«Хорошая номенклатура – плохая интеллигенция», Борис Межуев, «УМ+»

Российские СМИ очень горячо и шумно отметили День рождения лидера Яблока Григория Явлинского, которому исполнилось 64 года. Цифра совсем не круглая, но, видимо, возвращение Григория Алексеевича в большую политику стало для многих журналистов настолько отрадным фактом, что они не могли упустить повода обратиться к нему с теплым поздравлением, тем более в социальных сетях теперь это можно сделать публично.

На протяжении всей почти четвертьвековой истории партии Яблоко эту партию вечно пытались с кем-то объединить, на ком-то женить. Женихов было много:  поначалу — гайдаровский «Выбор России», потом чубайсовско-кириенковский СПС, наконец, на этих выборах в качестве главной интриги был представлен предвыборный блок Яблока с  Демокоалицией, ведомой касьяновским ПАРНАСом.

Яблоко всегда избегало объединений и альянсов, всегда катилось куда-то само по себе, но, судя по неуклонно уменьшающимся цифрам поддержки, оно, скорее, скатывалось под гору, чем летело наверх. Но, надо признать, совсем в яму оно пока тоже не закатилось, и вот теперь на думских выборах либеральный избиратель с ним связывает определенные надежды. Возможно, оправданные.

Меня, однако, интересуют сейчас не столько перспективы Яблока сами по себе, сколько сопровождающие долгую жизнь этой партии призывы к ней с кем-то объединяться. В 1990-е эти требования звучали так: демократы должны объединяться. По существу, о том же самом говорят и нынешние сторонники союза Яблока и ПАРНАС. Но сейчас это требование более менее понятно: речь идет о единстве оппозиционных сил и той общей платформе, с которой они должны выступать. Может ли общелиберальная оппозиционность вмещать в себя национализм Навального, должна ли она быть совсем правой или все-таки чуть-чуть розовой?

Менее ясно было, о чем могла идти речь в 1990-е годы, когда между Явлинским и условным Гайдаро-Чубайсом на уровне программном не было почти ничего общего. Какие такие демократы должны были объединяться? И почему только эти силы неуклонно назывались демократическими?

Явлинский выступал против Ельцина, не поддержав ни Беловежские соглашения, ни Конституцию 1993 года. Гайдаро-Чубайс был двигателем и главным организатором того и другого. Явлинский ругал грабительскую приватизацию, Гайдаро-Чубайс был ее творцом. Но разговоры о необходимости крепить единство не утихали в 1990-е. Между тем, никто по моему всерьез не обсуждал в 1993-95 годах возможность какого-либо альянса Яблока и ДПР Сергея Глазьева – хотя последний в тот момент вроде бы чисто тактически был ближе Явлинскому, чем члены черномырдинского правительства.

Если мы вместо слова «демократы», станем употреблять «западники», или «либералы», это нам немного поможет, потому что эти термины еще более туманны и расплывчаты в нашем языке, чем слово «демократы». Я вот по меркам XIX века безусловный западник – я за конституционный строй, против неограниченной власти и не очень верю в общинное землевладение. И, думаю,  в патриотическом лагере не я один такой – но нас всех легко называют «почвенниками» и мы сами готовы возводить свою генеалогию к славянофилам, с которыми на уровне чистой теории вроде бы имеем мало общего.

Тут есть еще что-то, какая-то важная черта, которая могла сближать Явлинского и Гайдара поверх самых очевидных политических и даже клановых расхождений, и, напротив, разделять того же Явлинского и, скажем, Константина Затулина, хотя последний мог говорить о демократии и народовластии еще более радикальные речи, чем члены Яблока.

Мне кажется, истоки всей этой политической контроверзы уходят в  конец 1970-х – начало 1980-х годов. Тогда в советском обществе выявилось два антагонистических класса, две враждебные друг другу силы, которые были вынуждены как-то сосуществовать вместе, но при этом испытывали друг другу чувства, соотносимые с сословной, если не расовой ненавистью. При этом идеологические мемы, используемые каждой из этих групп, могли быть самые разные. Одна из этих групп предпочитала называть себя «интеллигенцией», строить по этому поводу самые разные генеалогии, числя в своих родоначальниках то декабристов, то большевиков-ленинцев, то философов-«веховцев».

Другая же группа никак сама себя не называла, однако «интеллигенты» чаще всего именовали ее не слишком приятным для уха словом «бюрократия». Или же подсказанным Михаилом Восленским понятием «номенклатура».

Разделение этих групп, в том числе функциональное, было реальным. Конечно, к «интеллигентам» причисляли себя самые разные слои населения: артисты, писатели, юмористы, конферансье. Но все-таки в ядре этой группы находились люди, без которых советское общество не могло двигаться вперед – те, кто, входя в те или иные цеха интеллектуального производства, добывал «новое знание», создавал новый интеллектуальный продукт, который потом использовался в экономике, военной сфере и т.д.

«Интеллигенты» могли говорить о себе что-угодно, что они наследники Чаадаева, Пестеля, Ильича, Мандельштама с Пастернаком, но бюрократия терпела их, потому что без их участия нельзя было создать водородную бомбу и вывести человека в космос.

«Интеллигенты», между тем, хотели некоторой свободы от диктата «бюрократии», а диктат этот выражался в том числе в том, что «бюрократия» навязывала «интеллигентам» свой формат понимания «национальных интересов»: если ты бьешься над тайной атома, то, извини, тебе, наверное, не придется выезжать в капстрану. Ни в туризм, ни тем более в эмиграцию.

Тебе придется слушаться бюрократа, потому что он знает, как надо Родину любить, а ты нет. И вот постепенно стало возникать явное раздражение этих двух классов по отношению друг к другу – более того, к моменту «перестройки» возникло такое ощущение, что оба класса хотят друг от друга окончательно избавиться. Собственно, это обоюдное устремление и похоронило социалистический проект.

Каким же образом? Ну с «интеллигентами» было все понятно: они же читали Восленского, который им рассказал про то, как пришел злой бюрократ Сталин и установил власть «номенклатуры», которая с тех пор и не дает мыслящим людям дышать и жить свободно. Вот если бы можно было сбросить – в том числе с западной помощью – эту гнусную номенклатуру, то в стране тут же началась бы новая «пражская весна», распустились бы сто всевозможных цветов, на полки магазинов вернулись бы продукты, а наши ученые, поездив по миру, потрясли бы человечество новыми выдающимися открытиями. Вот, собственно, и исток тех взглядов, которые в 1990-е принято называть «демократическими», а сегодня чаще – «либеральными».

Между тем, к сбросу своего прежнего партнера по реальному социализму, судя по всему, готовилась и «бюрократия». Ей надоело выглядеть чуть ли не в каждой модной кинокартине сатрапами и держимордами, и, главное, бюрократия прекрасно понимала, что «интеллигенция» только ищет повод ликвидировать ее как класс со всеми вытекающими из такой решимости последствиями, и ее представителям явно не хотелось повторения судьбы царских чиновников после 1917 года. Короче говоря, бюрократия также искала способ, как ей жить без «интеллектуального класса», и будучи, по правде говоря, исторически умнее «интеллигенции», она гениально воспользовалась теми рецептами, которые сама «интеллигенция» ей и прописала.

Вы хотите рынка, капитализма, частной собственности, чтобы избавиться от нас – решили «бюрократы». Отлично, мы хотим ровно того же, но именно для того, чтобы избавиться от вас. От всей этой вашей науки, от бесконечного числа образованных умников, которые почему-то уверены, что именно они то и соль земли, и им принадлежит весь мир.

Между тем, это вы не понимаете, а мы понимаем, что как только вы введете ваш любимый рынок, ваша наука и ваше образование немедленно станут самым скудным источником заработка, оттуда утекут все кадры, кто в колледжи Америки, кто в бизнес-структуры, а Россия будет преспокойно почивать на выручке от нефтегазового сектора, как она это и делала в брежневские годы, только без постоянного нытья с вашей стороны. Вот в общем и весь исток постсоветского бюрократического «патриотизма», такого черномырдинско-лужковского толка.

Казалось бы, если ставить перед собой задачу создать в России какую-то более менее приличную партию, нужно выйти за пределы как «либерализма», так и «патриотизма», поскольку и то, и другое в этом контексте просто синоним глупости и отсталости. И невозможно выбирать путь развития, имея дело с двумя соучастниками одной цивилизационной катастрофы.

И поскольку понимание этого обстоятельства появилось в общественном сознании уже в середине 1990-х, с того самого времени не прекращаются попытки создать что-то приличное на партийном поле. То есть создать партию «интеллигентов», понимающих, по меткому выражению нашего президента, что натворили их собратья, и партию просвещенных «бюрократов», также сознающих, как накосячили «бюрократы» менее просвещенные.

Прежняя классово-расовая ненависть советского разлива оказалась непреодолимой: и в 1990-е умные «интеллигенты» готовились дружить с «интеллигентами» бешеными, потому что классовое единство было важнее общего понимания причин катастрофы.

Потом было еще много всяких тактических альянсов, конъюнктурных сделок, обходных маневров, но по большому счету ничего особенно не поменялось. «Бюрократы» по-прежнему уверены в том, что без «интеллигентов» во власти им живется спокойнее, а там где они необходимы, их всегда можно развести как кроликов.

«Интеллигенты» не сомневаются в том, что «бюрократы» им не дают дышать, то есть заставляют их Родину любить, тогда как интеллект не имеет своей Родины и потому должен развиваться там, где ему удобно и комфортно.

Оттого то и ругает Григорий Явлинский в последних своих сетевых публикациях «многополярность» как цель нашей дипломатии: для «интеллигента» ведь полюс только там, где производятся новые открытия и рождаются лауреаты Нобелевских премий, а, похоже, таким местом нам более уже никогда не суждено стать. То есть так думает Явлинский. И его отчасти извиняет только то, что он в отличие от членов соседних деморганизаций понимает, что вина за эту ситуацию лежит в  том числе и на его собственном классе.

Но собственную вину не положишь ведь в основание политической программы. А что можно предложить собственному сословию, кроме еще большего движения в сторону глобализма.

То есть не к восполнению многополярности военно-силовой многополярностью интеллектуально-научной, а напротив к отказу от всякой претензии быть центром чего бы то ни было. Речь, следовательно, идет о согласии на отсталость, а не о реванше в борьбе за интеллектуальное лидерство.

А если такой цели у «интеллигентов» уже нет, то пусть лучше остается у кормила нашего сильного потрепанного в бурях корабля старая добрая номенклатура, которая по крайней мере не дает населению умереть с голоду и поддерживает мировой баланс сил. То есть ту самую многополярность, которая хотя бы оставляет нам шанс на то, что «земля российская» еще когда-нибудь снова будет рождать «собственных Невтонов» и «быстрых разумом Платонов».

http://um.plus/2016/04/11/horoshaja-nomenklatura-plohaja-intelligencija/