О разрушении православного Карфагена

На днях портал znak.com разместил сообщение следующего содержания “Как патриарх отреагировал на волну дел за репосты? Не помолился о брошенных в тюрьмы. Не призвал государство к милосердию. Он посоветовал молчать в тряпочку или пенять на себя”. Это утверждение было проиллюстрировано фрагментом из выступления Патриарха, где он предостерегает против греха празднословия в сети. Никаких отсылок к “делам за репосты” в выступлении Патриарха нет, как и требований “молчать в тряпочку”. На “Знаке” просто взяли выступление Патриарха по одному поводу, и выставили его как реакцию на другой.

Это как взять например, выступление диетолога на тему “не надо бы так объедаться” и пустить его с комментарием “как диетолог отреагировал на голодающих детей в Африке”. То есть “Знак” сознательно вводит людей в заблуждение – попросту говоря, лжет, причем лжет намеренно, с целью разжигания ненависти. Эта цель, судя по комментариям, вполне достигнута – люди пишут о Патриархе и Церкви в выражениях, которые я здесь не стану воспроизводить.

Но сама по себе ложь на Церковь и Патриарха – обычное дело. Интересна реакция людей, которым лгут в лицо.

Утки, или как их сейчас называют, фейки, сознательное введение аудитории в заблуждение – явление, увы, совершенно привычное по всему политическому спектру. Как, увы, довольно ожидаема реакция и на их разоблачение – ну, допустим, тут все не совсем точно, но ведь наши враги гады, и это сообщение, хотя, может быть, и фактически неточное, отражает некую глубинную, фундаментальную истину – наши враги гады. Люди просто жаждут услышать что-нибудь плохое про своих врагов – а достоверность тут не играет сколько-нибудь важной роли.

Цель военной пропаганды – не в том, чтобы объективно и беспристрастно информировать публику, а в том, чтобы возжигать ненависть к врагу, удостоверять в правоте и благородстве своей стороны,  воодушевлять и обнадеживать сторонников. Используются при этом подлинные факты или нет – не важно, и, в первую очередь, не важно для самих адресатов пропаганды. Люди хотят, чтобы им дали объект для ненависти, чтобы их убедили в том, что их ненависть оправдана и даже священна. Люди хотят чувствовать поддержку со стороны других – я не одинок, другие люди видят и чувствуют также, как я. Там, где пропаганда недорабатывает, люди начинают вырабатывать ее сами – и любой конфликт сопровождается огромным количеством слухов, которые выполняют ту же функцию – показывают крайнее гадство врагов и воодушевляют своих. С появлением социальных сетей усиливается такое интересное явление как “коммерческая пропаганда” – те или иные сайты размещают пропагандистские сообщения не по команде какого-нибудь министра пропаганды, а потому, что их с радостью читают – и распространяют в сетях – люди, которые испытывают в этом потребность.

Военная пропаганда, как медийное явление, существует и условиях “холодных” конфликтов – которые протекают (по крайней мере, на определенном этапе) без физического насилия. Вспомним, например, распространение самых нелепых и фантастических обвинений в адрес последнего русского Императора и его семьи, которые предшествовали революции – гражданской войны еще не было, военная пропаганда в рамках (на тот момент еще холодного) гражданского конфликта уже велась.

Поэтому по жанру публикация в “знаке” – как и материал, например, в ленте.ру – это военная пропаганда в рамках холодного конфликта, в котором Церковь рассматривается как враждебная сторона – или, по меньшей мере, как существенный элемент враждебной стороны.

Кто ведет эту войну против Церкви? Обычно противную сторону называют словом “либералы”, но само это многострадальное слово может означать очень разные вещи. Пожалуй, будет вернее сказать “революционеры”, поскольку мы имеем дело с явлением, восходящим, по меньшей мере, к 1870-тым годам, когда мы уже видим революционную интеллигенцию практически в том же виде, что и сейчас. Позорная Россия есть позорная тюрьма народов управляемая позорными сатрапами и жандармами при поддержке позорной Церкви, все честные люди обязаны стремиться к разрушению этого мрачного царства и наступлению Свободы (что в 1917 году и удалось). Последствия падения позорного царского режима и воссияния свободы оказались катастрофическими – однако из всех потрясений ХХ века упомянутая субкультура вышла абсолютно неизменной, как будто и не было этих полутора столетий, на дворе опять все тот же позорный царский режим, с которым опять борются все те же лучшие люди.

Для этой субкультуры, как это прекрасно сформулировала Валерия Ильинична Новодворская, “Мой Карфаген обязан быть разрушен”. Россия должна быть разрушена – чтобы на ее месте опять воссияло какое-нибудь светлое царство. Это предполагает представления о хорошем и о плохом, которые со стороны обычного человека выглядят вывернутыми наизнанку. Революционер в любом международном конфликте шлет поздравительные телеграммы Микадо и желает своей стране как можно более унизительного провала. Любые предсказания грандиозных бед, которые должны пасть на Россию воспринимаются как благая весть. Напротив, любые сообщения о том, что жизнь в России налаживается, люди чем-то довольны, за что-то даже благодарны, вызывают раздражение и негодование. Хорошо отозваться о положении дел в России, сказать какую-нибудь мелочь  вроде “водители стали уступать пешеходам” значит совершить подлую измену идеалам. В Карфагене нет и не может быть ничего хорошего, он подлежит полному разрушению.

Церковь в рамках такого взгляда на мир оказывается естественным противником. Мировоззренчески, культурно, исторически она является одной из несущих опор подлежащего разрушению Карфагена. Но дело не только в этом. Инвертированная этика революционеров не может не приходить в конфликт с этикой Церкви. Церковь учит быть добросовестным гражданином общества в котором живешь – смысл жизни революционера в том, чтобы это общество разрушить.

Определенный вклад вносит и влияние западного либерализма, на который наши революционеры ориентируются – как идеологии, принципиально, на уровне идентичности, выступающей за все более причудливые извращения и аборты, в то время как Церковь – также принципиально, на уровне идентичности, выступает за честной брак и детей.

Таким образом, конфликт между революционерами и Церковью неизбежен просто в  силу идентичности сторон. Дело не в том, что Церковь что-то конкретное делает или не делает, не в том, что Патриарх произносит или не произносит каких-то заявлений в чью-то поддержку – дело в принципиальной мировоззренческой несовместимости.

Преследования за высказывания в сети – практика, о которой можно спорить. Ее нельзя назвать чем-то неслыханным и уникальным для нашего позорного режима – как, например, сообщает The Independent, за период с 2010 по 2015 год, 2500 лондонцев были арестованы за оскорбительные сообщения в социальных сетях, причем в 2015 были задержаны 857 человек – на 37 процентов больше, чем в 2010.

Понятно, что власти могут впадать в злоупотребления, законы могут оказаться, как показывает практика, неудачными, и нуждаться в пересмотре. Это важный вопрос, который граждане могут между собой обсуждать. Но вряд ли можно это обсуждать с революционерами – их-то цель не в преодолении злоупотреблений, а в разрушении Карфагена. Проблемы конкретных людей, у которых возник конфликт с законом, носят тут чисто инструментальный характер.

Конечно, для революционеров – это важная особенность субкультуры – любой, кто отказывается присоединиться к их борьбе за уничтожение карфагена российской государственности, подлый трус и негодяй. Но у людей за пределами их круга другие – и, решусь сказать, более здравые, представления о хорошем и плохом.