Мир на перепутье (о. Павлов)

Крах Советского Союза и развал «социалистической системы» стали главными событиями конца двадцатого века, предопределившими конец биполярного мира и «равновесия страха», на котором держалась вся система международных отношений после второй мировой войны.

С начала 9О-х годов мир вступил в новое, пока еще не вполне исследованное, переходное состояние «текучести» и неопределенности, когда многие старые тенденции прекратили существовать, а новые не выкристаллизовались и не приобрели самостоятельного значения.

Вместе с крахом старой системы рухнули и прежние стратагемы, руководившие поведением мировых игроков в последние десятилетия. Все новые попытки дать определение стержневым факторам развития системы международных связей пока нельзя расценить как полноценные, и находятся на уровне равнопринимаемых к рассмотрению гипотез, каждая из которых имеет право на существование, но не дает возможности полномасштабно оценить характер происходящих перемен и их направленность.

Наиболее заметными и как бы принимаемыми всеми к анализу стали знаковые термины «многополярность», «глобализация», «либерализм», «столкновение цивилизаций», «балканизация планеты» и, естественно, «конец истории». Самая экзотическая и вызывающая споры - теория «глобального демократического тоталитаризма», развиваемая А.Зиновьевым и предполагающая однополярный мир под контролем наднациональных структур. Среди самых последних – идея «диалога цивилизаций», развиваемая в рамках Всемирного форума с одноименным названием и берущая свое начало в предложенном иранским президентом М.Хатами - «диалогом культур» как антитезе «столкновению цивилизаций».

Останавливаться на их описании или разборе нет смысла, поскольку с ними читатель сталкивается ежедневно при чтении газет и прессы, глядя телевизор. Более того, он ежедневно в реальной жизни соприкасается с приметами этих многогранных явлений, - будь-то «Интернет», мобильные телефоны или черные сериалы СМИ о региональных войнах и геноцидах, все чаще приобретающих этнический, племенной и религиозный характер.

В целях ясности изложения можно было бы начать с разбора лишь одной, но зато самой широко используемой в реальной международной политике и дипломатии теории «многополярного мира».

Она первой родилась на развалинах старого мира в самом начале девяностых годов двадцатого века и пропагандировалась Соединенными Штатами как демократическая альтернатива отжившей себя биполярной системе координат. Однако очень быстро в Вашингтоне осознали, что это теория – оружие обоюдоострое и может быть использовано против самой Америки. Поэтому там в скором времени от нее отказались – как на уровне реальной политики, так и в риторике, предпочтя энергичные действия по укреплению однополярного мира, самым ярким свидетельством чему стали войны против Югославии и Ирака.

Противники американской гегемонии утверждают, что ради достижения цели (впрочем, уже практически достигнутой) мирового господства и его поддержания США применяют широкий арсенал средств: дробление крупных государств на более мелкие, нежизнеспособные, а значит более зависимые;

систематическая поддержка в этих целях этнических — «притесняемых» — меньшинств,   в  первую   очередь  мусульманского   вероисповедания (когда речь идет о Европе); использование идеологии «прав человека», в том числе и права на национальное самоопределение во имя оправдания «гуманитарных войн и интервенций».

Поэтому теория многополярности нашла себе верных адептов во многих других государствах, почувствовавших себя весьма тесно в рамках предложенной американцами схемы поведения – follow me. Речь, прежде всего, идет о тех, кто проиграл от утверждения американской гегемонии в военной, экономической, финансовой и теперь еще и информационной сфере. Ее энергично поддержали политические элиты Китая, Франции, Индии и России.

Там понимают: при всей ограниченной работоспособности этой гипотезы, ее реализация хотя бы на ряде направлений позволит этим государствам, проводить политику, которая в большей степени учитывает их национальные интересы (в скобках следует заметить, что в новых условиях и само понятие национальных интересов нуждается в глубоком переосмыслении). Тем больший интерес представляет разбор анализ реальной картины международных отношений через призму концепции многополярного мира.

Однако при ближайшем рассмотрении идеи многополярности возникает ряд существенных вопросов, от которых нельзя уйти. Что понимается под полюсами - центры силы или что-то иное? Если это центры силы, то идет ли речь о только о государствах, региональных и субрегиональных объединениях, военных союзах, международных организациях или транснациональных корпорациях, которые по объемам контролируемых ими средств уже превосходят не только малые, но и средние и даже крупные государства, как, например, Россию?

Если под такими центрами силы подразумевается действительно и первое и второе и третье и четвертое, то, естественным образом встает вопрос о реальном соотношении сферы полномочий и влияния этих полюсов, их иерархической подчиненности, если таковая существует, структуре, архитектуре и несущих конструкциях.

 Аксиоматическая точка зрения, которая, если говорить о системе международных отношений, публично как бы не подвергается сомнению, состоит в том, что главными образующими элементами этой системы являются независимые и суверенные государства-нации, которые формируют демократическое   сообщество,   объединенное   в   рамках   ООН   и руководствующееся  в  своем  поведении  принципами  и  нормами, закрепленными в Уставе ООН и Всеобщей Декларации прав человека.

Однако, как показывает эволюция самого понятия государства, численность появившихся на политической карте мира стран, ожесточенные дискуссии о границах и пределах их суверенитета, эта точка зрения все больше подвергается сомнению, как со стороны сторонников, так и противников нынешней, закрепленной в Уставе ООН системы международного права.

Критики нынешнего положения вещей утверждают, что ооновская система становится все более эфемерной   и немощной (ООН стала организацией по предоставлению гуманитарной помощи, по словам Жака Ланга) в силу изменения самой природы государств, соотношения сил между ними и появления новых субъектов международного права.

Миропорядка и системы государств, порожденных Ялтой, больше не существует. Нет одной из двух сверхдержав, нет СЭВа, Варшавского договора и их союзников, нет идеологического принципа деления мира.

В первую очередь, подвергся глубокой эрозии принцип градации государств по военной силе и, в первую очередь, обладания ракетно-ядерным оружием как признак великой державы, способной контролировать уровень безопасности на определенной части земного шара. Появился целый ряд стран, обладающих ракетно-ядерным оружием, но не являющихся технологически передовыми и богатыми, равно как и факторами обеспечения стабильного развития пусть даже в условиях острой напряженности в отношениях между ними, как это было в период противостояния СССР и США.

Наоборот, увеличение числа стран, обладающих ракетно-ядерным оружием, превращается во все более мощный источник дестабилизации положения на планете. Большинство стран, обладающих или стремящихся обладать ракетно-ядерным оружием имеют конфликты со своими соседями. Самый яркий тому пример - Индия и Пакистан, рост военного могущества которых рождает цепную реакцию желания обладать таким оружием другие страны региона. Попытки пресечь такую эволюцию чисто военными средствами, как это имело место в случае с Ираком, не могут быть распространены на другие страны без риска спровоцировать конфликт с применением ОМУ.

Нельзя не видеть и другого: использование военной силы против государств, желающих обладать ядерным оружием лишь подталкивает их к ускорению работ в этом направлении, поскольку они еще рассматривают обладание ядерным оружием как гарантию от нападения извне. При этом они не развили такие мощные и многоуровневые системы контроля за ядерным оружием, как «пятерка» членов СБ ООН. Многие из них не располагают развитыми и устойчивыми политическими системами, подвержены острым политическим и экономическим кризисам, находятся в конфликте с соседями.

Другое важное изменение относится к самому существу, природе государств. Если речь идет о новых странах, то, как отмечал директор IRIS Pascal Boniface, новые страны все чаще рождаются «почкованием», путем откола от старых - на фоне войны и конфронтации. У всех нас на памяти республики бывшей СФРЮ, Эритрея. Скорее всего, таким будет Восточный Тимор и, если его признает международное сообщество, - Анжуан. Такие государства крайне слабы и не обладают всеми атрибутами суверенитета. Зачастую, подобные образования остаются экономически тесно связаны с государством, от которого откололись, не имеют собственной самостоятельной армии и многого другого. Достаточно указать на нарождающееся палестинское государство, существующее практически полностью за счет международной помощи, чтобы понять, о чем идет речь.

Их другая особенность — намерение (зачастую реализуемое в достаточно жестких формах) осуществлять государственное строительство на основе господства одного этноса или религии при отказе от многокультурности и даже многоязычия, навязывания «правил игры», включая культуру, господствующего этноса. Политическая элита таких, в основном мелких государств, нередко сплачивается на основе национализма, этно-племенных и религиозных связей. Ее приверженность идеалам демократии и плюрализма в ряде случаев носит показной характер и предназначена для обеспечения своего восприятия в глазах Запада в качестве «цивилизованного» и вменяемого партнера. Это изначально рождает либо конфликт с соседями (Армения и Азербайджан), либо конфликт внутри страны (Молдова, Грузия). Югославия -прекрасный пример сочетания того и другого вариантов. В Африке развиваются те же процессы, только с более ярко выраженным родоплеменным акцентом.

Можно ли закрывать глаза на то, что оборотной стороной такого развития порой становится угнетение оказавшихся в меньшинстве этносов, как, например, изгнание русских из ряда республик бывшего СССР, особенно среднеазиатских и прибалтийских, лишение их возможности занимать должности в госаппарате, обучать детей на родном языке, развал экономических и хозяйственных связей, коллапс экономики в целом, углубление технологической отсталости от остального мира, закрепление модели «зависимого развития».

Весьма распространенным процессом в «новых», да зачастую и «старых» государствах - в отсутствие сдерживающих идеологических каркасов и блоковой дисциплины - стала «приватизация» государственных структур, их превращение в аппарат, обслуживающий интересы отдельных влиятельных личностей той или иной страны - чаще первых лиц, но порой и тех, кто стоит за ними. Все это ведет к глубокой мафиизации новых государств, сращиванию преступности с госаппаратом.

Эти государственные образования в силу своей слабости и неспособности обеспечить ни нормальное развитие, ни безопасность для самих себя собственными силами ориентируются на крупные центры силы, каковыми являются крупные европейские государства и США, организуемые ими альянсы. Такая ориентация и стремление    любыми способами интегрироваться в более развитые и стабильные структуры, однако, не является гарантией безопасности, как для этих государств, так и для их соседей. Эти структуры, в частности НАТО, не приспособлены решать такого рода задачи, да и уровень принимаемых в них стран весьма далек от принятых там стандартов. Трудно представить, например, чтобы в Польше военная организация действовала также четко как в Великобритании даже через десять лет.

В полный рост встает вопрос: укрепляет ли все это систему международных отношений, существующие механизмы обеспечения международного мира и безопасности? Соответственно, должно ли международное   сообщество   поддерживать   появление  такого  рода государственных образований, особенно, если принципом их становления становятся лингвистические и культурно-религиозные особенности, претензии одного этноса на создание этнически чистого государства или просто желание национальных  элит обзавестись  собственными  (правительственными) самолетами, виллами, посольствами, иначе говоря «инфраструктурой самовыживания»?

Внутренняя мутация происходит и со «старыми» государствами-нациями, которые свободны уже не как прежде в выборе путей собственного развития и постепенно теряют ряд признаков суверенитета. Порой это происходит в результате сознательно стимулируемого процесса интеграции, как в Евросоюзе, а порой в результате перехода этих самых пресловутых процессов  глобализации на  качественно  новый  уровень,  когда международная конкуренция заставляет корпорации окончательно терять свое национальное лицо и объединяться во все более крупные транснациональные компании, обладающие колоссальным экономическим весом. Сам этот процесс идет последние лет сорок, но никогда прежде он не принимал такие масштабы как сейчас. В принципе, сегодня 4-5 компаний типа «Боинга», «Майкрософта», «Мартин Мариетты», «Шелл» во главе с финансистом такого масштаба как Джордж Сорос способны, если пожелают, совместными усилиями - не без поддержки своих кабинетов министров - навязать любое правительство и любой политический курс т.н. демократическим странам мелкого и даже среднего масштаба. Особенно выпукло это проявляется в Африке, где достаточно взглянуть на нефтедобывающие страны типа Конго-Браззавиль.

Чего-то принципиально нового в этом нет — такова вся история двадцатого века. Достаточно вспомнить борьбу за нефть на Ближнем востоке в 40-е и 50-е годы. Новое - в качестве процесса, в его беспрецедентных масштабах и полном отсутствии контрсилы, которая могла бы противостоять интересам таких экономических гигантов. Новое — в полном отсутствии альтернативы у этих мелких и средних государств, которые могут много думать и рассуждать о своем суверенитете и степени демократизма своих политических систем, но их будущее решается в штабах крупных корпораций, которые выбирают когда, где и как, какими темпами будут инвестироваться их гигантские средства. Это далеко не всегда зависит от рекомендаций МВФ и инвестиционного климата, но зачастую от приоритетов и сложившихся поведенческих установок  крупнейших компаний, ими уже облюбованных площадок и «дружественных» правительств. Даже бывший министр французского правительства Jean Arthuis признавал в своем интервью газете «Монд» 16 ноября 1999г., что для наднациональных групп не составляет отныне труда обходить любое национальное законодательство, как налоговое, так и иное.

Руководство ТНК никто не выбирал и не уполномочивал принимать решения о развитии или, наоборот, не развитии тех или иных стран и регионов. Они не несут ответственности перед своими народами за последствия своих действий, потому что они наднациональны и не имеют родины, ни перед кем не отчитываются в своих действиях. Их планы никак не связаны с планами национальных правительств и их представлениями о будущем своих стран. Их свобода лишь отчасти ограничена национальными законодательствами, которые сегодня достаточно легко обходятся. Если правительство той или иной страны не устраивает, то оно может быть устранено порой без оружия, путем финансово-экономического или информационного давления. Достаточно крупным корпорациям выйти из какого-нибудь масштабного проекта, как это мгновенно ослабляет местное правительство. Красноречивый пример - отказ «Эльф» и «Шелл» участвовать в дальнейшей реализации проекта «Доба» в Чаде. Такие решения имеют глубокие политические последствия и корпорации это знают. Чего только стоит их решение по Каспийскому проекту (трубопровод Баку-Джейхан) – экономически пока убыточному, но для некоторых стран крайне политически выгодному.

Таким образом, многие страны, будь они трижды демократическими и цивилизованными, оказываются заложниками выбора «супертрестов», которые решают, что развивать в той или иной стране - высокие технологии или производство бананов, быть производителями микрочипов или водки. Как показывает практика, выбор определяется не степенью демократичности режимов, а их стабильностью, устойчивостью и порядком. Идеологически чуждый, но стабильный Китай - наиболее очевидный пример. Это может быть и авторитарный, но также стабильный Тунис. Капитал рационалистичен и демократия для него — не альфа и омега развития. Но результат неизменен: объективное ограничение экономического суверенитета государств.

Любопытно обратить внимание и на деятельность т.н. международных организаций. Многие из них, действующие якобы под контролем создавших их правительств, все чаще оперируют на основе закрытых бюрократических схем, не учитывающих всю палитру взглядов и интересов их участников, о чем красноречиво свидетельствуют итоги последних конференций ВТО.

Если свести   воедино эти многоообразные и разнонаправленные тенденции, то не окажемся ли мы перед неизбежным выводом, что процессы глобализации, сами приводящие к известному общему ускорению экономического развития в то же время в то же время рождают новые разломы, глубоко дестабилизируют систему международных отношений при отсутствии новых стабилизирующих механизмов.

Да, открытие рынков некогда закрытых стран, свобода перетока капиталов ускоряют в целом экономическое развитие мира, но вместе с тем переносят экономические противоречия с национального уровня, где

социальные и классовые противостояния, хотя и сохраняются, но теряют прежнее приоритетное значение, на международный и межгосударственный уровень. Разрыв между бедными и богатыми странами разрастается до немыслимых прежде масштабов, как это признается в последнем докладе «Рамзес-2», достигая соотношения 1 к 50. Политика торгового и экономического либерализма не обязательно оборачивается экономическим ростом, а если и оборачивается, то во многом за счет глубочайшего социального расслоения, накопления богатств в одних странах за счет других, роста безработицы, как это признавал лауреат Нобелевской премии Maurice Allais («Le Figaro» 2 декабря 1999).

Конечно, как показывают последние исследования, многое зависит от размера государства, его географической ситуации, макроэкономических показателей, политической ситуации и ряда других обстоятельств. Но даже с учетом этих факторов, такая схема порождает глубочайшие напряжения между богатыми и бедными странами, жажду реванша и стремление обладать инструментами воздействия на богатые государства, в том числе и ядерным оружием, другими ОМУ.

Происходит процесс расслоения центров силы, разделение центров принятия экономико-финансовых и военных решений. Государства способны развязывать и оканчивать войны, заключать договора о мире альянсах. Но они во все меньшей степени (за исключением, пожалуй, США) состоянии контролировать финансовые потоки и передачу технологи распространение информации. На смену биполярности в межгосударственных отношениях пришла надструктурная би- и даже три-полярность в процессе принятия важнейших решений. Но эти центры силы институционально отъединены от системы международных отношений как таковой, действуют безо всякого, даже номинального демократического контроля.

Другими словами многополярный мир уже существует, но он отличается от того многополярного мира, о котором хором еще некоторое время назад говорили европейские и неевропейские политики. Как видно из вышеизложенного, он на деле распадается как бы на три части: мощные государства, обладающие экономической, финансовой и военной силой - и здесь неоспоримым супертяжеловесом являются США, - но еще и набирающие все большую силу. транснациональные корпорации и банки и, наконец — международная бюрократия, обслуживающая отчасти интересы наиболее богатых и сильных государств, а отчасти — интересы транснациональных корпораций.

Именно так выглядит сегодняшняя мировая триада. Такова реальная картина мира, которая не умещается в ооновскую схему «абсолютно суверенных государств». Дело не в том, хороша она или плоха, а насколько о эффективна и управляема с точки зрения глобальной безопасности, обеспечения стабильного мирового развития без риска повторения войн и конфликтов, насколько ответственна и демократична, т.е. хотя бы минимальной степени подотчетна народам и действует в их интересах.

Увы, пока мы далеки от подобных оптимистических прогнозов. Картина далеко не утешительна. Складывающаяся на наших глазах модель на деле не укрепляет, а ослабляет систему международных отношений и имеющиеся у нас в руках инструменты обеспечения мира. Смешно, когда дефицит средств ООН восполняется за счет частных пожертвований (знаменитый миллиард долларов Тэда Тернера), а богатейшее государство мира не находит мелких – это с её то доходами - средств, чтобы профинансировать крайне необходимые ОПМ в ДРК или даже в Косово.

Надо, наконец, посмотреть правде в глаза. Углубление и расползание этих тенденций, отсутствие ответственности новой мировой элиты в лице основных мировых концернов и холдингов, наднациональных корпораций порождает такие противоречия, для которых у международного сообщества нет эффективных инструментов их разрешения. Более того, уже существующие механизмы не только не укрепляются, но вследствие эгоистических действий некоторых держав даже ослабляются.

В результате мы рискуем оказаться через какое-то время сидящими на огромной пороховой бочке с горящим фитилем при полном или почти полном отсутствии противопожарных средств.

«Всемирная война против террора» временно затушевала эти противоречия, создав внешне сплоченный, но на деле весьма рыхлый конгломерат стран «антитеррористической коалиции». Однако все эти противоречия, порожденные глубокой внутренней мутацией международных отношений сохраняются и пока нет признаков того, что мы даже подступились к нахождению механизмов их решения. Для того, чтобы их найти, необходимо осознать их природу и выработать общие для всего человечества понимания принципов, на которых они будут работать.

Но удастся ли это сделать только на позитивистской, чисто рационалистической основе, отрицающей нравственность как основу не только человеческих, но экономических, политических и иных взаимоотношений в рамках государств и межгосударственных объединений? В этом приходится сильно сомневаться. Без признания того, что у мира есть божественное основание, которое и порождает нравственное отношение к миру и человеку, вряд ли будет возможно разорвать опутавшие мир проблемы, которые все больше приобретают вид неразрешимых и приближают нас к Армагеддону. Это тот вопрос, который должны задать друг другу все, кто имеет хоть какое-то отношение к международным делам и ищет ту путеводную нить, которая смогла бы вывести народы из тенет борьбы экономических и политических сил к истинному пути, пути Света и Правды.