Церковь и арктическая геополитика в истории

Геополитика — непременная составляющая церковной миссии. Геополитический вектор проистекает из самой сути служения Церкви, призванной нести истинное Слово Божие до пределов вселенной. Как фундамент русской цивилизации Церковь один из крупнейших факторов российской геополитики. Иногда — как ее инструмент в руках государства. Но чаще как субъект, независимая сторона на поле битвы за распространение своего влияния в мире, на больших политико-географических пространствах. И, в отличие от других участников битвы (государств, корпораций), важны ей не сами пространства и не их ресурсы, включая человеческие, а приобретение для Царства Божия людских душ. Отнять это свойство вселенской геополитической субъектности у Церкви невозможно, как бы ни хотелось сторонникам невмешательства Церкви ни во что в государстве и в мире.

Русское государство нередко шло лишь позади Церкви, отставая от нее на отдельных направлениях практической геополитики и позднее пользуясь политическими плодами христианской миссии. Так было, например, на Севере, где важнейшая часть российского Заполярья, ныне база северного флота и арктический плацдарм России, была приобретена благодаря церковному подвижничеству и церковному покровительству над мурманским краем…

Земли, которые зовутся Русским Севером, начиная с XI в. были фронтиром Древней Руси — территорией естественного роста русской цивилизации. Их осваивали сборщики дани с туземных племен, промысловые люди, а в глухих местах единственным человеческим жильем нередко оказывалась избушка монаха-пустынника. Изначальным порывом этих одиночек процвел в XV—XVII вв. весь Русский Север от Заволжья до Ледовитого океана.  Усилиями одних колонистов-промысловиков расцвет не случился бы. Нужна была консолидация сил, организующее начало. Таким началом становились монастыри, выраставшие вокруг келий отшельников.

Военных столкновений  при колонизации Русский Север почти не знал. Иначе было на северо-западном порубежье: там сперва Господину Великому Новгороду, затем Московской Руси пришлось столкнуться с жесткой конкуренцией шведов, норвежцев и датчан. Западные соседи-христиане тоже хотели видеть в местных язычниках своих подданных.

Новгород в XII—XIV вв. распространил свою руку далеко за пределы нынешних границ России. Дань ему платили карелы, жившие на землях нынешней Финляндии до Ботнического залива Балтики, и лопари-саамы всей северной Лапландии, от Кольского полуострова до северо-запада современной Норвегии. Однако Ботнию у новгородцев уже в XIV в.  отняли шведы, а с Лапландии, не принадлежавшей никому, кроме русских брали дань норвежцы и те же шведы. Это были территории постоянных вооруженных конфликтов. Стычки между сборщиками дани всех трех сторон перерастали в военные походы и разбойные набеги на соседей.

Монахи  появились на Кольском полуострове в конце XIV в. Края эти были тогда дики и малолюдны, разве что поморы ставили по берегам летние рыбацкие становища. Первое постоянное поселение на полуострове организовали иноки Николо-Корельского монастыря, что стоял в устье Северной Двины. Это был монастырский Корельский погост на реке Варзуге, на южном берегу полуострова.

Николо-корельские монахи стали первыми христианскими просветителями «дикой лопи» и северной некрещеной «корелы». Пути их проповеди шли вдоль беломорских берегов и далее в норвежскую сторону. Проповедь была наглядна: в устьях рек и у морских заливов монахи ставили церкви, часовни, скиты, получавшие имя Николая Чудотворца. Со временем вокруг них разрастались поселения поморов.

В те времена Баренцево море называли на Руси Мурманским. Оттуда приплывали в Беломорье мурманы — норманны, чтобы пограбить русские берега. Самый крупный набег случился в 1419 г. Сперва норвежцы сожгли Корельский погост, затем поплыли к устью Двины — разорили Николо-Корельский и Михайловский монастыри, поселения поморов, вырезали людей, включая монахов. Главный удар был направлен  на очаги православной проповеди в краю. Конкуренты хорошо понимали, на чем держится русская колонизация Севера и что без распространения православия среди местных язычников Русь не закрепится на этих землях.

К концу XV в. Беломорье освящалось молитвами иноков еще одной обители — на Соловецких островах. Слава одного из ее зачинателей, Зосимы Соловецкого, была так велика, что «многие из окрестных дикарей сами приходили к нему, принимали святое крещение и даже постригались в монашество».

Основателем же самого северного русского монастыря-форпоста стал непосредственный участник неофициальной войны на порубежье. Трифон Печенгский был предводителем отряда сборщиков дани либо охотников за добычей, которые периодически наведывались в Ботнию и норвежскую Лапландию. Однажды сильнейший порыв раскаяния в разбое и обильно пролитой крови погнал его на край земли, на мурманское побережье океана. Через пять лет одиноких скитаний он встретил там другого пустынника, монаха Феодорита.

Феодорит Кольский, соловецкий постриженик, пришел на Мурман, имея вдохновенный замысел приобщать к христианству лопарей. Трифон многому научился от  него, перенял миссионерское горение духа. О плодах их деятельности рассказывают летописи: в 1526 и 1532 г. к великому князю Василию III и новгородскому архиепископу Макарию приходили послы от лопарей с просьбами прислать им священников, чтобы крестить уверовавших, освятить церкви и начать богослужение. Храмы были поставлены на юге Кольского полуострова — в Кандалакше и на севере — в устье реки Колы.

Вскоре оба подвижника сами отправились в Новгород, поведали владыке о своих трудах. Макария, будущего митрополита всея Руси, радетеля русской культуры и государственности, их рассказ не мог не обрадовать. Вероятно, разговор зашел о необходимости утверждения Руси в малолюдном лопском краю, наполнения его христианским духом, устроения там центров русского присутствия — монастырей. Из двух кольских подвижников, может быть, глубже понимал эту необходимость именно Трифон. На опыте собственной боевой молодости он убедился, насколько острой была нужда в присутствии государства на карельских и лопских землях, где царила разбойная воля пришельцев со всех сторон. И насколько зыбки там были заявляемые права на ту или иную территорию.

Вернувшись на Мурман, Трифон основал монастырь на самом западном пределе, где обитель могла существовать относительно безопасно, не искушая воинственность норвежцев: на реке Печенге. Феодорит же построил обитель в устье Колы, а немного позднее еще одну в Кандалакше.

Все три сыграли свою роль в христианизации Мурманского края. Но державное значение четверть века спустя приобрел именно Трифонов. В середине 1550-х гг. Иван Грозный выдал обители грамоту на владение и хозяйственное освоение земель к западу и востоку от Печенги. В 1560—1570-х гг. Печенгский монастырь был центром экономической жизни Кольского полуострова. Монахи и монастырские работники занимались рыболовством, солеварением, китовым промыслом, добычей пушного зверя и речного жемчуга, строили суда. На Печенгу стали приплывать иностранные купцы. Первыми были голландцы, и в окрестностях монастыря образовался крупный узел русско-нидерландской торговли. Русские купцы везли туда товары из центральной Руси для продажи иностранцам. Гавани Печенги и Колы составляли мощную конкуренцию торговле англичан в Холмогорах на Северной Двине.

Наверное, Трифону эта «стяжательская» деятельность его обители была не по душе. Сам он до последних дней жизни даже спал на полу, постелив рогожу, и монахов своих учил «не любить мира и всего, что в мире». Но он также понимал, что русская колония должна расти и крепнуть, а это невозможно без обширного  хозяйства.

К концу XVI в. общий круг сбора дани трех стран в Лапландии сузился до небольшого района, на востоке очерченного Печенгой. Однако и на «ничейной» земле были  русские островки — поселения монастырских работников, церковь Бориса и Глеба, часовня Святого Георгия.

Активная промысловая деятельность монастыря и русско-голландские торговые обороты на Мурмане вызывали раздражение у Швеции и Дании (чьей провинцией была Норвегия). Обе рассматривали эти края как собственность и считали свои интересы ущемленными.

Между Данией и Русью завязались многолетние дипломатические споры.  Датский король пенял московскому царю на то, что русские построили в норвежских владениях свои монастыри. Послы Дании четко формулировали свои скромные претензии: «Вся Лапландия принадлежит Норвегии». Московское правительство стояло на своем: «Лопская земля искони вечная наша вотчина за много лет… и на той земле монастырь Печенский и волость Кола… и в них живут наши люди русские и корельские, и лопь крещеная и некрещеная…» Печенгский монастырь в этом споре играл роль пограничного маркера. В правление Бориса Годунова датские послы последовательно предлагали русскому царю уступить их королю 1) всю Лапландию, 2) часть ее, 3) хотя бы один Печенгский монастырь. Дания очень хотела завладеть этой обустроенной колонией на Печенге. Предлагала заплатить за весь край 50 тысяч талеров. Но московское правительство заявило, что и пяди не продаст ни за какие деньги. Отдать православную обитель в руки протестантов — с какой стати?

К иным средствам для овладения Кольским полуостровом и Поморьем прибегла Швеция. Еще в 1570-х гг. во время Ливонской войны шведские суда входили в Белое море и нацеливались на захват Соловецкого монастыря. Русское правительство после этого озаботилось военным укреплением края. На Соловках возвели мощную монастырскую крепость. В последующих войнах островная обитель стала центром обороны Поморья, ее игумен имел едва ли не воеводские полномочия. Монастырь построил также Сумской и Кемский остроги на Белом море и содержал за свой счет воинские отряды. Выросла Кольская крепость на Мурманском море. Печенгский монастырь тоже обзавелся деревянными крепостными стенами с башнями. Только гарнизон туда, в отличие от Соловков, не набрали.

В 1589 г. шведы стали готовиться к очередной войне с Россией и дали отмашку  партизанским действиям финнов, своих подданных. Те совершили разбойные налеты на западный берег Белого моря: уничтожили Кандалакшский монастырь, при этом вырезали 450 человек монахов и мирян, разорили и пожгли несколько крупных поморских селений. В декабре того же года финский отряд подошел к Печенгскому монастырю. В обители нашелся предатель, открывший ворота крепости. В одну ночь были перебиты около сотни иноков, послушников и монастырских трудников. Четыре века спустя все они были причислены к лику святых. Сам монастырь финны сожгли дотла. Следующей их целью была Кола, но попытка захвата не удалась финнам и шведам ни тогда, ни через год, ни 20 лет спустя, в Смуту.

Печенгский монастырь после финского разорения возродили на новом месте, в Коле, под защитой ее стен. Там он просуществовал до закрытия во времена Екатерины II.

В 1820-х гг. российские и норвежские власти наконец решили покончить со странной ситуацией, когда между государствами отсутствовала граница. В отчетах чиновников, готовивших разграничение, фигурировали монастырь на Печенге и Борисоглебская церковь. Было сказано, что вся эта официально «ничейная» территория — исстари российская. «Могла ли быть выстроена церковь в 1565 году и ныне существующая за рекою Паз, когда бы не принадлежала земля та России?»

Спустя 60 лет возродили саму обитель на старом месте, на Печенге. Ненадолго. После 1917 г. вся приграничная  территория отошла к Финляндии. Во время Великой Отечественной монастырь был уничтожен. Но немцев в 1941 г. остановили и удержали именно на этом рубеже. Дальше Печенги они смогли продвинуться лишь на 50 км.

В светской историографии не принято учитывать метафизические нюансы. А с точки зрения христианской историософии, место погребения святого подвижника и некогда пролитая кровь мучеников могут быть сильным геополитическим фактором. Земля, в которой лежат погибшие русские солдаты, для нас навеки свята — а земля, где лежат русские святые, обагренная их кровью, навеки… русская. По высшему счету.

Уже в наше время при раскопках фундамента древнего храма, где, по преданию, находится погребение Трифона Печенгского, обнаружили большую братскую могилу советских воинов. Они погибли в 1944 г. при освобождении этой территории от фашистов и были похоронены как святые — внутри церковных стен, пускай и не сохранившихся.

После войны район Печенги вернулся в Россию (СССР). В 1990-х вокруг единственной уцелевшей монастырской церкви, под алтарем которой лежали кости древних печенгских мучеников, снова образовалась монашеская община.

Что было бы, не появись на Мурмане в XVI в. русские монастыри? Из Москвы этот далекий край виделся слишком туманно, расплывчато, возможно, и не стали бы держаться за эти земли так крепко. Даже в XIX в., когда промысловая (а тем более монастырская) жизнь на Мурмане угасла, российские власти считали эту окраину слишком убогой, бесплодной и  бесперспективной — и родилась идея продать ее Англии. Англичане имели виды на Поморье еще за три века до того, вслед за шведами разрабатывали проекты его силового захвата и колонизации. Дальше за Беломорьем им светил путь к сибирским богатствам, освоенный поморами, — на Обь, Енисей. В XVI—XVII вв. англичане и голландцы настойчиво отправляли в Сибирь одну морскую экспедицию за другой (правда, не достигали цели). Те и другие предполагали основывать свои колонии на берегах северного океана и на сибирских реках. Шведов, заполучи они беломорскую «Кемску волость» и Кольский полуостров, тоже, наверное, поманила бы сибирская пушнина.

Конфигурация северных границ России сейчас могла бы быть совсем иной. Но на пути у западных соседей изначально встала православная «монастырская колонизация» и идущая с ней бок о бок церковная геополитика. Государство в XVI в. вынуждено было взять под свою защиту освященный Церковью заполярный край земли.