К 2025 году в России не будет наличных денег? Что это значит для нашей свободы.

Слушать: https://radonezh.ru/radio/2023/03/29/20-00

Е. Никифоров: - Александр Владимирович Фоменко, политолог, депутат Государственной Думы IV созыва, человек, который давно занимается политической историей, историей политической мысли, интересуется течениями в современной политике, о которых мы и не догадываемся. Сегодня мы поговорим о деньгах, которые пока никто не отменил, но собираются. Набиуллина заявила, что в планах правительства отказаться от наличных денег вообще. Что это такое и чем нам грозит? Наличные средства позволяют в значительной степени планировать церковный бюджет. Батюшки еще меньше будут получать, да и мы меньше будем тратить на храмы. Даже не знаю, как «Радонеж» будет существовать, если будет пожертвований наших слушателей… Так чем вызвано желание закрыть источник свободы, которым являются наличные деньги? Как мы будем дальше жить?

А. Фоменко: - Те, кто это предлагает, разумеется, хотят ограничить свободу, только такое объяснение приходит в голову. Есть много людей в мире, которые бы хотели полной цифровизации. Причем это могут быть как коммунистические лидеры Китая, которые ведут такую же политику и официальная цель которых именно такая, так и  супербогатые лица, которых обычно никто и не знает. Все это означает высочайшую степень контроля для тех, кто у власти. Возможно, они между собой не смогут потом разобраться, но это будет уже потом. Те, кто рвется к власти, готовя любую революцию, планируют взять власть, но не разбираться с теми, с кем они власть берут. Но история всех политических революций везде всегда состоит в том, что участники революции начинают друг друга сажать, резать, либо и то, и другое.

Что касается самой природы денег, то, конечно, она никак не зависит от формы, в которых они существуют. Во время колониального освоения Америки деньгами могли считаться шкуры животных, меха, могли быть ракушки, золото, хоть резаная бумага, если все согласились, что она то, что можно учитывать. Деньги ведь это лишь средство учета количества и ценности труда, вложенного в производство. Деньгами может считаться что угодно, что мы все согласились ими считать. Известный русский экономист имперского времени Сергей Шарапов писал в свое время работу «Бумажный рубль: теория и практика», где спорил с теми, кто утверждал, что деньги обязательно должны обеспечиваться золотом. Он не соглашался. Курс нашего рубля за границей на биржах зависел исключительно от роста хлебной торговли. Это тогда. Потом – от торговли нефтью.

Е. Никифоров: - Благосостояние считать можно хоть мешками пшеницы. Пушкин писал об этом как раз: «Не нужно золота ему, когда простой продукт имеет».

А. Фоменко: - Именно так. Наша экспортная торговля формировала курс нашей валюты вовне. А внутри, как писал Шарапов, – доверие к рублю было абсолютное. Да, так тогда и было. Государство могло печатать столько денег, сколько было нужно для инвестирования в проекты типа Транссибирского пути, не боясь ничего. Те, кто утверждал в царское, в советское и постсоветское время, что инвестировать можно только те деньги, которые кто-то другой создал, просто неправы.

Последние лет 20-30 шли споры, имеем ли мы право создавать деньги? Правящие экономисты в кудринские времена исходили из того, что деньги могут создавать только специально обученные люди в Федеральной резервной системе, на худой конец в Европейском центральном Банке. Так они считали.

И если у государства имеются сырье, материалы, компетентная рабочая сила, если есть нужда построить мост, а нет денег, то – что делать? Можно пойти к специально обученным людям из Федерального резерва просить в долг, а потом возвращать с процентами. Либо напечатать деньги, заплатить ими за произведенные работы, вбросить какое-то количество денег в денежную систему государства, увеличив их количество, а потом эти деньги вывести из оборота. Это то, как можно делать. Как говорил Дж. М. Кейнс: все, что страна способна произвести, она может себе позволить произвести.

С другой стороны, люди создавали страх перед дефицитом бюджета. Охали и ахали, говорили, что обязательно нужно выплатить долги, а то хуже будет. А во время последнего года мы увидели, что если бы мы были должны США и европейским странам 300 миллиардов, то – что? Нам разве было бы от этого плохо? Нет. Там просто лежали 300 миллиардов, а теперь мы ими не можем пользоваться, хоть их никто и не забрал.

Е. Никифоров: - Меня поразило, что никто эти деньги найти не может.

А. Фоменко: - Люди же понимают, что забрать их нельзя. Умные и говорят, что найти не могут, чтобы дураки с вопросами не приставали. Но против этих денег мы тоже можем печатать внутри рубли, потому что средства у нас есть. В общем, это вопрос философский. Никто не хочет признать, что деньги, по остроумному замечанию итальянского экономиста Джачинто Аурити, это средство измерения, как линейка. Поэтому сказать, что кто-то не может построить дорогу из-за отсутствия денег – то же, что сказать, что инженер не может построить дорогу в связи с отсутствием у него километров. (Это – Эзра Паунд.)

Как только ты это осознаешь, ты относишься спокойно к тому, в какой форме будут существовать деньги. В этом смысле противоречие только одно – цифровые деньги означают абсолютный контроль эмитента над этими деньгами. Ты в кубышку не можешь положить ничего, и никакая бабушка тебе не может оставить наследство в баночке.

Е. Никифоров: - Одного моего приятеля, диссидента, пытались прищучить за иждивенчество, вызывали в КГБ и спрашивали, на какие деньги он живет. На средства бабушки! И ничего не могли сделать.

А. Фоменко: - Любые хорошие полезные вещи, продукты, технологические инновации, новинки можно использовать во благо и во зло. Это касается в том числе цифровизации и электронных денег. Те, кто стремятся контролировать, не думают, что у них это может и не получиться. Вполне возможно, что послезавтра и их самих будут контролировать. Другие люди возьмут и дистанционно что-то сделают. Но эти мысли приходят в голову инициаторам цифровизации во вторую очередь.

Е. Никифоров: - А зачем это нужно сверхбогатым?

А. Фоменко: - Цифра – средство контроля. Влияние на принятие решений. Руководители так называемого Всемирного экономического форума в Давосе искренне стремятся к тому, чтобы люди не имели собственности уже к 2030 году, а значит и наличных денег.

Е. Никифоров: - Но они же капиталисты?

А. Фоменко: - Это вопрос прошлого. Капиталисты всегда финансировали все соцреволюции. А как бы они еще возникали? Революция ведь требует финансов, ещё финансов и только потом – квалифицированных революционеров, готовых снести нынешнюю власть. Революция без денег невозможна: теперь это очевидно каждому. После цветных революций во всех странах нам про это и по телевизору уже рассказали. «Оранжевая революция» в Киеве в 2004 в этом смысле ничем не отличалась от неудачной «красной революции» в 1905 и удачной – в 1917. «Цветная революция» во Франции против белого флага бурбонов в 1789 была «бело-сине-красная». Технология известная. Есть финансирование – есть революция. Нет – нет.

Поэтому никакого противоречия между социализмом и капитализмом нет. Как известно у свободного предпринимателя, у того, кто решил завтра тачать сапоги или машины ремонтировать, имеется два соперника, врага – коммунизм и капитализм. Банковский капитал, который контролирует все в современной системе или политическая власть. Поэтому то, что казалось нам 50 лет назад полной противоположностью друг другу, оказалось совсем не тем, чем казалось.

Посмотрите на Китай сегодня. Правда, считать, что компартия Китая сегодня хоть сколько-то похожа на ВКП(б), сложно. Китайцы могли использовать эти слова, названия партийных органов, но, по сути, все китайские революционеры – от Гоминьдана до тех, кто официально называется коммунистами – были просто обычными конвенциональными китайскими националистами имперского толка. Никогда в Китае ни один из обладающих властью людей не мечтал наделить правом на отделение все многочисленные нации, которые живут сейчас и жили 200 лет назад в Китае.

Только русские революционеры 1917-22 года могли навязывать государству, которое они строили с нуля, на ровном месте, без всякой преемственности, «право на отделение». Нельзя не признать, что отделение 1991 года было запланировано в 1922 году еще, когда Ленин настоял на «праве самоопределения вплоть до отделения» против сталинского плана «автономизации». Все было запланировано. В Китае никогда подобного не было. Все китайские коммунисты были в лучшем случае автономистами. Не зря там есть понятие «красный император». Мао в 70-е годы разговаривая с японским премьером Танакой, вел себя, по мнению премьера, как китайский император вел бы себя с японским вассалом.

- Итак, китайские коммунисты никогда не были интернационалистами. Европейские западные названия в Китае означают совсем не то, что в Европе. В России так же. Названия политических партий совсем не отражают реальность. Коммунисты наши сейчас – это совсем не «коммунисты», если сравнить их с французами или датчанами. «Либерал-демократы» у нас – ни те, ни другие, если сравнивать с ЕС. Название есть, а суть отличается. Поэтому есть Китайская народная республика, которую китайцы называют так же, как и раньше – «Срединная империя рабочих и крестьян».

Е. Никифоров: - А империя эта ставит целью благо народа?

А. Фоменко: - Любая империя ставит. Никакую империю нет смысла создавать ради блага одного императора. Цель должна быть серьезной и большой.

Но вернёмся к вопросу денег. По Китаю мы видим, что нет противоречия между капиталом и компартией. Ленин ведь легко уходил в компромиссы по поводу экономики. Вчера был военный коммунизм, сегодня будет НЭП. НЭП он планировал года до 40-го. Тут ничего удивительного, а вот в вопросах религии Ленин уже на компромиссы не шел. Нужно признать, что во всей этой марксистко-ленинской истории главным был вопрос борьбы с религией и Церковью. Отец лжи – автор всех (и первой) революций. Революция того «денницы» задает тон – одна и та же модель поведения.

Е. Никифоров: - То же самое и цифровизация? Это такое веяние антихристово. Недаром в определении антихриста находят и цифровое описание этого явления.

А. Фоменко: - Люди могут называть какие угодно даты. В зависимости от того, как будет развиваться история человечества в религиозном отношении, в зависимости от того, насколько мы приблизимся к концу света, будем смотреть, будут ли наши все средства оцифрованы или нет.

Тем, кто хочет все цифровизировать, всегда мало. По исследованиям, все компании всего мира в конце концов контролируются людьми, принадлежащими к ограниченному числу семей. Менее 150 семей контролируют в той или иной степени все мировое богатство. Большие фонды контролируют, владея акциями, множество компаний. В конце концов, оказывается, что любая компания – в итоге – находится под каким-то инвестиционным фондом. Почему при нынешнем банковском кризисе в США администрация обращается к Уорену Баффету? Он инвестор, живет в Небраске, а к нему на совещание прилетают члены правительства и банкиры – они вместе решают, как выходить из кризиса. Это говорит о том, что государство функционирует в режиме, когда принятие решений исходит не только от тех, кто за что-то реально отвечает. Уорен Баффет столь же влиятелен в принятии стратегических решений, как глава Федерального резерва или казначейства. Так же они всё обсуждали при ковиде. Когда Трамп в 2020 объявил об опасности ковида, вышел из состава совета директоров «Майкрософта» Билл Гейтс: вывели его, чтобы он не мешал своим присутствием работе компании.

Е. Никифоров: - Ковид – часть попытки управления миром. Теперь уже на военно-биологическом уровне. Раскрыты американские био лаборатории, о которых на докладе Яровой в Думе было прямо сказано. Задачи этого оружия определённые. Многие, кто протестовал, именовались скептиками. Ковид ведь реальная зараза, но причем тут цифровизация, зачем нам куар-коды. Нужны и привики, нужно защищаться, гигиену соблюдать, но коды-то при чем?

А. Фоменко: - Никогда в истории не применяли прививки, которые никто не исследовал в течение многих лет, а тут всё было сделано на ходу: немедленно, сейчас давай запустим! Последствия для многих – вполне реальны. Слава Богу, наши прививки оказались самыми простыми. Думали, что наши ученые самые ленивые, а они просто делали то, что им сказали. А там делали от ковида, а параллельно еще против пятидесяти пяти других вещей. Если встать на сторону конспирологии, то цифровизация населения – цель, а не борьба с конкретной болезнью. Были группы населения, которые нельзя было прививать, а их привили, и увеличилась смертность. То есть наверху кто-то совершил ошибку очередную, за которую никто не пострадал и не пострадает. Потому что бумаги заранее все были подписаны – все освобождаются от последствий: иммунитет от последующих судебных преследований у них был. Людям, являющимся конспирологами, в голову легко придет, что целью прививок было уменьшение количества населения, а вовсе не борьба с вирусом. А если цель была просто заработать на этом денег, то чем больше прививок, тем лучше: значит, прививка не должна была полностью защищать, но так, чтобы потом еще нужно было делать ее снова.

За последний год случилось столько, что ковидная история оказалась приуготовительной. Сейчас происходят изменения правил управления миром: Pax Americana, который существовал последние лет 70, действительно заканчивается. Американцы это понимают, кажется: ведь управлять миром выгодно, но это огромное бремя. Вопрос, каким теперь будет управление. Они не справились, получив в последние 30 лет такую свободу. Как только прекратилось противостояние коммунисты – антикоммунисты, и США остались единственной военной сверхдержавой, стало ясно – они не справились.

Экономически всё шло не так. Количество военных действий было такое, что очевидно – обычным гражданам это было просто не нужно. Странное стремление было – настоять на своем там, где это было невозможно. Вряд ли мы будем до конца понимать что-то. Если только через 30 лет по мемуарам разберемся. В Америке такие же «кремлевские башни», как у нас, но они больше, и больше друг с другом не согласны.

Официальное руководство США считает противником Китай и его экономическую политику. На этом фоне мы видим, как они делали все, чтобы ввязаться в противостояние с нами. Поверить, что кто-то думал, что русских можно построить, чтобы они встали в ряд против Китая – странно. Само предположение говорит о том, что люди не понимали, что это было. А чем еще объяснить? Иррациональной ненавистью кого-то к кому-то? Нет. Желание уничтожить Европу, чтобы она не могла быть конкретным независимым игроком, которым она пыталась быть? Получается, что Европу свели сейчас на нет по сравнению с тем, что было 25 лет назад. А если у тебя соперник – Китай, то зачем тогда ты делаешь всё это? Слишком много вопросов, на которые рационально не ответишь.

Е. Никифоров: - Цифровизация на Западе понятна. Золотой телец, банки, которые всей их жизнью руководят. А у нас? Нам зачем? У нас те же процессы, та же азартная цифровизация, желание ускорить все эти процессы, отказаться от наличных денег к 25-у году. У нас другая идеология, мы не антихристовы ценности проповедуем пока еще.

А. Фоменко: - Не все в достаточной степени понимают простой факт: экономическое поведение не может быть отдельным от поведения религиозного. Им кажется, что я тут подзаработаю на ростовщическом деле, потом пожертвую на что-то, и все будет хорошо. Есть такие, которые могут ходить в церковь, искренне считать себя христианами, помогать монастырям и одновременно заниматься такой вот полной «цифровизацией экономики» в предположении, что эти занятия вполне могут быть совместимыми. А это невозможно.

Почему такое странное противоречие в головах у нашего «экономического блока»? Они заблокированы экономической идеологией, которую они впитывали последние 30 лет. Они все из поколения тех, кто в 90-е воспринимал все по-новому: они не читали Шарапова, Адама Смита тоже, кстати, не читали. Они никогда не размышляли о том, что такое «социальный дивиденд», «базовый доход», потому в учебниках об этом не писали, а экономические факультеты не учили.

Мы же приняли всю экономическую идеологию из тех западных институций, которые ее и разрабатывали. Те, кому сейчас 45-50 лет, реально не учили историю экономики, политической экономии, классических и ведущих современных авторов они и не знают. А самые интересные вопросы, отличные от мейнстрима, разрабатывались и изучались, например, итальянскими и французскими экономистами. Никто им не давал читать того же Сильвио Гезелла, хотя его книжка была издана в 1916 году, называлась она «Естественный экономический порядок через свободную (бесплатную) землю и свободные (бесплатные) деньги».

Все это знает небольшая группа специалистов, но это не часть учебных программ современных экономических учебных заведений. Вот мы пожинаем плоды того, что 20 лет назад этого всего не было в учебной программе. Мы заменили догматику советско-коммунистическую другой – антисоветской, антикоммунистической, но это к реальности не имеет отношения. Тексты Шарапова читали только любители экономической истории, но никак не широкий круг читателей. Вот последствия.

Но если Господь управит и не даст ни в 2025-м, ни в 2030-м окончательно цифровизовать нас, может быть всё выровняется. Все больше интереса к такой другой истории экономики – более полной. Она не другая, не отрицающая, но более полная. Будем надеяться, что следующие поколения экономистов будут иметь более широкое представление о предмете.

Е. Никифоров: - Для начала нужно их крестить.

А. Фоменко: - Это проблема, да. Но сейчас и крещеный может не читать ничего про христианский взгляд на экономику. В ограде русской Церкви так ли было много тех, кто писал об экономике?

Е. Никифоров: - Разве что о. Сергий Булгаков?

А. Фоменко: - Разве что. И всё. А внутри римо-католической Церкви в 19 веке чего только не написали, не обсудили. «Римо-католическая экономическая доктрина Церкви» – это такой том страниц 300. У нас ничего нет и не было. Думаю, причина тому – поздно пришедший к нам капитализм, идеологическая опасность которого не осознавалась. Потом сразу коммунизм, который это просто все срезал. А потом нам было не до этого. Нужно было срочно сдавать госэкзамен по научному атеизму. Какая христианская экономика? После уже, слава Богу, мы от этого отошли, но заняться христианской, или просто этической, экономической наукой – большая задача, которой занимаются лишь на уровне конкретных энтузиастов, но не государства.

Е. Никифоров: - Сейчас в течение нашего эфира мы пытаемся не только понять, как все устроено, но и как нам быть. Опять могут вбросить что-то, заставить нас носить маски, сидеть по домам, атомизироваться друг от друга, не давать выйти в храм, дистанционно жертвовать на свечку, дозировать количество виртуальных денег, которые тебе будут выдавать.

А. Фоменко: - Мы уже сейчас столкнулись с тем, что люди после ковидного опыта, которым говорили, что в храм ходить необязательно, уже не так ходят в храмы, как раньше. За эти два года постоянной пропаганды люди впитали, что это необязательно. Есть, дескать, обстоятельства непреодолимой силы. Помню, один из иерархов церкви на вопрос об эпидемиях прошлых столетий, и о противостоянии им, сказал: мы сделаем все, чтобы вы не заразились, даже принимая Причастие. Было ведь? Но были и места, где всё вообще было как-то по-своему.

Болгария та же: в 2020 году церкви были открыты, но службы шли на улице. Когда к болгарскому премьеру, к тому, который отказался от «Южного потока», журналисты приставали с вопросами, почему он не закроет храмы, он отвечал, что – не можем: «Церковь 500 лет спасала нас от османов», и советовал обращаться к Путриарху и Синоду. В Грузии в 2020 году – храмы были открыты на Пасху, только про это в новостях нигде узнать было нельзя. В больших храмах службы шли как обычно, в маленьких – на улице. Это было решение их Синода. А к государству тоже приставали, но оно кивало на Церковь – пусть сама решает.

Будем надеяться, Господь управит, мы не увидим полного над нами контроля нехристианской цивилизации.

Е. Никифоров: - Дай Бог. Для нас важно, что мы должны быть на страже, внимательно проверять, что слышим, видим. А мы будем держать руку на пульсе. Будем и вас приглашать, чтобы понять, почему принимаются решения, делать адекватный выбор, который будет православным. Заразность есть, это нельзя отрицать. Но сама Церковь – существование людей вместе. Церковь – собрание добрых людей. Если добрые люди не будут собираться, поддерживать друг друга в добре, сверять жизнь свою с ценностями высшими, христианскими, то конечно и грош нам цена.