Подавленный и скорбный, спал Иерусалим. Несколько женщин, пугливо оглядываясь и осторожно ступая по округлым камням мостовой, пробирались через спящий город. На плече у каждой тяжелел глиняный кувшин. В предутренней свежести чувствовался запах ароматических масел, доносившийся из сосудов. Ни единого слова не слетало с их губ. Печальные и сосредоточенные, торопились они до света прийти ко гробу своего Учителя. Им предстояло совершить то последнее дело, которое живые творят для мертвого: умастить Его тело благовонным миром, как было принято на Востоке. Они не успели сделать в тот страшный день, когда Его подвергли жестокой и позорной казни на кресте. Христос был распят в пятницу, на исходе дня, а заходом солнца начиналась суббота – день покоя. По заповеди в этот день иудеям предписывалось оставить всякие житейские заботы. Возможно, они шли той самой дорогой, по которой недавно ступал и Он, измученный, обессилевший, всеми оставленный. Разве могли они знать, что века спустя тысячи и тысячи паломников, приезжая в Иерусалим, с благоговением будут ступать по улочкам, освященным крестным путем Сына Человеческого. О чем могли думать эти женщины в то единственное во всей истории человечества утро, утро Воскресения? Перед глазами неотступно стояла картина Его мучений, которая запечатлелась в памяти каждой сквозь слезы сострадания. Когда тело Господа обессиленно сползало вдоль бруса, Ему становилось трудно дышать. Пытаясь распрямить колени и приподняться, Он всей тяжестью упирался в пробитые гвоздями голени, и тогда нечеловеческая боль судорогой перекашивала Его лицо… Всего лишь неделю назад радостное ликование заливало улицы Иерусалима. Люди встречали Иисуса как царя и Божьего Помазанника. Но Он при виде общего поклонения, разостланных под ноги одежд и веток, криков и приветствий, оставался безучастен к происходившему вокруг. Со скорбью Господь провидел, как те же самые люди будут исступленно кричать Пилату: «Распни Его, распни!».