Тирания как неизбежный результат богоборчества

«Послание Освященного Архиерейского Собора клиру, монашествующим и всем верным чадам Русской Православной Церкви», обращает на себя внимание во многих отношениях, но мне хотелось бы пока выделить один тезис.

«Памятуя о трагических событиях ХХ века и размышляя об их причинах, мы должны с глубоким смирением и искренним убеждением свидетельствовать пред ближними и дальними о главном уроке минувшего столетия: без Бога никакое государственное или общественное строительство не приведет к благополучию»

В самом деле, в нашей стране, в Китае, в Кампучии, в целом ряде стран Восточной Европы и Азии был поставлен грандиозный социальный эксперимент — была предпринята попытка создания осознанно атеистического общества, общества, из самой ткани которого, из культуры, из мышления людей была удалена вера в Творца.

Конечно, в наши дни немало людей, которые делают вид, что такого эксперимента то ли вообще не было, и за XIX веком непосредственно наступил XXI, то ли его результаты говорят о чем-то другом, но нам, все же, не стоит игнорировать такой исторический опыт.

Этот эксперимент явился результатом долгого развития европейской мысли — развития, восходящего к эпохе Просвещения. Хотя большинство ярких фигур эпохи Просвещения не были атеистами, и стремились глубоко реформировать, а не уничтожить религию, они задали определенный вектор, провозгласили определенные лозунги.

В своем развитии их идеи привели к убеждению, что секрет человеческого благополучия лежал в отказе от традиционного религиозного миропонимания и обращении к разуму, как к единственному критерию познания человека и общества.

Какое-то время казалось, что этот самый отказ от религиозного миропонимания — важный шаг на пути человеческого прогресса, избавление от пут, которые мешали людям улучшить свою жизнь. Но в реальности все оказалось не так — процесс привел к Бутовскому Полигону и кровавым полям Кампучии.

Было ли это какой-то случайностью, огромной по своим масштабам флуктуацией? Или эта прекрасная и счастливая идея освобожденного от религиозного дурмана человека не могла и принести других плодов?

Есть некоторые основания полагать, что все это было неизбежно.

Что такое «традиционное религиозное миропонимание»? Если говорить обобщенно, это вера в осмысленность вселенной и человеческой жизни. Это картина мира, которая предлагает ответы на так называемые «большие вопросы» - «Что я могу знать? На что я могу надеяться? Как я должен поступать?». Это вера в существование объективного нравственного закона — обязательств, которые мы не можем отменить или изменить.

Если говорить более конкретно, о религиозной традиции, создавшей Европу — Христианстве, то это вера в то, что мир создан любящим и праведным Богом, замысел которого разворачивается в истории, человек создан по образу Божию, искуплен кровию Христовой и призван к вечной жизни. Бог является высшим арбитром, Подателем нравственного Закона и Судией. Как говорит Пророк, « Ибо Господь - судия наш, Господь - законодатель наш, Господь - царь наш; Он спасет нас» (Ис.33:22)

В рамках этого миропонимания разум дан человеку, чтобы искать истину — прежде всего, истину о его подлинном благе и предназначении, и найдя, сообразовать свою жизнь с этой истиной.

Познание мира — в том числе, научное — в рамках этой традиции служило не только к решению практических задач, но и отражало само предназначение человека: познавать и прославлять Бога в Его творении. Не случайно европейская наука  была создана христианами — причем не просто людьми христианской культуры,  но и, как правило, людьми ревностной личной веры.

Отказ от религиозной традиции помещал (и помещает) человека в радикально бессмысленный мир — как это прекрасно формулирует Ричард Докинз, «Во вселенной нет ни добра, ни зла, ни цели, ни замысла, ничего, кроме слепого и безжалостного безразличия». Той истины о предназначении и подлинном благе человека, которую разум искал внутри религиозных традиций, теперь просто не существует — потому что у человека просто нет подлинного блага и предназначения, объективных моральных обязательств или вечного спасения.

Этот отказ отнюдь не превозносит разум — как может показаться на уровне лозунгов — он, напротив, резко сужает область его применения. Как об это сказал великий шотландский мыслитель XVIII века Дэвид Юм, человек неверующий и глубоко почитаемый современными атеистами, «Разум является и должен быть рабом страстей, и никогда не должен притворяться, что может не только подчиняться и служить им».

В самом деле, в бессмысленной вселенной разум не может искать ответы на «большие вопросы» - потому что у этих вопросов просто нет ответов. В них вообще нет никакого смысла. «Что я могу знать?» - «О цели и смысле жизни — ничего, их просто нет», «На что я могу надеяться?» - «Закопают, лопух вырастет», «Как я должен поступать?» - «Это не имеет значения»

Все, что разум может делать — это отыскивать практические пути к осуществлению желаний человека. То есть, служить страстям, как и отмечает, совершенно справедливо, Дэвид Юм.

Парадокс — может быть, даже забавный, если вы цените черный юмор — состоит в том, что мировоззрение, прославляющее свою «рациональность» отбрасывает как «иллюзорную» большую часть проблематики, над которой веками бился человеческий разум.

Но это «освобождение» имеет и социальные последствия. Некоторые персонажи Достоевского рассуждают в стиле «Если Бога нет, то все позволено». Для большинства людей, которые вовсе не являются — и не способны быть — последовательными нигилистами, это, конечно, не так.

Но если Бога нет, место инстанции, запрещающей или дозволяющей, занимает кто-то другой — и это неизбежно какие-то люди. Как говорит Фридрих Ницше, «все боги умерли — теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек».

В теистической картине мира над человеком есть Бог, секулярный гуманизм провозглашает, что выше человека нет никого. Это может показаться даже романтически-привлекательным — пока вы не задумаетесь над тем, о каком именно человеке идет речь. Там, где считается, что место Судии, Законодателя и Царя вакантно, его занимают какие-то люди. И в ХХ веке мы видели, какие именно. Люди избавились от Бога, чтобы посадить на Его место богоподобных диктаторов.

Государство, над которым нет Бога, само занимает Его место.

Конечно, это совершенно не обязательно происходит со светским государством, пока оно остается светским — то есть просто деликатно уклоняется от религиозных вопросов, признавая ограниченность своих полномочий. Светскость такого рода означает, что кесарь просто делает свои кесаревы дела, признавая, что есть дела, где он не властен. Он по умолчанию исходит из того, что над человеком есть и более высокие авторитеты, чем государство. Государство собирает налоги — но не претендует на власть над совестью людей. Но такое положение дел держится, пока держится определенна инерция религиозной картины мира — вера в существование объективного морального закона и в ценность каждой отдельной человеческой жизни.

Когда эта инерция выдыхается — или намеренно, жестко останавливается, как это было у нас — государство понимает, что, раз место Господа свободно, его надо занять, моральный закон — переписать под себя, а людей — неограниченно расходовать в интересах государства. В этом отношении тирания — неизбежный результат богоборчества, как мы и видели в ХХ веке.