Зачем нужен национальный суверенитет

Решение Высшего судебного органа Евросоюза, обязавшего признавать «однополые семьи» во всех 27 странах блока, еще раз напоминает о том, зачем нужен национальный суверенитет — чтобы предотвратить ситуацию, когда радикальный пересмотр представлений о самых фундаментальных основах человеческого общества — таких как брак - совершается простым указанием из-за границы. Потому на на этом примере мы видим, как решения такой важности принимают какие-то неизвестные чиновники, которых никто не выбирал, руководствуясь идеологическими установками, которые которые внутри страны мало кто разделяет.

Решение было вынесено по делу двух женщин, которые заключили «брак» в Испании, где это возможно — болгарки Калины Ивановой и британки Джейн Джонс. Они непременно хотели получить свидетельство о рождении своей дочери (не уточняется, как они ее смогли произвести ее на свет) в Болгарии, где закон не дает возможности указать двух родителей одного пола.

Люди, которые провели последние десять лет где-то в пещерах и дебрях Индостана, вне доступа к интернету, могут спросить — а в чем проблема? Почему не сделать, как люди хотят?

Проблем тут возникает много.

Пересмотр определения брака (а это именно пересмотр, а не распространение брака на какую-то новую категорию лиц) означает принятие идеологии, в рамках которой этот пересмотр только и возможен. Идеологии, в которой особенности сексуального поведения человека рассматриваются как фундаментальные и неустранимые особенности его (или ее) личности, вроде цвета кожи — эта аналогия постоянно проводится.

В контексте этой идеологии любое неодобрение и неприятие такого поведения — например, когда студенческий христианский союз прописывает в своих правилах, что члены союза должны воздерживаться от любых внебрачных связей, включая гомосексуальные — рассматривается как возмутительный акт дискриминации. Попытки помочь человеку (который сам просит об этом) оставить гомосексуальный образ жизни, предпринимает ли их психолог или священник, считаются преступлением, наказуемым по закону. Отказ отца поддержать «трансгендерный переход» дочери, в ходе которого она будет искалечена на всю жизнь — видится, опять-таки, как преступление, подлежащее суду.

А вот заключение мужчин-насильников в женские тюрьмы, где они насилуют своих сокамерниц — на том основании, что догадливые негодяи заявили, что «идентифицируют себя, как женщины» — напротив, дело совершенно законное. (Читателю это может показаться полным бредом — и совершенно справедливо — но таково реально положение дел; можно обратить внимание, например, на недавнее постановление Высокого суда Англии и Уэльса)

Эта идеология проявляет себя в принудительной ЛГБТ-индоктринации в школах и травле всех несогласных — круг которых постоянно расширяется, включая в себя сначала христиан, потом феминисток вроде Джоан Роулинг, потом ученых вроде Стивена Пинкера, громогласный атеизм которого ему ничуть не помог.

Вы не можете принять некоторые тезисы этой идеологии и рассчитывать на то, что все остальное необязательно. Это как если бы вы признали, скажем, удостоверение об арийском или пролетарском происхождении серьезным и юридически обязывающим документом. Тем самым вы бы подписались повиноваться требованиям идеологии, вне которой то и другое было бы просто кусками бумаги, которые какие-то сумасшедшие покрыли бессмысленными каракулями.

И вот такое подчинение страны радикальной идеологии, которая, фактически, криминализует христианство (и другие традиционные религии) лишает женщин приватности и безопасности, а детей отдает во власть идеологических фанатиков, которые калечат их на всю жизнь, может совершиться не потому, что население страны — или хотя бы ее политическая элита — совратилось в это лжеучение, а потому что страна, привлеченная обещанием экономических выгод, вступила в союз, который постепенно эволюционировал из экономического в идеологический.

Первоначально ЕС состоял из государств, которые сознавали себя христианской Европой — настолько, что круг из звезд на флаге ЕС явно восходил к образу Матери Божией из Откровения Иоанна Богослова, «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Откр.12:1)

В Германии и Италии власть прочно находилась в руках христианско-демократических партий, которые, в то время, были реально связаны с Церковью.

Западная Европа видела себя как оплот «христианской цивилизации», особенно по контрасту с государственной атеистической идеологией в СССР и находившейся под его контролем Восточной Европой.

Эта атеистическая идеология проиграла, кажется, показав всему миру пример того, как не надо делать. Но, едва успела осесть пыль после падения «развитого социализма», Запад стал — сначала медленно, потом все быстрее — мутировать в сторону прогрессистской идеологической диктатуры. Болгария, вступившая в ЕС ради вполне понятных экономических выгод — и ради того, чтобы оказаться в «настоящей Европе» — оказалась внутри идеологической структуры, мало похожей на ЕС времен его создания.

Причем сама Болгария едва ли имела отношение к этой идеологической трансформации — ей теперь придется иметь дело с решениями, в принятии которых сами болгары не участвовали.

Конечно, сам по себе национальный суверенитет не средство от всех болезней — мы, увы, отлично это знаем, пережив период богоборческой идеологической диктатуры, тоже с глобальными притязаниями. Но он остается барьером, который препятствует проникновению инфекции.

Даже при довольно условном суверенитете, скажем, Польской Народной Республики, коммунисты не могли позволить себе обращаться с Церковью в Польше также, как в России.

Но в наши дни Россия возвращается к христианской вере и здравому смыслу — хотя у нас еще пользуются некоторым влиянием люди, ностальгирующие по бассейну «Москва». Консервативные американские комментаторы даже — с грустным удивлением — отмечают, что, как это ни неожиданно, Россия и США меняются местами.

Глобальное идеологическое обольщение нашего времени в данном случае снаружи, а не внутри наших границ. И нам стоит признать, что, в этом падшем мире, существование границ — это хорошо. Иначе одним прекрасным утром вы просыпаетесь в дивном новом мире, за который вы не голосовали и на который вы не соглашались, но который здесь и властно требует покорности.