Тайны и очарование старых дневников

Утро было свежее, из Тверцы и Волги пар
поднимался огромнейшими столбами.
В.Ф. Владиславлев. Записки.
22 июля 1852 г.

             В книге мемуаров "На берегах Сены" Ирина Одоевцева вспоминает одну свою беседу с И. Буниным (Октябрь 1947. Франция). Иван Александрович посоветовал ей тогда записывать про него, Бунина, всякие мелочи в специальном блокноте: "Непременно заведите дневник. Увидите, как он Вам потом пригодится… поможет себя понять и узнать. Ведь Вы, наверное, как большинство, воображаете себя совсем другой, чем Вы на самом деле".

           Спасибо "Яну" (одно из бунинских эмигрантских имён; ещё его звали почему-то "Великим Муфтием", – подтрунивали и побаивались), – теперь мы знаем про его "ветчину", "гимназическое пальто" и прочие "мелочи", – Одоевцева сохранила. Трогательно это не от того, что "про Бунина", а потому что про человека.

            Плохо, когда один перестаёт быть интересен другому как личность, а превращается в "Ник с иконкой" (Интернет-дневники – это литература наоборот. Эссеистика, которая скисла. Стихотворение, лишённое не только рифмы, образа, но и ритма).

           Вообще читать настоящие, миновавшие редактурно-цензурное оскопление дневники полезно, по нескольким причинам. Во-первых, за каждым стоит реальный, живой или отошедший к Богу человек, со своим радоскорбием, а не виртуальный имярек (со своими глупостями или пошлостями).

            Человеку (церковному) культурному, околоцерковному – обращённому, одним словом, их узнавать стоит. И это "второе". Они лишены назидательности (занудства) разного рода "посланий", "обращений", сковывающих умные и справедливые мысли мучительной лексикой – люди так не говорят! (Хорошо, что их толком никто и не читает.)

           В-третьих, если дневник вёл религиозный, а в нашей ситуации –  церковный автор (священник), то это не сборник мелочей, а документ, сообщающий об эпизодах истории Церкви, на которые пришлась его жизнь.

            Из дневника, сделав непременную скидку на авторскую субъективность, мы узнаём, как происходило "то", о чём нам расскажет церковный историк. Что-то удивит и озадачит. Монологичный, он отличается от "письма" неспешностью, от "воспоминаний" – обилием любопытных деталей. (Впрочем, как и люди, дневники бывают разными. Сравните, к примеру, то, о чём и как писали святитель Николай Японский и протоиерей Александр Шмеман.)

            Все эти (небольшие) замечания сделаны для презентации книги, выпущенной Научно-исследовательским центром им. В.В. Болотова, совместно с ТвГУ, в минувшем 2012 году: "Записки священника В.Ф. Владиславлева" (серия: "Тверская епархия в прошлом и настоящем"). Это хрестоматия для студентов, изучающих историю Русской Церкви, но её читателем может быть кто угодно.

           Марк Блок говорил, что "все христиане – историки", в том смысле, что каждый обращённый во Христа понимает историю земную как поток времени, направляемый Творцом с лоцманом-Спасителем Иисусом, а не как каскад случайных событий. Поток изменчив, Лоцман непоколебим. "Жив и действует".

           Василий Фёдорович Владиславлев (1820 – 1895) – известный тверской священник, краевед, основатель и редактор (18 лет! Как "Православная Тверь") "Тверских епархиальных ведомостей", большой умница, проповедник, литератор и, судя по "Запискам", – человек замечательного духовного здоровья (ещё одна причина в пользу выбора современного читателя), практически каждый день на протяжении многих лет художественно фиксировал те самые "мелочи", что помогают разобраться человеку в самом себе.

           Для того, чьи представления о церковных буднях второй половины XIX в. составлены на основе впечатлений от произведений Лескова, Писемского, Мельникова-Печёрского, "хрестоматия" Владиславлева будет неожиданным текстом.

          Например: "Молодежь сегодня в церковь не ходит", – сетуют те, кто и сами довольно приблизительные прихожане. Дело в Церкви современной России? А м.б., молодёжи? Молодёжи вообще?" В.Ф. Владиславлев 5 августа 1852 г. записывает: "Купеческие дочери в течение целого года совсем не ходят в церковь, кроме Успенского поста, когда они говеют, или ещё двух или трёх дней, именно: середы первой недели… и первого воскресенья Великого поста… Причиной этому выставляют то, что им не во что одеться, что если часто ходить в церковь, то подумают, что уж и совсем замуж не пойдёт… Я жестоко бранился с отцами и матерями за это…" (С. 90-91)

            Деньги. Вопрос – откуда они у современной Церкви, волнует многих, и это притом, что в России нет "церковного налога", не говоря о библейской десятине. Можно услышать в Твери: "Это не храм, а магазин. Вот раньше было…" Было даже и так: 26 июля 1852 г.: "Жоровато платит Василий Матвеевич соборным. Кузьме, например, дал 3 рубля серебром, а летась связь бутылку рому, донского, хересу, мадеры. Архиерею целковых 10-ть, певчим – 25 р. ассигнациями. Зато его все хвалят… Мих. Мих. Дал мне 30 р. за уроки.

           Cуществовали в XIX в. и "проблемы протокола", чем-то похожие на наши: 14 августа 1852: "Икону, которую архиерей подал Наследнику, приказано поставить в приличном месте. Губернатор не знает, как понимать это выражение: во дворце поставить в приличном месте? Или в Соборе? Если в Соборе, так будто Наследник не хотел принять иконы" (С. 107).

           Сочно и колоритно Владиславлев рассказывает о своих современниках, чьи имена до сих пор на слуху у любителей российской истории: писатель И.И. Лажечников –  в ту пору (1843 – 1853) тверской вице-губернатор, протопоп Мысловский – духовник жены Бенкендорфа, принимавший участие в расследовании дела декабристов, Е.В. Амфитеатров, Ф.А. Голубинский, полицмейстер Дурново и многие другие.

          Архиереем в те годы был преосвященнейший Гавриил (Розанов). О нём читаем: "Старичок 80-летний… очень общительный, любит быть в обществе и у себя видеть общество… доверчив к своим до чрезвычайности. Это вредит ему в управлении епархиею, потому что приближённые его не только не оправдывают доверия его, но, зная его доброту, зная его старческие капризы и прихоти, нередко по-своему делают многое такое, что бесчестит владыку" (С. 129).

            Про архимандрита Никодима, ректора семинарии и настоятеля Отроч-монастыря – довольно сурово: "Это человек с жидовской (нерусской) физиономиею, среднего роста и дородства, чёрный, с угловатыми манерами, с отрывистой и грубой речью… Злу он рад как счастью. В управлении семинарией строг до мелочей, жесток и неуважителен к профессорам, груб с учениками… особенно любит бумажное судопроизводство…" (С. 132).

            К детям Владиславлев мягок: "Указал на заповеди и перечислил некоторые грехи, приличные их возрасту"; к дворянам снисходителен: 31 авг. 1852 г. : "Народу (на службе) было очень немного, потому что с вечера был театр до 8 часов, а потом бал в Собрании: верно, все проспали" (С. 117).

            А про народ замечает так: "Русский народ никогда не теряет уважения к священнику, которого видит в нетрезвом виде, а как скоро заметит в священнике гордость, необщительность, жадность к деньгам, скупость и другие пороки, он не станет уважать этого священника" (С. 189).

           Замечательна эта "хрестоматия" ещё и комментариями, за которые мы должны благодарить декана истфака ТвГУ Татьяну Геннадьевну Леонтьеву и молодого нашего историка Дмитрия Беговатова. Печальная новость одна – тираж. Он, увы, "раритетный", всего 100 экземпляров. В наше время коллекции духовной и исторической литературы пополняются, в основном, новыми  изданиями.

P.S. 1 июля 1852 г.:

"Говорят, везде в уезде распространилась сибирская язва, и губернатор со своей стороны отнёсся в консисторию, чтобы предписала консистория духовенству внушать крестьянам послушание советам врачей, не бросаться на падаль, не сдирать с неё кожи, глубже зарывать в землю и отделять тотчас заболевший скот от здорового. Говорят, и на людях стала показываться эта язва" (С. 47).  – Вот именно то, что возможно назвать "Симфонией Церкви и государства", а не "духовной скрепой".