Сергей Худиев: «Помешать небинарным персонам тотально абьюзить родной язык»

Госдума 13 декабря может рассмотреть в первом чтении поправки в закон «О государственном языке РФ». Законопроект предполагает недопустимость использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке, перечень которых содержится в нормативных словарях.

Конечно, многие говорят о том, что заимствование иностранных слов – это процесс неизбежный. Он происходил всегда. Многие слова, которые мы теперь воспринимаем как стопроцентно русские, пришли к нам из других языков – «солдат» из итальянского через немецкий, «суп» – из французского, «халява» из иврита и так далее. Другие языки, включая наш главный «загрязнитель», английский, ведут себя так же.

В современном английском, по подсчетам лингвистов, только 20–30% слов восходят к староанглийскому – остальные заимствованы из скандинавских языков, латыни и французского. Английский до сих пор охотно подхватывает чужие слова – например, tsar в значении «человек, наделенный полномочиями для решения какой-то проблемы». Впрочем, само слово «царь» в свою очередь восходит к латинскому «цезарь». Да и мы обычно спокойно относимся к «компьютерам» и «смартфонам». Возможно, химически чистые наречия сохранились где-то в джунглях Южной Америки, но все крупные языки неизбежно полны заимствований. Так стоит ли видеть в таких заимствованиях проблему? За определенным порогом – стоит.

Потому что «язык, допускающий заимствования», стоит отличать от другого явления, которое называют заимствованным словом «пиджин»: смешанного и при этом неизбежно обедненного и упрощенного квазиязыка. Такое явление возникает в зонах соприкосновения групп, говорящих на неродственных языках, – там, где завоеватели общаются с местными, или там, где разные племена торгуют, или где люди одного языка оказываются под доминирующим влиянием другого. Пиджин характеризуется примитивностью грамматики и разнородностью словарного запаса, это «низкий» стиль.

«Рунглиш» – это псевдодиалект английского, в котором смешиваются (в разных пропорциях) русские и английские слова и грамматические формы (например: «вам послайсить или писом?», то есть «нарезать или целым куском?»). Он обычен, например, для русскоязычных эмигрантов в США – но не только. На нем уже вовсю разговаривают в России. Причины этого понятны. Многие у нас хорошо говорят по-английски, и это само по себе ценный навык, позволяющий людям быть в курсе последних технических достижений англоязычного мира и общаться с коллегами из самых разных стран. Знать еще один язык – несомненное и культурное, и практическое благо. Но когда человек вынужден постоянно переключаться между двумя языками (как эмигрант или специалист, погруженный в англоязычную литературу), он неизбежно начинает (если не следит за собой специально) говорить на «пиджине» – пересыпая речь англицизмами там, где в этом нет никакой нужды.

Это приводит к ряду бедствий – в частности, к тому, что речь специалистов становится просто непонятной людям за пределами их очень узкого круга. А когда мерчандайзеры не понимают менеджеров – это, извините за выражение, тотальный дизастер. Не говоря уже о том, что такой смешанный псевдоязык просто уродлив – на нем невозможно создавать литературу или вообще ясно выражать свои мысли. Правда, на нем существует пара довольно смешных анекдотов, но это ту хум хау.

Такой новояз разрушает эмоциональную привязанность к родному языку и то сознание единства и преемства, которое мы неосознанно воспринимаем вместе с ним. Поэтому, хотя запретить заимствования вообще невозможно – и не нужно, стоит поставить предел превращению нашего родного языка в пиджин. Но в наши дни с заимствованиями связана еще одна опасность. Язык, который поставляет массу неологизмов для русского, – это в значительной мере уже не язык Шекспира.

Это идеологический новояз, который отражает совершенно определенные взгляды на мир. Из словаря этих новых заимствований (эти слова и в английском довольно новые) ваш ребенок может узнать, что вы – цисгендер, склонный к гетеронормативизму, приверженный (о позор!) бинарной гендерной системе, да еще и гегемонной маскулинности. О чем вообще с вами после этого разговаривать? Да вы вообще явный абьюзер!

Тоталитарные идеологии (как и тоталитарные культы) формируют свой язык, и это не случайно – язык является мощным орудием подчинения людей и переформатирования культуры.

Возьмем, например, такой англицизм, как «абьюз», и образованное от него «абьюзер». Это слово означает злоупотребление в широчайшем смысле. Педофил совершает abuse по отношению к ребенку. Пытки в тюрьме – это тоже abuse. Наркоман злоупотребляет (abuse) веществами. Сотрудник, сливающий в Сеть базу данных компании, злоупотребляет (опять-таки abuse) доверием своих работодателей. 

Поссорившиеся супруги подвергают друг друга verbal abuse – она его абьюзит нищебродом и алкашом, а он ее абьюзит толстой дурой, а потом они мирятся. Родители, которые выговаривают ребенку за двойку, тоже явные абьюзеры.

То есть термин охватывает разные явления – от тяжких злодеяний до практически чего угодно. В этом его огромная инструментальная польза: если человек борется с «абьюзом», то он неравнодушный гражданин и почти святой, а если вы «абьюзер», то от вас должны отшатнуться все честные люди.

А вот если мы говорим по-русски, то для нас останется очевидным, что словесная перепалка или выговор за плохую отметку – это явления, не имеющие ничего общего с растлением малолетних или истязанием заключенных.

Поэтому нам важно избегать излишних англицизмов и особенно англицизмов идеологизированных. Конечно, мы не можем помешать небинарным персонам тотально абьюзить хоть язык Диккенса, хоть свой родной – но мы можем утвердить нормы, которые защитят от этого хотя бы публичное и официальное словоупотребление.

Источник: Взгляд