Это не голос Церкви

Экзарх Константинопольского патриархата архиепископ Памфилийский Даниил в пространном интервью ВВС поддержал закон о принудительном переименовании Украинской Православной Церкви. По мнению иерарха, “Мне кажется, что законом о смене названия Церкви, центр которой находится в стране-агрессоре, никто никого ни к чему не принуждает и не будет принуждать. УПЦ, которая находится в лоне РПЦ, просто должна определиться, кем она является: действительно Украинской Православной Церковью или Русской Православной Церковью на территории Украины? Как по мне, этот закон является просто путем, который станет катализатором к нормализации ситуации”.
Что же, на притеснения Церкви со стороны нынешнего украинского государства можно было реагировать по-разному - у Константинополя было, по крайне мере, три варианта. Первый - выступить против. Тут возможна была разная степень неприятия - от решительных протестов до деликатного выражения обеспокоенности. Можно было так или иначе отмежеваться - мол, мы за все хорошее, а перегибы на местах происходят без нашего ведома и одобрения. Это могло бы создать Фанару определенный репутационный капитал, вернее, снизить репутационный ущерб - мол, напрасно нас упрекают в обслуживании политиков, вот, когда политики напали на православных христиан,  мы прямо сказали им “нет”. Но на это в Константинополе не пошли. Можно было поступить и по-другому - деликатно игнорировать действия властей, как бы пребывая в блаженном неведении и не понимая варварских языков, а на прямые вопросы отвечать чего-нибудь вроде “Какой закон? Спасибо что сказали, мы когда-нибудь посмотрим, что там такое”. Тоже почтенная практика, принятая во "Всем Цивилизованном Мире".
Но окружение Патриарха Варфоломея выбрало третий вариант - безо всякого смущения и неловкости поддержать государственное давление на Церковь. Окружение патриарха Константинопольского явно не полагается на то, что благодать Святого Духа будет собирать людей в их структуру, или что нравственная привлекательность Константинополя будет достаточна, чтобы убедить колеблющихся. Имея такую трезвую самооценку, оно приветствует дискриминационные меры со стороны государства, которые должны вынудить верующих перебежать к ним.
Конечно, это грубо противоречит принципу отделения церкви от государства  - но что важно отметить, в данной ситуации этот принцип нарушается не со стороны Церкви, когда Церковь вмешивается в государственные дела, и, скажем, епископы заседают в парламенте, а со стороны государства, когда это государственные чиновники грубо вмешиваются в дела Церкви. И в этой ситуации Фанар - против Церкви и на стороне государства.

Фанар часто сравнивают со средневековым папством, но нельзя не отметить принципиальную разницу - папы выдвигали свои притязания (мы можем взглянуть, например, на обстоятельства провозглашения известной буллы Unam Sanctam от 1302 года) в ходе противостояния светским владыкам, отстаивая интересы Церкви. Папа Бонифаций отвечал на вызов могущественнейшего человека его времени - короля Франции - и короля Англии заодно, и смысл, стоявший за его властными притязаниями, был понятен в контексте эпохи. Церковь выше королей, благочестивый католик может отказать королю в повиновении, если он угрожает Церкви.
Фанар, напротив, выдвигает свои притязания в ходе обслуживания интересов светских владык. Короли, против которых выступали папы, были, хотя бы формально, христианами, и, например, знаменитый спор об инвеституре (кто имеет право ставить епископов - светские или церковные власти) разворачивался внутри католического мира, между людьми, которые ходили в ту же Церковь и поклонялись по тому же обряду.
Фанар же ищет покорить Церковь людям, большинство из которых не являются православными даже формально, впрягается в чисто светский проект, преследующий чисто светские цели. Если римские папы яростно настаивали на независимости Церкви от светских владык - то Константинопольский патриархат прямым текстом говорит о том, что действует по просьбе "досточтимого правительства Украины", в то время, как еще более досточтимое правительство Соединенных Штатов не упускает случая выразить всему проекту свое самое пристальное внимание и самую горячую поддержку.

Но к Госдепу можно отнестись с определенным пониманием. Работа политиков и дипломатов состоит в том, чтобы защищать интересы своего государства, а если ради этого приходится грубо нарушать принципы, которые торжественно декларируются - ну, не они такие, жизнь такая.
Упрекать дипломата в лицемерии - это все равно, что упрекать солдата в убийстве. Глупо негодовать на солдата за то, что он, подлец такой, прикидывается мирной кочкой, а у него там ствол. Глупо упрекать политика за то, что он буквально следует образу действий, подмеченному еще Макиавелли - беспринципная политика при высокопринципиальной риторике. Государство по природе своей есть холодное чудовище.
Госдеп, конечно, лжет и лицемерит, как обычно политики лгут и лицемерят - но он не требует от нас религиозной веры, он не требует своей лжи сакрального статуса, его притязания находятся в области светского. Более того, дипломат, который лжет чужим, может быть честен и верен по отношению к своим, которым он присягал и служит. Как говорили офицеры времен наполеоновских войн, "я - честный человек и служу своему государю, неприятель - честный человек и служит своему государю". 
А вот с Константинополем все намного тяжелее - это не просто макиавеллизм, а макиавеллизм с сакральными претензиями. Госдеп не претендует на то, что наша православная вера в Бога обязывает нас покоряться ему. Фанар претендует.
Эта претензия - если ты истинно веришь в Бога, ты обязан покоряться моей власти, я тут поставлен тебе матерью, почтительно повинуйся - вызывает особенное неприятие. Манипуляция верой с целью укрепления личной власти - это также отвратительно, как любая манипуляция, но много хуже, поскольку здесь имя Божие используется всуе, а доверие, которое люди испытывают по отношению к древнему и почтенному имени Константинопольской кафедры, используется для обслуживания интересов внецерковных сил.

И все, что мы можем тут сделать - это, удаляясь от чрезмерной эмоциональности, сказать “нет”. Это не голос Церкви. Это голос чего-то совсем другого. Признавать вот это и покоряться вот этому нельзя.