Перейти к основному содержанию

08:50 29.03.2024

«Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века». Передача первая.

30.12.2017 08:05:06

Беседа Елены Старостенковой с журналистом Еленой Смирновой 26 марта 2017 года.

Елена Смирнова: Здравствуйте, дорогие братья и сестры. У микрофона Елена Смирнова. Вновь мне приходится напоминать, что 2017 год богат на юбилеи. Самый главный юбилей, 100-летие так называемого Октябрьского переворота, сейчас обсуждается везде. Но как-то в тени остался другой юбилей — 80-летие красного террора 1937 года, который явился следствием этого переворота. Думаю, что нам следует уделить особое внимание и этой дате. Сегодня мы с вами поговорим на тему, которую я уже начала в своем репортаже из Дома Русского Зарубежья, где был представлен двухтомник под названием "Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века". В этом двухтомнике помещена переписка расстрелянного в 37-м году в Бутово священника Михаила Шика с его супругой Натальей Дмитриевной Шаховской-Шик. И сегодня у нас в гостях их внучка — Елена Евгеньевна Старостенкова. Здравствуйте, Елена Евгеньевна.

Елена Старостенкова: Здравствуйте.

Елена Смирнова: Елена, я не знаю, обратили ли Вы внимание, что сегодня необыкновенный день. Это не только первый день Великого поста, в который мы записываем передачу, но и день памяти святого мученика Михаила Черниговского.

Елена Старостенкова: Да, который был небесным покровителем моего деда.

Елена Смирнова: Мы ведь с Вами не договаривались на эту конкретную дату встретиться, а так получилось. Когда я сегодня собиралась, то посмотрела в календарь и увидела, какое сегодня число. Мне кажется, что это добрый знак для начала нашего с Вами цикла. Как будто  благословение батюшки Михаила Шика. А надо вам сказать, дорогие радиослушатели, что для меня он особенно близок, потому что какое-то время служил в храме святителя Николая в Клениках, куда я хожу.

Елена Старостенкова: Спасибо большое. Наверное, действительно, промыслительно, что мы встречаемся в этот день. Для меня это тоже удивительно. Тем не менее, мне бы хотелось рассказать о своих бабушке и дедушке как о простых людях. Не как о героях-мучениках, а людях, таких же, как мы с вами, которые нашли свой путь в жизни и совершили свой подвиг. Совершили как обычные люди, не думая о том, что это нечто чрезвычайное.

Елена Смирнова: Если позволите, я прерву Ваше вступление, потому что хочу рассказать радиослушателям, что такое для нас "обычные люди". Как-то я писала книгу об одном священномученике, тоже расстрелянном в 37-м году, тоже в Бутово. Это был заказ одного из монастырей. И вот монахини этого монастыря постоянно мне напоминали: «Пожалуйста, не делайте из него святого. Это обычный человек. (Просто, мол, его расстреляли за веру- Е.С.) А мы с Вами святыми никогда не будем. Поэтому давайте этот момент опустим». Так вот, дорогие радиослушатели, рассказ, который вы услышите, будет именно о том, как обычный человек становится святым. Это относится именно к нам, и не только потому, что сейчас время Великого поста, и мы должны следить за собой, никого не обижать и сами не обижаться, и так далее. И вести высокодуховный образ жизни. Но мы должны знать, что сейчас время спокойное, а были времена, когда быть добродетельным у нас в России являлось преступлением. Но люди становились святыми именно в такое время. И они несли этот подвиг святости не только в тот момент, когда их расстреливали, но и ежедневно, ежеминутно.

Е. Старостенкова: Спасибо большое за этот комментарий. Он очень совпадает с образами отца Михаила и Натальи Дмитриевны, которые рождаются из их писем. Именно так они и понимали свое назначение на земле, как совершение ежедневно и ежечасно правильных поступков в обыденной жизни, не ставя перед собой какие-то сверхъестественные цели. Тем не менее, биография их не совсем обычна.

Давайте я начну с рассказа о нашей семье. Дедушка был расстрелян в 37-м году, бабушка умерла в 42-м. У них осталось пятеро детей, двое из которых на момент смерти бабушки были несовершеннолетними. И дети хранили память о своих родителях всю жизнь. А биографии восстанавливали по документам очень долго, и тоже, можно сказать, посвятив этому делу ряд лет жизни. 15 лет занималась восстановлением биографии отца Михаила его дочь Елизавета Михайловна Шик. Она была хранителем, расшифровщиком и комментатором этого архива. На то, чтобы прочитать письма, которые были опубликованы в последние 2 года культурно-просветительским фондом "Преображение", ушло примерно столько же лет жизни Елизаветы Михайловны. Еще примерно 2 года после ее ухода рождались комментарии к этим текстам, потому что (что характерно для жизни людей того времени) они жили не в пустом пространстве. Они находились в тесном общении с друзьями, с сослужащими священниками, своими духовниками, которые менялись: одни приходили, другие уходили. Книга переписки бабушки и дедушки наполнена голосами не только их самих, но и многих других людей. Тех, которые помогали им и которым они помогали, с которыми они были связаны различными, в том числе  -  духовными узами. Наверное, будет правильно сказать, что это были узы совместной христианской жизни. Но чтобы не говорить высоких слов (у меня сложилось мнение, что дедушка и бабушка  высокие слова не очень-то жаловали, они любили слова и дела конкретные) — давайте вернемся к биографии.

Михаил Владимирович Шик родился в Москве в 1887 году, в богатой еврейской семье. Это была семья купца первой гильдии  Меира Ошеровича Шика, который приехал в Москву в конце 80-х годов и здесь же умер, оставив в наследство детям скорняжное дело. Поскольку он был купцом первой гильдии, его вдова и  дети стали потомственными почетными гражданами Российской империи. В это сословие люди попадали благодаря подтвержденному имущественному цензу. То есть, для того, чтобы стать потомственным почетным гражданином Российской империи, нужно было 10 лет провести в звании купца первой гильдии. При этом эти 10 лет должны были быть беспорочными: без судебных преследований, фальшивых банкротств и тому подобных прелестей, которыми богата наша сегодняшняя жизнь. Семья могла потерять имущественное положение, но не потерять это звание, которое давало право на участие в выборных органах. Богатство в те годы – как, впрочем, и всегда  - наживалось долго и великими трудами, а вот утратить его можно было легко. В роду Шиков были не только купцы, но и художники, артисты, врачи, священники. Во втором поколении московских купцов Шиков только один из сыновей стал купцом первой гильдии, остальные избрали для себя другое поприще.

Сегодня важно говорить и важно понимать, что во времена и все века в церковь, как и в искусство, люди приходили из разных социальных слоев и групп. Часто, приходя в церковь, жертвовали на ее развитие все свое состояние. Семья Шиков никогда не была настолько богатой, чтобы на свои средства создать монастырь. Но всякому посетившему Соловки доведется услышать историю митрополита Филиппа (Колычева), который практически все значительное состояние бояр Колычевых потратил на устроение этого монастыря. Так вот и для будущего отца Михаила приобретение материальных благ никогда не имело решающего значения. Он довольно хорошо учился.

Елена Смирнова: А где он учился?

Елена Старостенкова: Сначала в 5-й Московской гимназии, где приобрел не только диплом с отличием, но и множество друзей, с которыми он оставался связан до конца своих дней.

Елена Смирнова: Это все знаменитые друзья.

Елена Старостенкова: Это Владимир Андреевич Фаворский, это Дмитрий Поленов, сын художника, это Георгий Вернадский, сын Владимира Ивановича Вернадского. Это люди, с которыми судьба отца Михаила будет связана навсегда. Затем, закончив в 1905 году 5-ю Московскую гимназию, отец Михаил поступает на историко-филологический факультет Московского Университета, заканчивает его и еще примерно год или около того слушает лекции по философии во Фрайбурге. Еще будучи студентом, он берется со своим другом Варварой Григорьевной Малахиевой-Мирович за перевод сложного текста Джеймса, посвященного психологическим проблемам и их отражению  в религиозном опыте различных конфессий. Это интересное исследование, переведенное тогда в том числе и отцом Михаилом, переиздается до сих пор. В последний раз оно было переиздано, если мне не изменяет память, в 2010 году, и до сих пор читается студентами психологических вузов.

Елена Смирнова: Он уже тогда был крещен?

Елена Старостенкова: Нет, не был.

Елена Смирнова: Но шел путем религиозных поисков, да? Судя по этой работе….

Елена Старостенкова: Он, безусловно, шел путем религиозных поисков. И, как свидетельствуют в том числе и письма того периода, отказывался следовать по тому пути, на который его подталкивала семья. Близкие хотели, чтобы он помог восстановить пошатнувшееся к тому времени финансовое благополучие семьи.  Своей будущей жене он напишет буквально несколько слов:  "в Варшаве мне так скучно", - это о том, что он чувствовал свое призвание в другом. Он не мог посвятить себя делу накопительства материальных благ.

Я позволю себе прочитать выдержку из одного письма, написанного Михаилом Владимировичем Наталье Дмитриевне в 1915 году, сразу после окончания университета: "Почему мы так немощны перед жизнью, почему не умеем воплощать в ней того, что любим? Опять этот вопрос останется без ответа, хотя не перестаю ощущать, как этот ответ необходим нам. В нем самая важная из наших жизненных задач. Нам нужно расти, нам нужно учиться, нужно работать, чтобы дорасти до удовлетворительного ответа. Иначе мы не оправдаем своей жизни. Оправдаем ли, — я не знаю. Но верю, что для этого заключен наш союз, Наташа, и что вместе мы, м. б., найдем свой путь. Вы не совсем справедливы, когда говорите, что мы только думаем о жизни. Думая, мы готовимся к ней, собираем силы и определяем пути, да и делаем кое-что, правда, немногое, отрывочное, но это все-таки не безнадежно".

Этот мотив — поиска своего пути, своего предназначения — проходит красной нитью через всю переписку дедушки и бабушки в продолжение нескольких лет: 11-го, 12-го, 13-го, 14-го, 15-го.

1914 год. Начинается Великая война. В мировой истории она значится как Великая, в российской истории она значится как Первая мировая. Будущий отец Михаил отправляется на фронт. На протяжении нескольких месяцев рвется не только в действующую армию, но и на передовую. Он считает, что его место там, где гибнут люди, где свершается великое событие. Он считал, что эта война — последняя на земле, и он должен в ней непременно участвовать.

Елена Смирнова: Он очень интересно описывает события, которые там происходили. Не в окопах, а в штабе, где он находился. Пишет о том, что пытался переговорить с солдатами; что очень хотел, чтобы простые крестьяне тоже задумались именно о будущем России. И в то же время пишет, что, к сожалению, они думали только о том, что им предстоит сейчас — сегодня, завтра. Вот сегодня им выдадут паек, завтра еще что-то, а великие мысли о будущем великой России их не особенно волновали. И офицерство, которое он описывает, тоже было не на высоте. И поэтому ему очень хотелось, казаться на поле битвы: его душа рвалась на деле доказать свою любовь к России, о которой он, кстати, тоже писал в письмах.    Его, как никого, особенно трогал путь России. Ему хотелось, чтобы она очистилась от всего наносного, плохого, грубого, которое было в ней.

Елена Старостенкова: Должна сказать, что  совершенно очевидно, что воссоздание биографий отца Михаила и Натальи Дмитриевны, оказывается, еще и написанием истинной истории нашей страны. И оно продолжается, в том числе, с помощью наших читателей и журналистов, которые помогают нам осмысливать то, что мы имеем. Да, действительно, заинтересованный читатель найдет в переписке военного времени много интересных деталей о том, что реально происходило на фронтах Первой мировой. С этой точки зрения, прав отец Георгий Митрофанов, который сказал, что эта переписка являет собой исторический документ, потому что здесь события описаны не по воспоминаниям, а отражают сиюминутную картину.

Но мне бы хотелось вернуться к логике движения будущего отца Михаила, его  пути ко  крещению и к принятию сана, пути, в прохождении которого   его военный опыт имел огромное значение. Вот выдержка из одного из писем 1915 года: "Я не умею вместить того, что свершается, и только покорно подставляю голову. Пусть свершается по воле Божией, которую одну я чувствую в том, что делается, — в великом и малом, в моей судьбе, и судьбе народов, и участи отдельных жизней. «Да будет воля Твоя». Это — опора и мудрость моя, которую я исповедую всем открытым сердцем. Ею одною освещаю все горести и треволнения, которые заполнили течение жизни".

Так, независимый и успешный во многих своих начинаниях, молодой человек постигает науку смирения и наполняет для себя новым смыслом истины христианства. Умение полагаться на волю Божию в любых обстоятельствах жизни будет только укрепляться в дальнейшей жизни Михаила. Не унывать, не клясть судьбу, но помнить и верить, что Господь тебя никогда не оставляет и помогает выйти из любых невыносимых обстоятельств с прибытком. Прошу прощения, это уже мои слова.

Елена Смирнова: Елена Евгеньевна, но он и в письмах пишет, как то и дело заходит в храм. Вот он вспоминает пасхальную службу, и так далее. Он еще не крещен, но он примыкает к этому, и  глубинно познает духовные истины, о которых очень часто люди, которые приносят своих детей крестить, даже не задумываются. А здесь человек принимает это вполне сознательно.

Елена Старостенкова: Вы совершенно правы. Вообще, судя по всему (я могу, естественно, об этом судить тоже только по письмам и документам, поскольку никогда не видела собственного деда), он был человек во всем очень основательный и неспешный. И если он двигался к вере, к Богу, то он делал это очень методично и последовательно. Но то, куда он уже приходил, то, в чем он был уже уверен, он этому был верен до конца. Поэтому совершенно не случайно человек такого типа оказался на Бутовском полигоне в 1937 году.

Семнадцатый год, революция. Тоже очень интересная переписка того времени о том, как в армии встретили то, что в письмах называется "переворот в Петербурге". Я имею в виду уже Октябрьскую революцию и то, что за этим последовало в армии. Я рекомендую историкам ознакомиться с этими документами. Михаил Владимирович ищет свое дело в Белом движении в 17-м году. Однако быстро разочаровывается в нем, и его судьба в тот год резко расходится с судьбой близкого друга — Георгия Вернадского, который, как известно, примет министерский пост в правительстве Врангеля и впоследствии покинет Крым с остатками Врангелевской армии, навсегда оставив Россию и немолодых родителей — Владимира Ивановича Вернадского и мать Наталью Егоровну. Георгия ждет исследовательская работа в Праге, затем в Америке. И слава, прижизненная и посмертная, слава одного из основателей евразийства. А его друг Михаил Шик еще долгие годы будет поддерживать связь с его родителями, дружба с которыми еще более окрепнет после его женитьбы на дочери Дмитрия Ивановича Шаховского, связанного с Владимиром Ивановичем Вернадским узами братства.

В 1918 году Михаил Шик крестился, принял Православие. Это произошло в Киеве.

Елена Смирнова: Он крестился тоже с именем Михаил, но сознательно, взяв себе в покровители святого мученика Михаила Черниговского, пострадавшего за веру православную в Орде.

Елена Старостенкова: Да, он говорил, что именно этот святой ему особенно близок. Я не знаю, насколько я имею право на такой комментарий. Дело в том, что Михаил Черниговский принадлежит к роду Щербатовых, с которым, в свою очередь, в очень близких родственных отношениях состоял род Шаховских. Так что, в некотором смысле, святой Михаил Черниговский был как бы членом семьи. Но, впрочем, это не единственный святой в семье. Как говорила моя покойная тетка Елизавета Михайловна Шик: "В нашей семье двое святых, и совсем необязательно, чтобы был третий». То есть, мы никогда не настаивали на канонизации отца Михаила.

Елена Смирнова: Второй святой — это...

Елена Старостенкова: Это князь Феодор Черный, князь Ярославский.

Феодор Черный — основоположник рода Шаховских.

(Святой благоверный князь Феодор Ростиславович Черный, или Чермный; ок. 1240—1299; вместе с сыновьями Давидом и Константином — первые Ярославские святые. — Е.См.)

Крещение, принятие Православия для отца Михаила означало возможность его женитьбы на Наталье Дмитриевне Шаховской. И для него это решение было связано с его решением остаться в России и не покинуть ее в трудную минуту. В одном из писем своей уже невесте он пишет: "Мы же не оставим с тобой Россию, Наташа". Это не семейный выбор, это его личный выбор. Часть его ближайших родственников покидает страну. Так, его дядя Адольф Меерович с сыновьями уезжает во Францию. И один из его сыновей, Александр Адольфович Шик, в последующие годы прославится как пушкинист и исследователь русской литературы ХIX века. Его книги и сегодня издаются и переиздаются в нашей стране.

Некоторое время Михаил работал в Московском Университете, готовился к занятию профессорской должности на кафедре философии. В голодном 19-м году молодая семья переехала в Сергиев Посад.

Елена Смирнова: Елена Евгеньевна, мне кажется, было бы уместно рассказать еще и о бабушке, то есть, его избраннице. Вы уже начали говорить о роде Шаховских, из которого она происходит.

Елена Старостенкова: Хорошо, давайте именно здесь немножко расскажем о Наталье Дмитриевне Шаховской. Я, в общем, вполне осмысленно пока не касаюсь этой темы, потому что эта тема сама по себе очень большая, интересная и трогательная. Однако давайте тогда очень коротко факты: Наталья Дмитриевна Шаховская — дочь князя Дмитрия Ивановича Шаховского, известного земского и политического деятеля. Он был секретарем первой Государственной Думы, одним из лидеров партии кадетов и одним из министров Временного правительства. Это его официальные должности, которые он занимал в разные годы. Кроме того, он был исследователем Чаадаева и вошел в историю мировой литературы как один из исследователей Чаадаева. То есть, человек очень неординарный, имевший всероссийскую известность.

Он оказал, безусловно, большое влияние на своих дочерей. Наталья Дмитриевна была второй его дочерью. Старшая — Анна Дмитриевна Шаховская. Девочки в семье получили высшее образование. Обе закончили, и Анна Дмитриевна, и Наталья Дмитриевна, Высшие женские курсы Герье в Москве. Анна Дмитриевна по естественнонаучному отделению, а Наталья Дмитриевна — по историческому. И, собственно говоря, здесь в Москве они и встретились с Михаилом Владимировичем, который обучался в Московском Университете, и у них образовался круг общих друзей. Общими друзьями были Вернадские, Георгий и Нина, и многие другие.

Наверное, надо сказать несколько слов об особенностях воспитания в семье Шаховских, которое строилось на том, что никакие сословные привилегии не могут быть основанием для отказа от постоянного напряженного труда. Как говорила позже моя мама, не было, наверное, в России более сурового воспитания, чем воспитание княжеское. Девочки работали с самого раннего возраста, а  свое образование оплачивали сами, давая уроки. Такое воспитание помогло Наталье Дмитриевне и ее сестре выстоять в те тяжелые годы, которые выпали на их долю. Они не чуждались никакой работы: в огороде, в коровнике, выхаживали  стариков, растили детей. Все это они делали легко, с радостью и, как говорится, не покладая рук.

Но давайте мы, однако, вернемся сейчас к отцу Михаилу, чтобы эту историю рассказать до конца. Потому что история очень интересная.

Я, наверное, хотела бы посоветовать всем тем, кто нас сегодня слушает, заняться историей собственной семьи, потому что в такой работе и постигается настоящая история. И не только в изучении документов, но и в попытках почувствовать людей, которые жили до нас и что-то делали, в том числе, для нас. Потому что, в конце концов, мы живем на том наследстве, которое оставили наши деды и отцы.

Итак, мы оставили молодую семью Шиков—Шаховских в 19-м году в Сергиевом Посаде. Сюда переехала молодая семья, спасаясь от московского голода. Наверное, мало кто сейчас помнит, что в 19-м году в стране было здорово голодно, и прежде всего, было очень голодно в крупных городах, в Москве и Петрограде. Сюда же, в Сергиев Посад, потянулись многие другие семьи, с которыми Шикам—Шаховским предстоит подружиться на всю жизнь. Здесь они будут работать, жить и общаться с семьями Фаворских, Ефимовых, Флоренских, Олсуфьевых, Мещерских, с Мансуровыми, Истомиными, Самариными, Сидоровыми и многими, многими другими. С теми людьми, которых на советском новоязе стали называть «бывшими». К этой категории, имевшей ограничение в политических правах, относились, кажется, представители всей состоятельной части российского общества и государственные служащие Российской империи, от тайных советников и министров вплоть до городовых. Пусть историки меня поправят, если я неправа.

В 1919—1920 годах Михаил Владимирович работает в Комиссии по охране памятников искусства и старины Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Одновременно и в последующие годы, по 1925 год, год его ареста, включительно, преподавал историю в педагогическом техникуме Сергиева Посада.

Вот Павел Васильевич Флоренский, внук отца Павла Флоренского, очень возмущается, когда я пропускаю в рассказе об отце Михаиле историю его деятельности в качестве члена Комиссии по охране памятников искусства и старины Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Но это просто целая большая история, которая, среди прочего, на мой взгляд, обросла некоторыми полулегендарными сведениями о том, что члены этой Комиссии непосредственно участвовали в спасении мощей преподобного Сергия Радонежского. В документах нашей семьи никаких подтверждений этому нет. Поэтому я так сдержанно к этому отношусь. Одно можно сказать определенно, что все члены этой Комиссии стремились к тому, чтобы оградить ценности Лавры от разграбления. Лавра была национализирована в 1918 году, и над ней нависла серьезная угроза расхищения тех ценностей, которые там были. Если сегодня мы радуемся их сохранности, то при этом мы должны вспоминать имена тех людей, которые позаботились об этом в 1919—1920 годах.

Следующая веха в биографии деда — 1925 год, его рукоположение во диаконы местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Петром (Полянским). Затем начало служения в церкви Петра и Павла в Сергиевом Посаде, настоятелем которой был отец Сергий Сидоров.

В ту пору, когда мой дед принимал первый священнический сан, Русская Православная Церковь уже многие годы терпела гонения со стороны власти. Фактически массовыми они стали уже в 1922 году в связи с кампанией по изъятию церковных ценностей, которой власть ответила на попытку Церкви самостоятельно помочь голодающим Поволжья. С 1922 по 1925 год было проведено несколько сотен процессов против священников и мирян, которые сопротивлялись изъятию церковных ценностей. Десятки и сотни священников и мирян были осуждены на различные сроки заключения или лишения прав.

Так что в 1925 году принимать сан — это был поступок. Это был поступок, который предопределил, в конечном счете, дальнейшую судьбу отца Михаила. В том же 1925 году, в декабре, он был арестован в рамках одного из дел митрополита Петра (Полянского). Собственно говоря, это дело состояло из двух дел. Одно из них было выделено как дело Сергиево-Самаринской группировки, или Самаринско-Сергиевой группировки, по имени Александра Дмитриевича Самарина, которому приписали главенствующую роль в формировании такой антисоветской организации. А второе дело, в рамках того же дела, было дело владыки Феодора (Поздеевского) и Даниловской общины. Все участники этого дела были арестованы в конце 25-го года, и большинство получило самые разные сроки.

После нескольких месяцев заключения отец Михаил отправляется в ссылку. У него был приговор — 2 года ссылки. Он отправляется в ссылку в Турткуль, и это время, проведенное им в ссылке, становится, как он сам говорит, временем учебы, временем глубокого постижения христианских истин и временем практического их применения в своей собственной жизни.

В одном из писем жене он пишет, что нигде он не чувствовал себя так свободно и нигде он не чувствовал такой насыщенности жизни и насыщенности общения, как в ссылке, где одновременно с ним находился, в том числе, епископ Герман (Ряшенцев), сыгравший немалую роль в его дальнейшей судьбе. Владыка Герман благословил отца Михаила на принятие иерейского сана, и в 27-м году он был рукоположен владыкой Никодимом (Кротковым) в сан священника.

Елена Смирнова: Это было в Турткуле или уже когда он вернулся?

Елена Старостенкова: Это было в Турткуле. Владыка Никодим в это время тоже находился в ссылке, и сохранились документы, свидетельствующие о рукоположении. Они представлены, в том числе, в Бутовском музее, организованном на полигоне.

Я бы хотела прочитать еще одно письмо как свидетельство того, что ссылка не помешала ни деду, ни бабушке быть счастливыми и радоваться возможности появления на свет четвертого ребенка. Попробуйте представить себе, что отец вашего семейства находится в ссылке, а у вас дома на руках уже трое, а тут еще ожидается рождение четвертого.

Елена Смирнова: Это после того, как Наталья Дмитриевна приехала в Турткуль, да? со своим сыном?

Елена Старостенкова: Да,  после того. Это выдержка из письма № 347 из второго тома книги переписки отца Михаила Шика и Н.Д. Шаховской "Непридуманные судьбы на фоне ушедшего века". Это письмо летит вслед уезжающей от отца Михаила Наталье Дмитриевне, которая вместе с сыном посетила его в ссылке: "Со дня Твоего приезда ко мне, дорогой друг мой Наташенька, не испытывал я такой тихой и глубокой радости, соединенной с миром душевным, какую доставило мне чтение Твоего первого письма из дома, пришедшего вчера. И торжественная «встреча» у церкви, и радость дочурок, обласканных приехавшей мамой, и Твое посещение старенького Батюшки [о. Алексия] — все будит в сердце теплые волны любовного и радостного мира. Но больше и глубже всего я счастлив Твоим золотым словам про свое отношение к новому Твоему материнству. Помоги Тебе Господь сохранить и дальше покорность Его воле и любви к зачатой нами жизни. И у меня преобладавшее в первое время чувство тревоги за Тебя покрылось растущей нежностью отцовства к будущему дитяти и почитанием святости Твоего материнства".

Так родился «турткульский мальчик», впоследствии ставший известным московским скульптором Дмитрием Михайловичем Шаховским.

Очередную годовщину своей свадьбы дедушка и бабушка встречали в разлуке. Они поженились 20 июля 1918 года по старому стилю. То есть, в Ильин день, по новому стилю — 2 августа.

Вот какое письмо о. Михаил пишет своей жене в этот день из ссылки в Турткуле: "Поздравляю Тебя с праздником, мой далекий друг! Худо ли это, хорошо ли для Тебя — 9 лет назад положили мы начало новой жизни в тесном союзе друг с другом. Для меня это было началом действительно новой жизни, и день 20 июля 1918 года мне кажется самым важным. Особого перелома во внутренней моей жизни ни в этот день, ни в близкие к нему не произошло, но тогда было невидимо брошено в душу то семечко, которое проросло (мне кажется, что не без помощи Твоего ухода за ним) в мою — как я вижу из сравнения настоящего с тем прошлым — все же обновившуюся внутреннюю жизнь. До этого наша любовь была только неудачным романом, а тут романическое в ней умерло, чтобы через брачное таинство вновь ожило уже не безпредметным томлением друг о друге, а как гораздо более прозаическое обязательство строить вместе свою жизнь. Помнишь ли, как это было вначале больно и трудно. Помнишь ли, как удивляло, что исчезла прежняя поэтичная нежность романа, как казалось, что любовь убыла, задавленная житейскими отношениями и нашей тайной борьбой, в которой незаметно для нас столкнулись наши самолюбия? Прошло, слава Богу, 9 лет; мне сегодня стукнуло 40; Ты готовишься в четвертый раз стать матерью. Но я вижу, что люблю Тебя сегодня, на пороге старости, и нежнее, и поэтичнее, и более богатым по содержанию чувством, чем в юные годы, когда Ты была для меня только еще мечтой. Не хочу ничего сказать Тебе в похвалу, в этом столь же мало Твоей заслуги, как и моей, и мы оба — неуклюжие орудия Божьей благодати, действующей в людях, вошедших под сень церковного единства. Но смотря на линию своей жизни, приведшую меня к теперешнему моему служению, я вижу, что начало этой линии — в нашем союзе, заключенном и облагодатствованном 9 лет назад".

Елена Смирнова: Как красиво! Многие ли сейчас могут написать таковые письма? С таким душевным настроем, с такой деликатностью, искренностью? А все письма этого двухтомника, действительно, очень-очень искренние. Это особенно ценно. Правильно Вы сказали, что это настоящие документы времени.

Елена Старостенкова: Я позволю себе прочитать еще текст Натальи Дмитриевны, который в какой-то степени является своеобразным ответом на это прочитанное письмо отца Михаила. Этот кусочек, который не вошел в сборник, и, тем не менее, очень яркий. Мне хочется вам его прочитать, с вами поделиться. Это текст Натальи Дмитриевны, ее воспоминаний об отце Сергии Мансурове. Вот как Наталья Дмитриевна понимала воспитание детей: "Кажется, первый большой разговор с Сергеем Павловичем был у меня поздней осенью 1926 года. Очень памятна мне эта встреча на квартире у моих родителей на Зубовском бульваре. Мы сидели с Сергеем Павловичем на диване. Он расспрашивал об отце Михаиле, бывшем тогда в Турткуле. Я только что отняла Лизу от груди и собиралась было ехать к мужу, но оказалось, что уже поздно. Нельзя было надеяться на пароходное сообщение по Аму-дарье при обратном пути. Мне было очень грустно, что поездка моя не состоялась. Тем более, что перед тем между мной и Михаилом Владимировичем в переписке было серьезное огорчение, в котором я чувствовала себя виноватой. Этого обстоятельства я не скрыла от Сергея Павловича. "Это ничего, — сказал он. — Отец Михаил попал теперь в опасное положение. Он стал страдальцем за веру, исповедником. Ничего не было бы удивительного, если бы он немножко и зазнался (Сергей Павлович смягчил это слово ласковой улыбкой). А если так, то огорчение, принесенное ему Вами, хоть и болезненное, будет ему на пользу". Я молчала. Мне ни разу не приходило в голову смотреть на дело с такой точки зрения. "Посмотрите, что Бог делает", — продолжал Сергей Павлович. — Возьмите хотя бы отца Сергия Сидорова. Приехал он в Сергиев молодой, красивый, горячий проповедник. Ну что ж, ведь это погибель, явная погибель. Но Господь берет его в Свои руки и осыпает его бедствиями, перемалывает его в муку". И Сергей Павлович показал руками, как перемалывает. Я смотрела на него с удивлением. Бедствия семьи Сидоровых вызывали во мне сердечный отклик. Я горькими слезами оплакивала смерть их первенца, а мрачно-отчаянный взгляд отца Сергия, которого я видела случайно в тюрьме во время свидания с мужем, неотступно стоял у меня перед глазами. От понимания духовного смысла этих бедствий я была очень далека. Потом мы вместе с Сергеем Павловичем вышли на улицу. Я поведала ему другое свое горе, касающееся его крестника Сережи. Сереже было 4 года, и у него, как обычно в этом возрасте, бывали капризы. Мне казалось самым важным в воспитании добиться послушания, но у меня не хватало для этого спокойствия и выдержки. Сергею Павловичу я сказала, что мне никак не удается добиться послушания. Он помолчал, а потом сказал: "Покойный отец Алексей Мечев говорил, что в деле воспитания детей самое главное — это доверие детей к родителям, к справедливости их требований. Об этом надо больше всего заботиться, чтобы сохранялось это доверие и чтобы оно возросло вместе с возрастом ребенка". Подошел трамвай, и кто-то из нас уехал, не помню кто, а эти простые слова Сергея Павловича, не его, но им сказанные, так умно и кстати, перевернули мою неразрешимую задачу, заставив взяться за нее с совсем другого конца. Но я сохранила эти слова на всю жизнь".

Михаил Владимирович возвращается из Турткуля в начале 1928 года, в январе. Сначала служит в Сергиевом Посаде, в той же церкви, настоятелем которой раньше был отец Сергий Сидоров, а затем вынужден покинуть Сергиев Посад, потому что в Сергиевом Посаде начинаются гонения. Вновь начинаются гонения на так называемых «бывших», в том числе, на священство. Отец Михаил вместе с семьей уезжают в деревню недалеко от станции Томилино Казанской железной дороги. А служит он в московских храмах, в том числе в храме Святителя Николая в Кленниках. Служил в Девятинском храме на Новинском бульваре, а затем в храме Святителя Николая у Соломенной сторожки.

В 31-м году вместе с настоятелем этого храма отцом Владимиром Амбарцумовым уходит за штат. Семья поселяется в Малоярославце. С тех пор жизнь семьи на протяжении нескольких лет связана с этим городом, который чуть позже станет одной из столиц «101-го километра», куда направляются люди, лишенные новой властью возможности проживать в крупных городах.

Елена Смирнова: Елена Евгеньевна, по-моему, он был непоминающим, да? И проходил по делу священномученика Петра (Полянского), и был среди непоминающих митрополита Сергия (Страгородского).

Елена Старостенкова: В этом вопросе проявился весь упрямый характер моего деда. Когда он вернулся из ссылки (это произошло уже после декларации митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года), часть его друзей категорически не приняли декларацию и достаточно определенно стали непоминающими, в том числе и горячо любимый отцом Михаилом его друг отец Сергий Мансуров. Но, видимо, он должен был сам принять свое решение. То есть, сначала он согласился с тем, что да, действительно неканонично упоминание митрополита Сергия.

Елена Смирнова: Неканонично, потому что еще был жив митрополит Петр (Полянский), истинный местоблюститель?

Елена Старостенкова: Неканонично именно потому, что был жив местоблюститель. Затем подумал-подумал и передумал. И вот во 2-м томе опубликовано неотправленное письмо отца Михаила отцу Сергию Мансурову, где он объясняет, почему изменил свою точку зрения, и почему он считает необходимым продолжать поминать заместителя местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия. Письмо здесь приводится полностью. Смысл состоит в следующем: отец Михаил говорит, что если бы каждый раз, когда Церковь сталкивается с какой-то трудной ситуацией, возникали расколы и ереси, то от Церкви бы, наверное, ничего не осталось, и что единство Церкви требует того, чтобы какие-то сложные моменты преодолевались сообща и не приводили к расколу. То есть, он, действительно, был глубоко озабочен вопросом единства Церкви и ее жизнеспособности. Поэтому принять решение стать непоминающим для него было непростым. Однако он со временем пришел именно к этому решению, и следственные дела уже по его аресту 1937 года свидетельствуют о том, что он признает себя непоминающим священником. И проходит он в 37-м году по делу владыки Арсения (Жадановского), с которым в один день – 27 сентября 1937 года – и будет расстрелян на Бутовском полигоне.

Но это то, как увенчается его путь, а до того, в промежутке между 1931 и 1937-м, семья, и отец Михаил в том числе, ведут, в общем, очень непростую жизнь на грани голода и нищеты. Заработки очень нерегулярны и редки.

И вместе с тем в доме продолжается служение. Сначала отец Михаил служил собственно в доме. Одна из маленьких его комнатушек была превращена в алтарь. Затем была построена пристройка, в одной из комнат которой, очень скромных, была организованна потаенная церковь. В ней стоял киот с тремя иконами. Была престольная икона. Эта икона Распятия цела в семье до сих пор. И здесь же совершалась литургия, на которую, как правило, приглашалось очень небольшое количество близких знакомых. Сюда к отцу Михаилу в Малоярославец приезжали его духовные чада, среди которых было немало известных людей. Это известная пианистка Мария Вениаминовна Юдина, это дочь Розанова Татьяна и, что, наверное, совсем уже удивительно, дочь Менжинского.

Елена Смирнова: Дорогие радиослушатели, мы заканчиваем первую часть рассказа внучки священномученика Михаила Шика, в 37-м году расстрелянного на Бутовском полигоне, Елены Евгеньевны Старостенковой-Шик. Передачу подготовила к эфиру Елена Смирнова.

Дорогие братья и сестры! Мы существуем исключительно на ваши пожертвования. Поддержите нас! Перевод картой:

Другие способы платежа:      

Комментарии

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и абзацы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Простите, это проверка, что вы человек, а не робот.
1 + 16 =
Solve this simple math problem and enter the result. E.g. for 1+3, enter 4.
Рейтинг@Mail.ru Яндекс тИЦКаталог Православное Христианство.Ру Электронное периодическое издание «Радонеж.ру» Свидетельство о регистрации от 12.02.2009 Эл № ФС 77-35297 выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи и массовых коммуникаций. Копирование материалов сайта возможно только с указанием адреса источника 2016 © «Радонеж.ру» Адрес: 115326, г. Москва, ул. Пятницкая, д. 25 Тел.: (495) 772 79 61, тел./факс: (495) 959 44 45 E-mail: [email protected]

Дорогие братья и сестры, радио и газета «Радонеж» существуют исключительно благодаря вашей поддержке! Помощь

-
+