Об отчаянном желании понравиться

На днях министр иностранных дел Украины Павел Климкин, выступая в голландском ток-шоу “Бьютенхоф”, заявил, что Украина уже не является прежней глубоко православной страной, так как принимает антидискриминационные законы. Министр сказал буквально следующее: “Украина была глубоко православной страной. И вот последняя редакция статьи в нашем Трудовом Кодексе, которая защищает права ЛГБТ, – это то, что было невозможно даже представить себе лет 5-10 назад. Это означает, что Договору об ассоциации дали ход, он уже работает в Украине”

Что же, отчаянное желание понравиться, быть принятым, вписаться, хорошо знакомо и нам, в России – на месте Павла Климкина легко представить себе Андрея Козырева, нашего министра иностранных дел в 1990 – 1995 годах. Как пели в то время некие девушки, “эмерикэн (или, в данном случае, юропиэн) бой, уеду с тобой”. Правда, Козырев ничего не говорил про Православие – но, впрочем, в то время ситуация была совсем другой, подчеркивание своей чуждости христианству не могло принести никаких дивидендов.

Мы все это понимаем; мы там были. Есть мы, бедные замарашки, и есть такой влекущий, прекрасный, богатый, привольный “цивилизованный мир”, куда так хочется быть допущенным. Если для этого нужно выучить несколько ключевых фраз, которые принято в этом мире говорить – то с рвением выучим. Сейчас ключевые фразы, которые нужно повторять, чтобы надеяться сойти за своего – про гей-права, которые надлежит продвинуть по всему миру, ломая сопротивление ретроградов, и неудивительно, что Климкин прибег именно к этому приему, чтобы показать – “Я свой! Примите меня!”.

Это отчаянное желание понравиться в 90-тые, помнится, вызывало у иностранцев смесь жалости, отвращения и недоверия. Такие чувства мог вызывать нищий, настырно лезущий к Вам с пустым бумажным стаканчиком – с одной стороны, его жалко, с другой, шел бы он, наконец, работать, с третьей – боязно, что он может учинить.

Невозможно вызывать симпатию и завоевать дружбу, унижаясь. А слова Климкина – это очевидное крайнее унижение. Это какое-то полное бесчестье – министр иностранных дел православной страны, у истоков которой стоит Святой Владимир, готов отречься от своей национальной традиции – и чего ради? Никто не требует этого от него под страхом лютой смерти; от него этого вообще вслух не требуют. Никто не обещает за это никаких великих благ. Он говорит это просто в отчаянной попытке понравиться.

Да, кто-то может искренне верить что Бога никакого нет, христианство – вредное суеверие, а интересы добра и справедливости требуют признавать однополое сожительство за брак, а мужчин, которые желают посещать женские туалеты и душевые – за женщин. Это весьма странная и причудливая, да и попросту ложная, идеология, но люди могут придерживаться ее по искреннему убеждению – как Макар Нагульнов искренне верил в идеалы коммунизма.

Но в данном случае это не горделивое заблуждение – выйду, мол, на площадь с радужным флагом, пусть в меня камни кидают – а именно готовность говорить и делать что угодно, чтобы только понравиться.

Конечно, избиратели отнюдь не поручали Павлу Кликмину уверять иностранцев, что Украина отвергла свое глубокое Православие и сменила крестный ход на гейпарад. Но он оглядывается не на избирателей – а на иностранцев. Таково его отчаянное желание быть принятым в Европе.

Желание знакомое нам по 90-тым годам, да и сейчас борцы с режимом пишут планы “интеграции России в цивилизованный мир”.

Другое дело, что тут перед нами – и россиянами, и украинцами – неизбежно встает вопрос “А что такое Европа на самом деле? И что мы хотели – а многие хотят сейчас – приобрести ценой этих отчаянных попыток вписаться?” Или, если углубиться, “есть ли у нас, Восточных Славян, место в Европе, и, если да, то что определяет это место?”

Что общего у испанцев и шведов, португальцев и украинцев, итальянцев и русских? Что позволяет нам назвать все эти разные народы общих именованием “европейцы”? Оттенок кожи? Ну, турки едва ли смуглее итальянцев и греков – но это не европейский народ. Языковое родство? Тоже нет; языки северной Индии ближе, скажем, к французскому, чем финский или венгерский – тем не менее, венгры – европейцы, а индийцы – нет.

Если бы мы спросили у европейцев на протяжении наиболее славных и плодотворных веков их истории, что такое Европа, то ответ был бы очевиден – Европа есть христианский мир. Как в 1799 году сказал великий немецкий поэт Новалис, “Христианский мир, или Европа”. Истоки Европы как уникальной цивилизации, которая четко отличается от других великих цивилизаций, лежат в Библейском откровении и греческой традиции философской мысли.

Как сказал английский писатель Хилэр Бэллок, “The faith is Europe and Europe is the faith” – вера это Европа и Европа это вера.

Европа – это мир, в котором каждое воскресенье люди собираются в Храмах, чтобы совершить бескровную Жертву. Это мир, где верят во Христа – и откуда вера во Христа проповедуется по всему миру. Это мир, в который Украину (и Россию) ввел святой Владимир Креститель.

И это мир, который в ХХ веке сотрясали приступы яростного богоборчества – от Испании до России. Людей отхватывала вера в то, что отвергнув Бога, они построят более гуманный и справедливый мир. Люди разрушали храмы и поклонялись прогрессу, науке, нации, светлому будущему или гениальным вождям. Что из этого вышло – мы знаем.

Сегодня политические элиты Запада воздвигают новую волну богоборчества – на этот раз речь идет не о кровавых гонениях, как во время революций, а о юридическом вытеснении христиан и христианства из общественной жизни. О ситуации – постепенно нарастающей – когда человек не может быть госслужащим, придерживаясь традиционных христианских взглядов на брак. Не может занимать высокий пост в крупной компании. Не может владеть частным бизнесом. Не может руководить агентством по усыновлению. Не может открыто носить крест. Чаще всего это делается под предлогом “защиты прав сексуальных меньшинств”.

Павел Климкин со своим “Украина была глубоко православной страной”, а теперь исправилась, пытается понравиться именно этим людям. Но зачем? Разве эти отступники (если называть вещи своими именами) – это и есть настоящая, подлинная Европа? Да, еще есть настоящая Европа – которая молится и возносит Святую Чашу в своих соборах. Но прогрессисты, которым можно понравиться уверяя “мы больше не православные” – это изменники Европы. С таким же успехом можно было бы считать комиссаров в пыльных шлемах “подлинной Россией”.

Делаться вероотступником в надежде на выгодную дружбу с вероотступниками было бы в любом случае крайне невыгодной сделкой – а тут и выгоды дружбы более чем сомнительны.

Украина имеет великое наследие Веры Христовой. Любой благочестивый христианин, который идет на Литургию, в гораздо большей степени принадлежит Европе, чем вся евробюрократия вместе взятая.