«Защита своей веры и своей культуры»

В преддверии Санкт-Петербургского культурного форума Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл дал эксклюзивное интервью «Российской газете».

— Открывающийся завтра Форум объединенных культур в Санкт-Петербурге — авторитетная международная площадка, на которой идет поиск языка культурного диалога и ответов на вопрос о том, в каком направлении будет развиваться глобальная культура. При этом для многих людей на Западе слово «глобальная» — это синоним либеральной культуры, которая противопоставляется нередко культуре национальной, с ориентацией на традиционные ценности. Насколько это неизбежно? Возможно ли развитие альтернативной «планетарной» культуры, основанной на иных — например, религиозных — началах?

— «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было», — говорит царь Соломон в книге Екклесиаста (Еккл. 3:15). История дает нам немало примеров того, какой была глобальная культура в разные века, и как она влияла на мир. ХХ век продемонстрировал, что культура может стать частью деструктивной идеологии, ее «служанкой» — причем любой мировоззренческой концепции, как тоталитарной, так и ультралиберальной.

Возможны ли варианты? История христианства показывает, что да, возможны. Посмотрим на Византию как на исторический феномен. Ведь это был глобальный для того времени «проект»: он «сшил» воедино Восточную Европу, Балканы, часть Кавказа и Ближнего Востока. «Ойкумена», или «Вселенная» — это именно «глобальный» мир.

Нам не стоит, конечно, сегодня идеализировать Восточную Римскую империю — ее история полна драматизма, и далеко не все из ее опыта служит нам добрым примером. Но, тем не менее, можно констатировать, что общество, признававшее своим мировоззренческим и моральным ориентиром христианское учение, дало народам, входившим в эту империю, универсальные, то есть глобальные нормы веры, права и высочайший уровень культуры во всех видах искусств: в архитектуре, музыке, живописи, в языке и одежде, в обрядах и церемониале. Как это влияло на окружающий мир? Вспомним хотя бы послов святого князя Владимира и их, как сейчас сказали бы, «культурный шок» от пережитого в храме в Константинопольской Софии: доказательства были излишни, истина явлена предельно убедительно. Причем в том числе благодаря воздействию синтеза храмовых искусств.

Стоит при этом посмотреть, например, на фрески храмов той эпохи на Руси, в Болгарии, в Грузии — несложно заметить «единство в многообразии»: появлялись местные школы иконописи, каждая по-своему старалась взращивать принятые «семена». Причина этого — полицентричность, по сей день сохраняющаяся в административном устроении Православной Церкви: в отличие от католичества, в Православии нет одного земного центра. Этот центр, с точки зрения православной экклезиологии, один — Господь наш Иисус Христос.

Поэтому ответ на Ваш вопрос история уже дала: да, развитие альтернативной «планетарной» культуры на религиозных началах не только возможно — его однажды попытались осуществить. Причем это не проект тотальной унификации, насильственной попытки поместить всех в прокрустово ложе — как, например, происходило в британских колониях, — а модель единства в многообразии: общее религиозное ядро и универсальные нормы, переведенные на местные языки и формы, в полицентричной и творчески напряженной среде.

Но в целом, на мой взгляд, следует с настороженностью относиться к попыткам добиться планетарного универсализма. Библия сохраняет для нас и память о Вавилонской башне — некоем протоглобалистском проекте, который стал олицетворением человеческой гордыни. Увы, но и сейчас миф о человеческом всемогуществе стоит за глобалистскими идеями.

Я думаю, в современном мире приоритетна все-таки защита своей веры и своей культуры при сохранении уважения к иным культурам и развитии языка межкультурной и межрелигиозной коммуникации.

— Отношения с глобальным культурным миром — это ведь своего рода мировоззренческое противостояние. Мы влияем на мир, мир влияет на нас. И в этом противостоянии не всегда побеждает высокое начало, часто верх берет грубая сила. Как Вы считаете, в своем нынешнем положении, в том числе в области культуры, Россия уже готова противостоять миру? Может быть, нам лучше уйти в своего рода культурную изоляцию для собирания внутреннего ресурса и его взращивания для того, чтобы на культурную миссию были творческие силы? Чтобы Россия собрала в себе ресурсы, сопоставимые с наследием Чайковского и Достоевского?

— Важно, с одной стороны, трезво оценивать свои текущие силы и возможности, в том числе и творческие. А с другой — уметь при этом смотреть и за горизонт. Может быть, именно этот, как сейчас говорят, «визионерский» — а раньше сказали бы «пророческий» — взгляд, как раз и станет источником вдохновения и одним из базисов нового расцвета русской культуры.

В видимом поле — да, действительно, часто побеждает сила плоти и примитивные, «земные» инстинкты. Но жизнь-то идет, и горизонт с каждым днем сдвигается все дальше и дальше, открывая то, что раньше было сокрыто. Гениальность прозрения русского духа — в несводимости человека к житейской ушлости, мещанству, или, если совсем просто, к «плотскости». Христос в Евангелии говорит: «Сыны века сего догадливее сынов света в своем роде» (Лк. 16:8). Но свет-то не от них — не от «сынов века сего» — исходит; они лишь «потребители» чужого света. Померкнет этот свет — и вся житейская ушлость окажется ни к чему не пригодна — вспомним «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. Миссия Церкви и состоит в сохранении в человеке Божественного света. Это своего рода камертон человечности для всего человечества. Если человек не устремлен ввысь, то он уже не устойчив.

Не будучи приверженным Небу, он неизбежно становится приземленным. Естественно, тому, кто уже «приземлился», очень не нравится, когда его тревожат. Подростку, выросшему на примитивной музыке, трудно высидеть на концерте музыки классической. И как хотелось бы, чтобы однажды он смог ощутить всю глубину и красоту того, что раньше просто не был способен понять — в силу несформированного вкуса. Наша цивилизационная задача мне видится именно такой: вернуть тем, кто потерял, или тем, кто не имеет, интерес к высокому предназначению человека, которое осуществляется только когда человек зрит ввысь.

Уход же в культурную изоляцию — простая, но, как правило, проигрышная стратегия. Культура зачастую расцветает в диалоге и на стыках культур. Причем далеко не всегда эти стыки приятные: временами они бывают очень и очень болезненными. «Золотой век» России, давший нам Пушкина, Достоевского, Чайковского и многих других творцов, — прекрасный пример открытости с сохранением собственной суверенности.

— Церковь и культура. Сегодня мы видим, что Церковь взаимодействует с культурой по разным направлениям, а православная вера является источником творческого переживания для многих авторов. В то же время мы наблюдаем и противостояние, как в практических вопросах (например, о месте хранения объектов культурного наследия, икон), так и в смысловых: многие художники активно и сознательно представляют себя антиклерикалами. Насколько это противостояние неизбежно? Или это наследие еще советского атеизма?

— Православная вера призывает людей к любви, незлобию, миру. В то же время христиане с первых лет своего существования сталкиваются с противостоянием. При этом нужно различать противостояние и сложный диалог. Христиане и между собой ведут его не всегда просто. Еще апостол Павел говорил, что «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). В спорах, в диспутах, порой напряженных, выявляется истина — это показал весь путь христианской догматики, формировавшейся на протяжении веков.

Антиклерикальность некоторых художников, как мне кажется, сегодня часто связана с ложным, надуманным представлением о Церкви. Кто-то действительно никак не выйдет из шаблонов советской атеистической пропаганды, а кто-то имел опыт неудачного посещения конкретного храма и теперь испытывает недовольство к Церкви в целом и ко всему, что с ней связано.

И все же нельзя не сказать и о более глубинных, исторически обусловленных корнях этого напряжения. Речь идет об автономии искусства Нового времени, его секуляризации, существенном расширении «амплитуды смыслов», и — как следствие — неизбежном формировании ложных ценностей. Не все в истории последних веков культуры достойно восхищения и подражания. Церковь никогда не согласится с попыткой уравнять красивое и откровенно уродливое, созидательное и разрушительное, вдохновляющее и дезориентирующее и опустошающее — только потому, что все это кто-то отнес к «произведениям искусства» как способу самовыражения. Не всякое самовыражение достойно публичности, особенно если оно направлено на оскорбление нравственных и религиозных чувств людей.

В то же самое время сегодня и среди творений церковно ориентированных художников все больше появляется новых форм, выходящих за рамки традиционной иконографичности в трансляции христианских смыслов. Быть может, в обозримом будущем мы увидим всплеск христианского изобразительного искусства, местом экспонирования которого будут музейные пространства. И это станет еще одной вехой в преодолении кажущихся барьеров.

Было бы несправедливым на этом остановиться и не сказать о том, что, несмотря на временами проявляющееся напряжение, между Церковью и представителями культурного сообщества уже произошли и продолжают происходить существенные сдвиги. И Церковь, и представители музейного сообщества, пусть и не быстрыми, но уверенными шагами продвигаются навстречу друг к другу. А противостояние, если оно где-то и остается, как мне видится, скорее техническое, ситуативное, нежели смысловое, содержательное: у каждой из сторон свои представления, свои опасения, которые, милостью Божией, постепенно преодолеваются. «Троица» Рублева снова на своем исконном месте — в Троицком соборе Лавры.

— Многие из тех, кого сегодня почитают классиками и столпами традиционной культуры, некогда воспринимались современниками как подрыватели устоев, — например, Достоевский, Мусоргский и другие, если мы берем в качестве примера русскую культуру. Как Вы относитесь к «культуре» эпатажа, авангарду? Может быть, иногда кажущийся подрыв устоев в конечном итоге служит их утверждению через отрицание, через эмоциональную реакцию публики?

— Сложный вопрос. И в истории Церкви были эпизоды, когда, например, преподобный Максим Исповедник (580-662) был подвергнут жестоким наказаниям, будучи обвиненным в ереси, — но именно он стал одним из значимых богословов, четко сформулировавшим православную доктрину против ереси монофелитства. А история со святым Иоанном Златоустом — оклеветанным, низложенным, изгнанным, — который явился поистине вселенским учителем Церкви? Мы знаем также, насколько велика была роль юродивых, которые могли одним словом повлиять на важнейшие политические решения — и за это же могли быть казнены.

Когда мы употребляем эпитет «выдающийся» по отношению к тому или иному человеку — неважно, деятель ли он культуры, или ученый, или педагог, или священник, — надо понимать, что все выдающееся будет не в ряду, будет выступать, кому-то мешать и кого-то провоцировать. Конфликт между выдающимся и рядовым неизбежен, и в этом есть определенная правда жизни: выдающемуся полезно «приземляться», ограничиваться — а рядовому не деградировать, не застыть в мнимой самодостаточности.

Но есть существенная разница между эпатажем как самоцелью и активным переживанием как следствием появления чего-то принципиально нового и неожиданного. Самопрезентация в форме эпатажа лишь обнаруживает внутреннюю несостоятельность самого «актора». Если тебе нечего по сути предъявить публике, тогда остается только явить собственную эпатажность. Нередко переступая любые этические границы. Часто невооруженным взглядом видно, что это скорее требует психотерапевтического участия, нежели пастырского. Если же говорить о своеобразной моде на эпатаж, особенно ярко проявляющейся в социальных сетях в молодежной среде, то это уже следует отнести к разновидности социальных заболеваний. Это печальный индикатор неудовлетворенности молодых людей качеством отношений друг с другом, с родителями, с обществом, которую они пытаются компенсировать хотя бы количеством «лайков». Это тревожный звонок, на который всем нам — в том числе и пастырям — надо обращать внимание.

Умение того, кто может пребывать в тишине, — прекрасный тест на подлинность и состоятельность. Эпатаж без внимания к нему, без обилия информационного шума очень быстро исчезает, растворяется как туман — а пустота в душе становится еще более невыносимой.

— Россия сейчас переживает какой-то новый, не имеющий аналога в других исторических эпохах, период своего развития. Это касается и самого социума, но также и треугольника отношений «Церковь-государство-общество». В чем преимущества нашего времени для церковной жизни, а в чем сложности и новые специфические вызовы?

— Я бы продолжил этот образ, только треугольник «Церковь-государство-общество» рассмотрел бы как парус, который движет наш корабль по волнам истории. Углы этого паруса натянуты новыми реалиями. Общественная жизнь сегодня во многом базируется на цифровых платформах — виртуальное взаимодействие стало зачастую более значимым, чем физическое присутствие в определенном месте. Мы живем в ситуации геополитической нестабильности, когда предыдущие модели политической и экономической жизни уже не работают так, как в предыдущие времена. Все это — очень важные реалии, и нам всем надо обрести навык учитывать их, учиться взаимодействовать, чтобы наш «парус» всегда был в рабочем состоянии.

Если с учетом вышесказанного сфокусироваться на современных задачах, стоящих перед Церковью, то, конечно же, большое значение имеет присутствие Церкви в медиапространстве. Сегодня мы можем предоставить любому интересующемуся такое количество материалов, о котором даже еще 20 лет назад можно было только мечтать. Я внимательно наблюдаю за тем, как наши пастыри, богословы, катехизаторы учатся излагать основы христианского вероучения на понятном и увлекательном языке. Чем больше будет подобных опытов — пусть и не всегда безупречных, — тем шире разойдется благая весть о Христе Спасителе. В то же время нужно не забывать и об ответственности перед аудиторией — адаптируя язык диалога, важно не переходить грань, не пытаться нравиться аудитории ценой потери высоты миссии, не превращать проповедь в стенд-ап.

— Думающие люди во все времена пытались сформировать свое системное мировоззрение, целостный взгляд на мир. В этом им помогали религия, наука, философия и искусство. Как бы Вы сегодня охарактеризовали мировоззрение современного человека? И каким бы Вы его хотели видеть?

— Прежде всего, назвал бы такие признаки мировоззрения современного человека как мозаичность, прагматизм и эклектичность (в том числе и в духовных вопросах). Старые смыслы многими утрачены, а новые так и не появились или не прижились. Одним словом, неуютно внутри — отсюда и возникновение разного рода зависимостей, и бегство в иные миры, в виртуальную реальность — лишь бы не «к себе домой».

Поэтому хотелось бы видеть человека, прежде всего, целостным, собранным вокруг «внутренней святыни» — вокруг Христа. Чтобы в «доме души» было все на своих местах, в порядке. И, конечно же, человек должен быть деятельным. Только через активное участие в жизни мы раскрываемся, осуществляем замысел Божий и о нас самих, и о нашей стране, да и вообще обо всем мире. В нашем обществе уже идет разговор о ценностях, их важности в жизни; его надо не только продолжать, но и углублять, не бояться «докапываться» до сути ценностей.

Для того чтобы все эти пожелания воплотились в жизнь, важно сегодня обращать внимание в том числе и на внешние формы, традиции, обычаи, праздники. Ведь через обыденный уклад жизни высшие ценности проникают внутрь, впитываются сознанием и запечатлеваются в сердце.

— Современного индивида часто называют «человеком информационным». В это понятие вкладывается объем получаемой информации, ее доступность, темп потребления. Все это, с одной стороны, расширяет возможности и доступ к сокровищам знаний и культур, с другой — приводит к поверхностному пониманию и невозможности их осмысления. Как в потоке информации и новостного шума различать главное?

— Первый вопрос, который бы я задал — насколько сам человек ощущает себя собой, а не «приложением» к маркетингу, рекламе, безликому потоку других людей? Ведь встретиться с самим собой по-честному, без масок, прикрас и иллюзий может быть и не очень-то приятно. Знаете, когда человек впервые искренне исповедуется, он получает уникальный, очень важный опыт саморефлексии — и для такого взгляда на себя надо набраться мужества. Готов ли наш современник к встрече с собой настоящим — непростой вопрос, но без ответа на него все остальные «инструменты» так и останутся без дела…

А способы для выделения главного, как мне видится, лежат на поверхности. Прежде всего, там, где есть в чем-то избыток, необходимо сознательное ограничение. Или по-нашему, по-церковному, — пост. Слишком много информации — начните информационно «поститься». Уберите все то, что не является жизненно необходимым для вашей деятельности. Результат может вас удивить и порадовать.

Второе — сознательное замедление. Информационный поток надо приостанавливать прежде всего качеством своего присутствия в нем, а это вполне в наших силах. Копать вглубь, не бояться думать серьезно, знать наизусть разные молитвы и псалмы — все это будет хорошим подспорьем в сохранении себя от всепроникающего информационного шума.

И еще. Никогда не будет лишним просто немного подождать — не поддаваться на эмоции окружающих, на негативные новости. Пройдет немного времени и новостная пена осядет, а если действительно что-то произошло важное, то это и через неделю никуда не исчезнет из общего информационного поля. Другими словами, здесь прекрасное пространство для творчества: как настроить именно свой формат присутствия, чтобы не оказаться вообще оторванным от нужной информации, но и не потонуть в этом бездонном океане.

— Одна из главных тем, которой живет общество в последние годы, — это специальная военная операция. И Церковь находится с людьми в самых сложных жизненных ситуациях, будь то фронт, госпиталь, переживание потери, нужда… Как Вам кажется, насколько это время и его проблемы уже нашли отражение в современной русской культуре? И какие темы в рамках этой проблематики, которые требуют именно художественного переживания и осмысления, Вы бы поставили в первый ряд?

— В первую очередь, это, конечно же, документальное кино, различные экспозиции, выставки, поэзия. Песни, которые быстро становятся народными. Но, я думаю, многие художественные открытия, связанные с СВО, еще впереди. Если вспоминать опыт послевоенного развития культуры в ХХ веке, то мы видим, что через 10-20 лет после окончания боевых действий на первый план выходят другие творческие мотивы. Притупляется первая боль, непреодолимая ненависть к противнику, наступает этап осмысления причин происшедшего, глубокое изучение человеческой природы в сложных, экстремальных ситуациях, происходит более тонкая рефлексия. Я думаю, со временем образуется целый пласт отечественной культуры, связанный с художественным преломлением событий 20-х годов ХХI века в России. И тем самым культура выполнит еще одну важную свою миссию — заложит в сердца людей неприятие зла, настроит на доброе отношение к миру и другим людям, привьет вкус к красоте и гармонии.

Беседовала Елена Яковлева

«Российская газета»/Патриархия.ru