ХЛОПОТЫ МОНАСТЫРСКОЙ БРАТИИ (Наталья Ларина)

В древности ручей Каменец в Печорах был глубок «аки ров» и водилось в нём множество бобров. А вокруг стоял дремучий лес. Летопись повествует о том, как в конце 14 века изборские охотники отец и сын Селиши близ ручья услышали «гласы поющих неизреченно и прекрасно» и ощутили благоухание «яко от множества фимиама». Местные крестьяне стали скупать эти земли. Участок теперешнего Свято-Успенского Псково-Печорского монастыря достался Ивану Дементьеву. И с этого времени началась деревня Пачковка, которой я и любуюсь сегодня, спустя почти шестьсот лет, с высокого холма. Но вернёмся в 1392 год. Селиши рубили лес. Последний взмах топора, и дерево летит с крутого обрыва. Можно себе представить, каково же было удивление охотников, когда под корнями они увидели лаз с надписью «Богом зданная пещера». Позднее именно на этом месте возник монастырь.

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ КОРНИЛИЯ

Сорок один год управлял монастырём игумен обители преподобный Корнилий – художник, иконописец, летописец, миссионер. Обитель при нём достигла расцвета. А вот кончина его была мученической.

В одной древней рукописи, хранящейся в библиотеке Троице-Сергиевой лавре, написано, что когда игумен вышел навстречу государю Ивану Грозному с крестом, царь, подозревавший его в измене, своей рукой отсёк ему голову. А затем, опомнившись от припадка обычной своей ярости, на руках нёс безжизненное тело к церкви Успения Богородицы, где и по сей день хранятся мощи святого. Обагрённая кровью Корнилия дорожка в память этого события до сих пор называется в народе «кровавым путём».

В прошлые времена монастырю принадлежало семь мельниц, четырнадцать лугов и пустошей, пять яблонных с адов, два скотных двора. Шестьдесят десятин земли засевалось под рожь. Благотворительность монастыря была неотъемлемой частью его хозяйственной жизни. В Печорской слободе находился монастырский гостиный двор, а это три большие избы с чуланами и сенями, восемь амбаров.

Всё благоустройство, созданное почти за шесть веков трудами настоятелей и насельников, рухнуло во время революции. Псково-Печорский монастырь был обобран до нитки, земли отчуждены. Но монастырь всё же выстоял. В нём, почти единственном в России, ни на один день не прерывалась духовная, молитвенная жизнь. Но многие хозяйственные традиции прервались. И сейчас его обитателям приходится начинать многое в хозяйстве с нуля методом проб и ошибок.

«ПОЛЕ – ЭТО ТРУД И СТРАДАНИЕ»

Монаха Харалампия в прошлой жизни звали Николаем Богомоловым, и был он офицером в армии, старшим лейтенантом. Харалампий в переводе с греческого – светящийся радостью. Так оно и есть: глаза его излучают какую-то спокойную радость. Он поджар, подвижен, как ртуть, загорел и белобрыс.

В житии святого мученика Харалампия есть такой эпизод. К нему, много пострадавшему за Христа, сошёл Сам Господь и сказал: «Проси у меня что хочешь, и Я тебе дам». На что святой ответил: «Пусть в том месте, где будет почитаться память обо мне, не будет ни голода, ни мора, ни тлетворного ветра, погубляющего плоды, но да воцарится мир, благосостояние, изобилие пшеницы и вина». Вот так и стал Харалампий помощником всем людям в мирном трудне землепашца. Память его церковь чтит 1О февраля.

Но вернёмся к нашему знакомому – монаху Харалампию. Не имея никакого отношения к сельскому хозяйству, не умея отличить ботву моркови от петрушки, он получает послушание – быть агрономом. Слово это с греческого переводится так – «живущий в поле». И действительно, пропадает Харалампий на ста гектарах земли, отданной монастырю в 9О-е годы в бессрочное пользование, с утра до вечера.

- Это в миру надо иметь талант, а в монастыре и немощному даются силы, - объяснил монах.

Но в моей голове не укладывалось это превращение старшего лейтенанта в агронома.

- Будет воля Господня, благословение, и каждый освоит земледелие. Особенно  земледелие. Святой Василий Великий считал, что оно самое необходимое искусство для жизни. Поле – это сочетание труда и страдания… Тяготы и скорби поневоле заставляют обращаться за помощью к Богу. А иначе сгоришь в печалях…

…В какой-то год лето выдалось страшно знойным. На поле служили молебен о дожде. Местным жителям это было в новинку. Некоторые скептически улыбались. Но результат был налицо – пошёл дождь.

На следующий год они уже сами попросили нас освятить им семена да отслужить молебен. В день Георгия Победоносца тогда прошёл крестный ход, с нами шло почти всё население городка…

…Одно дело – духовный настрой. И совсем другое – матерщинный, алкогольный.

Вот расскажу вам быль. Приехал  в ярославскую глубинку беженец из Абхазии. Хозяйство ведёт исправно. И себя в строгости держит. Говорит он местным жителям: «Да что вы делаете, с руки семена в землю бросаете, а с языка – матерщину! Что ж у вас вырастет?»

Местные не выдержали такого обличения и сами пошли в атаку: «Ты чучмек, а мы православные. И не учи нас».

Часто слышишь, что нетверёзый взялся, скажем, за электропилу или за руль трактора. Ум рассеялся и… нет пальца, а то и хуже. А сел бы он с молитвой да в полном разумении – никакого бы травматизма не было. Советую всякое дело начинать с «Господи, благослови», а кончать – «Слава Тебе, Боже». Ведь не случайно именно из монастыря ушло в мир глубочайшего смысла выражение «Труд есть молитва»

ТЯЖЁЛОЕ ПОСЛУШАНИЕ

Рядом с братским корпусом – скотный двор. В день памяти Георгия Победоносца после молебна с водосвятием стадо перебирается на пастбище. Уход за коровами – одно из самых тяжёлых послушаний. Оно является как бы испытательным полигоном для молодых монахов и послушников. У паломника Аркадия (вот уже несколько лет постоянно живёт в Печорах) рабочий день начинается с молитвы и длится до позднего вечера. Главная забота Аркадия – обихаживать и кормить своих подопечных бурёнушек...

Тишину скотного двора прорезает трубное ржание одной-единственной монастырской кобылы… А ведь были времена, когда на 124 монаха здесь приходилось 169 лошадей….

В нынешних планах монастыря – увеличить «конный парк». Потребность в этом диктуется жизнью. А ну как забастуют электрики, газовщики, даст сбой компьютер? Лошадь же никогда не подведёт. Аркадий напутствовал меня:

-Скажите людям, что о благоденствии своей живности надо молиться святым Власию, Флору, Лавру, Георгию Победоносцу да Спиридону Тримифунскому…

МОНАСТЫРСКАЯ ТРАПЕЗА

Трапеза братии – целый коллективный ритуал. Два раза в день колокол созывает насельников в трапезную. После общей молитвы рассаживаются за длинные ряды столов во главе с игуменом. Один из иноков становится за аналой и читает жития святых. Трапеза проходит в полном молчании. Без звонка колокольчика никто не протянет руку к хлебу. Тем самым воспитывается послушание, в основе которого уважение к старшим. Вспомним, Иуда потянулся к куску хлеба прежде Иисуса Христа, показав тем самым пренебрежение к Учителю.

Время трапезы неукоснительно соблюдается. Оно не может длиться больше тридцати минут. И тогда снова звонит колокольчик – трапеза окончена… Основное первое блюдо – шти. Вторые блюда – рыбные. Трудники говорят: безрыбье хуже бесхлебья. И неудивительно, ибо у монастырей было множество прудов… Сегодня о том многообразии мы знаем только из книг. Восстановление рыбного хозяйства тоже в планах монастыря.

НАЛОГОВАЯ «ОДИССЕЯ»

Управляют этим немалым монастырским хозяйством наместник архимандрит Тихон, эконом и казначей.

- Сто гектаров земли, полученных нами сейчас в бессрочное пользование, - это не просто механическое приращение,… надо привыкать к иному состоянию. Сразу понадобились территория для гаражей, множество хозяйственных служб. А где взять людей? Ведь дел-то гораздо больше, чем монахов.

Ещё одна головная боль - налоги.  Не один десяток лет казначеем в монастыре был отец Нафанаил. Не кончал он ни институтов, ни семинарий, а недюжинной эрудиции его мог позавидовать самый образованный человек, наизусть читал многостраничные духовные поэмы.

- Батюшка, - спрашивала я, - откуда вы такой образованный?

- А я у жизни учился. Всю жизнь в монастыре, а это самый верх, с него всё видно.

Судя по всему, «видно» ему не только в монастырском хозяйстве, но и в мирской экономике.

- В прошлом году, - рассказывал отец Нафанаил, - утвердили налог с продаж. Но нам-то с ним как управиться? Спасибо, областные и районные власти поняли, что для нас он совсем не годится. Нельзя же, чтобы кассовые аппараты щёлкали в храмах во время богослужения, чтобы потом весь свет смеялся – монахи превратили храм в магазин. Свечка-то не хозяйственная вещь, она сгорает в храме…

Ведь мы не коммерческая организация, живём за счёт добровольных пожертвований – за молитву, за различные требы, да тем, что своими руками для своих же нужд производим. Скажите, пожалуйста, какой коммерсант бесплатно раздаёт только за один год 10800 книг, 25 тысяч пластинок, сотни курток? Нам говорят, вот вы их и продайте. Но мы же не торговая фирма. Мы всё это пожертвовали трудным подросткам, бедным семьям. Наши дивиденды только одни – духовные.

НАСТАВЛЕНИЯ ОТ ИОАННА

Гуляя по монастырскому саду Псково-Печорской обители, я обратила внимание на пожилого, крепко сбитого, загорелого человека, стоящего на стремянке и обрезающего ветки плодовых деревьев. Он так истово работал, да так весело, что пройти мимо было просто невозможно. Молодые напарники Иоанна то и дело смеялись над его шутками-прибаутками.

Какой, видно, интересный человек этот Иоанн, предположила я. Дай-ка разговорю его. Сделать это оказалось очень легко.

- Если тильки начну вам рассказыывать жизнь свою, не поверите. Кажете, совсем Иоанн спятил. Вин тысячу и одну ночь хоче переплюнуть. А у меня и документа есть, и фотка, где Сталин жмёт мне руку…

Здесь я посмотрела на него с подозрением. А он продолжал сыпать слова, как горох.

- Жил я со своей Ганной в Днепропетровске, И усё у нас було. Три коровы, пять быкив, сто гусей, дведсти шипунов. Два дома, две машины. Тридцать девять годов отработал в однм тресте, но на разных специальностях. Был и мастером прокатного цеха завода «Коминтерн». На заводе силикатного кирпича изобрёл автоматический пресс. Робил главным инженером. Прийду на завод, переоденусь в рабочую одежду – и в литейку. Я в кабинете не просиживал. Присвоили мне звание Героя социалистического труда. Да депутатом Верховного Совета Украины избрали. Но душу мою всё это не удовлетворило, она томилась, беспокоилась. И вот в один момент ухожу я в простые рабочие. А тут подоспела и встреча с одним дюже духовным человеком. Стал во мне переворот происходить, ушёл я со службы на пенсию. Но не на скамеечку. В сезонье работал на комбайне, тракторах, перематывал моторы, делал электропроводку… В пять утра вставал и до четырёх утра вкалывал. Часок посплю и снова трудюся.

А потом пришло время и желание, и мы с женой Ганной продали днепропетровский дом один, машину и поехали в Печоры до монастыря. И трудюся я вот уже четыре года здесь. Бесплатно, просто трудюся от души и молюся.

- А дети у вас есть?

- Дочка главным бухгалтером на заводе работает. Ещё и дома у ней двое детей. Уже сын её, внук мой, из армии пришёл, жениться будэ. И уси они работают… У них двое поросят, семьдесят гусей, сто штук курей… Да у дочки теплицы. Помидор богато. На Москву их вывозят машинами продавать…

А сын мой начальник Приднепровской биржи, тоже трудиться привыкший.

- Да как же вы таких хороших детей воспитали?

- Кажу вам. Вот принёс ребёнок двойку. Сидай. И будешь сегодня писать целую тетрадьку. «П-а-п-а, - ноет он, - я уже устал». А я всё одно – пиши. Сколько тебе строк задали? Одну? Сегодня в повечерье будешь писать двадцать пять строчек. Напишешь – войдёшь гулять. Тильки хорошо. Я поставлю тоби оценку сам. Вы думаете, поставлю пятёрку?   Ни-и-и. Три. А цэ четыре – это уже дюже хорошо.

Кончил уроки – на поле… И помощником на комбайн я его брал. Вот сидай на комбайн, говорил я ему, и коси. Что заработаешь, то зимой и будешь исти.

У нас немаэ так, как в Москве... Мамы, как клуши, твердят – дети, дети, дети. И двадцать годов – дети. И тридцать – всё дети. Жалеть, конечно, их надо, но тильки не так, чтобы они бачили.

- И не роптали они на такое воспитание?

- Ни-ни. И сейчас не ропчут… Сыну 37 годков. Бывает, и сейчас каже: «Пап, плохо вы меня били. Надо было больше...»

- А жена ваша придерживается таких же взглядов?

- Да она у меня труженица. Ей сейчас 66 годков, а она одна со скотиной управляется. Огород ведёт, еду готовит. Нам хватает. И людям ещё раздаём... И молочко даём… Раздаём всё старичкам. Нам Бог дал, Бог и взял.

- Какой же вы правильный человек, Иоанн!

- Бог миловал, никогда не курил и не пил. На Севере в спирту можно было купаться, ключи от цистерны у меня в кармане булы. А я и тогда не пил. Горилка эта здоровья не даёт... - Вот уж с вами не согласится всё мужское население России!

- Слухайте! Это просто народная болезнь, народная, понимаете? Просто народ не хоче понять, что горилка ничего не дае, а только гробит организм, убивает раньше времени. И тянутся к ней, як уж или гадюка до жабы. А выход какой? Лечить никто не вылечит. Взять сильной натурой надо. Сказать – сегодня пить не буду. И не пить. Як же в войну шли в наступление? Ведь знали, что сегодня могут погибнуть. А и шли же. Це война наша внутренняя, народ не хоче это понять. Мы жалобимся на правительство в Москве, а себя не бачим…

Законы сейчас какие? Пьяного отвели до дому или в милицию, хай переспит. А штраф надо наложить не деньгами, а трудом. По городу пять дней отработать, чтоб чисто було. И уси города будут чисти. Деньгами не надо брать, от этого дети страдают. Водка только для развала организма. Вот мне уже почти семьдесят годков, а я  же нормально стою, лазю, сидаю и всё делаю, как хочешь.

- И ничего не болит?

- Раны военные болят, когда сыра погода. В войну двенадцатилетним парнишкой в партизанском отряде был. И ранили меня. Вот и болят те рубцы до сих пор на ногах, руках, спине. После войны вышел сталинский указ – всю воевавшую детвору отправить на учение. Пригласили меня к Сталину. Ну и струхнул я тогда, думал всё, ведут на расстрел. Сталин пожал мне руку, поблагодарил и отправил дальше жить. Во Францию. Изучал я там машины… До дому пришёл в девятнадцать лет. И вот с тех пор трудюся каждый день. Труд человека облагораживжает, а лень человека убивает. Если ты сегодня заленился, завтра уже себя не обработаешь. Уж лень-дьявол задавит…

Наталья Ларина