Виктор Мараховский: «Постправда, которая сломалась»

Если не главным, то во всяком случае знаковым событием недели в европейской политике стали слёзы голландского политика с труднопроизносимым для нас именем Хабле Зейлстра.

Коротко напомним: с 2016 года г-н Зейлстра, функционер правящей «Народной партии за свободу и демократию», рассказывал на встречах с избирателями историю из жизни. Однажды в 2006 году, гостя на даче у русского президента, он услышал, как Путин говорит о «Великой России». На просьбу уточнить, что имеется в виду — президент РФ сообщил, что включает в это понятие Белоруссию, Украину и Прибалтику – «и да, Казахстан тоже было бы неплохо иметь». Вот почему важно противостоять российскому империализму, пояснял многочисленным аудиториям Зейлстра.

Поначалу все было нормально — выборы его партия выиграла, протесты российского посольства игнорировались. Однако в октябре прошлого года Зейлстра был назначен министром иностранных дел Нидерландов, а в феврале года нынешнего он должен был совершить визит в Москву.

Возник конфликт между той реальностью, которую Хабле успешно продавал своей аудитории на родине, и реальностью международной — в которой существует настоящая Российская Федерация.

Хабле начал выкручиваться. Сначала он признался в конфиденциальном порядке своему непосредственному руководителю — премьеру Нидерландов Марку Рютте — что вообще-то наврал и ничего такого от Путина не слышал. Затем дал интервью местным СМИ, сообщив, что, конечно, всё было не совсем так. На самом деле он находился в другой комнате, но один из тех, кто действительно слышал Путина — ему потом всё рассказал. Зейлстра пояснил, что переписал историю с собой в главной роли, чтобы «защитить свой источник».

Его немедленно поддержал заранее осведомлённый премьер — пояснив, что министром Хабле всё равно останется, «потому что в главном-то он прав и содержание сообщения не подвергается сомнению». Казалось бы, гроза минула.

Но тут всё испортил лично «источник» Зейлстры. Им оказался отставной руководитель Royal Dutch Shell Йерун ван дер Вир, бывший патроном Хабле и возивший его, собственно, в Москву в 2006-м.

Это я пересказал Зейлстре слова Путина, заявил прессе ван дер Вир. Но вообще-то Путин на той встрече упомянул об исторической «Великой России» в контексте прошлых веков — и никакого империалистического смысла в его словах не было, никакого «Казахстан тоже бы неплохо иметь». Это Зейлстра приврал от себя.

В общем, всё пришлось резко переигрывать. На следующий же день встав на трибуну перед парламентом, 49-летний Хабле признался, что совершил большую ошибку и что теперь ему остаётся одно — подать в отставку (всхлип, голос министра прерывается, премьер Рютте, сидящий рядом, участливо сжимает руку младшего товарища).

Почему это событие является знаковым. Перед нами один из первых случаев, когда, фигурально говоря, сломалась постправда.

Тут нужно сказать пару слов о самом модном термине. В принципе придуманный ещё в 2010-м, он был резко актуализирован противниками Трампа в ходе президентской кампании 2016-го (и, в виде эха, противниками выхода Великобритании из ЕС в том же году). Изначально данный «постправде» смысл был следующий: «повторение одних и тех же тезисов, апеллирующих к эмоциям и не опирающихся на реальность» (читай – «постправда это враньё Трампа и прочих популистов»). Но сегодня понятие явно вышло за пределы своего первоначального боевого применения.

Умный американский сценарист Дарин Морган, под видом одного из свежих эпизодов «Секретных материалов» выпустивший своего рода эссе о постправде — отметил, что она является «эффектом Манделы», взятым в оборот и поставленным на поток. «Эффект Манделы» – это, коротко говоря, ошибочное мнение, независимо разделяемое большим числом людей. На одной из встреч фанатов комиксов в США было вдруг обнаружено, что многие из них некогда спутали лидера АНК с неким распиаренным узником, погибшим в тюрьме — и по сей день совершенно уверены, что Мандела погиб в южноафриканском заключении в начале 1980-х (в нашем варианте это следовало бы назвать «эффектом сожжённого Коперника»). Однако если Коперник и Мандела пострадали в результате коллективной ошибки — то постправда есть создание подобных фантомных реальностей сознательно и целенаправленно.

Постправду, таким образом, сегодня следует рассматривать как любое хорошо пропиаренное мнение, не столкнувшееся лицом к лицу с действительностью. Просто по той причине, что столкнувшаяся с действительностью и опровергнутая ею постправда сразу становится обычным враньём.

А вот без стычки с действительностью постправда остаётся котом Шрёдингера, закрытом в ящике с надписью «живой кот». Пока ящик не взломан — кот остаётся живым. Пока не случается ужасное стечение обстоятельств, когда и Россия, и даже сам источник опровергают  министра Зейлстру, а ему буквально завтра лететь в Москву — его постправда существует и имеет те же права, что восход солнца на востоке.

То есть главная задача постправды — увернуться от прямого столкновения с превосходящей по силе реальностью.

Поэтому наилучшей сферой применения постправды является не настоящее, а прошлое. Примером удачной постправды является, например, учение о ведущей роли США в победе над нацистской Германией. Если по горячим следам, в конце 1940-х, во Франции подавляющее большинство опрошенных считали главным победителем нацизма СССР, то уже в начале XXI века такое же подавляющее большинство считало им Америку.

Удачными постправдами являются также современные национальные мифы восточноевропейцев, направленные на формирование образов всех в белом народов-мучеников, веками стенавших под гнётом (как правило, российским), но боровшихся за свободу героически и беззаветно.

Постправда о прошлом, если она поддерживается коллективно сразу рядом заинтересованных сторон — так сильна, что юбилей освобождения Освенцима запросто может проходить не только без участия представителей России, но и без единого упоминания о тех, кто Освенцим освобождал.

А вот при работе с современностью постправда всегда рискует. Всегда может случиться цугцванг вроде «инцидента Зейлстры», в результате которого она рассыпается с плачем и катастрофическими последствиями.

Поэтому сегодня параллельно распаду «однополярного мира» мы наблюдаем и опережающую тенденцию на создание информационных железных занавесов. Или, вернее, железных куполов, которыми держатели контрольных пакетов национальных постправд наперегонки накрывают свои канонические территории. Тем самым оберегая свои постправды от ущерба.

Поэтому так интересен пример Польши, где параллельно с принятием закона о своей исторической пушистости завершается т. н. декоммунизация — или, попросту, стирание следов неактуального прошлого с площадей и названий улиц. Поэтому так интенсивно идет вал законодательных запретов «русской пропаганды» на пространстве от США до Молдавии.

В итоге — мы уже сегодня вступаем в эпоху, когда носитель какой-нибудь украинской постправды, пересекая границу в любом направлении, будет попадать в пространство, где открытое исповедание им картины мира, официальной у него на родине, будет наказуемо. А импорт на родину официальных картин мира соседей будет, соответственно, наказуем дома.

Выглядит это всё, конечно, странно — не того мы ожидали от информационного века. Но в конце процесса мы, как ни странно, можем разглядеть положительный результат. А именно: после распада нынешней, агонизирующей и конфликтующей «единой информационной реальности», оставшейся от эпохи однополярности, на множество альтернативных — накал информационных войн должен определённо снизиться. Просто по причине их неэффективности.

Более того: как историческая неизбежность просматривается создание нового международного инфо-пространства, в котором будут введены новые и достаточно жёсткие правила поведения. И в это пространство носители слишком залихватских постправд, подобных голландскому министру, допускаться уже не будут.

УМ+