О теологии

Николай Бульчук: Вступил в силу приказ Минобрнауки, согласно которому в РФ появятся кандидаты и доктора теологии. Об этом заявила министр образования и науки РФ Ольга Васильева.

14 июня 2017 года окончательно подписан Минюстом приказ о том, что теология (не как теология со степенью истории, философии, филологии, а как теология, кандидат и доктор) имеет право быть", - сказала О.Васильева 14 июня на первой всероссийской научной конференции "Теология в гуманитарном образовательном пространстве".

Главный редактор Радио «Радонеж» Николай Бульчук взял эксклюзивное интервью у заслуженного профессора Московской духовной академии, доктора богословия, Алексея Ильича Осипова.

Алексей Ильич, как вы оцениваете это событие, которое многие уже успели назвать «историческим»?

А. О.: Это интересный факт, который свидетельствует о серьезных изменениях, происходящих в сознании, по крайней мере, всех тех, кто непосредственно причастен к образованию в нашей стране.

Само название «теология» очень симптоматично. У нас принято говорить о богословии . Но мы взяли именно западное произношение, кажется, того же самого понятия: «теология».

Можно было бы, конечно, поспорить с этим: ну, зачем нам нужен этот западный вариант, хотя, кажется, «теология» – слово греческое. Зачем нам нужно это западное произношение, когда у нас есть свое, а именно – «богословие»? Однако, я вижу в этом немалый смысл.

Н. Б.: И какой же смысл в терминологии?

Алексей Осипов: Дело в том, что когда мы говорим о богословии, как том термине, который у нас всюду фигурирует в святоотеческих творениях, если хотите, даже в нашей прежней богословской литературе, то речь идет (если исходить из самого понятия «богословие» - о богопознании.

Н. Б.: А что такое богопознание, в общих словах?

А. О.: Это научение той, правильной жизни, благодаря которой человек может, действительно, душой, сердцем и умом начать постигать то, что именуется Царством Божиим.

Ведь в Евангелии мы постоянно слышим слова: «проповедовать Царствие Божие», «вот приблизилось Царствие Божие» и т.д.

То есть, вот о чем идет речь.

Н. Б.: А что наши святые отцы подразумевали под богословием?

А. О.: Святой Иоанн Лествичник, например, писал: «Совершенство чистоты – чистоты нравственной, чистоты духовной, чистоты ума – есть начало богословия».

Я останавливаюсь на этом чрезвычайно важном положении: что изначально в Церкви богословие имело совершенно определенный смысл. Поэтому Апостола Иоанна мы называем Богословом. Поскольку он. Исходя из Священного Предания, которое имеется в Церкви, был особенно чистым человеком среди всех Апостолов.

Даже по своей внешней жизни он был девственником. В силу, видимо, этих причин – своей чистоты – он был любимым учеником Христа.

Значит, суть именно в этом концентрировалась, когда Церковь назвала его Богословом.

То же самое мы видим и в дальнейшем, когда это наименование мы прилагаем и к другим святым. Это очень важно отметить!

Итак, традиционно в нашей Русской Православной Церкви, в русском христианском образовании применялся термин «богословие». По причинам совершенно очевидным.

Н. Б.: Так что же такое богословие как наука?

А. О.: Это наука, которая должна дать человеку возможность богопознания. Какого богопознания? Не «умового», как говорил Святитель Феофан Затворник, не бесовского познания. Ибо бесы не веруют, а знают: что есть Бог, что есть Христос, знают, что Он совершил, знают все догматы, все истины, знают все святоотеческие творения, знают все Священное Писание наизусть, - все знают! Но не верят и остаются бесами! Их почему-то богословами никак не называют…

Н. Б.: А каково западное понимание богословия?

А. О.: Оно носит совсем другой характер. Оно возникло очень давно – это новое понимание. Но на что я бы обратил особое внимание.

У них мы слышим такое название: «теология», именно этот термин. Понятие, выраженное именно в этом звучании. И что с этим ассоциируется? Именно тот характер, будем говорить, христианского образования, который оформился на Западе.

Н. Б.: А в чем он заключается?

А. О.: В том, что основное внимание (а подчас – все внимание), стопроцентное внимание обращалось на знание. То есть, на тот объем информации, который очень спокойно, например, можно поместить в современный компьютер. Это знание Священного Писания, Святых Отцов, знание учения Церкви. Знание того, какие вопросы разбирались в истории Церкви, в частности, на Соборах, какие решения принимались и т.д.

Вот все это знание и входило в понятие «теология».

Но что при этом мы имеем? Об этом очень хорошо писали Святые Отцы, в частности, замечательные цитаты мы встречаем у св. Игнатия Брянчанинова.

Когда он писал о состоянии богословской науки и, в частности, о тех богословских дисциплинах – о богословии как таковом – которое уже преподавалось и в наших, российских, университетах.

Н. Б.: А в духовных школах?

А. О.: Естественно, преподавалось и в семинариях, и в академиях, но и в университетах!

Н. Б.: Так что писал Святитель Игнатий?

А. О.: «Есть академии, есть семинарии. Есть кандидаты, магистры, доктора богословия. Но коснись этого богослова какая только проблема, какая только скорбь, то оказывается, у него и веры даже нет, а не только богословия! Какого света ожидать от этой тьмы!»

И действительно, если мы посмотрим хотя бы на то, что происходило в нашем богословии, когда началась эта трансформация: от богословия – к теологии, то мы увидим многое. Например, отец Павел Флоренский пишет: «Писали очень многие (он имеет в виду своих коллег по Московской духовной академии), но все писали Бог знает о чем. Главного же (то есть, учения о спасении, о духовной жизни, о ее проблемах, о критериях истинности) практически ничего не было.

Очень интересное и очень сильное у него это высказывание!

И если бы сейчас цитировать многие высказывания наших профессоров предреволюционного времени, то для многих это было бы, наверное, таким откровением, что они пришли ы в недоумение.

Не называя имен, хочу только сказать: был один профессор, который даже никогда не налагал на себя крестного знамения, считая это чем-то ненужным и лишним, и никчемным.

Другой профессор богословия назвал Святых Отцов «тем грузом, который мертвит богословие, является тормозом для богословия и убийством для него»!

Если мы обратимся к нашим сочинениям богословским предреволюционного времени, что мы там найдем? Гораздо больше цитат, сносок и ссылок на европейских, неправославных авторов, недели на свои и на святоотеческие творения.

Вот такова картина, о которой мне хотелось сказать. Объяснить, что такое богословие и что такое теология.

Н. Б.: Давайте еще раз сформулируем, к чему же сводится богословие?

А. О.: Это есть только – и ни что иное, даже прежде всего – не простое «умовое» (повторяю этот термин) знание каких-то истин, а есть правильная христианская духовная жизнь.

Н. Б.: А теология?

А. О.: Теология – это компьютер, это компьютерные знания, которые могут абсолютно не трогать человека и нисколько не менять его жизни.

Н. Б.: Вы не общались в советское время с западными теологами?

А. О.: К нам приезжали тогда очень многие интересные люди, в частности, я помню, как меня просили встретиться с одним академиком из Института научного атеизма. И тот (на что я сразу обратил внимание) великолепно знал, у него очень хорошая была эрудиция латинских (то есть, католических) богословов. Он знал их прекрасно, я в чем-то ему даже завидовал. Но он совершенно, совсем не был знаком с тем, что мы бы назвали православным богословием, то есть с учением Святых Отцов по тем же самым вопросам. Полное незнание!

Это очень серьезный момент. Человек изучал теологию. Но хотя он изучал ее в другом ключе, в отрицательном ключе, тем не менее, это показатель.

Н. Б.: Я думаю, нашим слушателям теперь понятна разница между богословием и теологией в их специфическом значении.

А. О.: Да, значит, теперь мы можем подумать и об образовании. Христианском образовании в духовных школах и в светских школах.

Н. Б.: А вообще, возможно ли без соответствующих условий и практики, без определенной дисциплины развиваться в духовном плане?

А. О.: Если получать только внешние рациональные знания по Священному Писанию и истинам христианской религии, такое образование невозможно. Нет, невозможно! Это особенно нам подтверждает то, что происходило даже в наших духовных школах, семинариях и академиях предреволюционного периода. Не случайно ведь Варсонофий Оптинский сказал, что «революция вышла из семинарии».

Когда читаешь «Записки» митрополита Вениамина (Федченкова) о том, что происходило в наших семинариях, наших академиях, - даже не верится! Это как страшный сон! Какое там богословие!

Н. Б.: И ведь многие из них, наверное, сдали бы экзамены на «отлично«?..

А. О.: Конечно! Но разве это были христиане? Страшно просто читать эти страницы!

Н. Б.: Но тем не менее, теологическое образование в России введено…

А. О.: Да, на первый взгляд, все хорошо, это вызывает только положительные чувства. Кажется, очень хорошо, что люди могут получить какое-то знание о христианстве, которого до сих пор они не могли получить.

Но это будет хорошо только в том случае, если те, кто будет там преподавать, будет помнить все-таки о богословии, а не о теологии!

Если мы сведем христианское образование чисто к компьютерному познанию всего комплекса фактического материала, то это ничего не даст человеку.

Важны еще условия, чтобы учащийся мог входить действительно в русло это, русло духовной жизни. Богословия нет без жизни.

Н. Б.: А будут ли такие преподаватели у нас?

А. О.: Я не знаю. Не знаю даже, будет ли на этих теологических факультетах идти речь об этих вопросах. Это очень непростое дело.

Н. Б.: Да уж, как видим, даже в духовных школах с этим непросто…

А. О.: Тем более, что в духовных школах есть и соблюдение определенной дисциплины, постоянное посещение богослужений, постоянное понуждение себя к участию в молитве. А что на теологических факультетах? Думаю, всего этого там не требуется. Только дисциплина посещения, допустим, дисциплина принятия Таинств, дисциплина молитвенного приобщения к Церкви… Конечно, этого просто не может там быть!

Н. Б.: Но в этом же огромная опасность для человека.

А. О.: И в чем она состоит для теологического образования? В том, что оно может превратиться в обычную светскую дисциплину с набором определенной информации.

Н. Б.: Тогда что же останется от религии?

А. О.: Вопрос риторический, поэтому в отношении того, что сейчас принято такое постановление, можно судить по-разному.

С одной стороны, это, кажется, положительный момент. Но, с другой стороны, нужно помнить и другое. Что подчас для кого-то лучше многого и не знать, чтобы быть настоящим христианином, чем приобрести так называемые, чисто формальные знания, и оставаться язычником по жизни!

Вот перед этим, мне кажется, будет стоять каждый студент теологического факультета.

Все зависит от того, кто будет преподавать и что будут преподавать, как будут это преподавать!

Н. Б.: Чтобы не заканчивать на грустной ноте, несколько утешительных слов, Алексей Ильич.

А. О.: Дай Бог, чтобы во всем этом было больше положительного, чем отрицательного. Но отрицательное непременно будет! Как это имело место, увы, в наших теологических факультетах дореволюционного прошлого…