Беседа обозревателя Александра Простокишина с доктором медицинских наук, профессором, директором Московского научно-практического центра наркологии Департамента здравоохранения города Москвы, главным наркологом Минздрава России Евгением Алексеевичем Брюном. Тема беседы – как уберечь детей от зависимости. Предлагаем вашему вниманию запись этой передачи.

– Весной текущего года произошли два важных события. 5 апреля указом президента ликвидировано ФСКН России как самостоятельное ведомство, которое 13 лет являлось одним из субъектов антинаркотической деятельности. Месяцем раньше, 2 марта председатель Совета Федерации Валентина Матвеенко подписала постановление о создании при СФ Совета по проблемам профилактики наркомании. Евгений Алексеевич, насколько важно было создание этого Совета именно сейчас? Какие цели и задачи перед ним поставлены?

– Федеральную службу по контролю за оборотом наркотиков упразднили, чтобы, как сказал наш президент, не было дублирования функций. Однако  упразднили службу, но не саму деятельность. Практически все сотрудники ФСКН вошли в состав Министерства внутренних дел. Сформировано Главное управление по этому направлению, и работа по снижению предложения на рынке наркотиков сохраняется в полном объеме. Хочу это подчеркнуть.

Если говорить о стратегической профилактике, то это – два больших направления: с одной стороны, снижение предложения наркотических средств и психотропных веществ, а с другой – снижение спроса на них. Оба эти направления взаимозависимы. И только одновременная борьба по двум направлениям дает существенный результат.

Проблема в том, что в разных регионах действуют разные программы профилактики, различные программы лечения, реабилитации. Все это достаточно аморфно и часто непонятно, кто чем занимается. В свое время я обратился к Валентине Ивановне Матвеенко, председателю Совета Федерации, с предложением создать Совет по проблемам профилактики с тем, чтобы на эту площадку приглашать людей из разных регионов – авторов тех или иных программ, методик, подходов, направлений как государственных, так и негосударственных организаций, обсуждать эти вопросы и распространять в стране положительный опыт. Речь идет не только о наркотиках, не только о токсических и психотропных веществах, но и об алкоголе.  Должен сказать, проблема алкоголизма у нас, конечно, гораздо серьезнее, чем проблема наркотиков. Наркомания страшно выглядит, она пугает, поэтому о ней много говорят, но больных алкоголизмом в России как минимум в два раза больше. Пьянствующих и злоупотребляющих алкоголем, по подсчетам экспертов, насчитывается до 30% населения. Одной из задач, которые мы обсуждали на первом заседании Совета, – работа в соматических больницах. Дело в том, что от 10 до 30% посетителей общесоматических больниц получили свое заболевание в результате злоупотребления алкоголем. Сегодня у нас появился маркер, с помощью которого мы можем обьективизировать картину злоупотребления алкоголем и предлагать этим людям пройти тот либо иной метод лечения или реабилитации.

Думаю, что перспективы у нового Совета достаточно большие. Выступая на его первом заседании, я сказал: надеюсь, что Валентина Ивановна, в конце концов, распустит наш Совет как выполнивший свои задачи. На что она ответила: вряд ли это совершится при нашей жизни. Но тем не менее основы мы закладываем, предстоит много интересной работы, будем двигаться вперед.

– Как часто будут проходить заседания Совета?

– По регламенту мы должны собираться раз в квартал. Посмотрим, если поймем, что нужно собираться чаще, значит, будем собираться чаще или, наоборот, реже. У нас предусмотрена еще одна форма работы – круглые столы как площадка живого общения.

– Евгений Алексеевич, вы являетесь членом Координационного совета общероссийской национальной родительской ассоциации по социальной поддержке семьи и защите семейных ценностей. Эта организация пропагандирует положительный опыт каждого субъекта Федерации с целью его повсеместного тиражирования. В принципе, наверное, очень похожая работа будет у вас и в новом Совете?

– Родительская ассоциация (кстати, ее руководитель Владимир Алексеевич Гусев входит в состав Совета по профилактике наркомании, и мы очень тесно сотрудничаем на обеих площадках) призвана решать задачи широкого развития детей – спортивного, культурного, образовательного, хотя присутствуют и профилактические аспекты нашей тематики. Задача ассоциации – дать возможность детям попробовать себя в самых разных направлениях, расширять свое образование и развиваться. Я глубоко убежден, чем успешнее дети развиваются, чем больше они заняты в спорте, музыке, других познавательных сферах, тем меньше у них шансов попасть в сети наркотизации и алкоголизации.

– То есть это форма первичной профилактики?

– Безусловно.

– Плюс здесь еще акцентируется внимание на ответственность родителей.

– Да, и это очень важно. Кстати, в середине мая в Ростове будет проходить конференция Уполномоченного по правам детей в РФ Астахова Павла Алексеевича, Он приглашает нас участвовать в работе конференции, чтобы мы наладили взаимодействие с Комиссиями по делам несовершеннолетних. Там сосредоточиваются наши ребята, имеющие опыт употребления наркотиков, алкоголя, табака. По отношению к такой целевой группе несовершеннолетних мы должны проявлять активность. Недавно я встречался с Павлом Алексеевичем и, в свою очередь, пригласил его в Калининград, где в июле пройдет наша конференция. Обязательно пригласим и Гусева Владимира Алексеевича как главу родительской ассоциации. Таким образом, у нас налаживается очень хорошее взаимодействие.

– Хотел спросить вас о тактике и стратегии нового Совета, но фактически вы об этом уже рассказали. Как я понимаю, Совет будет исполнять и экспертную функцию?

– И экспертную, и образовательную. К сожалению, у нас всегда были проблемы со средствами массовой информации. Уже двадцать лет я пытаюсь организовать образовательную рубрику для молодых родителей, чтобы давать им знания, необходимые для профилактики зависимого поведения. В самом широком смысле этого слова – не только наркомании, алкоголизма и табакокурения, но и игромании, экстремизма, терроризма, то есть это мог бы быть выход на очень многие проблемы сегодняшнего времени.

– Но ведь цикл передач радио «Радонеж» – это как раз ваша инициатива. И мы через радио, через Интернет освещаем эти темы.

Да, это, пожалуй, единственная радиостанция, которая на плановой основе ведет такие передачи. Но это и ваша инициатива, и я благодарен вам за вашу работу.

– Евгений Алексеевич, вы упомянули о маркере. Расскажите подробнее, что это такое?

– Это не новое изобретение, его довольно активно используют и в Европе, и в Америке, и в Австралии, в случаях, когда человек злоупотребляет алкоголем. Но сначала объясню (это важно знать и запомнить), что такое злоупотребление алкоголем. Это 50 миллилитров крепкого 40-градусного алкоголя, употребляемого ежедневно в течение двух-трех-четырех недель в зависимости от индивидуальных особенностей человека. То есть для одного человека злоупотребление начнется с двухнедельного употребления, для другого – с трехнедельного, но обязательно начнется. И тогда печень начинает вырабатывать определенный белок, который мы определяем. Называется он довольно сложно – карбогидрат-дефицитный трансферрин, сокращенно (CDT). Появление этого маркера и говорит о том, что человек злоупотребляет алкоголем.

Сейчас мы пытаемся выйти с этой проблемой на трудовые коллективы. Кстати, с полицейскими мы активно сотрудничаем по выявлению среди их сотрудников людей, злоупотребляющих алкоголем. Там ситуация более или менее приличная, проводятся профилактические мероприятия. Это могут быть индивидуальные беседы (у нас это называется социотерапевтическая интервенция). Это особое структурированное интервью с человеком, в ходе которого ему объясняют, почему те или иные вещи делать не нужно. Это могут быть различные коллективные мероприятия, лекции, беседы. Когда-то в советские времена на производствах действовали Комиссии по рассмотрению вопросов злоупотребления алкоголем. К сожалению, сейчас ни работодатели, ни профсоюзы не заинтересованы в сотрудничестве с нами. А что такое злоупотребление алкоголем? Это невыходы на работу по понедельникам, это прогулы, болезни, травматизация на производстве, выпуск бракованной продукции, это, в конечном счете, колоссальная экономическая нагрузка на наше здравоохранение, государство, поэтому этим, конечно, нужно заниматься и в рамках социально ответственной деятельности. Но пока (повторюсь) нам с работодателями серьезно договориться не удается. Но мы не теряем надежду, и уже появился первый позитивный «звоночек». Им стал Липецкий металлургический комбинат. Мы заключили с ним договор о том, что сотрудники комбината проходят исследование в местном наркодиспансере, и, если маркер показал злоупотребление, с человеком начинают работать психолог, нарколог, другие специалисты, чтобы снизить алкоголизацию.

– Я где-то читал, что у нас в последнее время улучшилось качество стали. Может быть, это тоже повлияло?

– Надеюсь.

– То есть маркер позволяет выявить именно злоупотребление, ведь выпивающие люди обычно убеждены, что они «в норме». А маркер дает объективную картину, в каком состоянии сегодня находится человек. Злоупотребляет или нет.

– Конечно, всегда надо объективизировать тему.

Расскажу случай из своей практики. Пришел коллега, тоже доктор. Жена заставила его прийти, чтобы обсудить проблему «злоупотребляет-не злоупотребляет». Я говорю: «Нет проблем. Мы даже разговаривать не будем, оба сдадим анализы». Приглашаю медсестру, она забирает у нас кровь, у доктора, у меня. Через два дня мы снова встречаемся, и я ему показываю результаты – свой и его. Он говорит: «Да, я все понял». Так объективизация помогла решить проблему. Но, к сожалению, далеко не всякий человек понимает, чем ему грозит злоупотребление алкоголем. Ведь злоупотребление –  это мина замедленного действия. Годами человек не осознает, что у него идет злоупотребление. А кончается все слабоумием, потерей работы, потерей семьи, социального статуса. Не каждый человек способен вовремя заметить у себя признаки злоупотребления, и ему нужно помочь осознать опасность.

– Можно ли применять эту методику в массовом масштабе?

– Конечно. Недавно министр здравоохранения РФ утвердил новый порядок оказания наркологической помощи, в котором прописано использование метода маркера в профилактической работе.

– Евгений Алексеевич, возможно ли использовать эту методику в отношении лиц, которые совершали правонарушения, в том числе садились за руль, в состоянии алкогольного опьянения?

– Да, это хороший вопрос. К сожалению, сейчас ситуация складывается следующим образом: человека лишили прав за пьяное вождение, он ушел в никуда, начал еще больше злоупотреблять, через год-полтора ему возвращают права, а он – в худшем состоянии, чем был до этого. Мы пытаемся внедрить свою систему. В чем ее смысл? Человека поймали за «пьяное» вождение, по суду лишили прав и по суду же его должны направить на обследование, диагностику, затем на профилактические, лечебные или реабилитационные мероприятия и в конце срока – на обязательное подтверждение своей трезвости, тестирование на маркер злоупотребления.

– А если человек длительное время воздерживается от алкоголя, у него, в принципе, восстанавливается здоровье?

– Да, конечно, все восстанавливается.

– Согласно Стратегии государственной антинаркотической политики России, действующей до 2020 года, Министерство здравоохранения РФ является субъектом антинаркотической деятельности, перед которым стоит задача сокращения спроса на наркотики путем совершенствования системы профилактической, лечебной и реабилитационной работы. Я зачитал, как это изложено в пункте 9 этой стратегии. Расскажите, пожалуйста, подробнее о каждом направлении. Начнем с первичной профилактики. Как, на ваш взгляд, должно проводить первичную профилактику?

– Я бы начал с того, что наркомания – очень сложное заболевание. Оно имеет много разных аспектов. Биологический, психологический, социальный, культуральный, информационный... Вообще на пустом месте наше заболевание не появляется. Мы рассматриваем профилактику как работу с факторами риска, которые возникают в течение жизни человека. Сегодняшние фундаментальные исследования позволяют выявить генетические факторы риска. Нет гена алкоголизма, нет гена наркомании, но есть группа генов, которые меняют биохимию головного мозга. Допустим, высокий уровень дофамина (чтобы было понятнее нашим слушателям, это группа нейрогормонов, это адреналин, норадреналин некоторые другие). Высокий уровень дефаминов провоцирует рискованное поведение. Человек все время ищет рискованных ситуаций и обязательно в них попадает, а выбираться оттуда ему довольно сложно. Поэтому такие люди уже в 12-15 лет начинают пробовать алкоголь, табак, наркотики, все что угодно. Вот такая избыточно познавательная деятельность! Если при этом уровень серотонина низкий (это тоже нейрогормон, отвечающий за стрессозащищенность, уровень депрессии), то эти люди ломаются. Попал в сложную ситуацию и сломался. И начинает искать варианты «самолечения», а чаще всего ими становятся алкоголь или наркотик. Это один аспект.

Мы открыли у нас в центре на сегодняшний день, пожалуй, единственную в стране генетическую лабораторию, и она нам позволяет выявлять эти риски у детей. Сейчас мы отрабатываем методики, набираем статистику. Обследуется большая группа детей, родившихся в семьях больных алкоголизмом, мы их обследуем, ищем у них риски и начинаем раннюю профилактику. Работают лаборант-генетик, медицинский генетик, врач психиатр-нарколог, психолог, специалист по социальной работе. Пять направлений работы с одним человеком, ну и с семьей в целом. Взрослых мы лечим у себя в клинике, а если выявляем генетические факторы риска у ребенка, то даем рекомендации семье, как такого ребенка воспитывать. Эти дети нуждаются в несколько другой системе воспитания. Так мы переходим от персонифицированной медицины к персонифицированной педагогике. Может быть, сейчас это звучит как некий футуризм, далекое будущее, но на самом деле это будущее уже совсем рядом, и это позволит нам давать рекомендации  педагогам для конкретных детей, особенно трудновоспитуемых, которые находятся в специальных учреждениях. Так что это достаточно широкое поле деятельности.

– Получается адресная квалифицированная профилактическая работа. Она, конечно, является противоположностью той «профилактике», которая, к сожалению, распространена в некоторых регионах, когда о проделанной работе отчитываются количеством проведенных мероприятий и охватом аудитории.

– Здесь существует системная ошибка. Разработчики тех или иных программ полагают (как мне кажется), что есть некая серая масса детей, и предлагают программу, которая должна действовать на всех одинаково. Так не бывает, все дети – личности, все дети разные, с разной биохимией головного мозга, разными психическими реакциями. Есть дети с дефицитом внимания и гипердинамическим синдромом, а есть дети (и родители этого очень часто не замечают) с внутричерепной гипертензией. Она потрясающе легко лечится, но не сделанные вовремя исследования не позволяют наладить контакт с ребенком, его воспитание и образование. Ребенку надо уделять внимание, и тогда многие риски уходят сами. Дети хорошо реагируют на человеческую речь, здоровую, нормальную русскую речь, не на крики, не на мат, который в семьях, к сожалению, довольно часто присутствует. Если с ребенком правильно разговаривать, читать ему книжки, у него возникнет, извините за такую аналогию, зависимость от языка. У него появится привычка с родителями разговаривать. Если вы научились разговаривать с ребенком в 2-5 лет, то почти все проблемы вы сможете снять, проговаривая их в подростковом, молодежном возрасте.

– Евгений Алексеевич, расскажите о стратегии и перспективах развития государственной системы реабилитации. Это ведь очень важное направление. Как будет развиваться работа в дальнейшем?

– На самом деле все уже продумано. Осталось только реализовать. Еще в 70-м году, по-моему, Всемирная организация здравоохранения дала определение реабилитации. Согласно ВОЗ реабилитация – это комплексное воздействие: медицинское, психологическое, социальное, трудовое. Если мы говорим, что заболевание сформируется в связи с очень многими факторами риска, то и реабилитация состоит из тех же самых составляющих. То есть больной должен находиться под контролем и сопровождением врача, психолога, специалиста по социальной работе, трудового инструктора. Очень часто, особенно при ранней алкоголизации или ранней наркотизации дети не успевают получить элементарных знаний, навыков. Поэтому нам часто приходится говорить не о реабилитации, а об абилитации (первичном научении). И все это на фоне каких-то биологически искаженных моментов. Я говорил о генетике, по современным научным представлениям, генетический вклад в формирование зависимого поведения составляет от 60 до 80 процентов. Психологические проблемы, очень часто возникающие у подростков просто по определению, потому что они входят в открытый мир, в социализацию. Они задают себе философские вопросы, и впервые в жизни сталкиваются с дружбой,  любовью, познанием окружающего мира. При этом они сами все время меняются. В постоянно меняющимся мире постоянно меняющийся ребенок – это очень сложно, и если есть какие-то генетические факторы, то они сказываются и приводят к ломкости этого человека. Поэтому реабилитация наших больных – сложная, многоаспектная проблема, необходимо восстановить связь человека с окружающим миром, многочисленные  мостики, связи.

К сожалению, некоторое время назад единый процесс реабилитации был нарушен. Минздраву оставили только медицинскую реабилитацию. Правда, наши специалисты плохо понимают, что такое узкая медицинская реабилитация – без труда, без культуры, без спорта, без музыки, без книг. Поэтому в наших реабилитационных центрах, государственных, конечно, мы выстраиваем работу именно таким образом. Каждый больной должен быть под пристальным вниманием врача, психолога, специалиста по социальной работе. И обязательно труд, обязательно спорт, обязательно какие-то культурные, музыкальные или театральные занятия. То есть все развитие человека невозможно, и реабилитация его невозможна вне такой каждодневной деятельности. Плюс специальная образовательная «12-шаговая» программа. Человека учат сначала осознать и понять, что он болен. У анонимных наркоманов, анонимных алкоголиков есть лозунг: «Мы неизлечимо больны, поэтому мы не употребляем алкоголь и наркотики и мы остаемся трезвыми, мы выздоравливаем всю оставшуюся жизнь». Вот эту философию мы привносим и нашим больным.

Все люди разные. Есть люди, которые пьют молоко. Есть люди, которые его не переносят. Есть люди, которые не едят сладкого, потому что у них мало инсулина. Есть люди, которым нельзя алкоголь, потому что у них нет ферментов. Ну а наркотики по определению нельзя никому, поскольку они грубо меняют биохимию головного мозга, приводят к психозам, шизофреноподобному дефекту. Вроде оболочка человеческая, а внутри пусто, ничего нет. Эмоциональное выгорание. Это беда. Поэтому наркотики – это абсолютное зло. Эту идею мы привносим не только больным, но и тем, кто уже имеет интерес, но еще не пробовал наркотики.

К сожалению, в России сейчас появилось много негосударственных реабилитационных центров, но мы не знаем, что там на самом деле происходит. Медицинской лицензии у них нет, с нами они договоры не заключают, проверяющие органы к себе не подпускают, заявляя: «Мы не занимаемся медициной». Как можно не заниматься медициной, если перед вами больной человек. Это мне непонятно. Наша точка зрения – все, кто занимаются реабилитацией больных людей, должны иметь медицинскую лицензию на это. Если у них появляется медицинская лицензия, в соответствии с федеральным законом о здравоохранении № 323-ФЗ они обязаны будут подчиняться нормативным актам Минздрава России. Тогда мы сможем наладить и сотрудничество, и сопровождение, и какую-то помощь этим центрам. Мы не вмешиваемся в финансовую сторону этого вопроса, но сущностная, методологическая работа должна вестись в соответствии с научным пониманием этого заболевания и существующей практикой.

– Исходя из того, что вы сказали, лично я понимаю так: в каждом субъекте при наркологической службе должен быть государственный реабилитационный центр? Это правильно?

– Да, это правильно, так оно и происходит. При всех крупных наркологических учреждениях в каждом субъекте Федерации есть реабилитационные отделения. Правда, в совсем маленьких территориях, где триста тысяч населения или пятьдесят тысяч населения, это организовать трудно. А в крупных городах, в крупных территориях, да, есть обязательные реабилитационные подразделения. Они могут быть амбулаторными, могут быть стационарными, но они обязательно есть.

– Евгений Алексеевич, вы много внимания уделяете духовной составляющей. Я знаю, что по вашей инициативе, при вашем участии в учреждениях московской наркологии созданы домовые храмы, практически везде существуют молельные комнаты. Насколько это важно?

– Я уже говорил, что в реабилитации есть аспект биологический, психологический, социальный, культурный. И обязательно должен быть духовный аспект. Я всегда вспоминаю Евангелие, что можно беса изгнать из души, но если душу не наполнить, то бесы туда вернутся в еще большем количестве и будут разрушать человека. Абсолютно верная мысль (оспаривать Евангелие глупо), но когда ты это чувствуешь непосредственно на больном человеке, то понимаешь всю глубину Евангельских мыслей. Без духовности невозможно. Не хорошо говорить о духовности как о реабилитационном элементе нашей системы. Скажу по-другому, это важнейший аспект жизни человека. Если человек не стремится духовно обогатиться, развиваться, то, наверное, он не вполне полноценный человек. Я не говорю, что это обязательно должна быть православная церковь, это может быть мечеть, это может быть синагога, это может быть буддийский храм. И атеисты тоже могут развиваться духовно. Но я считаю: если мы говорим на русском языке, то мы православные люди, это мое глубокое убеждение. Поэтому православный храм – обязательная составляющая нашей работы.

– Сколько в московской наркологии домовых храмов?

– У нас три клинических филиала, то есть три стационара. В них есть домовые храмы. В одном из диспансеров (северный округ) тоже открыли храм и активно сотрудничают с Даниловским монастырем. Не могу не вспомнить отца Иоанна, который окормляет храм во втором диспансере. Не могу не сказать и о храме Преображения Господня на Люблинской улице. А батюшка отец Дмитрий, который возглавляет церковь Иоанна Кронштадтского в Жулебине! Он к нам ездит, и больные его обожают.

– Евгений Алексеевич, еще вопрос. Указом Президента РФ о совершенствовании государственной политики в сфере здравоохранения было поручено до первого января 2016 года завершить в стране модернизацию наркологической службы. Срок уже истек. Что сделано?

– Пожалуй, впервые за всю историю советского периода, за всю историю российского периода Министерство здравоохранения выделило очень большие деньги, около двух миллиардов рублей, на развитие наркологической службы. Эти субсидии были направлены в регионы, во все субъекты Федерации с условием, что субъект Федерации выделяет примерно столько же из своего бюджета. Таким образом, удалось развить материальную базу наркологических учреждений, закупить оборудование, отремонтировать помещения, обучить персонал.

И другой важный аспект. Мы наконец разработали и внедрили систему поэтапного технологического процесса – профилактики, лечения, реабилитации. Это законченный процесс. Мы выявляем факторы риска в детстве, в рамках первичной профилактики. С 2001 года мы начали пилотный проект – тестирование московских школьников на наркотики. К 2010 году выявляли в школах 10-15% учеников, старшеклассников, которые имели опыт употребления наркотиков. По вузам это было 15-30%. В 2011 году президент страны дал поручение разработать федеральный закон о тестировании. Мы объясняли родителям, почему не надо сопротивляться тестированию, убеждали, что лучше вовремя выявить проблему и переломить ситуацию.

Это уже вторичная профилактика, выявление. Если в 2010-м, 2011 году мы выявляли 10-13% употребивших, то в прошлом году таких было уже от 2-х до 5%, то есть система работает. Есть свои этапы в лечении, в реабилитации.

После прохождения всех этапов мы не выпускаем наших пациентов в никуда, мы их внедряем в систему анонимных алкоголиков и анонимных наркоманов. Эта система, на мой взгляд, лучшее, что есть в мировой наркологии. Это осмысленная, технологическая цепочка всех этапов лечения, реабилитации и создания лечебной субкультуры. Эти люди объединяются, потому что в одиночестве выздоравливать невозможно. Нужно быть в коллективе. Создание социальной среды для этих больных – очень важный момент.

– Я раньше думал, что анонимные наркоманы – это те, кто употребляют тайно, чтобы никто не знал и не слышал, а на самом деле это сообщество, которое оказывает зависимым большую помощь.

– Они нам очень помогают, приходят как волонтеры в наши клиники, мотивируют на выздоровление новичков, не бросают их в одиночестве.

– Евгений Алексеевич, что вы можете порекомендовать нашим слушателям, которые сегодня столкнулись с такой проблемой, как зависимость? Что делать людям, когда их близкий человек страдает от алко-, нарко- или других форм зависимости?

– Первым шагом должен стать визит к специалисту. Нужно посоветоваться с ним, как организовать первую беседу, интервенцию. Здесь, как правило, родственники делают много ошибок, уводя ситуацию в подполье. Поэтому первый шаг – звонок на наш телефон доверия, круглосуточный бесплатный номер – 8(495) 709- 64-04.

– Большое спасибо, Евгений Алексеевич, за участие в нашей передаче!

– Спасибо вам.