Незаслуженная честь

Как сообщается, в ходе процесса по выставке «Запретное искусство-2006», прокурор потребовал приговорить к трем годам колонии бывшего директора Музея имени Андрея Сахарова Юрия Самодурова и бывшего завотдела новейших течений Третьяковской галереи Андрея Ерофеева, обвиняемых в "оскорблении чувств верующих, возбуждении ненависти и вражды, а также в унижении человеческого достоинства".

Защита требует оправдания подсудимых; сами подсудимые уверяют, что представленные на выставке "произведения" не имели  инкриминируемых им целей. Это крайне неудачная линия защиты — ни "художники" ни организаторы не могли не знать, что они выставляют, и даже если предположить, что все они сплошь марсиане, не имеющие представления о земной культуре, реакция на их "произведения" должна была стать для них очевидной очень скоро. Несомненно, выставка была вполне намеренным плевком и вполне обдуманной провокацией. Но имея дело с провокацией, надо понять, на что нас провоцируют — и не делать этого. Конечно, не в нашей власти повлиять на решение суда; но важно понять, какое решение было бы наиболее разумным — и нам стоит отметить, что реальный срок разумным решением не выглядит.

Почему он кажется столь неподходящей мерой? Помнится, как-то в детстве я прочитал, что в средние века в некотором царстве, в некотором государстве фальшивомонетчиков варили в кипящем масле. Явно чрезмерная жестокость этой кары вызывала отвращение и сочувствие к бедным делателям фальшивой монеты, которым, беднягам, приходилось терпеть такую лютость. Более того, она вызывала мысль, что запрет на делание фальшивых денег есть вообще средневековая дикость, и всякий, кто думает, что фальшивомонетничество есть вообще-то, дело непохвальное, должен стыдиться своего мракобесия. А всякий, кто полагает, что самодеятельное рисование денег должно еще и преследоваться государством — и вовсе изверг, которому бы только людей в масле варить.

В самом деле, если мы хотим оправдать в общем мнении какой-то проступок, лучшее, что можно сделать — это возложить на него наказание, которое будет выглядеть несообразно жестоким. Так уж устроена человеческая психика, что люди принимают ту или другую сторону в конфликте, не входя в детали, и чрезмерная суровость, которая вызовет неодобрение, тут же создаст впечатление, что дело, за которое пострадал человек - правое. Подлинное страдание придает оттенок серьезности и даже благородства даже самому пустому делу; бессмысленный фигляр, претерпевший подлинное, нефиглярское страдание, приобретает в глазах окружающих статус страдальца за идею. Самодуров такого статуса не заслуживает, и не стоит ему такой статус обеспечивать.

Денежный штраф в этом случае явился бы мерой вполне достаточной - он, с одной стороны, показал бы, что общество и государство с неодобрением относится к подобным выходкам, с другой - снизил бы коммерческую привлекательность подобных проектов. Более того, чем более символическим является наказание, тем более убедительным — нравственное послание: общество порицает такое поведение.

Хулиганскому глумлению, которое присваивает себе имя "искусства" необходимо противостоять; однако и в  этом противостоянии необходима рассудительность. Явление, с которым мы имеем дело, провоцирует скандал и живет скандалом. Это явление вызывает определенную лингвистическую проблему — слово "искусство"  означает умение обращаться с карандашом, кистью, резцом и другими инструментами, и создавать эстетически прекрасные объекты. Это слово в котором сочетается два значения — технического мастерства и эстетической одаренности.  "Художники" которые выставлялись в центре Сахарова, ни карандашом, ни кистью не владели (или, если владели, предпочитали это тщательно скрывать) а создаваемые ими объекты даже самый благожелательный зритель не сможет назвать "эстетически прекрасными". Их деятельность не имеет никакого отношения к тому, что традиционно называется "искусством", и для ее обозначения следовало бы употреблять какой-то другой термин. Эта деятельность сознательно направлена на возбуждение скандала; скандал является не побочным эффектом, а главной целью. И этому стремлению к скандалу не следует помогать.

Реальный тюремный срок, разумеется, не в интересах лично Самодурова и Ерофеева, но он определенно в интересах всего движения — в этом случае у "художников" появятся свои культовые фигуры, ради которых можно устраивать разного рода "инсталляции" и "перформансы" под лозунгами "свободу Самодурову и Ерофееву", и проводить шумные кампании с хватанием за грудки и призыванием в свидетели прохожих, студенческой молодежи, евросуда, лиги сексуальных реформ и других международных организаций.

Полемика с "художествами" окажется крайне затруднена, поскольку порицать людей, уже претерпевающих тюремное заключение, будет тяжело — страдание, как уже было сказано, облагораживает и самое неблагородное.  Есть народная мудрость относительно некоторых объектов, с которыми следует обращаться осторожно во избежание жестокой вони — и эту мудрость было бы уместно вспомнить.