Перейти к основному содержанию

20:05 28.03.2024

Русская земля пропитана кровью Новомучеников

13.04.2016 08:24:18

Схимонахиня Анна Теплякова – одна из последних насельниц Борисоглебской Аносиной пустыни перед разорением обители большевиками. Так же, как и протоиерей Михаил Труханов, матушка отошла ко Господу 16 марта, только годом раньше. Ныне мы вспоминали 11-ю годовщину ее кончины. Предлагаем вашему вниманию, архивные записи Тамары Москвичевой, посвященные схимонахине Анне Тепляковой.

-Матушка, Вы были насельницей  Борисоглебской Аносиной пустыни. У нее удивительная история. Что Вы помните о той поре?

-Монастырь был особого направления духовно-монашеской жизни. Строжайший  устав Феодора Студита, этот  Устав никогда и никто не мог нарушить. У нас даже родители, когда приезжали,  встречались с нами за оградой. У нас была ограда, за ней - гостиная, богадельня. Еще одна стена, где были монастырские четыре лошадки – я их так любила! У самой калиточки был домик  - келья для приезжей игуменьи с отдельным входом, и еще келья для привратницы, старой монахини, у которой было послушание никогда не покидать своего поста. В ограде жили только монастырские  сестры. Если к какой-нибудь насельнице приедут родители или мама – привратница доложит игуменье: к такой-то сестре приехала мама, пожалуйста, встреча – за оградой в гостиной. У нас сестры в ограде никогда без дела не ходили, у каждой было свое послушание. Вот такой устав был в Аносиной пустыни, такого строгого нигде не было.

-Матушка, а у Вас какое было послушание?

-Я была младшей келейницей у игуменьи. Нас, келейниц, было две: старшая, до меня, Катя, и я.  Там и одной-то делать было нечего. Но время было такое, советское. Неожиданно, вдруг  вбегают люди в военной форме, не считаясь, что там привратница, так что мы всегда оберегали, чтобы никто не вбежал, никто матушку не обеспокоил. Наша игуменья Алипия после ссылки приняла схиму и стала Евгенией. Три года она была в ссылке.

-Как это происходило? Ее при Вас арестовали?

-Я была на своем  послушании. У нас послушание было такое: все сестры обязательно стояли обедню. Кроме тех, кто на скотном дворе – они по очереди. А так  -  служба была рано, только в советское время перевели часы.  Почему? Потому что повысились налоги, надо было монастырю себя оправдывать, и поэтому изменили часы, чтобы служба начиналась позже. А так все время она начиналась в час ночи: утреня, литургия, и  каждая сестра, если живет в ограде –за службой. И когда коммунисты обложили монастырь налогом, жить стало не на что, и пришлось изменить порядок – обедня теперь начиналась попозже,  не в час ночи, а в три часа утра, потому что приходилось брать из артели какую-то работу.

-А как матушку арестовали?

-Это было так: вызывает она меня к себе и говорит: езжай в Новый Иерусалим, там у нас были благодетели. И я поехала, до станции Снегири – пешочком, а там -  на поезде одну остановку. Возвращаюсь – а привратница, мать Мелетия, ко мне: «Ох, какое у нас горе! Большевики арестовали и увезли матушку игуменью, матушку казначею, и еще несколько, человек шесть забрали и увезли в тюрьму!» И вот я вернулась – а у нас монастырь строгий, у нас обстановка  скромная, большевики опечатали кельи – они думали: там богатство – а там ничего. Кельи маленькие, спаленка матушки – основательницы: черный кожаный диван, черная кожаная подушка, пол, обитый линолеумом. А гостиная тоже маленькая, матушкина маленькая трапезная – 6 метров, стол, два кресла, шкафчик с посудой. Тут же дверь в гостиную, там фисгармония, три-четыре венских стула, на стене – портрет матушки-основательницы в рост, написанный художником. И больше ничего там не было.

В общем, в этом корпусе было шесть небольших келий. У нас там ничего и не было, уж если у  матушки были венские стулья, фисгармония,  мебель, то у нас - кроватка да табуреточка.

- Сколько лет вы там прожили?

-Три года. Одета была – нас  уже через год одевали в форму послушницы: ряса, апостольник, бархатная камилавка.

-А вы не пытались Матушку увидеть?

-Сестры потихонечку переоделись простыми тетушками и стали следить. Сначала - в Москве, потом - на Лубянке, и тут уже никакая помощь не помогла бы. А через три дня нам срок объявили, чтобы все собирались и покидали свои кельи.  Разрешили остаться только очень стареньким, схимницам, человек шесть всего. А остальным дали срок 24 часа…

Я еще не ушла из своей кельи, со мной была инокиня Екатерина. Мы вместе жили. Ну, что делать? Собрала в узелок свои вещи, платье да ботинки.   Хотела взять из шкафчика  кувшинчик – а смотрю: деревенские девки уже полы моют, я в свою келью так и не вошла.

- А до того, как арестовали матушку, большевики приходили к вам?

-Приходили, предлагали, чтобы монастырь числился не как монастырь, а как трудовая артель. Однажды сделали такое предложение. Приехали из Павловска втроем, в своей форме, собрали сестер, была небольшая трапезная - сейчас двухэтажный дом - говорят: мы вас не будем утеснять, не будем стращать, как живете - так и будете жить. Только ваш монастырь не будет называться, что это монастырь, а будет трудовая артель. А сестры-то были старинные, они и в миру – то и  не были, а монастырь наш был недоступный, только внизу была деревня Аносино, домов 45 было, и такие уже оставались там старенькие, так что монастырь у нас был совсем пустынный. А в сторону Москвы было 5 километров, Павловская слобода, и там был большой собор, он был открыт. И просили нашу матушку, чтобы она дала сестер обслуживать церковные службы. Матушка согласилась, дала старшую монахиню и двух инокинь. Им сколько-то приплачивали для монастыря. Это было еще до меня, лет за 10 до закрытия. И когда мы ехали, сестры, в  Москву через Павловскую слободу - там остановимся, отдохнем, обогреемся, нас  покормят. Нас 50 человек было, сестер. Итак, вот,  был монастырь – а его назвали: «трудовая артель». Но сестры замолкли, затихли: «Нет-нет-нет, мы пришли в монастырь, и место, где мы живем - называется  «монастырь». Мы на ваше предложение не согласны. Как уж вы хотите, на ваше усмотрение. Но мы – сестры монастыря. А это слово, что вы сказали - мы даже и не понимаем».

-Ваша обитель очень известна. Она основана княгиней Озеровой.

-Рядом, где монастырь в данное время, на возвышенности, ниже-ниже, а потом будет возвышенность, за этой возвышенностью – река Истра.  На возвышенности был  дом, где жила княжна Мещерская.

-Евдокия?

-Да. Там был одноэтажный дом и двухэтажный. Этот двухэтажный и сейчас цел. И княгиня Мещерская, когда она вышла замуж за князя Мещерского….

-А девичья фамилия ее?

-Тютчева. Она родная тетушка поэта Тютчева. Когда она вышла замуж за князя Мещерского – они это место купили. Через семь месяцев она овдовела. Князь простудился на охоте, заболел воспалением легких и умер. Она осталась молодой вдовой, в положении. У нее родилась девочка. После смерти мужа она не осталась в том поместье, где жила, где-то в брянских местах, а  купила это Аносино, жила здесь и воспитывала дочку Анастасию. Это было незадолго до прихода Наполеона. Уже после изгнания Наполеона, вырастив дочку, она в 16 лет выдала ее замуж, а сама создала общину, которая потом стала монастырем, по благословению митрополита Филарета (Дроздова). Она стала его духовной дочерью. Учредила   благословением владыки для этого монастыря строжайший устав Феодора Студита.  Устав сохранялся до закрытия обители.

За оградой была еще ограда. В ограде, со стороны монастыря была калиточка, входим, налево -  угол помещений и всякие домики, была богадельня, ее обслуживали две наши сестры – инокини. В богадельне было 8 человек, и там была одна комната для старца-батюшки, который служил ежедневно монастырские службы, отец Досифей из закрытого монастыря Зосимова пустынь недалеко от  Лавры.

Возле этого корпуса были большие ворота, по правую сторону была конюшня, она состояла из 4-х отдельных помещений для лошадок. А направо – амбары, где хранились овес и сено. Дальше – двухэтажный  странноприимный корпус, там останавливались, кто приехал помолиться дня на два- три. Там была отдельная довольно большая келья, стол, лавки, где могли ночевать богомольцы. Приезжих посетителей обслуживали две сестры: монахиня и инокиня. Воскресные службы  были две обедни: ранняя, за которой были больше сестры и хор певчих из монастырских сестер,  и поздняя. А певчие обслуживали и раннюю, и позднюю обедни.

-А крестный ход?

-Ходили. Когда уже было предписание закрыть монастырь-то по благословению матушки игуменьи и старца ежедневно после вечерней службы брали чудотворный образ Тихвинской Божией Матери, выходили из Святых врат, шли вокруг ограды, и пели песнопения. Просили Матерь Божию, чтобы не закрыли монастырь. Потому что зло уже кипело вокруг.
Три года я жила в Аносиной пустыни, и  когда закрыли ее, когда выгнали нас – все равно ездила. Там уже заняли все кельи. Я, быало, как приеду - все  кругом хожу, готова каждый кирпичик целовать. Кругом ограды   хожу-хожу – да расплачусь, взяла кирпичик от собора – у меня до сих пор лежит этот кирпичик. Я на этот кирпич смотрела как на святыню. Аносино – это был рай на земле.

-Вы сказали: было, как в раю, так тут уже  строится...

-А какая была духовная высота! Никогда не видела, чтобы на  территории монастыря стояли две сестры, и – тары - бары.  Только идут мимо и кланяются: благословите, благословите! – друг другу. А игуменья, матушка Иоанна, она сорок лет игуменствовала,  в 90  лет умерла – у нее был порядок такой: идет, ей - «благословите!» - а она: «Душечка! А ты с Господом идешь, ты слушай молитву, когда идешь». Каждая послушница имела свою духовную мать – старицу, которая руководила ею, к которой ходила на откровение помыслов. Это какая высота! Такие остались старые монастыри. Это чудо – монастырь. Недаром – там были бревна, железки, гора песка – такую развалюху Патриарх дал благословение открыть!

-А кто подал ему?

- Я написала Святейшему Патриарху: вот такая-то и такая-то  пишет. А передала матушка Ксения,  Коломенская игуменья. Я с ней знакома, у нее ночевала. И вот она взяла, перепечатала и отдала Святейшему. И Святейший сам не видел эту развалюху - а дал благословение открыть.

-А скажите, каким образом связаны: Хотьковский монастырь, монастырь, монастырь Аносина пустынь, и Прибалтика - Рижская обитель?

- Рижская обитель – не очень точно. Там сестры были аносинские, или тамошние в Аносино – вот такое родство.

-Оттуда приехала матушка Олимпиада в Хотьково. Ее назначили туда. Ваша дочь Ольга помнит  эту историю.

-Я ее прошу, чтобы она за меня  рассказала.

-Благословите, матушка. Вот, слушайте.

 -Несколько лет назад, когда стали открываться женские монастыри по округе, в Московской области, еще где-то –  то приехали игуменьи из Рижского монастыря. И одна из игумений  сказала: «А у нас форма особая.  У нас не камилавки, как мужские, у нас - колышком». А мама говорит: «А вот у нас в Аносино тоже колышком были, как они к вам попали?» -  «Да как же? Ведь монастырь основали духовные дочери вашей игуменьи Евгении  Озеровой». Это была третья Аносинская игуменья. И такая была история. Игуменья Евгения Озерова в Аносино управляла 20 лет, а после этого была переведена в Страстной монастырь в Москве. Она  имела двух духовных дочерей – родных сестер. Эти две сестры основали, по ее благословению, женский монастырь в Риге,  одна из них стала первой игуменьей этого монастыря. Что интересно – ровно через сто лет из Риги приезжают тоже две родные сестры – монахиня Варахиила и инокиня Леонила. Приезжают восстанавливать Аносинский монастырь.

- После того, как Святейший Патриарх благословил, после письма к нему матушки Анны. И они носили те же колышки на голове.

-Да, у них форма – бывшая Аносинская. Они ее как бы вернули из Риги Аносинскому монастырю.

- Матушка Анна, расскажите, как у Вас проходил день? Кого Вы сейчас могли бы вспомнить, кто сейчас с Вами рядом был, в келье?

-Я жила в игуменском корпусе. Имела послушание младшей келейницы матушки игуменьи. Шесть келий было. Жили мы три года вдвоем с инокиней, которая недавно умерла - инокиня Екатерина. У нас такой был мир среди сестер! Я никогда не слышала праздных разговоров. Идет навстречу сестра – поясной поклон, «Благослови» - «Благослови», вот и весь разговор.

- А как строился день?

- День начинался с чего? С била. С билом ходили исключительно из игуменского корпуса. Двери у нас не запирались. Утром приходит алтарница. Она знает: моя очередь. Подходит, будит меня: «Твоя очередь с билом ходить!» - «Ох, мать Никандра (или мать Михаила)! Как я спать-то хочу!»- «А в царство небесное хочешь?» -« Ну, конечно!» - «Так иди, и как архангел будит на второе пришествие – так ты сестер буди на молитву!» Вскакиваешь сразу, до  умывальника с закрытыми глазами – потому что спали-то мало. Быстренько умоешься холодной водой, что-то набросишь на себя, берешь доску, две палки, и начинаешь с корпуса своего, мимо кельи матушки игуменьи - здесь особенно постучу. Вхожу в коридор трапезного корпуса. Этот корпус - двухэтажный, в коридоре громко раздается,  а мимо корпуса – уже  где услышат: «Время  бдению, молитве  час», «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!». Иду в коридор, где услышат меня.  Постучу – а сестры уже подготовлены, привыкли уже вставать в одно и то же  время. Мимо корпуса трапезного иду, мимо хлебного, около окошка особенно постучу, мимо крольчатника. У нас, когда большевики стали мучить налогами –пришлось заводить кроликов: из пуха вязали всякие  изделия для продажи, для материального поддержания монастыря – и там постучу. Потом иду мимо больничного корпуса, войду в коридор – это двухэтажный корпус, тоже громко раздается - а тишина!

-Хотя и больные…

-Какие больные? Две-три случайные. Одна большая келья на случай, если кто заболеет  -  четыре кроватки стояло, не больше Я в коридор вхожу – а громко раздается, ведь тишина! Ведь это чуть ли не в час ночи!  Такая тишина -  мертвого разбудишь. Это позже стало, а до нас – в половине первого. Как большевики стали налогами обкладывать. Но ни один корпус не закрывался, ни одна келья не закрывалась. Все открыто - привратница в ограду никого ночью  не пустит.

- В чем спали монахини?

-Мы не раздевались, ходили в своих подрясниках. Не платья называлось, а подрясники. Это хитон – джуель,  у нас он назывался подрясник.  А почему подрясник? Сверху ряса, а под ней подрясник. Вот он у меня подрясник и есть, с длинными рукавами, все закрыто.

- А на чем вы спали?

-У каждой сестры – кроватка деревянная, малюсенький тоненький матрасик, подушечка, одеяло байковое. Корпуса отапливались, не было холодно. А потом и спали-то мало. День-то пройдет, у каждой сестры свое послушание, а потом в церковь, а потом - день кончился, послушание кончилось, а время остается еще, а в церкви - служба, все бегут, чтобы хоть полчаса - часик постоять. Да еще и после службы - это когда уже гонения начались – ходили вокруг всего монастыря, здесь батюшка - старчик у нас служил, здесь сестры певчие, кто свободен - приходят и поют. Конечно, спали немного. Но почему-то удивительно, в последний год, когда чувствовалось, что большевики настроены нас разогнать – матушка говорила  в трапезной в день воскресный: «Так и так, обстоятельства нашей жизни могут измениться, так что кто хочет – вы знаете: храм не закрывается, церковница мать Стефанида всегда начеку, если кто хочет прийти в храм к 12 часам и помолиться». Вот, я смотрю по часам - время к 12 часам, скорей бегу в храм. А там уже сестры сидят, но обязательно форму надо надевать, не какое-то платьишко да жакеточка, нет. Вхожу - там горит свечка у церковницы, две лампадочки  зажжены у святого алтаря. И вижу – на окраине стены у нас возвышенность, деревянный пол, и там старенькие сестры стояли за службой. Ждут, когда часы пробьют 12. А уж церковница начеку, все время следит за часами. Без десяти 12 она встает и зажигает свечу. И все встают против алтаря и начинают петь: «Се Жених грядет в полуночи». Это передать нельзя, это для души было утешение, как будто мы вправду невесты Христовы. И что-то необыкновенное здесь случится. Уж больно духовность  высокая была у каждой сестры. Без единого слова, Боже сохрани!

Вот, пропоют все. Это невозможно, так таинственно все! Вокруг все спит, только две лампадочки горят. И сестры стоят, все в форме. Не могу…..

 - Матушка, поскольку приближается праздник Аносиной пустыни – страстотерпцев Бориса и Глеба – давайте вот на эту тему. Несколько лет назад мне довелось побывать там, я познакомилась с матушкой Варахиилой и ее сестрой -  регентом, матушкой Леонилой, и после праздника мы с сестрами поехали к могилке игуменьи, матушки Евгении. Эта могилка сохранилась – каким образом? Ведь она в лесу такая одинокая!

-Вот я расскажу, как сохранилась.

- Вокруг этой могилки в Кубинке ходит такая легенда, что дети ухаживали за этой могилкой, потому что думали, будто там захоронен летчик. Что на самом деле?

-От станции Кубинка в пяти километрах были пионерские дачи, и от дач – дорога в лес, неизвестно, где она кончалась. А примерно в километре от этих дач, в стороне, в лесу были две дачи – я даже знала хозяев, они жили в Москве, на Большой Полянке, и была у них эта дача.  Они верующие, ездили в Аносино, когда оно было открыто. И когда матушка вернулась из ссылки ...

  -А  была она где-то в Казахстане…

-Нет, на севере, это мать Антония была в Казахстане. Матушка вернулась глубокой зимой, прожила у своих благодетелей -  Лобовы их фамилия -  против храма Григория Неокесарийского на Большой Полянке. Зиму они прожили с матерью Антонией, матушка уже часто прихварывала, потому что пережила  и ссылку и тюрьму, жила на Большой Полянке всю зиму, и с ней жила мать Антония, казначея. Сестры – тогда сестер еще порядочно было, которые были живы – потихоньку матушку навещали, и кто мог чем -  поддерживали   материально. А в этом доме -  Лобовы  хозяева – у них в Кубинке, в лесу была  дача, и они поселили матушку с матерью Антонией к себе на дачу. Пристроечка такая у них была, они неплохо расположились,   и мать Антония никогда матушку не покидала. Сестры, которые жили в Москве, устраивались как-то на работу, тайно, ночами матушку навещали.

-Но вот их присутствие вдалеке от  города было для них лучше, потому что власти ими интересовались, да?

-Совсем никто даже и не знал. Они матушке отдельный уголок устроили, матушка с матерью Антонией курочек там развели. Ну, и когда началась Великая Отечественная война – то немец сжег эти дачи. Матушка уже была немного парализована, правая рука у нее плохо действовала. Мать Антония ее не покидала. Матушке уже лет 70 было. И одна Поля ее помнит, инокиня, которая работала в гомеопатической аптеке, и каждый выходной набирала продукты и ездила,  навещала матушку и мать Антонию. А в другую сторону дороги был дом лесника, а лесник сам умер, и жена у него была  - дочь священника, Мария Евграфовна, и она их приютила. Матушка с матерью Антонией остались в лесу, когда  немец сжег дачи, и Марья Евграфовна  их поселила в сторожке.  И они жили в сторожке в самые страшные месяцы войны. Здесь очень помогала эта преданная Поля, которая работала в аптеке сестрой, и всегда возила что-то им. Матушка полгода прожила, ее парализовало, и она умерла. Мать Антония, казначея, ее очень оберегала, как родную мать. И она наняла мужиков и похоронила матушку, где был дом, он сгорел -  а яблоня осталась. Они выкопали могилу и матушку похоронили без отпевания. А когда кончилась война, когда уж немца отогнали - мать Антония поехала в Глинскую пустынь, к старцам  брать благословение, где  хоронить матушку. Хотели перевезти ее в  Отрадное – но старцы сказали: «Она как была всю жизнь пустынницей – так пусть и лежит».

-Она уже схиигуменьей была?

-Да, уже была. Приезжали духовные лица, тайно ее постригли.  Когда немца отогнали, война уже кончилась - то мать Антония с помощью духовных лиц отпели ее. Оградку синей краской покрасили.  А потом уже я поехала, когда война кончилась – уже сестер мало осталось, кто умер, кто уехал на родину – уже матушку  некому было навещать. Нас человек пять было. Я с помощью иеромонаха отца Евграфа – он бывал у нас, я ему эту историю рассказываю, а он говорит: «Я вам достану ограду». И вдруг  зимой такую хорошую ограду привозит нам! Мы ее втащили в сарай, до лета она там была у нас. А я в Пюхтицу ездила, рассказала эту историю  матушке Варваре, она хорошо к нам относилась, дала нам крест, новый. Мы привозим крест, нам помог Дима...

-Это архитектор Свято-Данилова монастыря? Тот, который сделал крест на могиле отца Романа Тамберга? Он, кстати,  написал книжку стихов, посвященных батюшкам, замечательные стихи.

-Привезли ограду, она стояла в сарае до весны, а весной Дима Соколов, этот мой знакомый по Данилову монастырю машину дал, да  не одну- а две, и кирпич, и цемент. Они  заехали к нам, взяли награды, взяли крест из Пюхтиц, две-три машины - зацементировали, сделали настоящую могилу. Поставили новую ограду, новый крест. Потом уже эту могилу навещали многие. А уж сестры, которые теперь в Аносино, считают своим долгом навещать эту могилку. Года два назад два старца, игуменья Ксения заехали за мной, мы поехали, помянули Матушку на могилке. В общем, могилка ухоженная, до момента, как отстроят собор в Аносиной пустыни – а его строят. А вы когда были там?

-Три года назад.

-О-о-о, уж в этом году, наверное, откроют.

-Матушка, я подумала: одна игуменья Евгения, вторая игуменья Евгения, третья ...

-Внучка.

-Да, внучка...

–А,  эта вот, она не родственница Озеровой. А потом я как раз приехала туда, и там был перед этим первый постриг, и это тоже была монахиня Евгения, молодая, которая сейчас учится иконописи, и вы, о которой мне сказали тогда еще. И потом на нашем радио  звучали беседы отца Александра Шаргунова, который излагал ваши воспоминания  у нас  в эфире.  И я ждала своей очереди, когда закончились эти его повествования по нашему радио -  я все собиралась приехать к Вам. И  однажды в Сергиевой лавре я нечаянно узнала о Вас. Спросила: «Вы матушка Анна Теплякова? -  Да». Ну, слава Богу, наша встреча состоялась, сегодня, у могилы отца Романа Тамберга, которого  Вы так любите.

Для Вас это сегодня и слезы, и праздник.  И батюшка был рад, что нас увидел,  отец Алексий Поликарпов, наместник, он был духовником отца Романа. Он был очень доволен и пригласил нас на трапезу, знал, что это нам небезразлично сегодня быть на могиле.

-Ольга, что Вы хотите сказать?

-Про могилку матушки игуменьи. Она была приблизительно в километре от пионерского лагеря. Бывало, летом мама соберется с матушкой Варварой.  Инокиня Екатерина, с которой матушка три года прожила вместе, они всю жизнь были как родные сестры, соберутся на могилку,  приедут, смотрят -  а могилка ухожена,  кто-то там и цветы поставит. И думают: как же так, почему? А вот среди пионерского лагеря кто-то поддерживал такую версию, что не летчик там похоронен, как вы говорили, а там похоронена монахиня, которая скрывала партизан, и немцы ее за это убили.

-Я, когда приезжаю, смотрю там – могилка ухожена, цветы свежие.

Потом мы узнали, что это пионеры. Мне рассказывала сотрудница лагеря: ребята наши ходят на могилку, складывают цветы и говорят, что там похоронена монахиня, которая скрывала партизан. Такой вот распространили слух об этой могилке.

-Вы рассказываете о такой духовной обстановке, которая наводит на мысль, что эти люди изначально были высокой духовности. Кем они были, какого происхождения?

-Матушка игуменья последняя, которая похоронена там, в Кубинке, жила и там умерла, и немец сжег этот домик – она была с юного возраста в монастыре на Кавказе, у Нины-просветительницы Грузии. Я там была, ездила в этот монастырь. Матушка была круглая сирота. Ее воспитал монастырь, нашу матушку. Была монахиня высокого звания, из богатых кавказских людей. Приезжала сначала молиться,  а  потом ее настолько привлекла монашеская жизнь, что она поступила в этот монастырь. Ее звали игуменья Фамарь.

- Ее могила  на Немецком кладбище.

-Я ей чаек подавала, она бывала у нас, в Аносине. Матушка Фамарь была игуменьей в монастыре святой Нины. На нее нападение было, стреляли в нее. Тогда Патриарха не было, был митрополит Московский, и он сказал, чтобы она покинула Кавказ, переехала в Москву и стала в одном из монастырей игуменьей. И с собой она взяла нашу последнюю матушку, которая была у нас, в Аносиной пустыни. И с этого момента началась новая жизнь матушки Фамарь и матушки Евгении -   управлять монастырем. Матушка Фамарь – в Серафимо-Знаменском скиту, а наша матушка Евгения - в Аносиной пустыни.

-Какова была дальнейшая судьба матушки Фамари?

-Она была в ссылке, монастырь закрыт - Серафимо-Знаменский скит, под Москвой, по Павелецкой дороге. Домики и сейчас целы. Забрали ее, как и всех.

- Расскажите о матушке Антонии.

-Мать Антония была в Аносине казначея. Родители имели свое поместье в Тульской области. Очень было строгое духовное воспитание. Она окончила институт благородных девиц. И все бросила и вместе с сестрой пошла в монастырь.

-И прислугу с собой взяла, Ксению. Мать Ксения жила в нашем корпусе.  Мать Антония была очень образованная, культурная, очень умная была. В последние годы она держала монастырь, оберегала матушку, потому что матушка – пустынница, она не приспособлена принимать безбожников.  Они приезжали неожиданно, и с ними надо было вести разговор, матушка пряталась, а мать Антония выходила к ним.

- Вот, Оля с Людой говорят, что она ходила,  собирала милостыню для матушки. Босиком.

- Началась война, дом немец сжег. Их поселила Мария Евграфовна, вдова лесника, в своей сторожке. Годы были тяжелые. Ну, мало ли, что  жила в сторожке–  а кушать –то надо чего. Мать Антония, как рассказывали люди, которые ее видели, идет в деревню – это 5 километров. Чулки рваные, пятки голые, идет и собирает, у того, кто остался в своем домике - милостыню, чтобы прокормить матушку. А матушка была уже парализована, и мать Антония  до конца ухаживала за матушкой и питала милостыней, которую приносила. И вот жители рассказывали  - холодно,  а мать Антония идет, с кусками в мешочке, чтобы поддержать жизнь матушки. Так что матушку она выходила и похоронила.

Аносинским  сестрам я рассказала, возила их на могилку, они теперь сами ездят. Ждут, как собор отделают – так они будут брать благословение Патриарха, чтобы перехоронить матушку.

Они приезжают меня проведать, любят меня очень.  В прошлом году я три дня у них гостила.

-А как молодые насельницы относятся к Вам?

-Они меня встречают как игуменью какую. Очень ко мне заботливы, такие условия создают – хоть не уезжай от них! Не пускает монастырь-то  меня совсем.

-Матушка, мы заканчиваем эту беседу, я надеюсь на дальнейшие встречи и прошу Вас об этом. Но вот сейчас – Вы знаете, в какой обстановке мы живем, война страшная,  у нас внутри много нестроений, многие в отчаянии – а Вы очень мужественный человек, в свои годы улыбаетесь, поддерживаете окружающих. Я видела - монахи к вам подходили, и, кажется, готовы были благословение брать у Вас.

-Они не знают моих грехов.

-Нас слушают сейчас многие, молодые, пожилые. Те, кто колеблется, кто не решил твердо. Посоветуйте, как жить? На что уповать?

-Да мы верующие, православные, на всем земном шаре самая большая святыня – это Россия. Как же мы забыли, какие у нас были старцы, сколько монастырей, сколько блаженных, сколько юродивых – просто как ангелы на земле были. А потом Батюшка –Государь наш дорогой со своей Семьей.  Мы даже только за его молитвы Господь веси какими   судьбами нас спасет. Ну что же, Господь нам рая на земле не обещал. Родился в яслях, жил, где придется, умер на кресте. А мы все хотим здесь рай себе устроить. Забываем, что не обещан он нам на земле. Господь – все посылается от Него, и мы надеемся,  что Он нас не оставит, нас спасет. Она как была Святая Русь – она остается. Только вот советское время заглушило в сердцах, любящих православие, любящих все хорошее, все святое -  все это советская власть выбила, сделала несчастными и безбожными. Вот мой духовный  отец после двух страшных  ссылок был расстрелян. А за что? За чистую православную веру. А таких сколько было! Наша земля пропитана кровью новомучеников, а ведь это все в моей жизни, я же с 1907 года. Как началось безбожие! Сколько мучеников, которых я лично знала!Только я! Конечно, их кровью освящается наша земля, и мы их молитвами живем.

-Кто был Ваш духовник?

-Архиепископ Августин Беляев. Нашей всей группы, 6 человек, наш духовник. В то время из епархии их высылали – живи, где придется. Но отмечаться в неделю раз надо. В конце концов, их забирают -  и в ссылку, мы сами провожали кого куда.
-А куда его?

-Его сначала в Среднюю Азию, город Ходжент, 300 километров. 12 километров от станции, на берегу реки Сыр-Дарья. Жил, где придется, потом три года был в ссылке. Да и перегоняли в другие города. Пенджикент – это в другую сторону от Ташкента, грязь непролазная,  он пишет. А потом три года отсидел, жил как придется. Приехал в Москву. Опять  арест, и высылают на север. Страшные условия. Его работа была - собирать смолу, определенные дозы, два ведра  смолы набрать. Он переходил речушку, упал, одно ведро разлил – ему в этот день вообще пайка не дали. Потом три года был, мои ездили к нему в ближайший город от этой тайги. А его келейник, Борис, хороший дьякон, тот был дальше на 10 километров, он умер там, и владыка говорил: «Если не привезли бы Нина с Настей - я бы, так же,  как и Боря, умер». Когда вот со смолой он нечаянно упал -  как нечаянно? Уже  сил не было. И вот, что они привезли – а как привезли? Это надо пропуск,  это  надо было 11 километров идти - да как идти, нужно было договариваться, кто придет из  ссыльных за почтой.  Это такой подвиг – ехать двум девчоночкам в такую даль, в  ссылку!  Он говорил: «Как Боря умер от голода – так и я бы умер». Вернулся, три года прожил, дали епархию ему, а потом опять забрали его. А потом – расстрел.

-Он был архиепископ?

-Да, сначала Иваново-Вознесенский, потом тюрьма, после ссылки был Сызранский, потом опять тюрьма, потом ссылка. После  ссылки приехал – Калуга, в Калуге он пробыл года полтора-два. А потом все. Толком неизвестно, где он погиб.

-Очень многие батюшки   вынуждены были переезжать с одного места на другое – в конце концов, их следы терялись потому, что архивы КГБ были закрыты, а сотрудники  давали дезинформацию, специально, чтобы люди не знали. Что, Оля, хочешь добавить?

-Мы с сестрой были близко знакомы с дочерью владыки. Она жила в Москве и бывала у нас, ее звали Юля (или Люся). И вот во время войны я слышала такой разговор    - это было  или во время самой войны, или вскоре после. Отпевал владыку Августина  в храме Ризоположения отец Николай Голубцов. Люся, владыкина дочка, была духовной дочерью отца Николая. Как мы узнали о кончине владыки?  Вернулся из  ссылки один престарелый батюшка и разыскал  ее по просьбе владыки. Он был с владыкой в одном лагере – они знали дуг друга как духовные лица -  однажды у владыки зашел разговор о том, что там умирают люди. Кто-то сказал: «Ну, Вы - то, владыка, уже готовы». Он ответил: «Я не готов, пока не отдам последнюю телогрейку, которая на мне, тому, кто больше в ней  нуждается». А была зима, лютая, с лютыми морозами. И в это время к ним в лагерь как бы на пересыльный пункт пришла партия ссыльных, которых перегоняли с места на место. Они переночевали и на следующий день должны были отправляться дальше по этапу. У одного из ссыльных была такая плохая одежонка, что он вряд ли перенес  бы эти морозы. И владыка, не подозревая, что ему самому скоро придется идти по этапу, отдал эту телогрейку этому заключенному ссыльному. И буквально в ближайшие же дни владыку и этого батюшку отправляют по этапу. Вот он потом и пришел к дочери владыки и рассказал эту историю. Владыка телогрейку отдал. Морозы были большие. Места были безлюдные, бездорожные,  их гнали как бы по полю. И вот владыка начал отставать. Ему кричали  конвоиры: «Беляев!» Оборачиваться было нельзя, но батюшка  обернулся.  Увидел, что владыка шел медленно, шатаясь. Потом крикнули еще раз: «Беляев!» эти конвоиры. Подталкивать его, очевидно, начали.

Опять обернулся – владыка сидел на снегу. Потом лег. И так его и оставили, потому что деваться ему было некуда – поле, лес. А когда прибыли на новое место – написали: Беляев - выбыл. Эту версию рассказал батюшка – священник, который нашел дочку.

-А вот фотографии, и надпись: В добрый час! На молитвенную память, епископ Августин – и стихи:

-Он обещал быть вместе с нами

В тумане скорбных наших дней

Идти, как шел с учениками

Между засеянных полей.

Изгибы тайных помышлений

И боль сомнений и тревог,

И муки нравственных падений-

Все знает Он, Предвечный Бог.

Учитель здесь, в края святые

Иного мира нас зовет,

И счастлив, кто душой Марии

Хоть к краю риз Его прильнет.

Не постыдит Он упованья

Сердец, отдавшихся Ему,

Забыть заставит их страданья

И зла пугающую тьму.

Это еще 1928 год, Ходжент.

-И сколько таких было судеб!

-Знаете что? Мы, бывало, с девчоночками, кто свободен в вечер -  идем на вокзал смотреть расписание поездов.  Комсомольская площадь называлась. Три вокзала: Октябрьский, Казанский и Ярославский. Мы уже знали: по расписанию последний поезд идет в 10 или 11 часов. Мы и разделялись: ты иди туда, ты - сюда.

-Для чего, матушка?

-Ну, как же! Вдруг кого-то увидим из своих! Мы же знали, сколько таких было, не сегодня-завтра в тюрьмы....
-Вы ждали возвращения того или другого?

-Наоборот. Проводить, кому носки передать, кому варежки, кому покушать. Да и не больно –то передашь  - конвоиры глядят. Поезд дальнего следования уже подали, -  смотрим, если есть вагоны с решетками  -  значит, ссыльных из тюрьмы привезут. За час до отхода поезда смотрим  -  конвоиры со штыками ведут. Однажды с Казанского вокзала вели из тюрьмы  узбеков, зима – а они в халатах, один – на искусственной ноге, деревянной, по коленку. Кому что передать, кому варежки, кому еду, а как передать? Конвоиры стоят у самых дверей, даже одного батюшку московского вели -  нас не пустили.

 - Матушка, Вы сказали, что многих помните. А кого помните по нашей древнейшей обители Москвы – Свято - Данилову монастырю?  Молодым или в детстве?

-Во-первых, хорошо помню отца Стефана - это из последних.   А  годы такие были, вот фото:  мы на Преображенской площади, девочки, подружки все мои. Приедем в монастырь - все на местах. А то  приедем – говорят: сегодня ночью уже того нет, этого нет. Ох, как мы переживали! Но отца Поликарпа я не застала, он жил в Киржаче. Дом в уединенном месте купил один московский батюшка,  отец Андрей для  ссыльных, батюшка  от   Николы Большого Креста. Запрещали же  ссыльным жить в Москве! Там отец Поликарп одно время жил, отец Симеон на коляске.  Вы знаете его историю, нет?

- Он был вместе с владыкой Феодором Поздеевским, в него стреляли. А келейником у отца Симеона был отец Михаил, последний послушник.

-А до этого был отец Ананий, высокий такой, солидный. Он тоже в ссылке погиб.  Отца Даниила я помню так. На Пасху мы поехали дорогой через храм Христа Спасителя. Нам захотелось посмотреть храм Христа Спасителя. Пасха была теплая, солнечная. И что мы увидели?  Данилов монастырь, пасхальную вечерню. Вошли с боковых ворот и смотрим:  мальчик в подряснике, лет 12, с другим мальчиком катает яички. Это был Ваня, Иван Сергеевич Сарычев. Вот я его с такого возраста помню. А теперь это отец Даниил.

А потом, когда он стал уже в числе братии,  чем он нас утешал? Почему нас – потому что если ехать в Данилов-то нас собиралось подружек пять-шесть,  и мы едем на пасхальную вечерню.  Чем отличался Иван Сергеевич (отец Даниил)? Он очень любил читать благодарственные молитвы после причастия с левой стороны собора.  Он так читал - громко, отчетливо! Мы все уже знали: если Иван Сергеевич выйдет читать - это будет одно утешение.

Ну, вот,   а потом все менялось, собор закрыли, перевели в храм Бориса и Глеба.

-Там же прихожанами были  удивительные люди, которые до сих пор живы.

-А, Прасковья Емельяновна? Мы ее звали Паня. Она жила на Малой Тульской. У нее мама была необыкновенная. Она похоронена на Даниловском кладбище. И Прасковья Емельяновна вместе со своей сестрой Тоней....

-Сколько ей было лет?
-Она старше меня. Мне 92 года, а ей – 94.

-Тоже говорят: и память хорошая, как у вас.

-Хорошая! Я тут с ней по телефону поговорила немножко. У нее очень хорошая история жизни, ее мама была монахиня. Сестра  ее тоже  такая хорошая. У нее обстановка была, которая поддерживала духовный  строй ее жизни, и она такой и осталась.

-Все это говорит о том, что были замечательные обители.

-Данилов монастырь отличался чем? Старчеством. В Данилов монастырь не просто приходили, кто поблизости живет, в Данилов со всей Москвы ездили. Если уж там какая служба в воскресенье вечером – соборный акафист благоверному князю Даниилу – весь собор полный! Спроси, кто откуда – скажут: из Центра, с Преображенки – со всей Москвы ехали ко князю Даниилу. А когда закрыли собор – стало все тускнеть. Аресты пошли. Мы теряли отцов, слезы, переживания были.

- Ну, да, вокруг  Данилова монастыря собирались и те, кто были изгнаны со своих мест...

-Ну, не только. Монахи, когда их разогнали, закрыли монастырь – то одних сослали в тюрьмы, а другие, кто им, властям, не был нужен – они  оставались, снимали себе комнатушки. Тут же частные дома были – на Большой Тульской, на Малой Тульской.  Многие из монахов тут поселялись и жили -  до момента, когда их посадят.

-Спаси Господи!

Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой:

Другие способы платежа:      

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Простите, это проверка, что вы человек, а не робот.
1 + 3 =
Solve this simple math problem and enter the result. E.g. for 1+3, enter 4.
Рейтинг@Mail.ru Яндекс тИЦКаталог Православное Христианство.Ру Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл № ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: [email protected]

Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь

-
+