«Не веселья, а единой скорби ищу». О русском пьянстве.

Пьянство на Руси – неубиваемая национальная особенность. Наш народ пил, пьет и будет пить при любой власти и даже при ее отсутствии. Люди пьют в нищете и изобилии, скорби и радости, тяжести и легкости. О том, что при любых социальных, научных, политических  изменениях страны пьянство не уйдет с арены русской жизни, пророчествовал еще Пушкин:

Мосты чугунные чрез воды

Шагнут широкою дугой,

Раздвинем горы, под водой

Пророем дерзостные своды,

И заведет крещеный мир

На каждой станции трактир.

Вообще-то, конечно, пьют и другие нации. Наверное, почти все. Не надо думать, что мы здесь уникальны. Пьют все…но наш человек все же как-то особенно пьет. Это не тупое заливание в себя алкоголя, и не стремление веселиться во что бы то ни стало. Феномен отечественного пьянства – непростое явление. Скорее всего, духовных причин здесь больше, чем социальных и психологических.

Заметьте, что совсем не употребляющий спиртного человек у нас воспринимается как представитель какой-то отдельной касты. Думают, что он либо болен, либо «завязал», либо сектант, либо «какой-то странный». В любом случае, внушает подозрение. Если пьет – значит свой. Отказывается – жди от него беды. Над этим можно смеяться, но все же народ наш не глупый, и подобные мировоззренческие модели возникают в толще его бытия не случайно.

Да, понятно, что пьянство есть страсть и грех. И вряд ли найдется кто-то, у кого в роду не умер бы кто-нибудь, или просто не страдал бы от алкоголизма. Масштаб и дикость нашего пьянства вообще страшны, здесь счет жертв идет на миллионы. Сам периодически посещаю с катехизаторскими беседами ребцентр и вижу тот ужас, который называется алкоголизмом. Но все-таки еще раз предположу: наш человек пьет не так, как другой. Природа русского запоя происходит от широты русской души, не принявшей в себя безмерности Бога.

***

 Таинственная русская душа вообще дивно устроена. Она как топка, в которой быстро сгорает все материальное и временное. Насытиться она способна только Богом. Если ее убеждают, что Бога нет, то она теряет себя, и открывается в ней страшное, языческое, звероподобное начало. Если наш человек на каком-то уровне своего бытия отрекается от Христа – он невыносимо мучается. Может быть, даже не понимая до конца, что же с ним случилось.

Потому и пьянство у нас страшное и масштабное, что тоска потери Христа есть самая страшная боль во вселенной. Ее не залить и тонной сивухи.

Неудивительно, что чаще всего спиваются хорошие люди. В них более чем в других есть жажда Бога, жажда добра и истины. И если они заблудились в жизни и ищут истину и добро не в Господе, этот ложный маршрут приводит их к стакану.

 «Отчаянно пили! Все честные люди России! И отчего они пили? – с отчаяния пили! Пили оттого, что честны» - восклицал Веничка Ерофеев по пути в Петушки. А Веничке в таких вопросах доверять можно - уж кто-кто, а он в отечественном пьянстве разбирался.

И Достоевский разбирался тоже. Алкоголик Мармеладов говорит у него потрясающие слова: «Для того и пью, что в питии сем сострадания и чувства ищу. Не веселья, а единой скорби ищу... Пью, ибо сугубо страдать хочу!»

Вот оно, то самое, русское. Не веселья ищут, нет! Веселье – это так, по молодости разве. На самом же деле скорбь свою топят – да только не топится она, а наоборот возрастает. А скорбь – от потери Бога, и от поругания образа Божия в себе.

В отечественном винопитии каким-то необъяснимым образом сливаются грех и покаяние, любовь к истине и отчаянный самообман, вселенская тоска по утерянному раю и грубое удовлетворение животных страстей, вера во Христа и неверие в себя, крайняя развращенность и глубочайшее смирение.

***

 Пьяницы… Царства Божия не наследуют (1Кор.6,10) – говорит апостол Павел. Это место любят приводить ревнители, мечтающие о наказании всем грешникам «по заслугам». Что ж, с Писанием спорить не буду. Да только в Библии еще кое-что написано. Например: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф.5,3). А еще: Блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф.5,4). А еще: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф.5,5).

А теперь вопрос. Может ли быть человек одновременно и пьяницей, и нищим духом? Пьяницей, и плачущим? Пьяницей, и кротким? Ответ: может.

Как все это вмещается в русской душе, гениально показано в монологе того же Мармеладова:

«Думаешь ли ты, продавец, что этот полуштоф твой мне в сласть пошел? Скорби, скорби искал я на дне его, скорби и слез, и вкусил, и обрел; а пожалеет нас Тот, Кто всех пожалел и Кто всех и вся понимал, Он единый, Он и Судия. …И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!» И мы выйдем все, не стыдясь, и станем. И скажет: «Свиньи вы! образа звериного и печати его; но приидите и вы!» И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: «Господи! почто сих приемлеши?» И скажет: «Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам не считал себя достойным сего...» И прострет к нам руце Свои, и мы припадем... и заплачем... и всё поймем! Тогда всё поймем!.. и все поймут...»

Вот она, истинная сложность нашего бытия! Гений, гений Достоевский! Как непохожи слова великого сердцеведца на примитивные схемки протестантского толка: «в Библии написано». Оно-то написано, но ведь не только это написано, есть еще много чего. И надо разбираться со всей этой сложностью, потому что человек глубок, и слово Божие тоже глубоко и бездонно.

Как горько бывает видеть, что православные люди так примитивно смотрят на текст Писания, и орудуют чисто человеческими, удручающе плоскими схемами. Подобно непросвещенным еще Святым Духом апостолам, которые, увидев слепорожденного, задали Христу глупейший вопрос, основанный на линейном, причинно-следственном восприятии мира: Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? (см.Ин.9,2) Но оба варианта были неверны. Оказывается, слепой родился таковым, чтобы на нем явились дела Божии.

Так что насчет пьяненьких наших – давайте не спешить их на адские «сковородки» садить. Там разберутся, кого куда. Как бы нам не угодить на те же «сковородки» за свое осуждение и религиозную косность.

А лучше вот о чем подумать: почему у наших знаменитых «пьяниц всея Руси», таких как Мусоргский, Есенин, Высоцкий, Ерофеев и иже с ними, болела душа о вечности, а у нас, хоть вроде и верующих в Бога, не болит? Ведь на каком-то этапе церковной жизни мы все успокаиваемся и становимся достойными пушкинских строк: «всегда довольный сам собой, своим обедом и женой».

Или мы уже получили Царствие Божие, почитав утренние молитвы и поставив свечку в храме? Как-то странно получается, что все эти гениальные страдальцы заливали водкой озоновую дыру сердца, тоскуя о благодати, а мы совсем не тоскуем, как будто бы имеем ее в изобилии. Эх, как бы не получилось так, что презренные нами винопийцы окажутся «нищими духом», а мы – теплохладными гордецами, о которых сказано: «как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих» (Отк.3,16).

***

В упомянутой книжке «Москва-Петушки» все тот же Веничка проговаривает слова, которые можно вложить в уста если не всем, то многим нашим забулдыгам и пропойцам. По крайней мере, лучшим из них.

«Я болен душой, но не подаю и вида. Потому что с тех пор, как помню себя, я только и делаю, что симулирую душевное здоровье, каждый миг, и на это расходую все (все без остатка) и умственные, и физические, и какие угодно силы. Вот оттого и скушен… Все, о чем вы говорите, все, что повседневно вас занимает, – мне бесконечно посторонне. Да. А о том, что меня занимает, – об этом никогда и никому не скажу ни слова…»

Уверен, что занимало его Царствие Божие. Потерянное, пропитое, растоптанное, украденное как эпохой, так и личными грехами – но вызывающее пронзительную тоску и манящее красотой и истиной. И если бы мы все имели такую печаль о Новом Иерусалиме, то унаследовали бы его только за одну эту боль.

Сергей Комаров