виде публичных институтов, которых у нас в стране чрезвычайно мало, потому что все мы прекрасно понимаем, что при советской власти таких институтов не было, философия выполняла определенную идеологическую роль. Сейчас это очень насущная проблема, которая стоит не только перед философией, но и перед Церковью в том числе, это создание множественных дискуссионных пространств, площадок в форме институтов, газет, журналов, телевизионных и радиопередач и т. д., где могли бы обсуждаться эти значимые вопросы. В этом смысле новейшие значимые события в Русской православной церкви кажутся мне чрезвычайно важными в этом смысле, потому что очевидно, что патриарх Кирилл, выступает в качестве интеллектуала и в качестве такового воспринимается не только церковным, но и секулярным сознанием.
(Козырев)-Я бы сказал светским сознанием, слово «секулярный» всегда держит фигу в кармане.
(Михайловский)-Я просто вижу корень одного и другого слова и мне кажется, что на этом уровне эти слова тождественны между собой, хотя я могу ошибаться. Но вот я бы глядя, скажем, на опыт организации такого рода дискуссионных пространств в католической церкви, хотел бы пожелать нашим православным приходам некоего движения.... Чтобы было внимание к этой форме практической деятельности прихожан. У меня есть знакомые католики, в частности в Кёльне, которые рассказывают о том, как интересно проходят молодежные собрания прихожан. После воскресной мессы они обсуждают какие-то насущные проблемы, которые совсем не обязательно поставлены на повестку дня Ватиканом. Это могут быть вопросы их городской коммуны, это могут быть вопросы культурной политики Германии или соседней Франции. Самые разные вопросы, которые не изгоняются из церкви, но наоборот привлекаются.
(Козырев)- У нас тоже есть опыт православных братств.
(Михайловский)-Да, но я бы пожелал, что бы эти формы приходской жизни развивались и дальше, или пускали корни во многих общинах, жизнь которых часто ограничивается вечерним и утренним богослужением.
(Козырев)- В день иконы Казанской Божьей Матери, который теперь наш национальный праздник, Патриарх Кирилл встречался с лидерами молодежных православных организаций, и вечером того же дня мне довелось быть на круглом столе, который происходил в храме Христа Спасителя, где эти молодые люди встречались с интеллектуалами, философами, и это действительно очень интересный опыт, потому что есть среди православных молодежных лидеров и творческие люди, и преподаватели, и многодетные матери, которые рассматривают свое служение в церкви и служение в качестве христианина, прежде всего, как общественное служение. Ставятся проблемы, как выстраивать миссионерскую деятельность, как решать проблемы помощи инвалидам, осуществлять социальное служение в больницах. Мне кажется, что сегодня церковь затрагивает эти вопросы достаточно активно. Я не знаю, имеет ли это прямое отношение к философии, но, по всей видимости, это тоже некая форма реализации той политической философии, о которой вы говорите, потому что политическая философия это не политология, не философия политики, как могут подумать, а это философия, которая позволяет человеку найти свое место в обществе и дать возможность служить, исходя не из поиска каких-то запредельных целей или несвойственных тебе социальных ролей, а найти правильное место здесь и сейчас в той роли и в том образе, в котором ты являешься и живешь, но при этом стараешься быть лучше, стараешься к чему-то тянуться.
(Михайловский)- Да, это заключено в самом смысле греческого слова «праксис», потому что «праксис» может иметь два вектора: один направленный во внутрь, это самосовершенствование, самовозрастание по направлению к благу, по направлению к Богу, и другой, направленный вовне.
(Козырев)-Есть два слова, которые обозначают «делание» в греческом языке. Есть «техне», техника как мастерство сделать табуретку или произвести какой-либо предмет. И есть «праксис», который является более духовным понятием, ориентирован и на созидание себя, и на созидание благого мира, который вокруг тебя.
(Михайловский)- Но я бы не хотел, что бы слушатели нас неправильно поняли, мол, философы забыли об «эпистеме теоретике», о теоретической философии. Нет, мы о ней не забыли, но она по природе своей не может стать делом публичным, в этом смысле это остается, конечно, делом одиночек на университетских кафедрах...
(Козырев)-Но поскольку у нас в гостях в студии преподаватели философии, люди, которые активно работают с молодежью уже на протяжении многих лет, мне хотелось бы задать животрепещущий сегодня вопрос. Какова судьба философии в вузовском преподавании? Не должна ли заменить ее, как некоторые думают, теология или предметы, скажем так, более связанные с конфессиональным, религиозным циклом? Есть ли у философии будущее как у дисциплины, которая воспитывает, или мы все-таки должны постепенно переходить к религиозным дисциплинам, под которыми иногда понимается совсем не то, что Церковь понимает под своим вероучением?
((В.В.) — Ну, мне например, приходится готовить, среди прочего, будущих «философов», если так смотреть по выдаваемому в конце обучения диплому, и не в меньшем объеме читать различные курсы по отраслям философии для студентов нефилософских специальностей. И читая различные курсы лингвистам, журналистам, международникам, политологам, я исхожу из того положения, что выпускники хорошего университета — это завтрашняя элита России. Это те, кто в будущем станет принимать ответственные решения; люди, принимающие решения, от которых могут зависеть судьбы если не всей страны, то региона, края или хотя бы группы людей, что тоже немаловажно. И я стремлюсь показать в процессе преподавания, что при помощи только одной специальности, той специальности, которую они выбрали при поступлении, невозможно решить все проблемы, с которыми им предстоит столкнуться в будущем. Невозможно говорить со всем человечеством только на языке своей «специальности». И философия как раз дает возможность показать ограниченность, пределы той или иной дисциплины, той или иной специализации, дает возможность найти приемлемый «язык», на котором представители разных специальностей могут общаться между собой, понимать друг друга и оценивать действительность, цивилизованно спорить; и будучи специалистом в своей сфере, говорить с любым человеком на одном языке. Философия и дает такую возможность как для разговора специалиста со специалистом, так и специалиста с простым человеком. Философия, как это ни банально звучит, дает мировоззрение, «систему координат», находясь в которой, ты можешь получать представление: ближе ты к истине или дальше, ближе ты к добру или далеко от него. Так же можно определять отношения с прекрасным, красотой и другими сферами бытия, отношениями в жизни. Поэтому мировоззренческая функция, мировоззренческая составляющая философии продолжает оставаться одной из главных задач философии как в сфере воспитания человека, так и в сфере образования, формирования специалиста.
(Козырев)- Все-таки поле философии по преимуществу светское, не означает ли это, что она враждебна религии, что человек, занимающийся философией, не может исповедовать православие, не может иметь религиозное мировоззрение? Как Вы считаете, Александр?
(Михайловский)- Нет, конечно. Одно, как говорится, не исключает другое, потому что религия имеет дело с Откровением, а философия имеет дело с сознанием, имеет дело с доказательствами, имеет дело с аргументированной речью. Вот я возвращаюсь к Вашему предыдущему вопросу. Хочу заметить, что в современной университетской системе, не только в России, но и во всем мире, перед философией стоит важная задача преодолеть, или попытаться хотя бы преодолеть опасность чрезвычайно сильной дифференциации знания, которая будет видимо продолжаться и дальше в связи с Болонским процессом, когда уже ректоры многих вузов говорят, что наша задача, задача университетских преподавателей, заключается в том, чтобы преподавать не знания, не логику, а компетенции. Этот «компетентностный подход», что даже стыдно произнести, становится злым роком современных университетов. Именно этим объясняются такие судорожные поиски каких-то устойчивых традиционных форм. Вот недавно в Высшей школе экономики прошел круглый стол, посвященный модели классического университета, Гумбольдтовского университета, которому исполняется 200 лет и которая, несмотря ни на что, жива и не вытеснена компетентностным университетом. И это одна из задач философии – осуществлять связь между различными дисциплинами. Это роль, своего рода, челнока, который прошивает ткань университетского пространства...
(Козырев)- А теология не может выполнять такую функцию?
(Михайловский)- Я думаю, что нет, потому что для теологии это было бы несколько низменным занятием.
(Козырев)-То есть профанацией?
(Михайловский)- Да, теология всегда видела себя на вершине знаний. И даже если мы возьмем средневековый университет, то в нем статус философа был намного ниже статуса богослова, и, несмотря на некоторые инициативы парижских преподавателей, которые известно чем закончились, несмотря на этот парижский аверроизм, философии в Средние века не удалось взлететь так высоко, как стояло богословие, поэтому для теологии это было бы, видимо, чем- то недостойным ее.
(Козырев)- Я не очень люблю слово «теология», вообще есть русское слово «богословие».
(Михайловский)-Вы знаете, вообще проблема с интеграцией богословия, или православного богословия, в современную университетскую систему России, является очень большой проблемой, потому что у нас нету традиции богословских или теологических факультетов в университете, что есть, наоборот, в западной Европе. Есть и католические факультеты, возьмем Боннский университет, есть факультеты протестантской теологии, возьмем, например, Гейдельбергский университет в Германии, я привожу в пример города мне хорошо знакомые, и там теология видит себя в качестве такой позитивной науки, у нее запросы не такие высокие, она не претендует на то, чтобы нечто организовывать, она выполняет свою строго научную работу, связанную с библейской критикой, с введением в оборот новых источников, с интерпретацией религиозных смыслов. Это позитивная наука.
(Козырев)- Я с вами согласен, богословие и в наших церковных университетах должно оставаться наукой о Боге, а не наукой о чем угодно, например, о «системе предельных ценностей», об этике, об архитектуре. Идея ввести в высшую школу теологию, отчасти вытеснив ею философию, исходит из ложного посыла, что есть общая директивная наука, которая может распространяться на все стороны жизни. Примерно как раньше научный коммунизм охватывал собою все стороны общества.
(Михайловский)-Такое ощущение, что эту идею лоббируют люди, не пережившие еще до конца марксистско-ленинскую философию и научный коммунизм, потому что видна та же самая парадигма отношений, как будто проблему можно решить легко и просто, давайте везде введем некий предмет и проблему снимем.
(Козырев)- В каком-то смысле это пагубно и для самого богословия, которое в настоящее время действительно развивается. У нас есть духовные школы, открываются новые академии, семинарии, светские богословские учебные заведения. Но вот опять-таки, в пользу самого богословия определиться со своими границами, со своими пределами и не заниматься коммуникативной и псевдоценностной функцией в системе высшего образования. Потому если философия в силу самой логики своего развития может ассоциироваться с разными другими понятиями, например, мы говорим «философия культуры», «философия сознания», «философия хозяйства», «философия общества». У Зиммеля есть даже книга «Философия денег». Это некие общие мировоззренческие вопросы, связанные с функционированием той или иной стороны жизни общества. Давайте попытаемся заменить здесь слово «философия» на слово «теология».
(Михайловский)- У нас получится совсем другая картина.
(Козырев)- Да, получится другая картинка и, скажем прямо, она не очень уместна для самого богословского знания.
(Михайловский)- Она, по крайней мере, будет выполнена не в красочных, а в серых тонах.
(Козырев)- Да, и в таких немного полицейско-дисциплинарных тонах.
Мы собрались за этим круглым столом не только потому, что мы делаем общее дело, преподаем в трех разных вузах, но и поскольку мы представляем редколлегию нового гуманитарного журнала, журнала современной философии «Сократ». Это немного необычный журнал, который ориентирован на не философского, а на массового читателя, и идея этого журнала заключается в том, чтобы делать тематические номера, посвящать их разным актуальным вопросам нашей современной жизни. Это не философские понятия, а слова, которые всех нас волнуют и тревожат. Первый номер посвящен кризису, планируются тематические номера, которые посвящены модернизации, войне, государству, праву. Задача в том, чтобы говорить популярным философским языком о том, что волнует широкие слои, в том числе молодого нашего населения. Я хотел бы попросить наших гостей несколько слов сказать об актуальности такого проекта. Насколько вам кажется уместной такая заявка со стороны философов, Василий Викторович?
.В.) — Конечно в нашем сообществе имеется много философских журналов, практически каждый серьезный вуз выпускает сегодня свой «Вестник», в этих «Вестниках» есть раздел или серия «Философия». Но в целом у нас не так уж много философских журналов, по сравнению, например, с англо-саксонским миром, где таких изданий на порядок больше. Но даже при том количестве журналов, которое мы на сегодня имеем в нашем отечестве, часто у них очень узкая аудитория. Ну и, если говорить честно, то в 90% случаев это просто некая ведомственная «площадка», где надо разместить статью для получения научной степени, кандидатской или докторской, т. е. место, куда «сливается», в случае острой необходимости материал. Какого-то творческого заряда там мало кто из читателей найдет, даже коллеги по «цеху». Это чисто цеховые журналы, и коллеги тех же авторов редко читают подобного рода журналы. У нас имеется сильнейший дефицит настоящих философских журналов, и вот я думаю, что «Сократ» как раз станет тем журналом, который обращен не просто к коллегам по цеху (являясь местом, где многие получат возможность поговорить на специальном языке), а окажется журналом для публики — для публики в хорошем смысле этого слова. Публика это не только профессора, академики, или даже студенты и аспиранты. Публика — это те, кто на улице, те, кто сидит в офисах, те, кто работает на производстве, в сфере услуг, и все они тоже заняты поиском смысла жизни, попыткой осознать, где они живут и как, в какое время. Как показали недавние социологические исследования, наши люди, особенно в провинции, руководствуются в повседневной деятельности установками сознания 40-50 летней давности. Их сознание сильно «отстает» от меняющейся действительности; мы имеем огромный разрыв между крупными городами и мелкими населенными пунктами, между элитой и массами. Часто непонимание происходит от того, что мы не только в разном пространстве друг с другом находимся, но и в разных временах существуем! И у публики в широком смысле слова нет возможности где-то почерпнуть информацию, доступную, понятную ей. Ни один человек не откроет узкоспециальный научный журнал, не начнет в нем искать ответы на свои вопросы, а «Сократ», я думаю, поможет задать вопросы и услышать внятный, адекватный ответ от специалиста на хорошем, русском языке, с использованием простых, доступных образов, без примитивизации, огрубления, вульгаризации самой философии. Философия здесь не деградирует, не опускается, она просто становится «снисходительной» для более широкой аудитории.
(Козырев)- Иустин-философ называл Сократа «христианином до Христа», но можно ведь его назвать и миссионером античной философии, потому что он выходил на площадь (греки вообще жили по большей части не дома, а на площади или в гимнасии) и занимался философией. С кем? Не с философами, он обращался к стратегам, он обращался к музыкантам, к поэтам-рапсодам, он обращался к судьям, он обращался к обывателям и всем им задавал примерно одни и те же вопросы. Всегда спрашивал о каких-то добродетелях, что есть мужество, что есть справедливость. Людям казалось, что они знают, но выяснялось, что они знают какой-то один частный случай, или какое-то применение этой добродетели, а не добродетель саму по себе. И Сократ убеждал их в том, что их знание является неполным, неточным, неистинным. Пробуждал в них желание мыслить. Иногда в человеке надо пробудить мысль, потому что он живет по шаблону, по трафарету, по каким-то, непонятно откуда, заимствованным принципам и не осмысливает то, что он делает. Не ставит себе вопросы: зачем я живу, в чем смысл моей жизни? В редакционной статье я цитирую немного забытую уже пьесу Горького «На дне», где герой рассказывает о том, что один человек искал праведную землю, и он спрашивал: где эта праведная земля? Но когда ему сказали ученые люди, что праведной земли нету, он разочаровался в жизни и повесился, удавился. Вот эта вера в то, что праведная земля, или некое идеальное бытие, существует и её необходимо искать и не отчаиваться, если жизнь ставит нас в тупик в этих поисках. Это очень важный посыл в философии. Александр, как Вы считаете, можно ли философии отчасти выполнять функцию проповеди в современном обществе, или это проповедь - не задача философии, а задача исключительно пасторская, богословская?
(Михайловский)- Я скорее скажу «нет», чем «да», потому что проповедь предполагает место, выделенное из общей аудитории, фигуру авторитетного человека, который наделен публикой или самой институцией правом вещать и не слышать возражений в свой адрес. В этом смысле Сократ, конечно, не проповедовал, хотя мы можем использовать это слово в переносном смысле. Он вел диалог. Диалог и проповедь – это все-таки разные вещи.
(Козырев)-Хотя диалог этот носил дидактический характер.
(Михайловский)-Да, он понимал себя в качестве воспитателя. Философия должна быть воспитанием души. Сократ использовал даже слово «аскеза», греческое слово «аскезис», упражнение. Но вот в эту картину, которую Вы нарисовали, мне хотелось бы внести еще один штрих. Конечно, современные «сократы» обращаются к своим слушателям не на улицах в 10-градусные морозы, а скорее в электричках и в метро. И в этом смысле я могу поделиться своим наблюдением, что пассажир с раскрытым журналом в руках, да еще и с названием «Сократ», выглядит красиво и гламурно, обращает на себя внимание.
(Козырев)-Слово «гламурно» здесь с иронией употребляется?
(Михайловский)-Ну, конечно, в таком смысле в котором говорят о привлекательном глянце. Конечно это никакой не гламур. Почему? Потому что гламур сейчас выполняет какую-то поистине сатанинскую роль, он обращается к человеку как к стоящему на очень низкой ступени в иерархии бытия, если можно так выразиться, мы же, как создатели, авторы этого журнала не хотим недооценивать читателя, мы не хотим видеть в нем потребителей журналов «Космополитэн» и «7 дней». Нам могут сказать, что вы пишете о каких-то вещах высокопарным слогом, народ ведь это не читает, народ читает желтую прессу и бульварные романы. Нет, как выясняется, люди хотят читать и такие журналы. Мне мои знакомые говорили, что они с удовольствием сделают выбор в киоске в пользу «Сократа». В этом смысле чтение «Сократа» может быть даже свидетельством об образованности человека или об его претензиях формировать имидж, почему нет? И есть огромный интерес к журналу не только в столице, но и в провинции. Мы отправили уже несколько экземпляров нашего журнала в провинциальные города - в Самару, Саратов, Липецк. И там есть люди, и не только из университетской среды, которые с жадностью набрасываются на эти экземпляры и вдыхают как свежий воздух.
(Козырев)-Вы верно отметили, что в метро обращаешь внимание, когда человек не сливается с серой массой, читающей Донцову, а читает, например, газету «Радонеж», или журнал «Фома», или какую-нибудь интеллектуальную книгу. Достоевского, бывает, видишь, девушка или юноша читает. Это отрадно, потому что даже такие унылые моменты, как путь по пробкам на работу, или в битком набитом в час пик вагоне метро, люди пытаются заполнять чтением или слушанием дисков с записью умных книг. И это очень хорошо, потому что наше сознание, когда оно брошено на произвол судьбы, становится добычей не самых лучших сил. Христианская практика молитвы говорит нам об этом - надо держать сознание, чтобы туда, в сознание, не проникали бесы. И хорошая литература, и интеллектуальное чтение, и размышление о ценностях, тоже определенным образом держит наше сознание, в т.ч. и в те моменты, когда мы едем в общественном транспорте. Поэтому здесь немаловажно подумать о том, чтобы мы давали людям возможность выбора в пользу хорошего вкуса, в пользу интеллектуальных занятий.
Мы посвятили наш круглый стол, может быть, не совсем традиционной для православного радио теме «общественной миссии философии». Но мы сделали это сознательно, потому что считаем, что сегодня философия и православие являются безусловными союзниками. Они обращены, может быть, иногда к разной аудитории. Философия, может быть, имеет более массовый характер, поскольку она изучается в вузах, в школах людьми разных мировоззрений, разных конфессий, разных вероисповеданий. Но от того, какие ценности транслирует сегодня философия, на какие образцы в мировой культуре она ориентирована, во многом зависит и то, насколько качественно формируется сознание, прежде всего, молодых людей, к чему оно обращается, какой выбор оно делает. И мы не будем забывать другие слова Иустина Философа, раннехристианского апологета и мученика, «философия является детоводительницей ко Христу». Я прошу, завершая этот круглый стол, сказать по одной важной мысли, которой Вы хотели бы подытожить тему общественного служения философии в современной России.
Василий Ванчугов: Я бы сказал совсем просто, что плохое знание философии удаляет от Бога, а хорошее знание философии к нему приближает.
Александр Михайловский: Философия – это большая драгоценность, которая украшает и государство, и церковную жизнь.
Алексей Козырев: Космос сотворен Богом, а в переводе с греческого «космос» означает украшенный. Поэтому красота есть неотъемлемая грань философии и предмет, которым она занимается. Спасибо!
Добавить комментарий