ВОЗВРАЩЕНИЕ(Лариса ЛОГВИНЕНКО)

Накануне Рождества нам довелось побывать в удивительном доме в тихом центре Ставрополя. Необычна судьба хозяйки квартиры – Варвары Петровны, родители которой в годы гражданской войны оказались в Китае, где и родилась их старшая дочь Варвара. Городом одной из самых многочисленных русских общин был Харбин, где русские построили множество прекрасных храмов, дворцов, общественных зданий. В отличие от эмигрантов, оказавшихся на Западе, те, кто жил в Китае, не смешались, не ассимилировались с местным населением, сумев сохранить в неприкосновенности веру, традиции, обычаи своих отцов и дедов. Многое было перенято китайцами, которые относились к русским скорее как к гостям, а не как к беженцам.

На железнодорожном вокзале в Харбине находилась большая икона Святителя Николая, к которому многие путешествующие обращались за благословением. С этой иконой связан интересный случай: во время непогоды на реке Сунгари перевернулась лодка, в которой плыл китаец. В последний момент, когда волна накрыла его уже с головой, он воскликнул: «Старика вокзала, помогай!» – и тут же оказался выброшенным на берег.

Мы попросили Варвару Петровну поделиться воспоминаниями детства.

— В детстве всегда запоминаются праздники или какие-нибудь печальные события, но, к счастью, последних было не так уж много. А радостные связаны, конечно, с такими праздниками, как Рождество, Пасха, Крещение и еще - День Ангела. Мама моя училась в старой железнодорожной школе, я же пошла в школу после 1945-го года, когда в Китае уже были советские консульства. Учебниками мы пользовались из Советского Союза, но преподаватели были люди старого склада, высокообразованные, многие из русской аристократии, хотя там никто не подчеркивал свое происхождение. Все чувствовали себя сынами одной матери – России.

Бедным, нуждающимся школьникам делали к праздникам особые подарки, часто это была одежда. Моя мама что-то шила, но тот, кто это получал, не знал, от кого. Подарок преподносился его матери.

Хотя бывало всякое: у кого-то хорошо складывалась жизнь, у кого-то тяжеленько шли дела. Жизнь ведь такая – сегодня ты на высоте, завтра – на тротуаре. Все по воле Божией. И мы там сознавали это. Все были верующими. Все богатые люди – православные и других религий –хорошо понимали, что много сегодня имущий волею Божией может оказаться неимущим завтра. Сейчас многие этого не понимают, и если все благополучно, думают – чего-то достигли. А ведь завтра все может перемениться. Без всякой революции. Например, у наших знакомых был квартал домов, они считались состоятельными домовладельцами. Вдруг решили заняться каким-то другим делом, дома продают, в это время инфляция, – все деньги пропали. И люди так и не поднялись, очень скромно жили до конца своих дней. Но понимали и принимали случившееся. И не было разделения – эти имущие, а эти – неимущие. Когда я сейчас слышу такое, мне становится страшно за таких имущих.

Воспоминание о празднике Рождества связано с хвоей, запахом елки. В той местности, где мы жили, росли сосны, но всегда хотелось елку. Моя тетя, которая жила в Харбине, умудрялась присылать нам в Хайлар, который находится севернее, – елку.

Были каникулы, я уезжала к другой своей тетушке, которая жила на станции Хакэ. Приближалось Рождество, и очень хотелось домой. Поезд к нам шел полчаса и приходил в полночь. Помню, бегу через весь город, через городской сад одна, город спит, мороз, холодно. Прибегаю домой, а там все белое. Я вспоминаю – белые салфетки крахмальные везде-везде. Когда сейчас смотрю передачи из Китая, вижу на спинках кресел белые салфетки. Мне почему-то кажется, что они это у нас, русских, взяли. Очень много было, конечно, подарков, очень много готовили блюд. Почему так много готовили? На Рождество, как ни на какой другой праздник, было много гостей. Хозяйки на первый день Рождества, как правило, дома, а мужчины идут с визитами. Отдать визит – это обязательно. Иногда приходили целыми группами. Это взрослые. На Рождество приходили и дети – со звездой. Начинали с вечера сочельника. Делали из красной бумаги огромную звезду, в нее помещали свечу. Сильное впечатление и от праздника Крещения. Шли через весь город к реке крестным ходом с хоругвями, иконами, мужчины, несмотря на сильный мороз, – без головных уборов. На реке делалась прорубь, вокруг которой настелено сено, рядом стоит крест, вырезанный изо льда, и ледяные голуби. Здесь же сделан аналой – тоже изо льда. На него кладется Евангелие, начинается служба. После освящения многие окунались трижды, ноги в валенки – и бегом домой, через весь город.

Мама рассказывала: когда наши войска вошли в Харбин, это было незадолго до Крещения, и когда шли на Иордан, такое огромное количество народа было, что войска оцепляли, чтобы лед не начал ломаться.

Там происходило такое, что маме запомнилось на всю жизнь, а для нас явилось свидетельством того, что в советской России тоже люди не бездуховные. Мы ведь больше всего боялись этой бездуховности, того, что вера пресекается. А было так. Подходит военная машина. Выходит генерал, вся грудь в орденах, головной убор снимает, и как был, во всем, трижды в прорубь – бах. Вышел, сел в машину и уехал. Представляете? Ведь это были российские воины, освободившие Европу от Гитлера, а затем и Северо-Восточный Китай от японского ига.

Как очистился русский народ! Когда я гостила в Америке, у своей сестры, ее муж-американец как-то сказал: ведь вы, русские, святыми вышли из войны. Чище вас не было никого... И когда я фильмы потом смотрела и слышала эту песню: «Вставай, страна огромная…», — думала: пошли на бой отмывать неправду отцов. Есть такое понятие: кого ты сделаешь своим кумиром, тому ты и раб. Если взять, например, Россию накануне 1812 года. Она в то время преклонялась перед Западом. Воспитателями были французы, в частных библиотеках все книги на французском. Стендаль писал в своих письмах домой, во Францию (он тогда был в штабе у Наполеона): мы вошли во дворцы с высочайшей западной культурой и потрясающей восточной роскошью. Вот что представляла из себя российская элита. И кто спас страну? Народ. С ним, как с быдлом, разговаривали по-русски, по-расейски. Так вот, эта Расея лапотная – она и спасла Россию всю.

А страна Советов решила жить по Карлу Марксу. Вот и пришли захватчики из Германии. Получается, что закономерно.

— Расскажите, как пришло решение уехать, возвращаться на Родину?

— Во-первых, русский уклад в семье. Я воспитана на бабушкиных рассказах о прошлом, ее прибаутках, колыбельных, она уральская казачка. Иногда мы слышали разговоры советских людей, находившихся в Китае в командировке. «Я куличи поставила, они уже подходят». Думаем: куличи ставят, мы-то не знали, что они, вырвавшись, ставят их с радостью. Помню, кто-то привез из России куклу. Она была очень красивая. Потом только выяснилось, что она немецкого производства. Но мы ее получили из России. Папа сказал: ну вот вы говорите, что они варвары, посмотрите, какая кукла! Мы цеплялись за малейшее. Победоносная Советская армия тоже оставила глубочайший след. Когда они уезжали домой, все несли и везли на вокзал, кто что мог. Даже наш батюшка нагрузил полную телегу всяких овощей со своего огорода. Тут же гармошка, объятия, поцелуи. Пока армия находилась у нас, мы много общались, часто накрывали столы. Сначала настороженно, а потом уже непонятно, где белые, где красные. Расставались тяжело, помню, они пели: «Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты…». До какой хаты они уехали, потом узнала от своего мужа, который прошел по Европе и вернулся с войны к своей бедной хате, где кроме досок на кровати и брезента ничего не было. Все, что можно, обменяли на хлеб. Но мы-то не знали. Они из наших хором уезжали к своей хате, а мы представляли, что и там такая «хата».

Папа очень хотел в Россию, он ее очень любил, несмотря на то что учился в английском секторе в Шанхае. Обладая чудным голосом, он часто пел: «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”…», а когда грустно, то: «Степь да степь кругом…» Это были его любимые песни. Душа у него была русская. В семье ко всему окружающему было отношение, как к чему-то временному, второстепенному. Наше, русское, это – да. Иконы в доме были, всегда горели лампады. В нашей школе – хорошая библиотека, читали Пушкина, Чехова, Тургенева, издания дореволюционные: буква «ять», и главное – Бог не с маленькой буквы! Я потом очень страдала, когда видела в книгах слово «Бог» с маленькой буквы. Меня иногда укоряли: ты говоришь на каком-то непонятном языке. Однажды мама ехала с младшей сестренкой в метро, они разговаривали. К ним обратился незнакомый мужчина, поинтересовался: «Вы откуда?» «Из Ставрополя». «Ну уж нет, говорит, – ставропольский выговор совершенно иной. Я – лингвист”. Тогда мама призналась: «Мы недавно переехали из другой страны, из Китая, хотя когда-то из России».

Так раньше говорили в России. Как жаль, что мы сейчас многое растеряли.…

Но верю я, что с Божией помощью возвращаемся мы к своим истокам, к своим святыням. И да поможет нам Бог никогда не делиться, а жить в мире и согласии, протягивая друг другу руку помощи с любовью и радостью. Ведь у нас один дом, одно Отечество, а значит, все мы – братья.

Лариса Логвиненко,

Член Союза журналистов России.