Царь не внушал страх, что расценивалось как слабость

"Я всегда чувствовал, что мир, в общем, никогда не принимал Императора  Николая II всерьез, и я часто интересовался почему. Он был человеком, у которого не было низменных качеств. Я думаю, что в основном  это можно объяснить тем фактом, что Он выглядел абсолютно не способным внушать страх", - писал в своем дневнике учитель царских детей Чарльз Гиббс. 

Император, отмечает он, сохранял всегда свое достоинство, но при этом, не ставил себя выше других. "Главное, что Он внушал, – трепет, а не страх. Я думаю, причиной этого были его глаза. Да, я уверен, это были его глаза, настолько прекрасными они были. Нежнейшего синего оттенка, они смотрели прямо в лицо. С добрейшим, нежнейшим и любящим выражением, - писал Гиббс. - Глаза его были настолько ясными, что, казалось, Он открывал вашему взгляду всю свою душу. Душу простую и чистую, которая совершенно не боялась вашего испытующего взгляда. Никто больше не мог так смотреть. В этом было его величайшее обаяние и, в то же время, великая политическая слабость. В битве умение внушать страх порой составляет больше половины победы. И именно этим преимуществом Он не обладал".

Воспоминания англичанина, последовавшего за Царской семьей в ссылку, опубликованы в Москве российскими исследователями. На днях книга "Наставник. Учитель цесаревича Алексея Романова", изданная уже вторым тиражом Татьянинским университетским храмом, представлена в книжном магазине  "Библио-глобус".

Чарльз Гиббс - православный архимандрит Николай

Автор публикации историк Кирилл Протопопов сообщил, что для составления книги были предприняты несколько поездок в Англию и Францию для посещения мест, связанных с жизнью Чарльза Сиднея Гиббса и для встреч с его родственниками. Рукопись  воспоминаний гувернера царских детей хранится у приемного сына Гиббса во Франции.

"Гиббс в течение 10 лет был учителем английского языка в Царской семье, затем добровольно отправился с ними в Сибирь, - отметил на презентации настоятель храма святой Татьяны при МГУ протоиерей Владимир Вигилянский. - Что должно было произойти в России с сыном британского банковского служащего, чтобы он в 58 лет принял Православие с именем Алексий (в честь Цесаревича Алексея), а на следующий год был пострижен в монашество с именем Николай (в честь императора Николая II)? Скончался он в возрасте 87 лет, похоронен у храма в Оксфорде, который он построил на собственные сбережения".

Нынешний настоятель храма в Оксфорде привел в порядок могилу Гиббса, намерен сделать при храме музей, где, очевидно, найдется место и вещам Царской семьи. "Гиббс вывез с собой люстру из Ипатьевского дома, валенки императора, иконы, какие-то вещи, может, тетради царевен", - отметила соавтор исследования журналист Татьяна Горбачева-Кузмина.

Ждут исследования мемуары помощницы императрицы, няни наследника, а также дневник самого цесаревича. "Многое, связанное с Царской семьей, еще не исследовано. Ждут своих экспертов воспоминания Мадлен Занотти – старшей горничной императрицы, последовавшей за ней из Дармштадта, а также няни цесаревича Александры Теглевой. Внимания заслуживает личность помощницы няни Елизаветы Эрсберг. Есть сведения, что после эмиграции в Швейцарию, она вернулась в Россию и умерла в Ленинграде во время блокады", - отметил Андрей Протопопов.

"Мемуары оставил начальник Царскосельского дома инвалидов граф Владимир Шуленбург. Императрица еще в годы Первой мировой войны открыла счет на один миллион  для инвалидов. После революции все это исчезло. Кстати, Александра Федоровна заботилась о своих слугах даже в заточении", - сказал историк.  По его мнению, особый интерес представляют  дневники цесаревича Алексия. "Первая часть – с марта по ноябрь 1917 года, найденная следователем Соколовым в 1919 году у охранника, попала в частные руки, и ее потом выкупил Ростропович. Вторая часть – с февраля по апрель 1918 года хранится у родственников принцессы Евгении Греческой". "Их записи, и других приближенных Царской семьи  ждут экспертов.  Могут открыться и свидетельства, которые приблизят нас к пониманию того, каким образом были убиты члены Царской семьи и их слуги.  Надеюсь, что это все будет изучено, чтобы  внести вклад в изучение российской истории и сохранить память о Царской семье будущим поколениям", - считает Андрей Протопопов.

Императрице чужда театральность.

Еще несколько фрагментов из воспоминаний Чарльза Гиббса, процитированные на презентации исследователем Андреем Мановцевым. Вот что Гиббс пишет об императрице. "Она никогда так и не смогла завоевать полностью путь в сердца своих подданных. Мне всегда было интересно – почему. Я думаю, что это явление может быть объяснено как полное отсутствие у Императрицы чувства "театральности". Театральный инстинкт врос в русскую натуру. Иногда кажется, что русские скорее играют свои жизни, чем проживают их. Это было совершенно чуждо манере мышления Императрицы, которую Она приобрела благодаря воспитанию Ее любимой бабушки королевы Виктории. Она осталась без матери в возрасте шести лет, и королева Виктория заняла место Ее любимой матери".

"Образовалась огромная пропасть между молодой Императрицей России и миллионами Ее подданных, что и послужило основой отчуждения, которое было замечено всеми, кто писал на эту тему. Императрица и сама знала об этом, не подозревая об истинных причинах. Она скорее приписывала это своей застенчивости, о которой так сожалела, но не могла преодолеть. Возможно, особенности характера также являлись причиной отчуждения Императрицы от окружающих и вызывали недоверие к ней".

Цесаревич Алексий был не по годам проницателен.

Личность цесаревича еще недооценена в нашей российской истории, считает Андрей Мановцев. "На иконе новомучеников и исповедников российских он чаще изображается впереди царской семьи, но как мало мы о нем знаем", - заметил историк. "Гиббс дает штрихами почувствовать, как с раннего возраста мальчик становился личностью. Он о нем пишет: "очень часто только по яркому проблеску в Его глазах можно было понять то смятение чувств, которое охватывало Его душу". "Он рано научился справляться с разочарованиями, связанными с Его болезнью при положении в обществе, и даже начал извлекать ценные уроки в ожидании благоприятного случая. Более того, у Него было прекрасное чувство юмора, хотя редко позволял себе демонстрировать это. Глаза Его были прекрасны и выражали глубину чувств", -  пишет Гиббс.

Он отмечает, что у мальчика не было особой любви к книгам, по природе своей он был скорее активен, чем усидчив,  очень любил игры на свежем воздухе, ему не страшен холод. Он был абсолютно предан императору, его слушался беспрекословно, чего нельзя было сказать в отношении императрицы. Далее Мановцев замечает:  "Но вот такой маленький эпизод. Непонятно, что имеется в виду при этом. Гиббс по своей сдержанности ничего не объясняет. Но что-то все-таки, можно почувствовать".   "Были некоторые случаи, когда Он осознавал неизбежность ситуации и на все мои предложения, которые можно было использовать для облегчения Его позиции, – все, что Он мог сказать: "Нет, тут уж ничего не поделаешь", – и нам приходилось оставлять все как есть. Но это происходило не часто, когда все было в черных тонах. И однажды Он произвел на меня огромное впечатление своей проницательностью. Так как я настаивал на немедленном действии, а Он, со всеми своими превосходными знаниями, приобретенными за двенадцать лет придворного воспитания, сказал мне: "Нет, нет, вы должны ждать". Я подумал тогда про себя, что перед ребенком, который управляет своей жизнью таким образом, открывается большое будущее".

Последний вечер

За Царской семьей в Сибирь последовали более 20 слуг. В Тобольске их разделили. Большевики разрешили ехать дальше только нескольким. Вот как описывает  Чарльз Гиббс последний вечер.

"Вечер накануне отъезда члены Императорской Семьи провели вместе, без посторонних. Все мы были очень мрачны и подавлены. Сопровождать Императора, Императрицу и Их третью дочь, Великую Княжну Марию, было позволено только князю Василию Долгорукову, вице-камергеру, придворному врачу доктору Боткину, камердинеру Императора, служанке Императрицы Анне Степановне, повару и лакею. Хотя Анна Степановна и пыталась скрыть свой страх, он все равно вызывала жалость. Совсем незадолго до этого она сказала мне:  "О, мистер Гиббс! Я так боюсь большевиков, я не знаю, что они могут сделать с нами". В 11 часов в тот вечер для Императорской Семьи был накрыт вечерний чай, и к нему Они пригласили всю свиту. Это был самый скорбный и гнетущий вечер, который я когда-либо посещал. Говорили мало, не было притворного веселья. Атмосфера была серьезной и трагичной – подходящая прелюдия неизбежной катастрофы. После чая члены свиты спустились вниз и просто сидели и ждали, пока в 3 часа утра не был дан приказ выезжать. После болезненного расставания с Цесаревичем и другими Детьми Император и Императрица спустились вниз в зал, где мы все в последний раз выстроились в ряд! Императрица, Великая Княжна Мария и, наконец, Император. На застекленном крыльце при свете звезд мы сказали друг другу последнее "Прощайте". Императрицу и Великую Княжну Марию посадили в крытую повозку, а Император должен был занять место рядом с Яковлевым в открытой повозке. Когда они отъезжали, было еще темно, но, используя долгую выдержку, мне удалось сфотографировать тарантас Императрицы, хотя сфотографировать сам отъезд не удалось. Больше я никогда не видел Их живыми".

Последнее  фото Гиббса приводится в статье.

Елена Дорофеева