Авторское убийство

 Антон Волховский, известный зрителям как Волх – автор набирающей сотни тысяч просмотров программы «Одинокий Волх» – задержался в студии. Нужно было переделать вступительный текст, который он придумал для завтрашней записи. Обычно Антон писал легко, но на этот раз что-то не складывалось. Казалось, всё это не раз уже было. Да и собственная манера – полная раскрепощённость, вечная ирония по любому поводу – тоже ему порядком надоела.

Впрочем, начальству нравилось. Нравилось, как он, молодой остроумный, с непроницаемым лицом всё постигшего интеллектуала разбирает события в стране и мире. Как он мягко, с подчёркнутой вежливостью, ставит в тупик приглашённых знаменитостей. А сам при этом всем своим видом – дерзким хохолком модной стрижки, красивой синевой глаз – едва уловимо смеётся.

Телефон на столе задрожал. На экране высветилось милое, но всегда немного виноватое, личико девушки-администратора, сидевшей на первом этаже, рядом с охраной. Антон никак не мог запомнить, как её зовут – то ли Света, то ли Юля.

– Антон Владимирович, вас тут спрашивают.

  Голос девушки был растерянным.

  Никто на канале, кроме Светы или Юли, не называл Антона по имени-отчеству. И только эта хрупкая, немного жалкая девчушка, с тех пор, как Антон стал звездой, и число подписчиков его программы приблизилось к миллиону, упорно называла его Антоном Владимировичем.

Имя своё Антон не любил. Оно казалось ему книжным, школярским. Но так придумала мама – тихая учительница из маленького городка. В честь своего любимого Чехова. И всякий раз, услышав мамино «Антоша», невозмутимый Волх испытывал смешанные чувства – щемящую нежность к матери и насмешливое желание добавить: «Чехонте».

– Кому я там понадобился? – весело спросил Антон.

– Господин не хочет представляться, – докладывал высокий голосок. – Говорит, что это сюрприз. И что он знал вашего отца.

  Антон ответил не сразу. Недавняя весёлость пропала. Подумав, он сказал:

– Хорошо, пропустите.

Гость долго не появлялся. Потом он, наконец, открыл стеклянную дверь студии. Это был очень немолодой, полный седоватый человек, маленького роста, с аккуратной бородкой. На нём был чёрный велюровый пиджак, из тех, что носили лет тридцать назад представители творческой интеллигенции. В руках он держал серый плащ.

– Если вы ко мне, прошу садиться.

Антон сразу заметил, что одежда на посетителе, хоть и выдержана в артистическом духе, поношенная. Воротник пиджака густо обсыпан перхотью. А на лице вошедшего играла странная кривая улыбка, с которой он осматривал всё кругом.

– Да-да, к вам, – гость, шумно отдуваясь и не переставая криво улыбаться, опустился на стул. Немного посидев, он заговорил медленно, будто декламируя, и при этом, стараясь подавить одышку. – Для начала позвольте представиться. Меня зовут Илья Руденко. Я композитор, автор и исполнитель песен, лауреат Грушинского фестиваля. – Посетитель слегка замялся. – Правда, лауреатом я стал в дуэте, как музыкант и аккомпаниатор, но, думаю, значения это не имеет.

  Он закашлялся. Его бледное, одутловатое лицо затряслось. Достав клетчатый носовой платок, он вытер рот и продолжал.

– Кстати, о моих стихах, в своё время, весьма сочувственно отзывался поэт Чичибабин. Друзья из Харькова мне об этом сообщали. Вроде бы даже старик был в восторге.

Посетитель коротко усмехнулся и бросил на Антона испытующий взгляд, словно проверяя, не сомневается ли тот в его словах

– Чем могу быть полезен? –  спросил Антон, давая понять, что вступление затягивается.

– Так и я могу быть вам полезен! – воскликнул гость и высоко приподнял брови, отчего лицо его сделалось высокомерным. – Дело в том, что недавно я издал свою книгу. Она небольшая. Но в ней лучшее.

Он вытащил из кармана пиджака маленькую книжечку в мягкой обложке и положил её на край стола.

– Было бы замечательно и весьма полезно для ваших зрителей, если бы вы пригласили меня с моей книгой, в свою программу. Кстати, она у вас замечательная! Смелая, ироничная, современная.

  Он хвалил, но в тоне его слышалась насмешка.

– Спасибо, – сухо сказал Антон. – Но в моей программе…

– Понимаю!– перебил посетитель. – Не соответствую требованиям. Поскольку не звезда. Но я прошу сделать для меня исключение.

  Он прищурился и пристально посмотрел на Антона.

  Антон глянул на белую перхоть, обсыпавшую чёрный пиджак, и спросил:

– А откуда вы знаете моего отца?

– Видите ли, – гость смущённо потупился. – Дело в том, что я не знаю вашего отца. И никогда в жизни его не встречал. Но когда я увидел внизу эту хрупкую девушку с преданными глазами, а рядом с ней могучего как скала охранника, я понял, что меня к вам не пропустят ни при каких обстоятельствах. Поэтому пришлось пойти на эту небольшую хитрость.

  Гость усмехнулся.

– Я тоже не знаю своего отца, – медленно проговорил Антон. – И никогда его не встречал.

Он посмотрел на белёсое небо в большом окне студии, потом перевёл взгляд на посетителя.

– Простите, у меня больше нет времени.

– Да-а…– протянул посетитель, с сожалением качая головой. – Мою проницательность вы не оценили. А ведь я с самого начала, как только увидел вас в интернете, за вашим остроумием и блеском угадал скрытую грусть. И сегодня там, на проходной, в нелепейшей ситуации, меня буквально осенило: наверняка, это грусть об отце, которого он никогда не видел! Это же трагедия мальчиков всего вашего поколения!

  Антон посмотрел на одутловатое лицо, на сероватую бородку и представил, как берёт гостя за шиворот и выбрасывает в коридор.

– Не надо на меня так смотреть. Я ещё не сказал самого главного.

   Антон молчал.

– Я хочу сделать признание. – Посетитель покряхтел, глядя в пол, а потом сказал:

– Тридцать лет назад я убил человека.

Он опять быстро глянул на Антона и добавил:

– И на этот раз я говорю правду.

Антон листал сообщения в телефоне.

– А зачем вы это говорите мне? Такие признания делаются в другом месте.

– Ну, это место от меня не убежит, – кривая улыбка снова заиграла на одутловатом лице. – Но мне бы хотелось, чтобы вы первый узнали о моём преступлении. В этом вся идея.

– Какая идея?

– Видите, вы уже заинтересовались! Всё очень просто. Именно в вашей программе я делаю чистосердечное признание. И тогда вы представляете публике уже не безвестного барда, который на собственную пенсию издал свой жалкий сборник, а поэта-преступника! Убившего весьма известного человека. В результате у вас растут рейтинги, подписчики и всё, о чём мечтается.

Антон с досадой поморщился.

– Какого человека? О чём вы говорите?

– Сейчас я всё расскажу. Прошу не более десяти минут.

Он достал свой клетчатый платок, вытер вспотевший лоб и продолжил.

– Вы человек молодой, и вряд ли представляете себе обстановку конца семидесятых годов. Это было время, когда бардовское движение переживало расцвет. Песни авторов-исполнителей пели во всех концах страны. В палатках, у костров, в научных институтах. Наиболее талантливые исполнители становились известны всей стране. Как раз тогда я написал, ставшую весьма популярной, песню «Сосны голубые». Не приходилось слышать?

– Нет, не слыхал.

– Понимаю, вам хочется скорее про убийство. Сейчас будет. Так вот, в те годы вдруг, неизвестно откуда, возник некто Андрюша. Такой себе кудрявый юноша с длинными пальчиками. Андрюша Стефанович. То ли учитель пения, то ли недоучившийся скрипач. Впрочем, это неважно. Важно то, что этот мальчик, с каким-то примитивным, провинциальным упорством, стал выдавать одну за другой довольно прилипчивые песенки, которые всеми принимались с восторгом. Ну, а когда его песню  «Друг мой ёжик» передали по центральному телевидению, он, простите меня за отвратительный штамп, проснулся знаменитым.

Сильный приступ кашля прервал рассказ. Говоривший побагровел и стал задыхаться. Антон встал и налил в стакан воды из кулера. Посетитель сделал несколько глотков, шумно втягивая воздух. А когда кашель утих, снова заговорил, не замечая своего болезненного состояния.

– Как это часто бывает, рядом с невероятным успехом этого самого Андрюши сразу же забылись достижения других, тоже талантливых бардов. В том числе, забыли и о моих голубых соснах.

  Он ненадолго задумался, как-будто заново переживая прошлое.

– А ведь «Сосны голубые», скажу я вам, были ничуть не хуже этого самого «Ёжика». Ничуть! Впрочем, если вы сейчас подумали о заурядной зависти, вы ошибаетесь. Здесь всё гораздо сложнее. И убил я его совсем по другой причине.

  Опять услышав тяжёлое слово «убил», Антон, словно очнулся.

– Что происходит? – спросил он себя. – Какое убийство? Почему я слушаю этого больного старика?

  Но посетитель тут же заторопился.

– Переходим к делу! К признанию, так сказать. Итак, Андрей Стефанович стал знаменитостью. Со всеми прилагающимися последствиями. Интерес дам. Новые друзья, которые постоянно трутся рядом, слушают песенки и угощают. С этих угощений, собственно, всё и началось. Будучи весьма худосочного сложения, Андрюша быстро пьянел. При этом останавливаться не умел. И вскоре мы получили одарённого, но запойного алкоголика. Он стал срывать концерты. Приезжал на выступления пьяным. Организаторы прятали от него водку. Но почти в каждом городе находились доброхоты, умевшие перехитрить опекунов и напоить нестойкого гения. После этого были новые запои, неудачные попытки зашиться и, как следствие, инфаркт к сорока годам. Когда я увидел его в тот день, он уже мало походил на тонкого юношу, который некогда писал о ёжиках. Ранние морщины, обвисший живот, нездоровая краснота на лице. Помню, я ещё подумал: недолго же тебе, дружок, осталось гастролировать.

Посетитель хмыкнул и с вызовом посмотрел на Антона.

– Вам, наверное, рисуется кинжал или револьвер? – он произнёс «рэвольвер» – Нет, всё произошло иначе. Одним словом, однажды в Киеве, в зале консерватории проходил большой концерт авторской песни. Зал арендовал наш благодетель, сам в прошлом бард, а ныне разбогатевший предприниматель. Отмечу, поскольку это важно: за кулисами в отдельной комнате был накрыт стол с выпивкой и закусками. Я выступал, естественно, в первом отделении, а Стефанович, как звезда, в самом конце второго. Поэтому, времени свободного у него было много. Он довольно бодро прогуливался за кулисами. И когда я спросил нашего благодетеля, не опасно ли оставлять Андрюшу без присмотра, тот сказал мне, что Стефанович уже два года находится в твёрдой завязке. В общем, я выступил успешно и сразу направился в комнату с накрытым столом, так как хотел смочить горло. Андрей был уже там. Совершенно трезвый, с бокалом минеральной воды, он стоял у окна и что-то напевал себе под нос. Встретил он меня весьма радушно. Мы обнялись и разговорились. Я очень хорошо помню тот наш последний разговор. Он почти сразу стал нервным и неприятным. Нет, вначале всё было, как обычно. Поговорили о женах, детях, работе и прочем. А потом я сказал, что зрителей сегодня в зале как-то маловато. После этого он сделался ужасно серьёзным и проговорил с эдакой философской печалью:

– Так и должно быть. Мы это заслужили.

  Если б вы знали, насколько нелепым и комичным был этот его тон мыслителя! Человеку, который за всю свою жизнь не прочёл и трёх книжек и просто, в силу случайности, научился складывать песенки про ёжиков, глубокомыслие подходило меньше, чем корове седло.

– Поясни, Андрюша, – попросил я его, сначала довольно спокойно.

А он как-то заволновался, заходил возле стола, потом взял в руки маленькую бутылочку коньяка, налил в рюмку, но не выпил, а замер в раздумьи.

– Понимаешь, – говорит он мне заупокойным голосом, – мы заглохли, потому что мы такие, как есть.

– Кто заглох? О чём ты? Можешь говорить яснее?

Эти его загадочные словеса начинали меня раздражать.

– Да всё наше движение… – отвечает он, причём слово «движение», произносит с невероятным сарказмом и чуть ли не с отвращением. – Весь наш большой, дружный КСП.

Тут он презрительно крякнул и выпил налитую рюмку коньяка. А вслед за ней сразу же наполнил бокал и тоже выпил. Лицо его покрылось фиолетовыми пятнами, а глаза стали стеклянными.

– Понимаешь, старичок, – говорит он мне с таким неприятным смешком, – мы всегда были слабаками. Завидовали друг дружке. Один стишок нацарапал, проблеял под гитарку, а другому уже больно – ах, ему хлопают, а мне нет!

Он говорил, кривляясь, ехидным тенорком и продолжал себе наливать. Я молчал и слушал.

– И вот, всю эту завистливую муть, мы впустили к себе в душу. И там что-то закрылось! Туда уже не мог попасть свет!

– Какой свет? – не выдержал я. – Алё! Чё ты несёшь?

  Признаюсь, я почувствовал бешенство. А он тем временем опять схватил бутылку. Я видел, как дрожит его красная жилистая рука. Я понимал, что может случиться нечто ужасное. Но эта его болтовня про какой-то свет не давала мне покоя. Давно ходили слухи, что Стефанович увлёкся то ли религией, то ли другой какой-то чертовщиной, но я не придавал значения. И вот теперь, этот недоучка пытался опорочить самое дорогое, что у нас было –  авторскую песню! Крупнейшее явление культуры, о котором я уже тогда собирался написать книгу. Поверите, мне захотелось разорвать его на клочки. Огреть старой гитарой, лежавшей на подоконнике.

– Но суть даже не в этом! – закричал он с пафосом, шатаясь, подошёл ко мне вплотную и стал смотреть широко раскрытыми глазами, как Вий в известном кинофильме. – Да, мы прогнили от зависти! – шептал он, дыша несвежим коньячным духом. – И за это у нас отобрали талант. Но главная наша беда в другом! Наша главная вина в неблагодарности! Потому что, мы пели о сосенках, о ежиках, о туманах и рассветах, а сами плевали в Него!

– В кого мы плевали? – спросил я, чувствуя, что во мне всё дрожит.

– В Того, – отвечает, – Кто эту красоту сотворил! Мы говорили ему: Тебя нет! Ты выдумка! Ты нам не нужен! Нам бы лучше грамоту на фестивальчике или медальку с лентой через плечо!

  Внезапно он замер, скривился от боли и стал падать на пол. Я подхватил его. Но он был очень тяжёлый, как мешок. Опустив его на пол, я увидел, что он хрипит и цепенеет. При этом он продолжал смотреть на меня и шевелить губами. Но ничего не было слышно. Взгляд его стал жалким и просящим. Нужно было звать на помощь. Нужен был врач. И я это понимал! Но я почему-то подошёл к окну. Не знаю, почему. За большим окном был вечерний Киев. На тёмном небе мерцали  крупные, яркие звёзды. Мне даже показалось, что они мне весело подмигивают. И тут я, как-будто, услышал вкрадчивый голос:

– А сейчас одна звёздочка погаснет…

Я обернулся. Стефанович лежал, скрючившись, и смотрел на меня своим стеклянным взглядом. Наши глаза встретились. Он перестал хрипеть, ещё немного посмотрел, а потом, будто о чём-то догадался. И так, знаете, грустно улыбнулся. Потом он вытянулся и замер на полу, как шарик, из которого выпустили воздух. Собственно, так я его убил.   

  Посетитель замолчал. В студии, где они сидели с Антоном, стало тихо. Антон ещё несколько минут машинально листал сообщения. Затем он спросил:

– Вы ещё что-то хотите сказать?

– Нет, я закончил.

– В таком случае, чего вы ждёте?

– Хочу узнать, на какой день вы приглашаете меня в вашу передачу.

  Гость попытался улыбнуться, но по его бледному вспотевшему лицу было видно, что он устал.

– Приглашения не будет, – сказал Антон.

– Вы в этом точно уверены?

– Точнее не бывает.

– Выходит, старики из прошлого вас не интересуют, – гость неприязненно посмотрел на Антона, и в его голосе  послышалось что-то похожее на угрозу. – Вы нас презираете, как супермен из телевизора.

– Нет, –  сказал Антон. –  Просто я не люблю авторскую песню.

Давнее воспоминание, несколько раз приходившее, пока посетитель вёл свой  безумный рассказ, опять всплыло в памяти Антона. Ему шесть лет. Он с мамой в лесу, на пикнике. Мама молода. На ней светлое платье в сиреневых цветочках. Горит костёр, а вокруг сидят незнакомые шумные люди. Некоторые из них с гитарами. Они поют и шутят. Но шуток их Антон не понимает. Зато он замечает, что всякий раз, произнеся какую-нибудь фразу, бородатые мужчины в кедах победно и, вместе с тем, испытующе оглядывают окружающих. Мама смеётся негромко и стеснительно. А он, Антон, с тревогой посматривает на мужчин. Слушает их пение и смех. И ему почему-то тяжело и стыдно. И уже потом, в электричке, когда он спрашивает маму, кто из них его отец, и мама отрицательно качает головой и говорит, что отца там не было, Антон испытывает облегчение.

– Причём здесь авторская песня! – злобно заговорил посетитель. – Дело, уважаемый, вообще не в песнях! Тут, если хотите знать, вопрос власти. Не понимаете? Власти над душами людей. Ведь когда они смотрят на вас с восхищением, они как бы отдают вам себя. Признают ваше превосходство. Они зависят от вас! И от этого вы испытываете невероятное наслаждение. Кайф, как сказали бы наши юные современники.

  Приступ кашля опять напал на него. В груди засвистело. Но он продолжал говорить, даже задыхаясь.

  – А, кроме того, вы ощущаете свою значимость! Вы особенный, не такой, как все! Да, наш нетрезвый покойник был прав. Мы мечтали о славе. Эта мечта в сердцевине всего – ёжиков, туманов и всяких там лесных солнышек! Потому что слава даёт власть! Ну, а если тебе перестали аплодировать? Если тебя забыли? Тогда тебя нет!  И ты, естественно, ненавидишь существо, из-за которого ты лишился самого важного. Уверяю вас, мы все тогда были готовы на убийство! Только не все это осознавали. И не ухмыляйтесь, молодой человек. Вы такой же! Есть у вас подписчики – вы звезда, а нет их, вы ноль!

Он остановился, но было видно, что внутри у него ещё что-то бурлит и бродит.

– Я и не думал смеяться, – сказал Антон. – Здесь смешного мало. Я хотел спросить…

– Хотите спросить, за что я убил этого несчастного алкоголика? Вы ещё не поняли? Я убил его из ненависти. Он попытался унизить и опорочить то, чем мы жили! То, чем я жил! Конечно, когда-то я завидовал и подражал ему. А когда на сцене он косноязычно представлял свою очередную песенку, я весь сжимался и надеялся на его провал. Но корень моего преступления не в зависти. А в том, что своими безграмотными, мракобесными речами он залез в глубину моей жизни, чтобы перечеркнуть её. А этого я допустить не мог. И поэтому, прервал его жизнь.

Он, наконец, утих и, обмякнув, откинулся на спинку офисного стула. Антон, стараясь не смотреть на сидевшего напротив, спросил:

– Не жалеете о том, что сделали?

– Вы говорите о муках совести? Разочарую вас. Совесть, дорогой мой, это всего лишь набор психических реакций. Остальное – фантазии и суеверия. Так вот, меня эти фантазии не беспокоят.

  Они ещё немного посидели молча. Небо за окном темнело и становилось вечерним.

– Хорошо, а зачем вам моя программа? Ну, покажете вы свою книжку, скажете ваши слова, поднимется шум. Что это изменит? 

Посетитель печально улыбнулся.

– Я болен, молодой человек. Как вы уже, наверное, догадались. И меня скоро не станет. Ни в какую загробную дребедень я не верю. Мы живём только здесь и сейчас. Если хотите, мы то, что мы переживаем. Захотелось ещё раз пережить давно забытое. Побыть в центре внимания.

– Ничем не смогу вам помочь, – твёрдо сказал Антон.

Гость опустил, голову и едва слышно покряхтел. Улыбка его опять стала кривой.

– Это ваше последнее слово?

– Самое последнее.

Антон посмотрел на дверь.

– Тогда вы не оставляете мне выбора.

Сказав это, исполнитель авторских песен снова запустил руку в карман пиджака, покопался там и вытащил небольшой пистолет, который навёл на Антона.

– А вот и рэвольвер. Что вы теперь скажете?

Пистолет был чёрный, аккуратный, с матовым оттенком. В руке посетителя он немного подрагивал.

– Мне терять нечего. У меня четвёртая стадия онкологии. Прогнил, как сказал один непочтительный покойник.

  Антон смотрел на короткое дуло, наведённое на его грудь. Страха он не чувствовал. Хотя пистолет, начищенный и явно тяжёлый, похоже, был настоящий. Антон не двигался, рассматривая серые сухие волосы и густую перхоть на пиджаке.

  В этот момент посетитель нажал на курок.   

  Послышался щелчок и над дулом вспыхнул огонёк пламени. Это была зажигалка.

– Хотелось пошутить на прощанье. А заодно, посмотреть, как такая крупная звезда задрожит передо мной и замерцает.

Он беззвучно засмеялся.

Антон резко встал. Гость тоже встал и, суетливо прижимая плащ, стал пятиться к выходу.

  Однако у самой двери он резко остановился. Слегка пошатнувшись, он схватился одной рукой за дверную ручку, а другой за сердце. Несколько секунд он так стоял, а потом опустился на колени.

– Что с вами? – спросил Антон почти уверенный, что это очередное притворство.

– Нет-нет, – сейчас пройдёт – проговорил гость, хотя лицо его побелело, а голова бессильно склонилась на грудь.

Антон взял стакан с недопитой водой и быстро подошёл к стоявшему на коленях. Тот снизу посмотрел на Антона, затем на воду. С висков у него стекали струйки пота.

– Это было бы совсем неоригинально, – проговорил он слабым голосом, –  ещё и умереть, подражая ему.

Он отпил немного воды из стакана и, болезненно кривясь, встал на ноги.

– И запомните, милейший. Никакого раскаяния у меня нет. Никакого. С этим и ухожу.

Он хохотнул.

– Ухожу, в смысле, домой. А вы что подумали? Туда?

Он посмотрел в потолок.

– Там ничего нет. Примитивная сказка для лишённых интеллекта.

Посетитель открыл стеклянную дверь и пошёл по коридору к лифту.

  Антон вернулся к столу. На краю стола лежала маленькая книжечка. Антон вспомнил велюровый пиджак с перхотью и, преодолевая брезгливость, взял книжку в руки. На обложке он прочёл название – «Музыка души».

Антон немного подержал книжку в руках. А потом бросил её в корзину для мусора.

После этого он подошёл к окну и раскрыл его, резко дёрнув раму. Ему казалось, в комнате очень душно. Антон стоял на ветру, вдыхая вечерний воздух.

Затем он достал телефон и нажал номер матери.

– Я слушаю, – ответил далёкий, тихий голос.

Антон вздохнул и сказал:

– Мама, это я, Антоша.