Образование, религия, и фундамент цивилизации

На прошедшей неделе состоялся Русский Народный Собор; это важное, во многом ключевое событие в жизни нашей страны достойно пристального внимания; но пока хотелось бы остановиться на словах  супруги президента, Светланы Медведевой, которая подчеркнула необходимость преподавания основ религии в российских школах: "Ведь уроков классической литературы и даже истории может быть недостаточно...Тут следует обратиться к мировому и, в частности, европейскому опыту. Сегодня в большинстве стран Европы существует в той или иной степени религиозное образование. Религия оказывает огромное влияние на формирование системы ценностей обществе".

Эти слова кажутся самоочевидными, общим местом, но у многих людей такая позиция вызывает неприятие и протест; что же, попробуем разъяснить этот тезис подробно.

Согласно определенному подходу к образованию, его цель  состоит только в сообщении знаний и навыков, фактов о мире и некоторых умений — способности отличить на карте Атлантический Океан от Тихого и знаний английского языка на уровне, достаточном, чтобы отличить кнопку cancel от кнопки ok. Нельзя заказать, что эти знания не нужны — несомненно нужны, и труд учителей, которые несут их школьникам, заслуживает глубокого почтения.

Но в самом этом подходе есть определенный дефект — цивилизация остается цивилизацией не благодаря знаниям о том, где протекает Гольфстрим (хотя, скажем еще раз, эти знания нужны), а благодаря знаниям о добре и зле, о смысле жизни, о правильном и неправильном. Образование передает культурный код, формирует систему ценностей и таких принципиально важных навыков, как навыки взаимодействия в обществе, отношения к другим людям, разрешения конфликтных ситуаций.

С этим дело обстоит откровенно неважно — и это не вина учителей, это вина сложившейся системы и сложившейся идеологии. Для этой идеологии образование должно быть полностью изолировано от любого религиозного влияния; более того, оно должно носить по возможности, антирелигиозный характер.

Но ценности всегда опираются на определенное мировоззрение; и ценности созидательные — на мировоззрение традиционное, связывающее нынешнее поколение с опытом предыдущих. Долг перед обществом и согражданами, готовность воспринимать Россию как Родину, а не как "рашку", может вырастать только из осознания своего родства с теми, кто созидал нашу страну до нас. Если молодому человеку внушают, что святыни его предков, храмы, в которых они молились, молитвы и песнопения, которые они возносили к Богу, есть нечто презренное, памятники обскурантизма и невежества, тормоз на пути прогресса, что-то ненужное, что следует "сбросить с парохода современности", то можно не сомневаться, что он сбросит за тот же борт и любые обязательства по отношению к современникам. Человек, которого научили глумиться, презирать, высокомерно высмеивать, с легкостью обратит этот свой навык против своих же учителей.

Ценности неизбежно носят религиозный характер — они вытекают из осознания человеком своего места в мире, из того, в чем он видит свое подлинное благо и предназначение. Любая цивилизация — до самых недавних пор — предлагала людям свои ответы на вопросы о смысле жизни, о должном и недолжном, о грехе и добродетели. 

Секуляризм дать таких ответов не может — в мире без религии  ни у человеческой жизни, ни у общества в целом, не может быть никакой объективной цели и смысла. Если мы явились в мироздание в результате неких случайных и бессмысленных природных процессов, то никакого объективного предназначения у нас нет; как нет и объективных обязательств. Кому-то такое положение дел кажется даже привлекательным — и время от времени можно слышать, как некоторые люди громогласно настаивают на своем праве самим определять, что правильно, а что нет. Однако здесь мы неизбежно сталкиваемся с проблемой — а откуда берется это право? Какой смысл в заявлении "я имею право" в мире, где нет объективных критериев правоты? Если каждый из нас решает, что правильно, а что нет, я могу счесть для себя правильным пренебрегать Вашими правами. "Право самому определять, что есть добро и зло" опровергает само себя — в обществе, где каждый будет определять это сам для себя, ни у кого не останется никаких прав; впрочем, и самого общества не останется — а единственным правилом будет  присказка из ковбойских боевиков — "будь быстрым или будь мертвым", кто первым выхватил кольт, тот и прав.

Иногда люди полагают, что мы можем укоренить наши права и взаимные обязательства в общественном договоре; это можно было бы признать, отчасти, верным, но мы немедленно встаем перед вопросом — а почему отдельные люди должны соблюдать договор? Мы можем договориться, как нам удобнее? Но ведь властвующим удобнее злоупотреблять властью, богатым — притеснять бедных, сильным — грабить слабых, а хитрым — обманывать простодушных. Нравственность, уважение к правам других — это как раз то, что требует от нас идти на определенные неудобства.

Нравственное воспитание нуждается в определенном мировоззренческом основании — в объективных, не нами придуманных критериях добра и зла. Атеист может быть лично нравственным человеком — но в его мировоззрении это чисто произвольный выбор, который даже невозможно оценить как правильный или неправильный, в виду отсутствия в мироздании каких-либо объективных критериев правильности. Перед лицом атеистической вселенной, лишенной какой-либо цели, смысла и направления, можно устраивать больницы для бедняков (как благочестивые московские купцы), а можно — концлагеря (как большевики) — эти действия равноценны, вернее, одинаково бессмысленны. Поэтому неверующий учитель — даже человек лично высокоморальный,  даже исполненный лучших намерений — оказывается безоружен перед простым вопросом "а почему мы должны поступать нравственно?" В мире, где нет объективного морального закона, а суждения людей (и групп людей) о правильном и неправильном расходятся, нет никаких объективных причин предпочитать одни воззрения на мораль другим — более того, нет причин принимать всерьез вообще какие-либо воззрения на мораль.

Поэтому нравственное воспитание  неизбежно обращается к объективному моральному закону — Закону, который подразумевает Законодателя. Строго говоря, оно может не быть конфессиональным — античные философы, рассуждая о моральном законе, говорили о Боге в довольно неопределенных и абстрактных категориях. Светский курс этики мог бы опираться на наследие античных мыслителей — Аристотеля, Цицерона с их довольно размытым и внеконфессиональным теизмом.

Но моральное воспитание не может быть откровенно атеистическим —  невозможно убеждать людей серьезно относиться к закону, решительно отрицая Законодателя. Но для тех, кто создал нашу страну и ее культуру, Бог был не просто Законодателем, о реальности Которого нам говорит "нравственный закон внутри нас". Он был Господом и Спасителем, Отцом и Опорой, Богом, который открылся людям в лице Иисуса Христа. В Нем люди находили — и находят — не только основание нравственного закона, но и благодатную помощь для его исполнения.